"Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни" - читать интересную книгу автора ((Афанасьев) Монах Лазарь)
ПО ОБРАЗУ ДРЕВНИХ Иоанно-Предтеченский Скит Оптиной Пустыни (рассказ с прологом и эпилогом в 15 главах)
Пролог
Трепет объемлет, когда подумаешь, сколь священна эта земля, – вот этот малый участок русских пространств, на котором расположен Иоанно-Предтеченский Скит Свято-Введенской Оптиной Пустыни! Не оградой из камня или дерева он обнесен, сохраняя в себе, несмотря на все катастрофические повороты истории, благодатный мир Христов, – не оградой, – а живой, неумолкающей молитвой, достигающей небес: молитвами великих преподобных старцев Оптинских, многих поколений живших здесь иноков, богомольцев, собиравшихся сюда со всей Святой Руси, ибо здесь, как они полагали, к небу всего ближе, хотя и не на горах стоит знаменитый среди православных Оптинский Скит.
Где-то людские толпы удивляются великолепным дворцам, построенным знаменитыми архитекторами, расписанным великими художниками, наполненным диковинными и драгоценными изделиями, но нет большего благоговения и сердечного умиления для православного человека, чем при взгляде на небольшие домики Скита, где жили преподобные старцы: это и домик скитоначальников, где жили святые отцы наши Макарий, Анатолий (старший), Варсонофий, Феодосий, и «хибарка» старца Амвросия, приютившая после него преподобного Иосифа, затем преподобного Нектария.
Сколько здесь, на мужских и женских половинах (вход для женщин был вне Скита, для мужчин изнутри), перебывало жаждущих вечного спасения людей всех сословий, но более всего из простого народа! Сколько здесь было пролито слез, сколько прозвучало чистосердечных исповедных признаний, сколько разорвано было бесовских пут, сколько надежд возродилось!
По вечерам шли к старцам из своих келлий иноки для откровения помыслов. Зимой, среди синеющих в сгущающихся сумерках сугробов, мимо молчаливого храма Иоанна Предтечи, осыпанного поблескивающим от света луны или звезд снегом, мимо могучих кедров и приземистых яблонь, по дорожкам, поскрипывающим под ногой от мороза… Весной, когда весь Скит безмолвно радуется, благоухая белым цветом яблонь, множеством всюду пестреющих цветов, когда в окнах храма и на крестах начинает плавиться золотом мирный закат… Летом, когда стрекочут кузнечики в траве, наливаются яблоки, созревают вишни, а в траве и на листьях деревьев сверкают искры дождевых капель… Осенью, когда Скит особенно тих и задумчив, подобно человеку, подошедшему к зрелой поре своей души, когда всюду светится золотое увядание, – в траве, среди цветов, в окружающем Скит лесу… Так ходили будущий старец Амвросий к старцу Макарию и старец Варсонофий, седовласый послушник, к старцу Анатолию, а потом рясофорный инок Николай, будущий преподобный Никон, к старцу Варсонофию.
Когда для мирян глухая ночь – здесь утро. С двух часов начинаются скитские правила… В скитском храме служба совершалась по субботам, воскресеньям и в праздники. День братия проводила в келейной молитве, богомыслии, чтении аскетических книг святых отцов, но часть времени отдавала разным послушаниям: один инок – письмоводитель, другой – садовод, третий – трапезник или хлебопек, еще иной – привратник. Были иконописцы, столяры, пчеловоды… Старец Макарий ввел еще переплетное дело, вырезывание деревянных ложек, вытачивание на токарном станке разных изделий (подсвечников, солонок…). Была в Скиту и библиотека, содержавшаяся в замечательном порядке и имевшая свой архив.
В субботу раздавался звон ко всенощной: негромкий, «пустынный». Как-то привезли колокол побольше, подняли на колокольню над Святыми вратами, позвонили, – но пришлось его снять и отдать в обитель, слишком громок оказался для Скита. Вот идет служба – всенощная. Звучит голос канонарха… стройно вступает хор… Не всегда в храме одни иноки. В разное время в прошлом веке среди гостей Скита – Гоголь, тайная мечта которого о монашестве, о жизни в смирении возле старца Макария, не исполнилась. Иван Васильевич Киреевский, православный философ, много помогавший старцу Макарию, своему духовному отцу, в издании святоотеческих книг. Великий Князь Константин Константинович Романов с детьми, среди которых были будущие новомученики – гвардейские офицеры князья Иоанн, Константин, Игорь. Писатели, сановники, благочестивые купцы… Тем, сердца которых коснулся перст Христов, оптинская, скитская молитва открывала постепенно, все яснее и неопровержимее, истинные пути к спасению.
Почему именно здесь? Что за тайна в том, что Господь избрал место столь тихое, в сущности, неяркое, для Руси, пожалуй, обычное, для Своего благодатного пребывания? А Он, когда проводил земную жизнь, и был во всем прост, иногда до бедности, – Младенцем лежал в яслях для сена, ходил пешком по каменистым дорогам, утолял жажду из колодца… Потом, по образу страстей Господних, Оптина – и ее Скит также – пережили суд неправый и Голгофу. А затем настало и чудесное воскресение Божьей обители, перечеркнувшее все сатанинские потуги победить православное монашество.
1. «Коль возлюбленна селения Твоя, Господи…»
В мае 1908 года инок Николай (в недалеком будущем иеромонах Никон, ныне преподобный) записал: «Теперь очень хорошо в Скиту: все распускается, зеленеет, аромат… Утешает нас Господь, нас, живущих среди природы, нас, бежавших от мнимых удобств, суеты и зловония городской жизни. У нас на вратах, на стороне, обращенной к Скиту, к церкви, написано: “Коль возлюбленна селения Твоя, Господи”, – и воистину так». А вот что пишет он зимой: «Вьюга, мороз. Но в келлии все равно тепло. Стены не пропускают холода, только слышно, как в трубе воет ветер. И появляется какое-то невольное чувство радости… С этого внешнего чувства я перехожу на духовное, внутреннее, и думаю: весь Скит с его плохонькой деревянной оградою есть теплая уютная общая келлия, где все мы греемся и радуемся, что мы не в миру, ибо там мороз, там веют вихри ложных, пагубных учений, унося из души бедного неопытного юноши все хорошее, все святое. Там всякому грозит опасность замерзнуть духовно… Там слепнет человек. Там буря зла».
Вот, в конце сентября 1909 года, о. Николай, как обычно, пришел вечером «на благословение» к старцу Варсонофию. «Батюшка сказал мне, – записал потом о. Николай в дневнике, – что ему хотелось бы пройтись по Скиту. Хорошо бывало тогда у меня на душе, отрадно и покойно. Похожу по Скиту и возвращаюсь потом в келлию свою. А в келлии у меня было всегда чистенько, перед иконами сияет лампадочка, а в окно смотрит поющая и ликующая ночь, наполняя мою келлию синим светом… Да, бывают в жизни иногда такие минуты, что их никак нельзя передать на словах. Я не могу передать вам то блаженство, какое я тогда испытывал…
Я пошел от батюшки с каким-то тихим, хорошим настроением… Остановился взором на кресте перед колокольней, облитой лунным светом. Я залюбовался этой картиной. Дубы и сосны стояли неподвижно, получив от лунного света какую-то особенную красоту. Все молчало, в безмолвии своем поя хвалебную песнь Вседержителю Богу».
Господь открывал о. Николаю ту высокую истину, которая была заключена в словах, обращенных старцем к молодому иноку: «Какое блаженство – иноческое житье». То же говорил в свое время о. Варсонофию старец Амвросий, на вопрос: «Что такое монашество?» – коротко ответивший: «Блаженство». 8 февраля 1909 года о. Николай записал: «Недавно батюшка сказал мне про монашество: “Монашество есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство – на небе, в будущей жизни, но нижняя ступень его – на земле”».
Однажды, еще послушником, о. Варсонофий вышел прогуляться после заката солнца. Был июль. Скит был освещен звездами небесными. «Подхожу к большому пруду и вдруг вижу одного нашего схимника, отца Геннадия, проведшего в Скиту 62 года. Последние годы он совсем не переступал за скитские врата и позабыл про мир. Стоит неподвижно и смотрит на воду. Я тихо окликнул его, чтобы не испугать своим внезапным появлением. Подошел к нему:
– Что делаешь ты тут, отче?
– А вот, смотрю на воду.
– Что же ты там видишь?
– А ты ничего в ней не видишь? – в свою очередь спросил отец Геннадий.
– Ничего.
– А я, – сказал схимник, – созерцаю премудрость Божию. Я ведь полуграмотный, только научился Псалтирь читать, а Господь возвещает мне, убогому, Свою Волю. И дивлюсь я, что часто ученые люди не знают самого простого относительно веры. Видишь ли, все это звездное небо отражается в воде, так и Господь вселяется в чистое сердце».
Природа Скита для боголюбивой молитвенной души – страница священной книги, созданной Богом. Страница весьма содержательная. Недаром, например, владыка Трифон (Туркестанов), некогда начавший путь свой послушником в Оптинском Скиту, в 1906 году едет на отдых сюда и живет здесь два с половиной месяца – конец осени и начало зимы. Он трапезует с братией, вместе с иноками сажает яблони, служит в скитском храме. Как он вспоминал потом, у него были долгие беседы со старцем Варсонофием. Однажды они сидели у самовара. О. Варсонофий посмотрел в окно и сказал:
– Да, хорошо у нас, даже немного как бы походит на рай. Вот какое сравнение подсказало ему сердце… А в другой раз, уже ночью, глядя в окно на звездное небо и темные деревья, он сказал о. Николаю, что теперешняя природа – остатки рая. И это опять о Ските, родном для него.
Однажды выдалось свободное время, и о. Варсонофий приглашает инока Николая на краткую прогулку. «Мы гуляли как отец с сыном, – записал тот. – Разговор был самый простой, искренний, что на уме, то и на языке. Ни малейшей натянутости не было между нами, но батюшка не терял своего старческого достоинства, а я своего почтения и уважения к нему».
За оградой Скита со всех сторон высятся могучие деревья, в основном, сосны. Случалось, налетала буря с громом и молниями – и падали иные великаны, с треском ломая ветви… Потом скитяне, убрав бурелом, делали посадки, возобновляя порушенное… А в Скиту умирали старые подвижники, но Скит не пустел. Новая монашеская поросль являлась в нем – а у Бога все живы: скитяне на земле, скитяне у Престола Господня…
«Мне часто приходится теперь зимою, – писал К. Н. Леонтьев (в биографии Оптинского монаха Климента (Зедергольма)), – когда я приезжаю в Оптину Пустынь, проходить мимо той дорожки, которая ведет к большому деревянному распятию скитского кладбища. Дорожка расчищена, но могилы занесены снегом. Вечером на распятии горит лампадка в красном фонаре, и, откуда бы я ни возвращался в поздний час, я издали вижу этот свет в темноте». Более семидесяти могил на скитском кладбище.
2. Азбука монашеской жизни
Счастливы были скитяне тем, что благословил их Господь подвизаться здесь в духовном деле спасения, в покаянии, посте и молитве. Но вот и благочестивые миряне часто так прилеплялись душой к этому святому месту, что оно становилось для них необходимым, – оно роднило их с иноками и между собой – в Боге. Некоторые из таких мирян оставили свои записи, в которых выражено благоговейное любование уже одним видом этого места. Высказывания эти, написанные в разное время, сливаются как бы в духовную поэму, восхваляющую Дом Господень. Они с любовью замечали каждую черточку здешней природы, вместе с тем невольно улавливали дух молитвы и мира, разлитый здесь… Пройдем с ними по дорожке, ведущей из монастыря в Скит, и внимательно рассмотрим Святые врата, устроенные весьма мудро.
«Скит построен в самом лесу, очень близко, впрочем, от монастыря, всего минутах в десяти ходьбы, – писал там же К. Н. Леонтьев. – К нему идет усыпанная щебнем дорожка в тени великолепных деревьев. Главная дорожка случайно, или по верному художественному чувству распорядителей, идет не совсем прямо, а чуть заметно уклоняясь в сторону, от этого Скит долго не виден, но потом вдруг из чащи предстают вам скитские ворота. Они имеют вид как бы небольшого храма, с одною белою главой наверху. Самый выбор этих цветов чрезвычайно удачен. Это так тепло и красиво: и летом – в густой зелени леса, и зимой – в снегу, из которого поднимаются суровые ели и сосны… По обеим сторонам дверей, под этими воротами, на стене изображены почти все главные подвижники и учители монашества: Антоний Великий, Нил Сорский, Исаак Сирин и другие. Все с развернутыми свитками, на которых славянские надписи, изречения их. Если кто-нибудь захочет тут остановиться и внимательно подумать при чтении этих свитков, он найдет уже в них всю основную, так сказать, азбуку монашеской жизни. Внутри, со стороны Скита, на этих розовых, как бы мирно-радостных и приветливых воротах изображена икона Знамения Божией Матери. Под иконой есть подпись: “Все упование мое на Тя возлагаю, Матерь Божия! Сохрани мя под кровом Твоим”… Кто, войдя в ворота Скита, обернется, тот непременно прочтет эту подпись, и она на многих действует с особенной силой. Отец Климент (Зедергольм) говорил мне сам, что как только увидал он эти ворота, как вошел в этот просторный, тихий и цветущий Скит и посмотрел на все вокруг себя, так и сказал себе в сердце своем: здесь тебе кончить жизнь».
