"Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни" - читать интересную книгу автора ((Афанасьев) Монах Лазарь)

РАБ БОЖИЙ ОГОРОДНИК АВРААМИЙ

Нет исторических известий о том, когда основана была Оптина Пустынь. Первые письменные упоминания о ней относятся ко времени царствования Бориса Годунова, то есть к XVI веку, но тогда обитель уже существовала как старая. Предположения о древнем ее возникновении были. Иеромонах Ераст (Вытропский; 1829–1913), автор «Исторического описания Козельской Оптиной Пустыни и Предтечева Скита» (Оптина Пустынь, 1902; переиздано в 1998 г.), предполагает, что Оптина появилась в домонгольский период, примерно в середине XIII века. В дальнейшем, с конца XVI до конца XVIII века обитель, подобно христолюбивому человеку, идущему к спасению узким путем, переживала тяжелые времена и не однажды бывала на краю гибели, то есть исчезновения.

Это был небольшой монастырь с одним храмом – Введенским, сначала деревянным, потом каменным. Келлий и других строений было немного. И все ветхое, бедное. Случалось, жили здесь два-три монашествующих насельника, терпящих крайнюю бедность. Как ни старались местные бояре, вкладывая средства, – их не хватало. В то же время царь Петр издал ряд указов, утесняющих, а то и вовсе разоряющих православные монастыри. Императрица Екатерина II едва и вовсе не угасила в России монастырскую жизнь. Указом Синода 1724 года, еще при Петре, Оптина была упразднена с передачей имущества в Спасо-Преображенский Белевский монастырь, братия переселена туда же. О. Ераст писал: «Что касается братии Оптинского монастыря, то должно полагать, что они, согласно монашеским обетам, переносили разгром Пустыни с покорностью воле Божией. Хотя исполнители предначертаний Петра I и требовали, чтобы звания Оптиной Пустыни нигде и никогда не упоминалось, но братия не падала духом и терпеливо ждала лучших времен для своей Обители».

Вот как будто все кончено… Однако прошло всего два года, и Господь чудесно возродил Оптину Пустынь: Петр I умер в январе 1725 года, – царствовавшая после него всего два года императрица Екатерина I (скончавшаяся в мае 1727 года) успела совершить немало добрых дел. Уже 8 июня 1726 года Синод рассмотрел прошение Козельского стольника Андрея Шепелева «с товарищи» о восстановлении монастыря и постановил «Оптину монастырю быть по прежнему». Молитвы братии и прихожан обители были услышаны. Имущество не было возвращено обители, за исключением богослужебных книг и самой необходимой утвари. Келлии и все необходимое пришлось строить заново. Введенский храм тоже обветшал. Еще долго, почти две трети XVIII века, монастырь пребывал в бедности. Но вот Господь привел на берег Жиздры митрополита Платона (Левшина), московского владыку, в ведении которого находилась тогда и Калужская провинция. Это было в 1796 году.

Митрополит Платон (1737–1812) был образованнейший иерарх Русской Православной Церкви, молитвенник и аскет, блестящий «московский Златоуст», воспитатель и друг императора Павла I. Благодаря ему Павел I в противоположность своей матери (Екатерине II) был настоящим православным христианином и патриотом России. Вступив в 1796 году на престол, он отменил все указы Екатерины, утесняющие и уничтожающие монастыри или храмы. При помощи митрополита Платона он начал дело возрождения в России монашеской жизни, назначая материальное обеспечение беднейшим обителям.