Теперь проделаем этот путь от монастыря до Скита снова, уже с А. Н. Муравьевым, замечательным духовным писателем первой половины XIX века. Он шел в сопровождении старца Макария и игумена Антония. «Мы вышли из ограды монастырской в лес… – писал он в книге «Оптина Пустынь и святые годы». – В его чаще, менее, нежели за полверсты от пустыни, основана была любителем безмолвия на кафедре епископской другая, внутренняя, пустынь для уединенных подвижников и процветала яко крин, по выражению библейскому… У низкой деревянной ограды начальник Скита позвонил в колокольчик, а игумен А. указал мне на лики преподобных пустынножителей, начертанные на святых вратах. “Посмотрите, кто здесь приветствует входящих, – сказал он, – великие Антоний, Евфимий и Савва, и наши преподобные основатели жития иноческого; с их благословения и с молитвою войдем внутрь ограды”. Взошли, и нас обвеяло ароматом цветов, которыми усажен весь Скит по краям его перекрестных дорожек; высокие георгины в полном цвете обозначали их направление, и под ними смиренно благоухала притаившаяся резеда, подобно скромной добродетели иноческой. Пустынный Скит представился мне цветущим садом, и не напрасно носил он на себе внешний образ Эдема, возращая и внутренне райские плоды сердечной чистоты и послушания».
Немного позднее, в начале 1870-х годов, другой интеллигентный паломник, Н. В. Сахаров, остановился в монастырской гостинице, откуда и направился в Скит. «От восточных монастырских ворот тотчас в глубину темного старого соснового леса, – писал он в очерке «В тихом пристанище» (1899 г.), – таинственно пошла, извиваясь, и звала за собой узкая, высоко насыпанная щебнем дорожка. По обеим ее сторонам стояли стройные высокие сосны… Ни звука, ни движения!.. Вдруг, точно откуда-то с неба, упал и медленно прокатился по безмолвному лесу звон небольшого церковного колокола… Звуки неслись из Скита… Вдали, сквозь зелень ветвей, мелькнула горизонтальная белая линия и сверкнуло что-то блестящее, словно звезда. Сделал путешественник еще несколько шагов, и перед глазами его выросли из леса деревянные белые стены Скита, входные ворота и над ними низкая каменная колокольня с невысоким шпилем, обшитым белой блестящей жестью, и над ним сверкающий золотом крест. Лес подходил к самым стенам. Сзади, и справа, и слева Скита стоял и точно охранял его тоже все лес… “Вот это пустыня, древняя палестинская пустыня!” – невольно произнес путешественник, изумленный, очарованный внешним видом Скита и его безмолвием…
Вход этот есть именно вход, а не въезд. За ворота Скита переступает лишь человек. Поэтому все так обставлено, так приспособлено все, чтобы вступающий сознавал, что он вступает в святилище высшей духовной деятельности, имеющей своей задачей – жить во Христе, и проникался благоговением к святому месту. Вся передняя, открытая глазам посетителя, сторона полукруглого дугообразного входа покрыта изображениями Спасителя, Божией Матери и целого сонма представителей древнего палестинского и нашего отечественного пустынножительства… Отворил путешественник тихую, беззвучную дверь в Скит и переступил за его священный порог. В некотором отдалении против входа встретила и приветливо призывала его скромная, но изящная деревянная церковь. Едва отворил он дверь в Скит, его обдало благоуханием цветов. По обеим сторонам широкой дорожки, тщательно усыпанной желтым песком, стояли они целыми семействами от входа до церкви, подступали почти к самому порогу ее, венком окружали храм разбегались по боковым тропинкам, к трапезе, к келлиям, к пасеке, к скитскому пруду, колодезю, к сосновой аллее, к кедровой роще, к башням, к скитским могилам. Всюду стояли цветы и, подобно отшельникам, воспитавшим их, безмолвно переживали свою тихую, безвестную жизнь и славословили Своего Господа. И среди этой благодати приютились свежие, опрятные, с прозрачными чистыми стеклами келлии отшельников, с невысокими крытыми крыльцами, со спускающимися прямо в зелень ступеньками, с галерейками на крыльцах и с белыми деревянными скамьями на галереях. Порядок и чистота были везде изумительные».
«В глубине дремучего леса, – пишет еще один паломник, прибывший из Вологды, в анонимном очерке, помещенном в «Троицкой народной беседе» за 1908 год, – за полверсты от монастыря, как бы утаившись от взоров… расположился Скит. Глубокое безмолвие царило всюду, только беззаботное чириканье птичек да постукивание дятлов, искавших себе пищи, слегка нарушало тишину… Подошел я ко входу в Скит. По обеим стенам этого входа обращают внимание изображения во весь рост древних пустынножителей: Антония Великого, Макария, Арсения, Ефрема Сирина. В руках они держат бумажные свитки, на которых написаны замечательные изречения. Точно живые стоят они здесь и безмолвно поучают о пути в Царствие Небесное. С некоторым трепетом прошел я этот вход и вступил во святое место Скита. Здесь уже полное безмолвие и глубокая тишина».
Все эти впечатления были не просто умилением сердца, тронутого красотой и благолепием увиденного. Не все понимали, что с ними происходит на этой дорожке между монастырем и Скитом и при первом взгляде на сам Скит. Здесь их сердца касался Господь – и это прикосновение не забывалось уже до конца жизни.
3. Дом Иоанна Предтечи
Почти посредине Скита, ближе к Святым вратам, стоит скромный храм, освященный 5 февраля 1822 года во имя Собора св. Иоанна Предтечи (отчего и Скит называется Иоанно-Предтеченским). Неброский, похожий своими террасами, украшенными белыми колоннами, на усадебный дом какого-нибудь русского помещика, не слишком богатого, – уютный, как бы домашний по виду (он и был освящен в свое время как церковь «домовая для Архиерейского приезду»), он не нарушал общей скромности построек Скита.
Обратившись к записям тех же людей, с которыми шли мы в предыдущей главе по дорожке монастыря и входили в Святые врата, увидим, что и в описании скитского храма и его служб они единодушны. Вот некоторые их впечатления. «Позвонили в маленький колокол уединенной церкви Предтечи, – писал А. Н. Муравьев в той же книге, – собралась братия и несколько народа, но без тесноты; сквозь открытые окна веяло ароматами цветов и, что довольно странно осенью, слышно было пение птиц, которое присоединилось к хвалебному гласу иноков.
Отрадно было это созвучие, уносившее мысли и сердце в глубочайшую пустыню: всякое дыхание на языке своем хвалило Господа и все соединялось в общий гимн – не так ли было некогда в Эдеме?»
Н. В. Сахаров, цитировавшийся выше, написал побольше: «Звон скитского колокола, тихий, медленный, точно похоронный, несся над этим безмолвным миром… Со ступенек одной из келлий спустился и, до половины закрытый зеленью и цветами, направился к храму неспешной, степенной походкой, не отрывая глаз от земли, манатейный монах. С противоположной ему стороны, от скитских прудов, из-за деревьев кедровой рощи, по направлению к храму, едва передвигая ноги, шел, опираясь на черный посох, другой отшельник, обремененный годами, в расшитой белыми крестами по черной мантии схиме. От скитской пасеки, из-за скитских могил появились еще отшельники… молча всходили по ступеням церковным, отворяли беззвучную дверь и молча скрывались за нею… Храм этот и устроен не так, как созидаются обыкновенные храмы: с колоннами… Это скорее та евангельская просторная, светлая храмина, братская, в которой Спаситель со Своими апостолами разделял Свою братскую вечерю… При входе в просторных деревянных рубленых сенях путешественник встречал даже деревянное ведро с водой, с деревянным ковшом в нем для утоления жажды, и душистые цветы на окнах… Окна устроены не так, как устраиваются они в церквах. Это большие, полукруглые вверху, замечательно светлые и, как в домах, открываются наружу. Утро было теплое. Поэтому некоторые окна были открыты. Видимо, скитские отшельники не порывали связи с внешней природой, отгородясь стеной от людей и мира, они не прятались от дела рук Божиих. Стены, оклеенные белой глянцевитой бумагой, смотрели светло так, приветливо. По стенам изредка развешаны в простых крашеных рамах, без всяких окладов и ненужных украшений, изображения древних палестинских и отечественных подвижников…
Началась Литургия. Совершал ее начальник Скита о. Иларион, высокий и весь белый как снег… Давно путешественник не молился так сладко, и давно молитва не действовала на него так успокоительно. Только здесь снова вспомнилось ему, сколько умиротворяющей силы таится в молитве и сколько она дает этой силы. Только здесь стало ему понятно, что молитва есть возвышение ума и сердца к Богу… Литургия окончилась. Отшельники так же степенно, неспешно вышли из храма, как и входили в храм… Вместе с другими вышел из храма и путешественник и с первого же дня почувствовал что-то близкое, что-то родственное и к этому храму, и к семье скитских отшельников».
Побывал на Литургии в Скиту и Богомолец (как он подписал свой рассказ), приехавший из Вологды. «Литургию служили все скитские иереи “соборне” во главе со скитоначальником аввою Варсонофием, – писал он. – Ради ли молитвы святых старцев, совершавших Литургию, или по молитвенному ходатайству Ангела Хранителя, святителя Николая и в Бозе почивших старцев: Льва, Макария и Амвросия, – Господь даровал мне дух благодатного умиления. Легко бывает тогда молиться и испрашивать себе у Бога милости. Стыдно было мне и неловко обнаруживать перед благоговейно настроенными старцами своё духовное состояние. Каждое слово, каждый возглас возбуждал и усиливал во мне чувство покаяния. Скоро и незаметно настал момент святого приобщения… С чувствами грешного человека и надеждою на великое милосердие Божие принял я Святые Тайны из рук досточтимого старца Варсонофия… По окончании святой службы все скитские отцы подходили под благословение аввы Варсонофия. Умилительное зрелище представилось при этом моим взорам: они просили благословения у старца, становясь на колени».
Если вернуться к первым годам возникновения Скита, мы увидим у паломника, описывающего службу, которую вел скитоначальник о. Антоний, то же самое благоговение и умиление. Он пишет о храме: «Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратностей его. С каким умилительным благоговением совершалось священнослужение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник Скита о. Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобного которому после того я нигде уже не слыхал… В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное, между тем как в мирском пении часто отражается мир и его страсти. Что ж сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником Скита о. Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия. Подобного священнослужения после того я нигде не встречал, хотя был во многих обителях и церквах».
После кончины преподобного Антония игумен Антоний (Бочков) вспоминал о его служении в первоначально построенном скитском храме: «Превосходный чтец и певец, один из лучших уставщиков всего монашества, он был первым украшением Оптинской, особенно Скитской церкви, которая стала для него любимым, единственным местом духовной отрады, его первою мыслию, его жизнью. Он соблюдал в ней порядок, ее священный чин, возлюбил ее красоту, чистоту, готов был устами отвевать малейшую пылинку, замеченную им на лице возлюбленного его малого храма, восходившего при нем постепенно в свое благолепие и срубленного вначале его секирою. Служение девственного старца было истинным богослужением. Весь отдаваясь Духу Утешителю с первого воздеяния рук, он до исхода из храма не принадлежал себе».
А теперь, так как мы и пришли к началу скитской молитвенной жизни, обратимся к истории этого любимого в России и знаменитого монашеского поселения, – ведь тут, на месте Скита, некогда шумел или безмолвствовал вековой бор… Менее чем в полуверсте от Оптиной Пустыни – могучая, таинственная дебрь…
4. По образу древних
Среди сосен и елей шла тропинка, и на ней изредка показывался старец-схимонах, имевший в этой глуши, однако вблизи монастыря, уединенную келлию. Его звали о. Иоанникий. Там был небольшой просвет в чаще. Возле хижины зеленело несколько огородных грядок, а в небольшом отдалении стояло два или три улья… Схимонах Иоанникий скончался в 1815 году. А в 1819-м Оптину Пустынь посетил назначенный в Калужскую епархию известный подвижник-аскет, истинный монах – владыка Филарет (Амфитеатров). Он внимательно осматривал всю епархию. Здесь же, в Оптиной, он увидел, вернее, почувствовал чутким сердцем особенную благодать – безмолвие здешних лесов много сказало его душе. Пройдя по тропинке в лес, он увидел место, возле которого долго стоял в задумчивости: келлия покойного схимонаха, тишина – все располагало к молитве и богомыслию… Но владыка если и желал, не мог затвориться в уединении, – он призван был Господом на высокую кафедру для руководства и наставления многих. Так он и уехал отсюда.
Немного времени спустя посетил Оптину Пустынь один из отшельников, живших на смоленской земле в Рославльских лесах, – монах Моисей, человек еще молодой, но уже многому научившийся вместе с братом своим, о. Антонием, у старцев, руководивших ими там. Они оба и пострижены были в отшельнической келлии иеросхимонахом Афанасием. Изредка отшельников навещали Оптинские подвижники отцы Вассиан и Феофан (последний и скончался в Рославльской пустыни). Схимонах Вассиан при встрече с владыкой Филаретом сообщил ему, что старец Афанасий хотел бы переместиться с братией из Рославльских лесов, где им стали мешать, в соседство Оптиной Пустыни. Это совпало с желанием владыки устроить уединенное место по образу древних пустынников, где возрастала бы в безмолвии молитва, – место, которое было бы духовной опорой всего края… Так и определилось оно, там, возле келлии покойного монаха Иоанникия.
И вот братья-иноки Моисей и Антоний прибыли в Оптину, а потом в Калугу, к епископу Филарету, который с ними направил письмо старцу Афанасию, где одобрил желание переселения и благословил начать устройство Скита. «Я вам позволю в монастырских дачах избрать для себя место, какое угодно будет, – писал он, – для безмолвного и отшельнического жития по примеру древних святых отцев-пустынножителей. Келлии для вас будут изготовлены, как скоро вы изъявите на то свое согласие. От монастырских послушаний вы совершенно будете свободны… Любя в юности моей от всей души монашеское житие, я буду находить истинную радость в духовном с вами собеседовании».
Не так быстро все тогда делалось, как ныне. Владыка отправил письмо в декабре 1820 года. А старец Афанасий пишет ему в апреле следующего, обдумав все так, что его предложения навсегда остались почти во всем общей программой скитского жития. «Когда Бог благоволит положить начало основанию Скита и привесть оный в совершенство, – писал он, – желательно, чтобы ничем не причинять неудовольствия обители, чтобы была взаимная поддержка и духовный соблюдался союз любви, а для того два главных средства: 1. Чтобы Скит, ежели только возможно, имел бы особое содержание посредством боголюбивых душ, не нанося стужения обители о потребностях, и самим, что в силах будет, поделывать, как-то: огородный овощ сажать и рукодельем, каким кто может, по временам от уныния заниматься, уповая наипаче на Промысл, что Он не лишит нужного продовольствия; когда же случится избыток в чем, – отдавать в обитель, а недостаток, сколько можно, понести терпением. 2. Нужно к общей тишине не допускать входить в Скит мирских лиц, любопытством побуждаемых, иначе не можно иметь безмолвия; из обители же братиям приходить по нужде с благословения начальника в субботу или воскресенье, а прочие бы пять дней пребывать в совершенном от всех безмолвии».
16 июня 1821 года рославльские отшельники, все, кроме старцев Афанасия и Досифея, отложивших свое перемещение, прибыли в Оптину и начали труды по устроению Скита, следуя плану, утвержденному владыкой Филаретом. Расчищался участок бора близ пасеки и келлии покойного отца Иоанникия. Козельский купец Д. В. Брюзгин пожертвовал 1500 рублей на строительство, что позволило нанять работников – пилить лес, корчевать пни, а потом строить келлии и храм. Вместе с рабочими трудились и пятеро рославльских отшельников, среди них братья – иноки Моисей и Антоний (Путиловы). Схимонах Вассиан, пожелавший присоединиться к их житию, также брался за всякую работу, не жалея сил. Скит был обнесен оградой, а в феврале 1822 года совершено было и освящение храма. Владыка Филарет особенным указом установил для скитян некоторые правила: «Женскому полу возбранить вход; мирских лиц допускать лишь по разрешению старца; не рубить леса вокруг Скита, дабы навсегда он был закрыт». Первым скитоначальником стал о. Моисей. А с 1825 года и в течение четырнадцати лет эту должность занимал его брат о. Антоний. Братия начала постепенно умножаться – Скит принимал все более благообразный вид.
В 1829 году прибыл в Скит и поселился в келлии на пасеке старец Леонид (в схиме Лев). Там находился тогда и послушник Димитрий (в постриге Игнатий, потом святитель, епископ Кавказский и Черноморский), который позднее писал об этом времени: «Когда прибыл туда старец иеросхимонах Леонид с несколькими учениками своими и настоятель предал ему Скит в духовное управление – тогда Скит начал населяться… Число жившей в нем братии простиралось до тридцати человек». Другой Игнатий, иеросхимонах, поселившийся в Скиту в 1830 году, сообщает, что там был установлен следующий распорядок: «Утреннее правило начиналось в 2 часа. Читали полунощницу, а перед ней утренние молитвы, затем 12 псалмов, поучение из Пролога и Первый час. Братия расходилась затем по келлиям. В 6 часов становились в келлиях на правило – читать 3 и 6 часы, главу из Евангелия и две главы из Апостола. После сего шли на послушание… Все скитяне составляли тогда одну духовную семью – мир и любовь царствовали в ней. Все отличались глубоким смирением, каждый старался превзойти другого в этом отношении. Даже взглядом боялись друг друга оскорбить, испрашивая прощения при малейшем оскорблении брата. Все сохраняли безмолвие. По келлиям друг к другу не ходили… Чай пили только по праздничным дням, субботам и воскресеньям. Собирались для сего у старца Льва на пасеке, самоваров братия по келлиям не держали… На откровение помыслов вся братия ходила ежедневно к о. Льву на пасеку после вечерней трапезы и у него же в келлии выслушивали молитвы на сон грядущим». В 1834 году прибыл в Скит из Площанской пустыни ученик старца Льва иеромонах Макарий, будущий его преемник.
В то время в быту почти не было разницы между простым монахом и скитоначальником. Был у о. Антония келейник, но у этого келейника было еще много и других послушаний – и привратник, и садовник, и он же хлебопек. «Как самый бедный бобыль, – писал о. Антоний в 1832 году, – живу в келлии един: сам и по воду, сам и по дрова… Чином священства почтенных теперь у нас в Скиту собралось пять человек, но все они престарелы и многонемощны почему и тяготу служения за всех несу один». Мало того – о. Антоний, скитоначальник, учредитель неусыпаемого чтения Псалтири, сам же и читал ее днем два часа и ночью столько же. А жил он в маленькой келлийке при храме, где потом обитали пономари. С середины 1830-х годов у него начали болеть ноги – этот крест он нес до конца жизни с неизменным благодушием, в трудах, молитве, чтении Священного Писания и Отеческих книг.
5. «Иже Крестом ограждаеми»
В октябре 1827 года поселился в Скиту один из старцев, подвизавшихся в пустыне в Рославльских лесах, – отец Досифей, которому тогда было семьдесят четыре года (из них пятьдесят он провел в монашестве). Прожил он в новоустроенном Скиту под началом своих бывших учеников – настоятеля монастыря о. Моисея и скитоначальника о. Антония – год с небольшим и скончался 22 декабря 1828 года.
Монах Сергий, сельский пономарь, был двоюродным братом пустынника схимонаха Иоанникия, жившего возле пруда на пасеке, в последнее время с двумя учениками – монахами Мисаилом и Феофаном. Здесь и поселился о. Сергий спустя десять лет после кончины о. Иоанникия, последовавшей в 1815 году. Всего пять с половиной лет подвизался он в иноческом житии – ухаживал за пчелами, пел и читал в храме, во всем стараясь подражать подвижническому житию своего приснопамятного брата. Около года прожил он на пасеке при старце Льве и скончался шестидесяти пяти лет в сентябре 1830 года.
Из тех же Рославльских лесов, что и старец Досифей, прибыл в Скит вместе с отцами Моисеем и Антонием о. Савватий, тоже монах-пустынник, принявший участие в трудах по устройству Скита. Когда стал скитоначальником о. Антоний, монах Савватий назначен был к нему келейником. Свое хлопотливое послушание он нес с великой добросовестностью, стараясь при этом исполнять и всякие дела в Скиту, так как братии тогда было еще мало. Пятидесяти двух лет он скончался в 1833 году от холеры, от которой одновременно с ним почил и молодой послушник Георгий.
Автор помещенных в жизнеописании старца Льва, изданном Шамординским монастырем в 1917 году, «Вопросов ученика и ответов старца» рясофорный монах Павел поступил в Скит в 1829 году. Юный инок был одним из самых ревностных учеников старца. Жизнь его окончилась рано – в двадцать шесть лет. Борьба инока с горькими помышлениями, невольная меланхолия сломили не дух его, а здоровье. За несколько дней до рокового известия о смерти отца он видел сон, поразивший его, о котором он рассказал старцу Льву, разбудив его в час ночи. Монаху Павлу снилось во всех подробностях, как бы происходящее наяву, что его, как Христа, распинают на кресте, вбивая гвозди в руки и ноги. «Можно ли верить такому сну?» – спросил он старца. Тот отвечал, что можно, так как если бесы могут показать не только во сне, но и наяву как бы Христа, то креста Господня они показать никак не могут, и такого никогда не было, ибо трепещут и теряют всякую силу перед священным орудием их уничтожения.
За год до смерти монаха Павла принят был в Скит иеромонах Исаакий (Малиновский; позднее в схиме о. Иоанн), бывший сначала старообрядцем. Будучи сборщиком средств на строение храма, он обошел много православных обителей, беседуя там с иноками, испытуя их, – наконец, пошатнулись его гибельные заблуждения. Стал он читать книги святых Отцов, особенно те, где пишется против еретиков и раскольников. Пять лет он, находясь еще среди староверов, делал попытки убедить бывших собратий в правоте Православной Церкви. По благословению владыки Филарета, митрополита Московского, он составил и издал пять противораскольнических книг (в 1839–1849 годах). Отошел он ко Господу во время болезни, посреди мирного разговора с навестившими его монахами. Это было 4 сентября 1849 года.
В том же году скончался игумен Варлаам. По поводу кончины отцов Иоанна и Варлаама скитоначальник старец Макарий сказал: «Жаль старичков! Особенно отца Варлаама. Без них как будто пусто. Молодые хороши при старичках».
В сане иеродиакона и иеромонаха о. Варлаам подвизался на Валааме в скиту, – в то самое время, когда там находились старцы Феодор и Леонид (позднее Оптинский старец). Затем он был назначен игуменом Валаамского монастыря. Спустя несколько лет он был по жалобам братии на его суровое и резкое обращение снят с этой должности и перемещен в Скит Оптиной Пустыни под начало уже знакомого ему по Валааму старца Льва. Он до конца жизни вспоминал Валаам, но и Оптинский Скит полюбился ему. Все имущество его было – тулуп и жесткая подушка. Жил он на пасеке и келлии своей не запирал.
Нельзя не вспомнить и такого скитского подвижника, как схимонаха Вассиана, вступившего в Оптину Пустынь в 1812 году. В 18-м он был пострижен в мантию, а в 20-м – в схиму, самим святителем Филаретом, епископом Калужским. Когда рославльские отшельники начали строить Иоанно-Предтеченский Скит, он, бывавший у них в лесах и хорошо их знавший, стал им помогать. Когда в сентябре 1857 года он скончался, в скитской Летописи появилась пространная запись, где, в частности, говорилось: «Кончина сего преутружденного старца была, согласно церковной молитве, безболезненная, мирная, тихая. Посему уповаем, что ждет его ответ непостыдный на Страшном Христовом Судилище».
6. Подвиг старчества
Иоанно-Предтеченский Скит Оптиной Пустыни знаменит своими преподобными старцами. Череда этих духоносных мужей протянулась от первого из них – иеросхимонаха Льва (Наголкина) – на сто лет вперед. Ими направлялась вся жизнь Оптиной и Скита, и не только духовная. К ним обращались с откровением помыслов и со всяким вопросом не только рядовые монахи, но и начальствующие, в том числе и настоятели. За редкими исключениями старцы жили в Скиту. Ради них в это тихое место устремлялись жаждущие духовного исцеления люди со всех концов Святой Руси. Старцы основывали монастыри, и иногда один скитский старец был духовным отцом и наставником нескольких окружных обителей, в особенности женских. Скитские старцы не только давали разумные советы – они чаще всего определяли для человека весь его будущий жизненный путь, непременно долженствовавший совпасть с путем вечного спасения. Мало того, они имели и сверхъестественные дары от Господа, дары апостольские: прозрение будущего, исцеление душевных и даже телесных недугов. Нередко они, не спрашивая о том наперед, называли незнакомого человека по имени, напоминали забытые ими грехи, иногда относящиеся к далеким временам детства…
Люди чувствовали их внутреннее смирение, их самоотверженность при великой любви к ближним, кто бы это ни был – крестьянин, купец, сановник, простая работница или барыня. У людей после общения с Оптинскими старцами возникали часто неведомые им до того чувства – любви к Богу, к молитве, к храму, к ближнему, ненависть ко греху… Так и хочется сказать, что не было на земле должности важнее старческой.
Старчество возникло вместе с христианством. «Этот, основанный на евангельском, апостольском и святоотеческом учении образ монашеского жития, – писал один из насельников Скита, иеромонах Климент (Зедергольм), в Житии старца Леонида, – в наше время пришел в такое забвение, что считаем не лишним сказать здесь о нем несколько слов». Так как в наше время в России старчество весьма редкое явление, то прислушаемся к объяснениям отца Климента.