Что увидел митрополит Платон на другом берегу Жиздры? Бедный монастырь с тремя престарелыми монахами (и один из них слепой), с трудом поддерживавшими в нем молитвенную жизнь. Мудрый владыка окинул взглядом местоположение обители, осмотрел постройки, и все это привело его в глубокое раздумье… Он видел за этой неустроенностью и бедностью что-то другое. Он молился при этом. Вероятно, наитием Духа Святого он тогда, на берегах Жиздры, провидел будущую славу Оптиной Пустыни. Во всяком случае, возвратившись в Москву, митрополит Платон начал решительные действия. Он призвал к себе настоятеля Николаевского Пешношского монастыря архимандрита Макария и попросил его найти способного и дельного монаха, которого можно было бы послать в Оптину Пустынь для должного ее устроения. Архимандрит Макарий дал сначала иеромонаха Иосифа, но тот, потрудившись в Оптиной с год, вышел из нее по болезни. Митрополит снова обратился к о. Макарию с вопросом о «дельном» монахе. «Да у меня нет таких, владыка святый, – отвечал тот. – А вот разве дать тебе огородника Авраамия?» Преосвященный почувствовал в этой оговорке нечто такое, что заставило его захотеть видеть этого огородника своими глазами. Пришлось о. Авраамию побывать в Москве у митрополита. Тщетно он ставил на вид свои немощи, говоря, что такое назначение выше его сил, но он не был стар, и владыка благословил его быть настоятелем Оптиной Пустыни.

И вот о. Авраамий в Оптиной. Впоследствии он рассказывал, что в обители бедность была крайняя. «Не было полотенца рук обтирать служащему, а помочь горю и скудости было нечем. Я плакал да молился, молился да плакал». Через два месяца, не видя ниоткуда помощи, о. Авраамий отправился в Пешношский монастырь и излил свою скорбь старцу, архимандриту Макарию. Что же тот предпринял? Помня просьбу к нему преосвященного Платона не оставлять Оптиной в беде, он велел запрячь свою тележку, взял с собой о. Авраамия и поехал по знакомым ему помещикам. «Они, – вспоминал о. Авраамий, – в короткое время снабдили меня всем необходимым, так что я привез в монастырь воза два разных вещей. Возвратясь со сбору, старец пригласил меня отслужить с собою, а после служения и общей трапезы совершенно неожиданно для всех обратился к своему братству с такими словами: “Отцы и братия! Кто из вас пожелает ехать с о. Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовью благословляю на сие благое дело”». Несколько монахов и трудников вызвались перейти в Оптину, и таким образом монастырь населился и укрепился свежими силами. В дальнейшем, помня этот поступок настоятеля архимандрита Макария, о. Авраамий и сам помогал таким же образом другим монастырям. Так, он впоследствии отпустил с иеромонахом Макарием в Малоярославец, в Николаевский монастырь, около 14 братий, а с о. Мефодием в тот же монастырь и с о. Корнилием в Тихонову пустынь по десять человек.

Преосвященный Платон продолжал опекать Оптину. Получив от о. Авраамия жалобу на воровство и бесчинство окрестных жителей, он обратился к Калужскому губернатору А. Д. Облеухову с просьбой навести порядок вокруг монастыря и призвать жителей Козельска и деревень к «хранению должного благоговения к обители». Между тем дал оптинской братии мудрый духовный совет: «Святая монашествующих жизнь все сии напасти или отвратит, или терпением препобедит, а Бог, видя терпение рабов Своих, невидимо защитит». Получив же известие о желании одного из помещиков, поручика Ф. И. Рахманинова, «на свой кошт» соорудить новый иконостас с иконами, владыка наложил следующую резолюцию на прошении о дозволении сего: «Бог благословит! Се видите, что иные вас оскорбляют, а других Бог возбуждает к вашему утешению».

При о. Авраамии к 1804 году закончено было строительство трехъярусной колокольни с каменными братскими келлиями по обеим ее сторонам. Построил он каменную с деревянным мезонином братскую трапезу и такого же вида настоятельский корпус. Было возведено много и других построек, в том числе каменный Казанский собор. А живший в Оптиной дворянин Алексей Прокофьевич Татищев развел между корпусами великолепный сад – фруктовые деревья, цветы. Добился о. Авраамий и увеличения штата монахов в обители с семи до тридцати. Кроме того, было много трудников.