«Путь старческого окормления во все века христианства, – пишет он, – признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних Египетских и Палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перенесено в Россию. Но в последние века, при всеобщем упадке веры и подвижничества, оно понемногу стало приходить в забвение, так что многие даже начали отвергать его. Уже во время Нила Сорского (XV в.) старческий путь многим был ненавистен, а в конце прошедшего столетия (XVIII в.) и почти совсем стал неизвестен. К восстановлению в России этого, основанного на учении святых Отцов образа монашеского жития, много содействовал знаменитый и великий старец, архимандрит молдавских монастырей Паисий (Величковский). Он с великим трудом собрал на Афоне и перевел с греческого языка на славянский творения аскетических писателей, в которых содержится учение о монашеском житии вообще, и в особенности о духовном отношении к старцам. Вместе с тем в Нямецком и других подчиненных ему молдавских монастырях он показал и применение этого учения к делу. Одним из учеников архимандрита Паисия, схимонахом Феодором, жившим в Молдавии около двадцати лет, этот порядок иноческой жизни передан иеросхимонаху Леониду, а им и учеником его старцем Макарием насажден в Оптиной Пустыни».
Вскоре появились старцы и в других русских обителях, но только в Оптиной была так ярка их деятельность, и только здесь – преемственность их от учителя к ученику. Посмотрим, что писали святые Отцы об этом явлении в монашеской жизни. В чем его сущность? Вот поучение преподобного Антония Великого, первоначальника иноческого пустынного жития, подвизавшегося в Египте в IV веке. «Твердо знайте, – говорил он, – что ни преуспеть или возрасти и сделаться совершенным вы не можете, ни уметь верно различать добро от зла вы не будете, если не будете повиноваться отцам вашим. Отцы наши сами так поступали: повиновались отцам своим и их наставления слушали; оттого преуспели, возросли и сделались сами учителями… Так Исаак слушался Авраама, Иаков – Исаака, Иосиф – Иакова… Повинуйтесь отцам своим и во всем слушайтесь – и не падете во веки».
Основа основ духовного делания – послушание, полное доверие своему наставнику. Авва Дорофей в своей знаменитой книге поучений говорит, что «нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием» (Поучение 5-е). «Лучше тебе быть и именоваться учеником ученика, – писал преподобный Симеон Новый Богослов, – нежели проводить жизнь своеобразно и собирать бесполезные плоды своей воли» (Слово 72-е). Вот слова преподобного Паисия (Величковского): «Не может кто-либо спастись без отвержения своей воли, хотя бы и усердно подвизался, ибо наша воля и наш нрав – как медная стена между нами и Богом».
Искусного, умудренного Богом старца по справедливости называли кормчим, без которого невозможно было провести корабль в желаемую пристань, – об этом писал преподобный Иоанн Лествичник. И братья Ксанфопулы – Каллист и Игнатий – прибегли к этому же образу: «Если в море никто не пустится без искусного кормчего, если за какую-либо науку или искусство никто не возьмется без знающего дело учителя, то кто дерзнет приступить к изучению делом искусства искусств и науки наук, вступить на таинственную стезю, ведущую к Богу, и пуститься в беспредельное мысленное море, то есть в иноческую жизнь… без кормчего и учителя, опытного и истинного?»
Здесь святые Отцы говорят о руководстве старцами жизнью монахов. Но преподобный Серафим, Саровский чудотворец, и Оптинские старцы простерли свое благотворное влияние и на мирян многие из которых, как овцы без пастыря, погибали, не находя пути к спасению. В конце концов жившие в Иоанно-Предтеченском Скиту старцы стали истинными народными учителями. Старцев не забывали и после их кончины, поучаясь их наставлениями, событиями их житий, письмами, – есть книги о них, изданные Оптиной Пустынью и в прошлом веке, и ныне. Их старческое служение продолжается – и здесь, на земле, и на небе, где они предстоят Престолу Вышнего в лике святых.
7. «Блажени чистии сердцем»
В 1834 году из Площанской пустыни прибыл в Иоанно-Предтеченский Скит ученик старца Льва иеромонах Макарий. Он уже и сам был опытный наставник, имел духовных чад, но ему желалось быть возле своего старца, жить у него в послушании. В 1836 году о. Макарий был назначен братским духовником всей обители, а в ноябре 1839 года – скитоначальником вместо иеромонаха Антония, перемещенного на должность настоятеля в Николаевский монастырь близ Малоярославца.
Старец Лев относился к о. Макарию не как к ученику, а как к духовному другу, сотаиннику, постепенно приучая его разделять с ним старческие труды. Многих он отправлял исповедоваться к о. Макарию. Старец по каким-либо делам не давал решения без него – то же делал и о. Макарий. «Подождем, придет о. Макарий, – говорил старец, – вместе поговорим». Старец Лев скончался в октябре 1841 года – иеромонах Макарий заступил на его место.
Вот и скитоначальник, и старец, а полон смирения, выражавшегося во всем, – в отношениях с братией, в речи, в одежде, в письмах… Небогат он был здравием, но одевался легко – зимой в потертой шубе, надетой в один рукав, сапоги на босу ногу… Когда отъезжал куда-нибудь (в Долбино, в Севск или Мещовск, а то и в Москву), собирался быстро. Если кто с ним ехал – должен был поспешать. Похвалу себе старец называл «клеветой» и бывал недоволен, когда слышал что-нибудь такое. Многих умилял он, когда пел в храме, особенно покаянные песнопения – как бы великий грешник, со слезами на глазах… И еще многих великих даров удостоен был он от Господа – мира душевного невозмутимого, даров рассуждения и прозрения грядущего. Он был милостив к немощствующим и кающимся, умел наставить словом. Мог утешить и просто взором, благословением – всякий ближний чувствовал его любовь. Братия шли к нему в любое время, даже в час отдыха, когда он читал, – отказа в наставлении не бывало.
Он жил в домике, примыкающем к Святым скитским вратам. Две комнаты, которые он занимал, были украшены видами монастырей, портретами святителей; много было и икон. На столе чернильница, тетради, книги и духовные журналы, которые он выписывал. Как и все в Скиту, он вставал в 2 часа ночи и будил келейников, вместе с которыми совершал утреннее правило. Затем в шесть утра – часы и все остальное. С этого времени келлия его была открыта для всех. «Изумительно было спокойствие старца в минуты его наставнической деятельности! – вспоминал инок о. Евфимий. – Он с одинаковым терпением выслушивал нелепое суеверие и безумное вольнодумство, бессмысленную жалобу крестьянской женщины и замысловатую пытливость эмансипированной барыни, бесхитростный рассказ простолюдина и хитросплетенную фразу: ничто не могло возмутить его христианского терпения, его полного духовного спокойствия – все было покорено им в себе глубочайшему смирению. Это был истинный учитель нравственного богословия и духовного делания. Не цветисты были поучения его, но в них слышался дух, чувствовалась теплота; размягчалось самое ожесточенное сердце».
После кончины старца издано было шесть томов его писем – один к мирянам и остальные к монашествующим. И это не все письма. Нельзя было не удивляться, когда находил он время на писание этих, зачастую пространных, наставлений. Позднее старец Варсонофий благословлял многих и своего письмоводителя послушника Николая читать именно письма старца Макария.
Жизнь старца Макария была постоянным преодолением, с Божьей помощью, разных слабостей, трудностей, болезненных состояний. Он страдал одышкой («занятием духа») и спасался не только молитвой, но и каплями, прописанными врачом. Несмотря на это, он был в постоянных трудах. При нем Скит пришел поистине в цветущее состояние. Благодаря многочисленным жертвователям, почитавшим старца, Скит обстраивался, содержал себя и помогал монастырю. В Скиту и до него были цветы, но при нем он буквально обратился в райский сад. При нем же возведены были каменные столбы и ограда, а также каменные Святые врата с колокольней достроенные в 1858 году.
Одним из значительнейших дел старца Макария явилось издание от монастыря святоотеческих книг, начавшееся в 1847 году книгой «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского». К этому времени в Скиту собралось много рукописей – святоотеческие творения, переведенные с греческого языка архимандритом Паисием, и другие аскетические писания. Начать это дело было непросто, так как по закону церковным книгоизданием имел право заниматься лишь Св. Синод. Старцу помог святитель Филарет, митрополит Московский, член Синода, благословивший это дело и взявший всю ответственность на себя. Среди мирских помощников самыми деятельными были супруги Киреевские, духовные чада старца Макария, жившие летом близ Белева, в сорока верстах от Оптиной Пустыни. Из скитской братии сотрудниками старца были послушник, потом иеромонах Леонид (Кавелин, впоследствии наместник Троице-Сергиевой Лавры, церковный писатель), иеродиакон Амвросий (будущий преподобный старец), иеромонах Ювеналий (впоследствии архиепископ Литовский, тоже церковный писатель) и другие иноки.
Келлия о. Макария отчасти стала похожа на кабинет редактора, так как везде лежали отпечатанные книги, листы читавшихся им гранок. Киреевские присылали эти гранки и книги из Москвы. Изданные экземпляры из Оптиной рассылались по всей России в монастыри, семинарии, духовные академии, епископам и некоторым лицам мирским. Таким образом для монашествующих (и отчасти для мирян) стали доступны аскетические труды, которые ранее в большинстве своем имелись только в рукописном виде – были редки и дороги. Это были творения святых Исаака Сирина, Нила Сорского, аввы Фалассия, Симеона Нового Богослова, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника, Марка Подвижника и многих других Отцов. Великой важности совершалось дело. После кончины старца Макария скитяне продолжили книгоиздание под руководством преемника его по старчеству – иеромонаха Амвросия.
В первый же год своего жития в Скиту старец Макарий избрал себе в келейники инока Илариона, будущего преподобного старца. Иларион был у о. Макария в полном послушании в течение двадцати с лишним лет: это была великая, благодатная школа безмолвного жития. Кроме послушания келейного, о. Иларион испросил благословения на заботу о скитских садовых посадках. Окончив ночное чтение неусыпаемой Псалтири (3 и 4-й часы), он сразу принимался за садовое дело. Его усердием все дорожки окаймились прекрасными благоухающими цветами. В его ведении были также яблони и другие плодовые деревья, всегда дававшие обильный урожай. Мало того – занимался он и благоустройством пасеки, так как и это дело знал в совершенстве. А еще варил он для Скита квас, пек хлеб и иногда угощал братию блинами. Знакома ему была и врачебная наука: он имел в келлии аптеку, больные иноки получали от него помощь, а зимой о. Иларион резал ложки из дерева; несмотря на такую занятость он ежедневно выкраивал время на чтение аскетических писаний святых Отцов.
Старец Макарий видел, что о. Иларион имеет великие духовные дары, но до времени не давал ему окормлять духовных чад, хотя они понемногу начали появляться у будущего старца. А во время своей предсмертной болезни старец Макарий открыто поручил о. Илариону нескольких ближайших своих учеников. Умирая, о. Макарий оставил Оптиной двух старцев – Амвросия и Илариона.
Старец Макарий скончался в страданиях, терпя мужественно предсмертную муку. Братия сильно скорбела о нем. В день его кончины, 7 сентября 1860 года, когда читался канон на исход души, он лежал на полу (так просил себя положить). В келлии было множество братии, а те, кто не мог войти, глядели во все окна снаружи, не сдерживая слез. «Судьбы Божии нам неисповедимы, – писал старец Макарий, – каждому из нас Он положил предел жизни… для нас, верующих христиан, смерть не есть всегдашняя разлука, но временное отшествие: Аще живем, аще умираем, Господни есмы (Рим. 14, 8), – учит св. Апостол, и пред Богом все живы есмы, ибо душа бессмертна и вечна».
8. «Монашества непоколебимии столпи»
После смерти отца Макария скитоначальником был общий для обители и Скита духовник иеромонах из дворян о. Пафнутий, высокой духовной жизни человек. А старцем стал иеромонах Амвросий, который, будучи келейником и помощником о. Макария в трудах, с 1846 года помогал ему, по благословению владыки Николая, Калужского епископа, и по духовничеству. Из-за болезни, почти уложившей его в постель, он как иеромонах был отчислен в 1848 году за штат и все силы отдавал старчеству. Жил он в домике, примыкающем к Святым вратам справа (если смотреть с территории вне Скита). Иеромонах Ераст, много лет бывший письмоводителем у старца, близко знавший его, писал в своей книге об Оптиной Пустыни: «При богатых природных дарованиях и обильно наполняющем благодатию Божиею душу богословском образовании, смиренное предание своей воли в послушание простому старцу о. Макарию скоро привлекло на о. Амвросия особую благодать Божию, паче всех сверстников». А о. Климент писал брату: «Мне кажется, что с батюшкою о. Макарием скончалось все утешение мое. Обращаюсь к о. Амвросию, истинному ученику батюшки, проникнутому его духом».
Постепенно имя нового старца завоевало сердца монахов и мирян. Сам же он словно не видел своих трудов, укоряя себя в «неделательном глаголании». Никогда не решился бы он старчествовать, если б не прямое указание о. Макария: «Будешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри – вот тебе мой завет: никого из приходящих не оставляй без утешения».
Преподобный Амвросий прожил в этом домике более тридцати лет, не имея возможности совершать Литургию, но исполняя свое келейное правило, принимая ежедневно множество людей. Как и при прежних старцах, без совета с о. Амвросием ничего в обители (и в монастыре, и в Скиту) не предпринималось.
В Скит потянулся народ… Вот приходит келейник:
– Батюшка, вас ждут.
– Кто там?
– Московские, тульские, орловские и прочие народы.
Из хибарки о. Амвросия два выхода – наружу, за Скит, для женщин, которым в Скит входить возбранялось, и внутрь, для мужчин. Старец выходил, на ходу отвечая на вопросы, благословляя, – некоторых приглашал к себе для беседы в келлии. Он называл по имени незнакомого человека, напоминал иным забытые грехи, иногда исцелял от болезней, нередко прикрывая свои подвиги шуткой, например: «Как жить? Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение»…
Архимандрит Агапит (Беловидов) в Житии старца пишет: «Самое слово его, растворенное солью благодати Божией, имело особую силу и было могучедейственно. Не говорим уже о том, что все, с верою обращавшиеся к старцу, смиренно преклоняли пред ним свои выи с готовностью исполнять всякое его слово; много было и из нерасположенных, по неведению, к нему людей, при первом с ним знакомстве переменявших свой свирепый нрав на агничную кротость… То он с лаской глядел на вас, то смеялся с вами одушевленным молодым смехом, то радостно сочувствовал, если вы были довольны, то тихо склонял голову, если вы рассказывали что-нибудь печальное, то на минуту погружался в размышление, когда вы хотели, чтоб он сказал вам, как поступить в каком-либо деле, то решительно принимался качать головой, когда отсоветывал какую-нибудь вещь, то разумно и подробно, глядя на вас, все ли вы понимаете, начинал объяснять, как надо устроить ваше дело».
«Вообще первая встреча с о. Амвросием поражала посетителей, – вспоминал о. Ераст. – Ожидая увидеть старца дряхлого, серьезного, строгого, молчаливого, глаза посетителя вдруг встречали радостное сухонькое старческое личико с добрыми проницательными глазами, с улыбкою и ласкою встречающего вас смиренно в полулежачей позе, в камилавке, черном подряснике, и уже благословляющего вас дрожащей сухонькой ручкою, при ободряющем и всепрощающем взгляде…»
Не только простой народ обращался к старцу Амвросию. Бывали у него и с ним переписывались епископы – Воронежский Антоний, Саратовский Тихон, Томский Петр (живший одно время в Скиту на покое), митрополит Московский Иоанникий. Обер-прокурор Св. Синода граф А. П. Толстой трижды гостил в Скиту. Великий Князь Константин Константинович Романов, поэт, президент Академии наук, командир Преображенского гвардейского полка, генерал-инспектор военно-учебных заведений посетил Скит дважды. Духовным чадом старца был Константин Леонтьев, писатель и философ, в тайном постриге монах Климент. Знал старца Амвросия и виделся с ним церковный писатель Евгений Поселянин. Еще можно из посетителей старца назвать Достоевского, Владимира Соловьева, а также посетившего его Льва Толстого, впрочем, не получившего по своей гордости от беседы с ним никакой пользы, – не внял он призыву о. Амвросия покаяться в своих заблуждениях.
Старец Амвросий, как мы уже сказали, руководил и оптинским книгоизданием. При нем вышли подготовленные в Скиту жизнеописание старца Макария (составленное архимандритом Леонидом), шеститомное собрание писем старца Макария (с помощью вдовы И. В. Киреевского Наталии Петровны), новое издание книги аввы Дорофея (подготовленное отцами Климентом и Анатолием), Слова преподобного Симеона Нового Богослова (их же труд по переводу), жизнеописание св. Антония (составленное о. Климентом), «Огласительные поучения» Феодора Студита (перевод отцов Климента, Анатолия и Ювеналия), жизнеописание старца Леонида (позднее значительно дополненное), переработанное архимандритом Леонидом его «Описания Козельской Оптиной Пустыни», жизнеописание архимандрита Моисея, составленное о. Ювеналием, и другие книги, не считая двух десятков брошюр духовного содержания и труда епископа Петра (Екатериновского) «Указание пути ко спасению (опыт аскетики)».
10 октября 1891 года старец Амвросий скончался во время своего пребывания в Шамордине. После отпевания и панихид гроб несли на руках 12 верст до Оптиной Пустыни. Был дождливый день, ветер, – однако свечи в руках идущих не гасли. Сквозь непогоду слышался печальный звон большого колокола с оптинской колокольни. Насельники монастыря с иконами и хоругвями стояли на берегу Жиздры, через которую был наведен временный мост. Похоронен был старец Амвросий рядом с могилой его учителя, старца Макария.
Еще при жизни старца Амвросия значительную часть своего иноческого пути прошел будущий старец, скитоначальник о. Анатолий (старший), бывший поначалу духовным чадом старца Макария, а потом по его благословению перешедший к о. Амвросию. С должностью скитоначальника о. Анатолий принял и обязанности духовника. Не было ни одного дела, о котором он не советовался бы со старцем. Когда устроилась под руководством старца Амвросия женская Шамординская обитель, он назначил его духовником сестер, – о. Анатолий стал постоянно ездить туда, исполняя все указания о. Амвросия по Шамордину, где строился Казанский собор и вообще было множество духовных и хозяйственных забот. Старец Анатолий пережил своего учителя лишь на три года – скончался иеросхимонахом 25 января 1894 года на семидесятом году жизни.
9. Отец Климент (Зедергольм)
Иеромонах Климент под влиянием Ивана Васильевича Киреевского перешел в православие из лютеранства. Таинство миропомазания при его присоединении к нашей Церкви было совершено в Иоанно-Предтеченском Скиту. Затем он провел десять лет в миру, служа при Св. Синоде и совершая поездки на Восток для сбора сведений о состоянии тамошних православных храмов и монастырей. Он был в Константинополе, на Афоне, в Иерусалиме. Тридцати двух лет, в 1862 году, он поступил послушником в Скит. «Се покой мой во век века», – сказал он, поселясь в келлии. На деньги его бывшего синодального начальника А. П. Толстого в 1867 году для него был построен отдельный корпус, где он мог удобно заниматься письменными работами и где поместил он свою довольно большую библиотеку. Послушание его было – писать письма под диктовку о. Амвросия. Так как он хорошо знал новые и древние языки, то был благословлен старцем трудиться над переводом святоотеческих творений, – этим он занимался после обеда и до ужина.
Летом 1873 года граф А. П. Толстой, бывший тогда в Женеве, тяжело заболел. Когда стало ясно, что эта болезнь к смерти, то православные священники заграничных храмов предлагали ему приобщение Святых Христовых Тайн. Он же выразил желание, чтобы это непременно сделал отец Климент из Скита Оптиной Пустыни. Жена графа Анна Георгиевна написала в Оптину, что берет на себя все издержки поездки о. Климента в Женеву. И вот он в срочном порядке был рукоположен во иеромонаха, а вскоре со своим келейником о. Тимоном выехал за границу и 19 июля исповедовал графа и причастил его запасными Святыми Дарами, взятыми из Оптиной Пустыни. 21-го граф скончался. Гроб с его телом был отправлен в Москву. Здесь 5 августа заупокойную службу в храме Покрова в Кудрине служили митрополит Московский Иннокентий и викарный епископ Леонид. Среди множества сослужащих был и о. Климент. 18 августа он вернулся в Скит. Жизнь его пошла обычным порядком.
О. Климент отличался большой ревностью к православию. «С каким, например, усердием, – говорится в его житии, – принимал он участие в обращении старцем Амвросием в православие католиков и других иноверцев!..» Или еще: «Как он опечален был присланною ему вышедшею первым изданием книгою англичанина Фаррара “Жизнь Иисуса Христа” в русском переводе!»
Из ученых трудов о. Климента можно назвать перевод с новогреческого языка «Поучений аввы Дорофея» и «Двенадцати слов прп. Симеона Нового Богослова»; исправление русского перевода «Огласительных слов» прп. Феодора Студита, также исправление второго издания «Лествицы». Он составил жизнеописания старцев Льва и Антония, написал книгу о Никодиме Святогорце (авторе «Невидимой брани»). Надо упомянуть и его труд по приведению в порядок скитских поминальных Синодиков.
Характер о. Климента виден отчасти из рассказа его келейника о. Тимона: «Если разбить или сломать у него вещь, и ценную, – говорил он, – ни слова не скажет… А вот попробуй зашуметь, когда он пишет или читает, или какую-нибудь книгу или другую вещь не так положить, он весь так и вспыхнет… По утрам мы часто вместе пили чай и беседовали. Только вижу, часто он слушает меня сначала, а потом начнет по комнате ходить, что-нибудь делать, или книжку возьмет, или не глядит на меня… Я сперва думал, что ему скучна простота моих речей, однако скоро понял, что это не то… Пока я говорил вещи безвредные, средние, что называется, он беседовал со мной, а у меня, каюсь, есть привычка судить и осуждать людей… И сам не замечу, как слово за словом я начну осуждения… Вот что ему не нравилось».
Отец Климент скончался от воспаления легких сорока восьми лет в неделю жен Мироносиц 1878 года. Домик, где он жил в Скиту, сохранился до нашего времени.
10. Тихие подвижники
Какие иногда сильные искушения посылает Господь монахам, видно из жития скитского насельника инока Макария (Грузинова), ставшего в Александро-Свирском монастыре учеником старца Льва, с которым он впоследствии и перешел в Оптину. По благословению старца он писал иконы и портреты, хотя и не очень искусно. Зная его детское незлобие и тихий нрав, иноки нередко подшучивали над ним, он же переносил это благодушно. С 1836 по 1841 год, до кончины старца, о. Макарий был возле него в монастыре, а после вернулся в Скит. В 1849 году вот что случилось с ним. Зимой решил он пойти в Козельск без благословения. Пошел, – а тут замела вьюга, да сильная, – он потерял дорогу, а скоро остался и без одного валенка, с босой ногой. Наткнувшись на стог сена, залез в него поглубже, провел тут ночь, а ногу обморозил. Козельский доктор предложил ему отнять стопу, но он не согласился. До конца жизни нога его нестерпимо болела, но он терпел, считая это наказанием за самочиние. Братия удивлялись такому его терпению и брали себе от этого духовный пример… Скончался о. Макарий восьмидесяти лет 5 мая 1869 года.
Иеромонах Иларий в детстве часто бывал в Оптиной и ходил на исповедь к старцу Льву. Но в Скит поступил уже после его кончины. Сначала он был поваром, потом келейником у старца Макария, который как-то сказал о нем: «Иларий не из таких людей, что, по общепринятому выражению, “схватывают звезды с неба”, а в дело годится». Иларий был помощником монастырского духовника. Келейным его занятием была каллиграфия: он переписал весьма искусно уставным письмом книгу преподобного Исаака Сирина с рукописи (она еще тогда не была издана). Эта книга трудов о. Илария хранилась в библиотеке Скита. Скончался он от простуды на 65-м году жизни в 1872 году.
Такие же келейные занятия, как у о. Илария, были у схимонаха Сергия, и он, так же уставом, переписал «Лествицу» св. Иоанна Лествичника. Кроме того, он весьма замечательно вырезал из дерева и кости параманные кресты. Скончался в 1884 году.
Монах Иннокентий, поступивший в Скит в 1866 году, был сначала при монастырской книжной лавке, а потом письмоводителем у старца Амвросия. Было время, когда его смущали помыслы о невозможности спасения. Придет он к старцу и говорит, что добрых дел у него нет, а бесы окрадывают… Старец на это однажды сказал так: «Чего же красть-то? Ведь говоришь, что доброго у тебя ничего нет. Красть-то нечего!» От этой шутки даже посмеялся инок, а искушение прошло. Скончался он от чахотки в 1886 году.
Сорок лет было иеромонаху Палладию, когда он поступил в монастырь, – это было в марте 1860 года. Через три года он перешел в Скит. Он имел хороший бас и знал церковное пение. В Предтеченском храме ему поручили управление певчими левого клироса. Кроме того, он вел скитскую Летопись. Умер на 68-м году жизни.
Одним из замечательных подвижников в Скиту был друг преподобного Илариона иеросхимонах казначей о. Флавиан (Маленьков). Когда он был отроком, умерла его мать, а отец поступил в Скит Оптиной Пустыни, где имел послушание садовника и цветовода. Он был пострижен в мантию с именем Мелетия. Отрок также хотел поступить в Скит, но старец Лев до поры удерживал его. Пошел он богомольцем по обителям, везде побывал, а в Скит Оптинский поступил в марте 1844 года. Послушания его были разные – в хлебне, квасарне. В 1855 году, будучи пострижен в мантию, получил имя Флавиана.