Много чудесного было в тех событиях, которые происходили в Оптиной в то время. Одно из самых ярких и таинственных – появление в обители чудотворной Казанской иконы Божией Матери и построение собора в честь этого образа. «Во время обновления Оптиной Пустыни, – пишет архимандрит Леонид (Кавелин), автор «Исторического описания Козельской Введенской Оптиной Пустыни», первое издание которого вышло еще в 1847 году в Оптиной Пустыни, – приснопамятным настоятелем ее о. Авраамием, когда разбирали старую деревянную ограду, в числе прочей братии находился на этой работе и иеромонах Макарий, бывший впоследствии архимандритом Малоярославецкого Черноостровского монастыря. Он имел несчастье упасть с верха ограды на том самом месте, где ныне утвержден фундамент Казанской церкви, и ушибся смертельно. Во время своей жестокой болезни благочестивый инок молил Пречистую Богородицу, да продлит ему лета живота. И вот в сонном видении увидел он себя в доме помещицы Козельского уезда села Фроловского Елены Семеновны Сабуровой, слезно молящегося пред Казанскою иконою Божией Матери, ей принадлежащей. Проснувшись после сего благодатного видения, о. Макарий почувствовал облегчение от болезни и в то же время дал от полноты благодарного сердца обет – по совершенном выздоровлении ехать в дом госпожи Сабуровой и отслужить там молебен виденному им во сне образу Богоматери. При исполнении этого обета о. Макарием госпожа Сабурова в разговоре объявила ему, что она имеет намерение построить в одном из своих сел храм во имя сего образа, прибавив притом: “А если согласитесь устроить его в Оптиной Пустыни, то я с радостью отдам эту икону вам в обитель и сверх того пожертвую деньгами на постройку”. Иеромонах Макарий, возвратясь в обитель, передал желание госпожи Сабуровой о. игумену Авраамию, который, приняв это известие за знак особой милости Божией к его обители, немедленно решил устроить на месте происшествия, послужившего поводом к предложению госпожи Сабуровой, теплую церковь во имя Казанской иконы Божией Матери. Исполняя обещание, госпожа Сабурова вместе с упомянутою иконою прислала о. Авраамию значительную сумму денег на церковное строение, а иеромонах Макарий, по усердию своему, ездил за сбором подаяния на окончательную отделку храма.

Сооружение Казанской церкви начато в 1805, а окончено в 1811 году; освящена настоящая того же года Евлампием, епископом Калужским и Боровским октября 23, а приделы – в 1815 году: Воздвиженский – преосвященным епископом Калужским Евгением, а Георгиевский – Новоспасского монастыря архимандритом Амвросием» (сс. 127–128).

Теперь это самый большой храм в Оптиной Пустыни – в нем проводятся воскресные и праздничные богослужения. Здесь находятся гробницы настоятелей монастыря – схиархимандрита Моисея и брата его схиигумена Антония (Путиловых), архимандрита Досифея, схиархимандрита Исаакия и архимандрита Ксенофонта. Игумен Авраамий погребен был в правом приделе Введенского собора (он скончался в 1817 году), где и находилась прикрепленная к стене серебряная пластина со следующей надписью: «На сем месте погребено тело игумена Авраамия, приснопамятного восстановителя Обители сей. Он родом из граждан города Рузы. Поступил начально в Пешношский Николаевский общежительный монастырь в 1789 г., где и пострижен в монашество в 1791 году апреля 6 дня. Из оного определен настоятелем сей Оптиной Пустыни. 1796 г. – во иеромонашеском сане, а в 1801 г. произведен во игумена. Был благочинным монастырей. Как инок он был спасительным образом христианской жизни, за что стяжал нелицемерную любовь от собранного им братства и окрестных жителей. После 30-летних неусыпных трудов в настоятельской должности почил о Господе с миром 24 числа генваря 1817 года на 58 г. от рождения своего». («Некрополь Оптиной Пустыни». – Сост. Н. Г. Чулкова. Рукопись. С. 114).