В последний год жизни старца Макария отец Флавиан был при нем – старец и скончался едва ли не на его руках. В 1863 году о. Флавиан был назначен монастырским казначеем. В 1874 году его заботами при монастырской больнице была устроена церковь во имя Илариона Великого в память скитского старца, преподобного Илариона. 30 мая 1890 года он отошел ко Господу и был похоронен рядом с могилой старца Илариона.
Весьма примечательной личностью в Скиту был схимонах Николай, бывший турецкий офицер, который еще в Турции отрекся от магометанской веры, за что принял от соотечественников тяжкие мучения. Ему удалось бежать. В Одессе в октябре 1874 года он был крещен в православие с именем Николай. В Оптинский Скит поступил шестидесяти трех лет 18 июля 1891 года. Он рассказал старцу Варсонофию, тогда послушнику, о том, что был восхищен в рай и видел неизглаголанные красоты. Прожив в Скиту два года, он почил о Господе. В «Жизнеописаниях почивших скитян» о. Никона (Беляева) приводится обширная запись под названием «Видение схимонаха Николая».
До кончины о. Климента (Зедергольма), то есть с 1863 года (со дня поступления в Скит) до 1878-го, схимонах Тимон был у него келейником. В июле 1873 года он ездил с о. Климентом в Швейцарию для христианского напутствия графа А. П. Толстого. Будучи мастером на все руки, он чинил часы всех видов, а однажды сделал очень искусно посох для старца Амвросия. Перед смертью о. Тимону было два видения. Одно – покойного старца Амвросия, который сказал ему одно слово: «Схимник!» (это и было исполнено келейно), а в другой раз – праведного иерея о. Иоанна Кронштадтского, который сказал: «Сорок дней ты постился, теперь Бог да благословит причаститься Святых Христовых Таин», – о. Тимон, не вкушавший ничего действительно сорок дней, сподобился Св. Причастия. Вскоре, в возрасте более семидесяти лет, он почил. Это произошло в январе 1894 года.
Более двадцати лет пробыл келейником у старца Амвросия иеросхимонах Михаил. Нелегко ему было управляться с потоком посетителей, но он всемерно старался водворить порядок. После этого он заведовал скитской соборной келлией, где отправлял вместе с братией скитские правила. Он хорошо разбирался во всяком строительстве, поэтому старец Амвросий назначал его руководить постройками в Скиту и Шамордине. Он имел дар рассуждения, и старец Амвросий однажды, взглянув на него, полушутя сказал: «Еще попущением Божиим может быть старцем»… Умер он семидесяти шести лет в 1896 году.
Был в Скиту маленький домик, одиночная келлия близ келлий скитоначальника, – его построил по благословению старца Макария монах Арсений, не хотевший, чтобы у него были соседи. В этом домике в свободные часы он делал рамки на иконы и портреты, и очень искусно. По крайней слабости здоровья он не имел послушания, кроме чтения Псалтири по благодетелям Скита. Бывая на службе, он часто присаживался, так как у него болели ноги. Он скончался 24 июля 1898 года.
Схимонах Геннадий еще юношей странствовал от святыни к святыне, а в 1838 году посетил Скит Оптиной Пустыни. Скитоначальник о. Антоний, заметив его детское простодушие, стал приглашать его так – поднял веточку тополя и сказал: «Оставайся у нас… Посмотри, какие деревья у нас… понюхай, как благоухают!» И это действительно склонило юношу здесь остаться. Он сначала трудился на кухне вместе с будущим старцем Амвросием. Келейные занятия его были строго расписаны по часам – когда читать, когда молиться, когда еще что. Он ежегодно прочитывал весь круг Четьих-Миней. Был делателем Иисусовой молитвы. Обращение его с братиями было самое ласковое, он всех называл «красное солнышко». Иногда летом в бездождие скитоначальник говорил ему: «Отец Геннадий! Помолись, чтобы Господь дождя послал». Тот смиренно отвечал: «Благословите, батюшка». И посылал Господь по его молитвам дождь. А если нет, то и вздохнет о. Геннадий: «Видать много нагрешил…» 2 сентября 1899 года, восьмидесяти семи лет, он отошел ко Господу, прожив в Скиту шестьдесят лет.
У С. А. Нилуса есть целая книга, составленная им по автобиографическим запискам игумена Феодосия, который еще в миру носил вериги, имея склонность к аскетическим подвигам. В мантию он был пострижен в Лебедянском Троицком монастыре, откуда в 1875 году перешел в Оптину Пустынь. Через два года его назначили настоятелем Перемышльского Лютикова монастыря, но спустя некоторое время он вернулся в Оптину. Родная его сестра Екатерина была монахиней в Шамордине. В Скиту о. Феодосий проводил подвижническую жизнь и почил на восьмидесятом году жизни 10 октября 1903 года.
Еще отроком поступил в Скит иеродиакон Мартирий, но, по обстоятельствам, пришлось выйти из него – это было в 1860-е годы. 17 апреля 1884 года он снова появился здесь и в 1895 году был пострижен в мантию. Он был главный квасовар, весьма искусный. Но так как варили квас Великим постом, то он все время простужался: то у печи, то на дворе. Его вызывал варить квас и владыка Калужский Макарий в архиерейский дом. Скончался он пятидесяти трех лет в январе 1908 года.
Архимандрит Агапит окончил Тамбовскую семинарию и поступил послушником в Скит Оптиной Пустыни – это произошло в 1865 году. Здесь уже пятнадцать лет как подвизался его родной дядя иеромонах Платон, помогавший в числе других старцу Макарию в книгоиздании. Будущий архимандрит, а пока послушник, стал письмоводителем старца Амвросия. В 1872 году он был пострижен в мантию. С 1883 по 1894 год он, уже в сане игумена, настоятельствовал в Лихвинском Добром монастыре, а потом в Мещовском Георгиевском. В 1896 году возведен был в сан архимандрита, а в следующем по состоянию здоровья был освобожден от всех обязанностей и перемещен в Скит Оптиной Пустыни. Здесь он занимался в основном составлением жизнеописаний подвижников веры. Это были весьма основательные труды. Изданы были: жизнеописание старца Илариона Троекуровского; Оптинского старца, настоятеля, преподобного Исаакия; старца Амвросия, старца Макария. Им дополнено и переработано было и написанное о. Климентом жизнеописание старца Льва.
О. Агапиту предлагались и епископство, и старчество, – он отказывался самым решительным образом, однако, как сочли в Оптиной, понес за это большие скорби. Почил он 23 февраля 1922 года почти перед закрытием Оптиной Пустыни.
11. Подвижник смиренного духа
При начале старческого пути о. Амвросия, в марте 1861 года, в его келлии появился юноша двадцати с небольшим лет, Иван Литовкин, который попросил у старца благословения идти в Киев. Взглянув на него и как бы увидев его будущее, старец сказал: «Зачем тебе в Киев, оставайся здесь». Тот остался и прожил в этом самом домике пятьдесят лет, сначала келейником о. Амвросия, потом старцем и скитоначальником. Это был преподобный Иосиф… Безмолвный подвижнический Скит стал навсегда его домом, братия – семьей. Как и все старцы в свое время, он желал в глубине души лишь молитвенного уединения, но, как и они, оказывая послушание Господу и наставникам, должен был руководить ко спасению души многих и многих православных.
Старец Иосиф, еще будучи келейником, однажды сильно простудился, и здоровье его нарушилось. Когда о. Амвросия однажды с тревогой спросили об о. Иосифе, как же он будет старчествовать такой болезненный, – тот ответил: «Ну что же, ничего, зато смиренный будет».
Летом 1890 года, в последний раз отъезжая в Шамордино, о. Амвросий сказал о. Иосифу: «Тебе нужно здесь оставаться – ты здесь нужен». И велел ему поселиться в своей келлии. В октябре 1891 года его вызвали в Шамордино – старцу Амвросию было очень плохо, он умирал. Многие и в Шамордине, и в Оптиной пали духом, когда скончался великий старец, а о. Иосиф, горевавший едва ли не более других, всех утешал и укреплял.
В жизнеописании его говорится, что «сам он сильно скучал без старца и любил вспоминать о нем…» Очень характерен его ответ на слова одной духовной дочери о том, сколько скорбей выпало на его долю. Старец Иосиф сказал: “Какие скорби при батюшке, – я их тогда не чувствовал, – а вот теперь…” – и он от волнения не докончил». Старец Иосиф как был при о. Амвросии тихим, кротким, смиренным, так и остался таким навсегда.
Господь даровал ему ненарушимый мир души. На многих его фотопортретах видишь лик, освещенный внутренней радостью о Господе.
Старец Иосиф принимал народ в той же келлии и на том же месте – сидя на ложе, где принимал о. Амвросий. Взял он на себя заботу и о Шамординской женской обители. Лишенная зрения игумения Евфросиния во всем спрашивала у него совета, искала поддержки – ездила к нему и писала ему письма. Дважды в году, Петровским и Успенским постами, о. Иосиф бывал у них в Шамордине для исповедания сестер. Ночевать там не оставался – спешил в Скит. «Хоть и поздно, – говорил он сестрам, – а как-то приятно ехать по той дороге, по которой ездил батюшка, – и аз с ним». В Скиту он жил по тому же распорядку, что и старец Амвросий, ничего не изменяя. Из особенностей было только то, что в хорошие летние дни после двух часов дня он выходил в лес, совмещая прогулку с назиданием ближних. Люди шли несколько сзади, а старец, взяв одного из них, шел впереди, беседуя с ним. Когда он утомлялся, все усаживались на траве и о. Иосиф начинал духовную беседу, как бы подражая в этом Самому Господу.
«Однажды, – говорится в житии о. Иосифа, – гуляя со старцем по лесу, сказали ему: “Хоть бы вы пожили, батюшка!” Старец на это ответил: “Поживем; пока новое орудие не приготовлено, Господь не отнимает старого”. Но затем лицо его вдруг сделалось серьезно, и он, помолчав несколько, добавил: “Только надо самим стараться жить хорошенько, а то за наше непослушание Господь берет старцев и никого не оставляет”».
Несмотря на болезненность и слабость, он никогда не отдыхал днем, употребляя свободные минуты на чтение книг и писание духовным чадам. Одежду он носил такую, чтоб не отличаться от простого монаха, и до последних лет ходил на трапезу, не имея в келлии ничего съестного. Даже для гостей и родных, навещавших его, он не устраивал у себя чаепитий.
О. Иосиф не имел никакого образования, но хорошо знал аскетические писания святых Отцов, – умудрен он был и в понимании Священного Писания. Одной из основных «книг» в его учении был сам его наставник, старец Амвросий. Эту «книгу» впоследствии старец Иосиф цитировал очень часто – вспоминая, как поступал старец, что говорил… О. Амвросий был общителен, и нередко его беседа, яркая, остроумная, назидательная, распространялась далее того, о чем в основном шла речь. Отец же Иосиф без вопроса к нему не начинал вообще говорить, помня слова преподобного Петра Дамаскина о том, что «древние отцы без вопрошания не говорили служащего ко спасению, считая это празднословием». Он был строг, истинно по-монашески не позволяя себе наружно-ласкового обращения даже с наиболее близкими ему людьми, но его понимали, зная, что в его сердце горит любовь к ближнему, что душу свою он готов положить за други своя.
Как и о. Амвросий, о. Иосиф имел дар исцеления. В житии его описывается много случаев, когда он, например, подобно о. Амвросию, слегка ударял по больному месту, и болезнь прекращалась. То же бывало и по его молитвам. Получали помощь и те, кто, будучи вдалеке, взывали к нему. Вообще, если рассказать о всех «чудесных» случаях, связанных с именем старца Иосифа, то, пожалуй, получится целая книга… Господь творил чудеса через вернейшего раба Своего.
Однажды кто-то заметил:
– Вы, батюшка, уклоняетесь от чести, а она сама за вами следует.
– Да к чему это, на что это нужно? – вздохнув, отвечал о. Иосиф. – Впрочем… как не должно искать чести, так не должно и отказываться… Налагаемая честь есть также от Бога.
С 1905 года старец Иосиф стал чаще болеть и заметно слабеть силами. Вот пришло и время, когда он стал просить об увольнении на покой, освобождении его от обязанностей скитоначальника. Но как бы ни одолевали его немощи, тот свет, который он имел в себе от Господа, не угасал. Немощный – укреплял многих… На третий день Пасхи 1911 года, 12 апреля, началась его последняя болезнь: через месяц, 10 мая, он отошел ко Господу. Скитский колокол печально возвестил об этом событии – за ним прозвучал колокол в обители. Первую панихиду совершил о. Варсонофий. Была ночь. Рано утром гроб вынесен был в скитский храм. Сюда в 11 часов направились крестным ходом братия монастыря с настоятелем архимандритом Ксенофонтом во главе. У гроба была совершена соборная панихида, причем по распоряжению настоятеля в скитский храм допущены были шамординские и белевские монахини, накануне прощавшиеся с умирающим батюшкой, их наставником.
12 мая старец Иосиф погребен был в обители рядом с могилами старцев Макария и Амвросия.
Еще в 1904 году старец Иосиф писал: «Верую в то, что каждый приходящий в Оптину Пустынь в крайней своей потребности найдет удовлетворение милостию Божией и за молитвы великих наших отец – Льва, Макария, Амвросия… Они весьма многих и многих воспитали духовно, для Небесного Отечества. Не перестают и теперь духовно воспитывать и призирать, особенно на тех, которые приходят в Оптину на поклонение их святым останкам».
12. «Блажен, кто крест здесь понесет в терпении»
Старец Варсонофий оставил мир уже в немолодом возрасте, по благословению о. Амвросия. Бывший штабной офицер, полковник, проводивший и в миру нравственно чистую жизнь, пришел на Рождество Христово 1891 года в Оптинский Скит и стал послушником и духовным чадом старца Анатолия. Образованный, литературно одаренный, весь устремленный к Богу, он сразу начал подвижническую жизнь. Это путь особый, путь избранных, ибо довольно скоро он стал духоносным старцем, духовником братии, скитоначальником. Не сразу, не всем в обители стал понятен его путь. Искушавшиеся доставили о. Варсонофию немало скорбей, но он принимал их как должно.
Все великие дары, которые были у старцев до него, дал Господь и ему. Этот старец не был в келейниках у своего учителя, но три года каждый вечер ходил к о. Анатолию для долгих духовных бесед и обучения умной молитве. А после кончины своего старца почти целое десятилетие провел в затворе, занимаясь изучением святоотеческой литературы. Поэтому появление его в Скиту в качестве старца произошло как бы внезапно, – но сомневающиеся быстро убедились, что перед ними великий духовный наставник и прозорливец и в то же время делатель Иисусовой молитвы и заботливый отец для иноков. Как старцам Амвросию и Иосифу, и ему Господь послал телесные недуги, так что он не один раз ожидал себе смерти. С этими загадочными недугами связаны самые значительные этапы его монашеской жизни: больным его постригали в иночество 13 декабря 1902 года; больным же в великую схиму 11 июля 1910 года. С 1903 года он иеромонах.
Старец Варсонофий в 1904–1905 годах пересек всю Россию в восточном направлении, будучи послан в качестве военного священника в армию, действовавшую против японцев, и получил за это наперсный крест от Святейшего Синода. 14 мая 1907 года он был назначен скитоначальником с возведением в сан игумена. Он как бы и сам не заметил, как вдруг оказался в постоянном окружении народа – иноков и мирян, жаждущих его благодатного слова. Одно дело – исповедь, откровение помыслов. Другое – духовная беседа…
Его беседы с духовными чадами весьма своеобразны. В них – дух святоотеческого учения, ясные и самые необходимые поучения и в то же время почти художественные словесные иллюстрации – примеры из собственной жизни, из прочитанного не только в духовных книгах, но и в мирских, более всего из русской классики. В его беседах появлялись имена Пушкина, Лермонтова, Полонского, Майкова, Гоголя… Были отрывки из стихотворений, написанных на духовные темы, таких, например, как «Молитва» Лермонтова («В минуту жизни трудную…»). Старец Варсонофий и сам слагал стихи, всегда наполненные жизнью духа. Он иногда публиковал их в церковной печати под псевдонимом «Странник». Это все были монашеские стихотворные размышления… Он следовал в этом не столько известным поэтам, сколько древним Отцам, весьма много писавшим в стихотворной форме, – Григорию Богослову и Ефрему Сирину особенно. К старцу Варсонофию охотно обращались интеллигенты, ищущие Бога, и многим из них он помог встать на путь спасения.
Он очень любил Оптинский Скит и желал окончить свою жизнь здесь. Однако был переведен из Скита. Будучи возведенным в сан архимандрита в Москве епископом Трифоном, он был назначен настоятелем Старо-Голутвинского монастыря возле города Коломны. Прожив здесь год, он поднял обитель, возродил в ней монашескую жизнь, привлек массу богомольцев, но сам постепенно угасал от болезни и на Пасху 1913 года почил, окруженный духовными чадами. Траурный поезд повез его тело в родную его Оптину, где и опущен он был с молебным пением в могилу рядом с другими старцами.
Старец Варсонофий всегда имел смертную память, и Господь попускал бесам показывать ему в тонком сне ад со всеми его потрясающими ужасами. Это было очень тяжелое искушение. Старец признавался о. Николаю (будущему старцу Никону), что иногда боится сойти с ума. Не от страха, а от видения необычайной силы, подавляющего воображение… С духовными чадами он много говорил о Страшном Суде, разбирал те или иные строки Апокалипсиса. Рассуждая о грядущих временах, высказывал такие пророчества, которые потом сбылись, – в 1917-м и последующих годах… «До ужасных времен доживете вы», – сказал он о. Николаю. Он предсказал время, когда на Руси явится сонм новомучеников. О. Николай записал: «Прочтя вслух про гонения Диоклетиана, батюшка сказал: “Все эти гонения и мучения повторятся, может быть. Теперь все это возможно… Это время не за горами”».
Священнику Василию Шустину он сказал: «Великая благодать дается старцам – это дар рассуждения. Это есть наивеличайший дар, даваемый Богом человеку. У них, кроме физических очей, имеются еще очи духовные, перед которыми открывается душа человеческая».
Он предчувствовал свою разлуку с родным Скитом. Однажды, при обычной беседе, он сказал своим чадам:
– В России около десяти скитов, но только в нашем редко бывают посторонние, и то лишь за обедней. Утреню же мы совершаем всегда только своею скитскою семьей. Сильное впечатление производит на посетителей наш храм – тихий, пустынный… От скитян требуется высокая жизнь.
И еще сказал:
– Труден путь монашеский, но зато он несет с собою такие высокие радости, о которых мирские люди не имеют понятия и ради которых можно позабыть все скорби и тесноту иноческой жизни.
И только в последний год жизни признался: «Благодарение Богу, я совсем оставил мир и стал иноком».
13. Иеромонах Даниил
Если бы С. А. Нилус не написал очерка о иеромонахе Данииле (Болотове), вряд ли в нашей памяти запечатлелся бы так ярко образ этого замечательного монаха. В этой главе мы и дадим слово С. А. Нилусу, приведя ряд выдержек из его очерка, помещенного в книге «Великое в малом»:
«Батюшка! – спросил я однажды… – почему и как оставили вы мир и стали монахом? Почему вы именно Скит Оптинский выбрали местом своего отрешения от мира?
– Обыкновенно принято там в миру думать, – отвечал мне старец, – что в монастырь нашего брата загоняют неудачи, разочарования в жизни, больше же всего, с легкой руки поэтов, – несчастная любовь. У меня в жизни ничего подобного не было. Я только следил с духовной точки зрения за этапами своей жизни и по ним судил, куда ведет меня, душу мою Рука Божия. Это незримое тайноводительство чувствуется всякой христианской душой, если только она внемлет голосу своей божественной совести и не оплотянилась до той степени, что всю жизнь сосредотачивает на куске насущного хлеба да на низменных удовольствиях. Мое благодатное детство, юность моя в беседе с Отцами и детьми Церкви – брат-монах, сестры-монахини – все это, да и многое другое, вело меня да и привело к старцу Амвросию в Оптину. Он был духовным отцом и старцем сестры моей, игумении Софии, он определил ей ее подвиг, он же и меня привел к тихой пристани».
«О. Даниил, – пишет С. А. Нилус, – любил проповедовать перед всякой аудиторией, где бы она для него ни собиралась, кто бы только ни пожелал его слушать… При покойном великом старце о. Амвросии Оптинском, по болезненности своей редко выходившем из келлии, на о. Данииле лежала, с благословения старца, обязанность приводить к вере и истине тех из смущенных духом интеллигентов, которых тянула в Оптину к старцам еще не уснувшая навеки совесть… В летнее время, когда и до сих пор еще бывает в Оптиной большой наплыв паломников к Оптинским старцам, а во дни старца Амвросия и того больше, о. Даниил почти не живал в своей скитской келлии; его разбирали, как говорится, нарасхват – то на гостиницу, а то и просто в отъезд из монастыря к окрестным помещикам, в числе которых были люди высокого положения в свете, богатые или знатные… И там, где, казалось, уже совсем замирало религиозное чувство, искаженное современными лжеучениями или равнодушием к вере, гремело и там апостольское слово о. Даниила. И к слову этому прислушивались, и слово это чтили…» «В воскресенье 25 ноября 1907 года, – пишет С. А. Нилус, – в половине второго пополудни в Скиту Оптиной Пустыни отлетела к Господу праведная душа иеромонаха о. Даниила, в миру – потомственного дворянина Димитрия Михайловича Болотова, свободного художника Петербургской Академии Художеств. Отец Даниил происходил из того рода Болотовых, который во дни слета Екатерининских орлов дал известного творца “Записок Болотова”, а в наши дни – четырех иноков: его самого, брата-схимонаха и сестер: игуменью-схимницу и схимонахиню…
Как живой стоит передо мною почивший старец. Вижу его несколько сутуловатую, высокую, худощавую фигуру с головой, волнующей при каждом порывистом движении уже поредевшие серебряные пряди длинных седых волос, обрамляющих высокое, белое, как будто из слоновой кости выточенное, чело, из-под которого любовно и кротко, но вместе и проницательно, глядят лучистые добрые глаза. Вижу его красивые, тонкие пальцы… Слышу его глубокий и несколько глуховатый басок, так приветно встречавший всякого, кто переступал порог его заваленной в совершенном беспорядке всякой неразберихой келлии, где чего-чего только не было: эскизы карандашом, этюды красками, палитры, кисти, краски, книги, иллюстрации, бутылки с фотографическими ядами, судки с остатками братской пищи, самоварчик не желтой уже, а зеленой от времени и недостатка ухода меди…
“Наш добрый дяденька” – звали его Шамординские монахини, производя родство это от своей первоначальницы – игумении матушки Софии, сестры старца: она – матушка им, а он брат ее и, стало быть, им – дяденька. Так и оставался им, семистам сестрам, отец Даниил “дяденькой” до самой своей смерти…
Болезни в нем никакой не было; он просто таял, как догорающая свечка, но иногда, как это и бывает с огоньком такой свечки, он внезапно вдруг вспыхивал ярким пламенем былой энергии и опять по-былому лилась горячая речь и гудел вдохновенный басок его проникновенного слова…
Накануне его смерти я пришел к нему за час до скитской всенощной, которую хотел отстоять в Скиту. Старец сидел в камышовом кресле около стола; за этим столом мы, бывало, много раз пивали вместе чай из “зеленого” самоварчика и вели тихие беседы. Перед о. Даниилом стояла миска с ушицей: ее в комнатной печке изготовил ему сосед его по келлии, монах о. Иов. Но старцу было уже не до ухи: он, тяжело дышал и, видимо, томился. Меня он узнал, обрадовался…
– Батюшка! – сказал я, – вам сегодня как будто получше?
– Нет! Слабею… дышать трудно. Боли никакой нет, а вот дышать трудно… Пора домой!.. Боже, милостив буди ми грешному!..
Ночью в два часа его приобщили Св. Таин.
– Молю Бога, – сказал он, причастившись, – чтобы Святые Его Тайны укрепили меня настолько, чтобы дойти до келлии игумена и благословить в последний раз племянниц.
Его племянницы, Долинины-Иванские, дочери единственной мирской сестры о. Даниила, – послушницы в Шамординском монастыре.
И Господь его укрепил и исполнил его предсмертное желание: его смогли довести до келлии о. скитоначальника (старца Варсонофия), где он в полном сознании благословил двух юных племянниц и мою жену, поспешившую к нему принять его последнее благословение. Всех он узнал, всех утешил своей любовью. Сколько сил оставалось в его обращавшемся в землю теле… Это было часа за три до его кончины».
14. Схиигумен Феодосий
О жизни скитоначальника отца Феодосия (Поморцева) сохранилось немного известий, но есть все же рассказы о нем, иногда весьма выразительные. Вот, например, митрополита Вениамина (Федченкова), который еще архимандритом гостил в Скиту в 1915 году. «В Скиту был обычай – вечерние молитвы совершать в домике о. скитоначальника, – писал Владыка. – После этого мы все кланялись о. Феодосию в ноги, прося прощения и молитв, и уходили к себе. А если ему нужно было поговорить с кем-нибудь особо, то он оставлял их для этого после всех. Но на этот раз о. Феодосий оставил всех. Братий в Скиту было немного. Почти все послушники были призваны в армию. После “прощения” он обращается к о. Кукше и довольно строго спрашивает:
– Кто благословил тебя разрешить отцу архимандриту (т. е. мне) служить ныне Литургию?
О. Кукша понял свою вину и без всяких оправданий пал смиренно в ноги скитоначальнику со словами: “Простите меня, грешного! Простите”.
– Ну, отец архимандрит не знает наших порядков. А ты обязан знать! – сурово продолжал выговаривать о. Феодосий.
О. Кукша снова бросается в ноги… Так он и не сказал ни одного словечка в свое оправдание. А я стоял тоже как виноватый, но ничего не говорил… И мне, и всей братии был дан урок послушания.