К 1886 году относится чудесное событие, связанное с игуменом Авраамием. Вот что сообщает Летопись Скита Оптиной Пустыни в день 14 января этого года: «День кончины Оптинского игумена Авраамия (†1817). Сказывают, что в прежнее время, в дни его памяти, правили бдения; а впоследствии оставили. Почивший игумен являлся в сновидении старцу батюшке о. Амвросию и как бы с сетованием говорил: “Меня совсем позабыли, по всем старцам бдения бывают, а по мне хотя бы полиелей правили”. С того времени в дни памяти его и Ангела 1-го августа стали править полиелей».

Не так долго жил о. Авраамий, всего 58 лет, но при неустанной деятельности – настоятельской и монашеской – нес он крест постоянных недугов. Уже когда было ему лет пятьдесят с небольшим, он написал духовную грамоту, завещание, так как в очередной раз по воле Божией был близ смерти. «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь, – писал он. – Се аз многогрешный игумен Авраамий, слушая гласа Господа моего во Святом Евангелии глаголющаго: будите готови, яко в онь же час не мните, Сын Человеческий приидет; не весте бо, когда Господь приидет: в вечер или в полунощь или в куроглашение, или утро, да не пришед внезапу, обрящет вы спящия; того гласа Господня слушая и бояся, а к тому же частым недугованием одержим бываю, и день ото дня изнемогаю телом, и чаю на всякое время оного Господом глаголанного нечаянного часа смертного, и по силе приуготовляюся ко исходу от сея жизни. Сею духовною грамотою моею вестно сотворити всякому, иже восхощет по кончине моей взыскивати имения моего келейного, во еже бы не трудитися ему вотще и не истязовати служивших мне Бога ради; да весть мое сокровище и богатство, еже от юности моея не собирах; сие не тщеславяся реку, но да искателям моего по мне имения вестно сотворю: отнележе бо приях святый иноческий образ и постригохся в Московской епархии в Николаевском Пешношском монастыре, в тридесять третие лето возраста моего, и обещах Богови нищету изволенную имети, от того времени даже до приближения моего ко гробу, не стяжевах имения и не лихоимствовах; кроме святых книг и сорочек с карманными платками не собирах, злата и сребра не изволях имети, излишних одежд, ни каких-либо вещей, кроме самых нужных, и то для служения: две ряски, теплая и холодная, и один подрясник; но нестяжание и нищету иноческую духом и самым делом, по возможности моей, соблюсти тщахся, не пекийся о себе, но возлагая на Промысл Божий, иже никогда же мя остави; входящия же в руце мои от благодетелей святыя обители сея подаяния, и тыя истощевах на монастырския нужды для братии и разные постройки, также иждивах на нужды нуждавшихся, идеже Бог повеле, а о имении моем никто же убо потрудится по смерти моей, испытуя или взыскуя каковаго-либо келейного моего собрания, ибо ниже на погребение что оставлено, ни на поминовение, да нищета иноческая наипаче по кончине явится Богу, веруя бо яко приятнее Ему будет, аще ни едина цата[1] по мне не останется, нежели егда бы многое было раздаваемо» (Архимандрит Леонид. С. 85–87).

Недаром игумен Авраамий явился в сонном видении именно старцу Амвросию – тот также нес тяжкий крест недугов, также с любовью соблюдал обет нищеты иноческой. Однако на игумене Авраамии кончилась череда старцев и настоятелей Оптиной – незнаменитых, иногда известных лишь по имени. Но каждое такое имя надо поминать с любовью – их дела знает Господь. После него, немногим более чем через десятилетие, появились в Оптиной старец иеросхимонах Леонид и уже умудрившиеся в духовной жизни братья-монахи отцы Моисей (вскоре настоятель обители) и Антоний, скитоначальник. Через четыре года после кончины о. Авраамия близ Оптиной Пустыни чудесным образом возник Иоанно-Предтеченский Скит – «вертоград старчества».