Вот скоро встретился другой случай. В Калужскую епархию приехал новый архиерей… День был солнечный. Утро ясное. Вижу, о. Феодосий направляется с о. Кукшей к храму Св. Иоанна Предтечи. Я поклонился. Батюшка говорит мне, что ныне он с отцом настоятелем архимандритом Исаакием едет в Калугу представляться новому владыке:
– Вот, сначала нужно отслужить молебен.
…В это время о. Кукша отпер уже храм, и мы двинулись туда. На пути о. Феодосий говорит мне:
– Вы знаете, отец Кукша – великий благодатный молитвенник. Когда он молится, то его молитва – как столп огненный возносится к Престолу Божию.
Я молчал. И вспомнил выговор этому столпу: видно, было нужно это и ему, и всем нам».
В последнее время жизни старца Варсонофия в Скиту иеромонах о. Феодосий, тогда ризничий, был его духовником, но в то же время сам был духовным чадом старца. Однажды он появился в доме скитоначальника-старца, и кто-то сказал: «Батюшка, вот к вам ваш сынок пришел». – «Какой он мне сынок, – улыбнулся отец Варсонофий, – мы с ним ровня».
Во время болезни о. Варсонофия в 1910 году о. Феодосий предложил ему принять схиму и сам участвовал в этом, совершавшемся келейно, постриге. Спустя менее трех лет о. Феодосий участвовал в похоронах великого старца. После похорон он два дня служил панихиды в келлии покойного, в его бывшей моленной, где стояла чаша с елеем, – о. Феодосий после панихид помазывал присутствовавших. С этого времени он стал собирать материалы о старце Варсонофии, просил всех записывать воспоминания о нем, принести его письма… Вскоре (в 1914 году) была издана книга: «Памяти Оптинского старца схиархимандрита Варсонофия.
Венок на могилу батюшки от его духовных чад и почитателей к 40-му дню его блаженной кончины». На последней странице о. Феодосий поместил объявление – просьбу материалы о старце присылать в Скит. В том же году о. Феодосий поселился в доме скитоначальника.
Давно хотел о. Феодосий знать наизусть, как знал старец Варсонофий, акафист Божией Матери, но никак не мог запомнить. И вот, однажды, он прилег и накрылся одеялом старца, думая об акафисте… И тут произошло чудо: акафист утвердился в его памяти.
В 1914–1916 годах в Оптину Пустынь приезжали: Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, царственный новомученик Великий Князь Димитрий Константинович Романов, расстрелянный в Петрограде в 1919 году; также новомученик князь Константин Константинович Романов (он был брошен безбожниками в ночь на 18 июля 1918 года в старую шахту под Алапаевском вместе с Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной, Великим Князем Сергием Михайловичем, инокиней Варварой, князем Владимиром Палеем и Феодором Ремезом, а также с двумя своими братьями Игорем и Иоанном). Вместе с Великим Князем Димитрием Константиновичем посетила Оптину княгиня Татьяна Константиновна, сестра новомучеников князей Константина, Иоанна и Игоря.
После событий осени 1917 года трудности, вызванные войной, усугубились. В обители появилась нехватка всего нужного. Однажды о. Феодосий отправил скитского цветовода монаха Мартирия и послушника Иоанна закупить пшеницы. Проехав на повозке несколько уездов, они увидели, что везде досмотр, проверяют каждую телегу, реквизируют зерно. Купить ничего не удавалось. Стали они, остановившись в виду храма или часовни, молиться Богу о помощи, обращаясь с тем же и к приснопамятным Оптинским старцам. Надо было купить пудов тридцать. И вот вдруг им повезло: купили двадцать пять. Засыпали мешки сеном и на авось поехали – пронеси, мол, Господи… Проехали семь уездов, везде заставы и осмотр, а их словно никто и не видел: едут мимо… Привезли хлеб в Скит. Хватило на время и монастырю, и беженцам из мест, куда пришли немцы, – этим беднякам отдана была одна из гостиниц для проживания. Когда вернулись иноки из хлебного похода, скитский летописец (иеродиакон Кирилл Зленко) записал: «Святые отцы своими святыми молитвами явно помогают родному Скиту».
В Скиту в это время было тридцать насельников: скитоначальник отец Феодосий, старец иеромонах Нектарий, иеромонах Адриан, иеромонах Пиор, иеромонах Кукша (уставщик), иеромонах Арсений (библиотекарь, чередной священник и регент), иеромонах Осия (чередной священник), иеромонах Зосима (чередной священник), иеромонах Вениамин (чередной священник), иеродиаконы Спиридон, Иоанникий, Пантелеимон, Гамалиил, монах Иоиль (пасечник и эконом), монах Патрикий (смотритель за соборной келлией), монах Иоанникий (письмоводитель), монах Исихий (вратарь), монах Амвросий (письмоводитель), монах Евтихий (заведующий скитской дачей), монах Нестор (пономарь), монах Макарий (келейник у скитоначальника и певчий), монах Мартирий (цветовод), монах Маврикий (певчий и чтец Псалтири), монах Ермоген (ночной страж); рясофорные монахи – Иларион (хлебник и певчий), Стефан (келейник у старца и певчий), Константин (свечник), Павел (садовник и канонарх), Даниил (трапезник), Григорий (келейник у скитоначальника и певчий).
25 января 1918 года скитский летописец записал: «В 11 ч. дня в Скит заявились четыре солдата Красной гвардии и один, очевидно, их старший. Они потребовали к себе о. игумена Феодосия и, когда он вышел к ним, то они заявили, что пришли осмотреть храмы и все вообще в Скиту. Ибо, как они заявили, про Скит ходят слухи, что здесь много лежит серебра и золота. О. игумен потребовал у них удостоверения… Они направились в каменный храм в сопровождении о. игумена. Все было осмотрено. Церковная утварь и сосуды, иконы в ризах переписаны, но золота, конечно, не было найдено… Была осмотрена и колокольня, там думали найти пулемет… После сего все отправились в храм Св. Иоанна Предтечи… И здесь все описали».
Тревожное было время. Но эти события были предвестием событий гораздо более тяжких… Вскоре скитяне вынуждены были образовать сельхозартель. О. Феодосий благословил засадить овощами и плодовыми деревьями всю территорию Скита. Садовник, монах Павел (Драчев), руководил работами. И он сделал чудо: лучшие плоды и овощи в губернии были из Иоанно-Предтеченского Скита Оптиной Пустыни… Надо сказать, что обычный распорядок жизни тогда еще не был нарушен: молитвенная жизнь, службы – все продолжалось. А к старцам так же во множестве шел простой народ…
После известия о расстреле в Екатеринбурге Царской Семьи начались события такого рода, что инокам все труднее было сохранять обитель как молитвенное место, хотя бы и под видом артели… Монашеский «элемент» (как говорили чекисты), как лишенный гражданских прав, постепенно увольняли и из артели, и из музея, устроенного в Оптиной… Вытесняли в Козельск, окрестные деревни, арестовывали, ссылали…
О. Феодосий не дожил до окончательного разорения обители и Скита. Он отошел ко Господу схиигуменом 9 марта 1920 года и был погребен в монастыре возле южной стены правого придела Введенского собора. Архимандрит Исаакий поручил управление Скитом старцу иеромонаху Нектарию, который по благословению епархиального архиерея в том же месяце был пострижен в великую схиму.
15. «Ищите во всем великого смысла»
Двадцать лет было старцу Нектарию, когда он пришел в 1876 году в Скит. О. Амвросий принял его с любовью. Вскоре юноша стал пономарем. В марте 1887 года состоялся его постриг в мантию. Внешний путь инока Нектария был более или менее обычным, а внутренний – таинственным, рассказать о нем невозможно. Вот был в Скиту иеромонах, были у него своеобразные черты характера и поведения, он слегка юродствовал… А потом стал великим духоносным старцем. Как? Кто же может это знать? – Неисповедимыми путями Господними.
А все же и внешнее кое о чем говорит. Из келлии он старался выходить, по завету отцов-аскетов, только по необходимости – в храм, к старцу, на трапезу… Вроде и не в затворе, но похоже, что отчасти и в нем: окна келлии у него были заклеены синей бумагой… Молитва и чтение книг… Чтение книг и молитва… Он собрал довольно большую келейную библиотеку, где были книги не только духовные, но и научные, и литературные – светского характера. Не имея никакого специального образования, он, по благословению старцев, приобрел весьма пригодившиеся ему потом обширные познания в науках – истории, философии, географии. Изучал латынь и французский язык… С. А. Нилус писал, что о. Нектарий «начитанностью своей поражал не одного меня, а многих». Он просил всех привозить ему книги. Считал, что науки, если к ним правильно относиться, приближают к Богу, а не уводят от Него. Однако большую часть времени он уделял чтению Священного Писания и святоотеческих трудов. В монастырской и скитской библиотеках он не оставил без внимания ни одной почти книги… И вот, хотя и цитировал он иногда стихи русских классиков, но замечал, что «все стихи в мире не стоят строчки Божественного Писания».
Однажды ему удалось уклониться от старчества – назначен был старцем скитоначальник о. Варсонофий. Но когда в 1912 году о. Варсонофию пришлось покинуть Скит, о. Нектарию уже не удалось отказаться. Елена Александровна Нилус рассказывала, что «принимал он в хибарке покойных старцев, отцов Амвросия и Иосифа, где и стал жить сам. Но по глубокому своему смирению старцем себя не считал, а говорил, что посетители приходят собственно к батюшке Амвросию в его келлию, и пусть келлия его сама говорит с ними вместо него. Сам же о. Нектарий говорил мало и редко и притом часто иносказательно, как бы полуюродствуя. Часто давал что-нибудь, а сам уходил, оставляя посетителя одного со своими мыслями. Но этот молчаливый прием в обвеянной благодатью келлии величайшего из Оптинских старцев, где так живо ощущалось его личное присутствие, как живого, эти немногие слова его смиренного заместителя, унаследовавшего с даром старчества и его дар прозорливости и любви к душе человеческой, это одинокое чтение и размышление оставляли в душе посетителя неизгладимое впечатление».
В 1920 году скончался скитоначальник о. Феодосий, и старец Нектарий был назначен на его место. В 1922 году мирно почил старец Анатолий младший. А в 1923 году увезен был в Козельск и помещен в тюрьму, а потом выслан в деревню старец Нектарий.
Оптина Пустынь, а также и Скит, были закрыты. До поры…
Эпилог
И вот настала долгожданная пора: ныне Иоанно-Предтеченский Скит возрождается – трудно и постепенно. Легко вырубить плодоносный сад, но много надо положить трудов на то, чтобы он снова зацвел. Еще труднее взрастить сад духовный – сад души. Некогда преподобный Анатолий (Зерцалов), посылая семена скитских цветов своему духовному чаду, писал: «Цветами не увлекайся, а помни, что та краса только до осени. А вот тех ищи цветов, о которых я тебе внушал: райских иммортелей, как то – смирения, послушания, любви о Господе, чтения, молитвы, – особенно молитвы Иисусовой… Вот этих ищи неутомимо».
Собственно и земные цветы, столь нарядно одетые Господом, и вся цветущая красота прежнего Скита – все это было как бы зримой притчей, иносказанием о саде духовном. Это была красота прежде всего духовная, овеянная молитвой. Недаром посетители Скита или впервые вошедшие сюда будущие его насельники не столько глазами, сколько душой воспринимали открывавшуюся им райскую, по словам преподобного старца Варсонофия, красоту. Поэтому даже к простому яблочку из Скита отношение было особенное. «Посылаю тебе три заветные яблока, – пишет преподобный Анатолий (Зерцалов), – больше недели они лежали у меня за стеклом и глядели на Скит, и на птичек, и на все скитское».
Сегодня здесь нет, может быть, прежнего благолепия, но все же Скит Иоанна Предтечи, несмотря на долгие годы запустения, по-прежнему полон благодатной жизни, отрады и утешения. И это явственно чувствует всякий человек, приходящий сюда.
В храме, как и в былые времена, идут тихие, размеренные службы, читаются скитские правила. Шумит вокруг таинственный сосновый бор. Отражаются ночные звезды в маленьком пруду. Здесь – сердце Оптиной Пустыни. Молитвенная тишина не покинула этого удивительного места.
Еще в феврале 1917 года оптинский старец Анатолий (Потапов) пророчествовал о судьбе России: «Будет шторм, и русский корабль будет разбит… но ведь и на щепках и обломках люди спасаются… Все щепки и обломки волею Божией и силой Его соберутся и соединятся, и воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным». Корабль России еще не воссоздан, хотя многие спасительные дщицы и обломки уже нашли свое место в его вновь отстраиваемой обшивке…
Главная же плавучая часть этого корабля – Церковь, не боящаяся бурь в открытом море. Можно уподобить кораблю и всякий православный храм, и монастырь. Корабль Оптинского Скита также восстанавливается. И главная созидающая сила в этом деле – молитва и покаяние, которое проповедовал Предтеча Господень.