"Беспутный и желанный (Клятва верности)" - читать интересную книгу автора (Хенке Ширл)

11

Ребекка была рада, что свадебная церемония прошла скромно. Отец освятил их брак перед алтарем ровно через неделю после того, как Амос сделал ей предложение. Гостей не приглашали. Присутствовали только Доркас, Леа и Генри.

Ребекка сначала собиралась позвать Селию, но потом передумала. Подруга знала о ее любви к Рори и возмутилась бы от того, что Ребекка выходит замуж за Амоса. К тому же нельзя будет избежать скользких вопросов по поводу скоропалительной свадьбы. Ревнивая Селия могла допустить неосторожность и чем-то задеть Амоса. Ребекка решила, что удобнее всего будет известить Селию о своем замужестве письмом, посланным уже из Карсон-Сити, и извиниться перед ней.

Никто в Уэлсвилле не узнает, что она ждет ребенка. Планы Амоса совпадали с желаниями Ребекки. После своего избрания в сенат от штата Невада он намеревался сразу же переехать из Карсон-Сити в Вашингтон. Это переселение оправдывало поспешность в заключении брака. Амос торопился представить новую супругу своим влиятельным друзьям.

Конечно, Доркас сетовала на нехватку времени на подготовку к свадебной церемонии. Она срочно перешила на Ребекку свадебное платье старшей дочери и в отчаянии ломала голову, какое угощение поставить на стол, чтобы оно было достойно столь выдающейся личности, как мистер Амос Уэллс. Если бы на месте Амоса был другой жених, Доркас устроила бы скандал и потребовала бы больше времени на приготовления к свадьбе, как положено, но угрожающее положение, в котором оказалась дочь, а главное, желание самого мистера Уэллса поторопиться с женитьбой заткнуло ей рот и заставило трудиться не покладая рук. Наедине она, общаясь с Ребеккой, поджимала губы и ограничивалась короткими приказаниями. Проступок дочери настолько шокировал ее, что она от изумления и растерянности не смогла произнести ни одной из своих знаменитых обличительных речей.

Ирония судьбы заключалась в том, что, достигнув заветной цели заполучить в зятья самого уважаемого и богатого человека в Уэлсвилле, Доркас Синклер не чувствовала себя счастливой.

Порочная дочь стала чужой для нее. Ни любви, ни даже жалости она к ней не испытывала. Это было худшим наказанием для матери за неизвестно какие прегрешения. Она потеряла дочь и с тех пор жила лишь по инерции, занимая ум и руки суетой по хозяйству, чтобы не думать о потере.

Свадебное меню было составлено соответственно стандартам Доркас Синклер – «королевский» окорок, запеченный с шалфеем, на гарнир зеленые бобы и сладкие молодые луковицы прямо с огорода, тушенные в сливках, горячие пирожки с мясной и рыбной начинкой, а на десерт пирог с ревенем и мороженое. Леа и мать трудились с рассвета, готовя еду и сервируя стол. Мужчины были щедры на комплименты их кулинарному искусству.

Ребекка едва была способна проглотить кусочек. Она украдкой поглядывала на мужа. Амос Уэллс был импозантный мужчина, чуть выше среднего роста, хорошо сложен. Для своих лет он был в отличной форме. Так, во всяком случае, показалось Ребекке. На нем был дорогой, прекрасно пошитый костюм. Аккуратно подстриженная ван-дейковская бородка придавала ему особую элегантность, свойственную ухоженным мужчинам среднего возраста. Темные волосы были слегка подернуты сединой. Общую гармонию нарушали лишь несколько странных глубоких царапин на лице. Что могло быть их причиной? На мгновение в Ребекке проснулось любопытство, но она быстро нашла объяснение. При езде верхом он мог задеть ветку дерева, низко нависшую над дорогой.

Сразу же после семи вечера Амос заявил, что им надо готовиться к отъезду. В то время как он, Эфраим и Генри вели дружескую беседу, Доркас убирала со стола, Ребекка в сопровождении сестры поднялась к себе наверх переодеться в более простое дорожное платье.

– Я должна была бы просветить тебя насчет супружеских обязанностей, но, очевидно, в этом нет необходимости, – ехидно заметила Леа, кончая расстегивать многочисленные пуговки на свадебном наряде сестры.

Сбрасывая с себя белоснежный шелк, Ребекка ощущала себя лицемеркой. Белое – цвет чистоты. Какая жестокая шутка! Она лишилась невинности, чистоты, чести – все ради человека, который ее не любил. Враждебное молчание словно сгустилось в комнате. Сестрам нечего было сказать друг другу.

– Я прошу прощение за то горе, что вы пережили из-за меня, – наконец произнесла Ребекка. Ей не хотелось, чтобы они с сестрой расстались врагами. Скоро она будет жить вдали от всех, кого знала с детства, в чужом, незнакомом городе, а после отправится еще дальше, в Вашингтон.

– Ты должна благодарить Генри за своевременное вмешательство. Без него эта мерзкая история так хорошо бы не закончилась.

Леа подняла с пола свадебное платье, в котором и она не так уж давно стояла у аналоя. Оно шилось для нее и принадлежало ей. Переделка на Ребекку, конечно, испортила его, да и влезть в этот наряд она уже никогда не сможет. Но все-таки это было ее свадебное платье!

– Леа… – Ребекка сделала паузу. После слов, только что произнесенных сестрой, Ребекку охватил ужас. Голос не слушался ее, и она спросила хриплым шепотом: – Неужели Генри рассказал Амосу о Рори… и о ребенке?

Леа посмотрела на сестру с холодным презрением.

– Не думаю. Зачем такому человеку, как Уэллс, подбирать грязные объедки, выброшенные каким-то ирландцем. Он не стал бы пользоваться чужой испачканной подстилкой. Наверное, Генри наплел Амосу разной ерунды о том, как ты жалеешь о своей прежней холодности и как в твоем сердце, и в еще одном месте, прямо-таки вспыхнул пожар. Когда Амос будет брать тебя как муж сегодня ночью, веди себя так, как будто это происходит с тобой в первый раз. Вспомни, что было, когда ты вместе со своим призовым петухом торила дорожку. Вполне вероятно, что Амос сгоряча не заметит некоторой, мягко выражаясь, разницы.

Она передернула плечами от отвращения.

Ребекка побледнела и, внезапно ослабев, опустилась на стул. Ей придется изображать девственницу! Она уже примирилась с мыслью, что отдаст ему свое тело, но если при этом еще придется разыгрывать унизительный спектакль, то ниже пасть нельзя.

– Что, если он догадается?

Леа бросила на Ребекку уничтожающй взгляд.

– Это уже твоя проблема, сестрица. В ремесле проститутки, которое ты избрала, есть свои сложности. Раз тебе повезло выскочить замуж, то, мой совет, будь хорошей актрисой. А теперь, если ты не возражаешь, я препоручу тебя заботам твоего законного супруга, – добавила Леа с изящной иронией. – Я неважно себя чувствую. Мои ноги адски опухли после целого дня стояния на кухне. Мне бы надо прилечь. – Она провела рукой по животу, уже заметно округлившемуся, несмотря на безжалостный корсет. Леа была на четвертом месяце беременности.

«Амос все узнает!»

Все недавние страхи вернулись к Ребекке. Уже то, что она позволит дотронуться до себя другому мужчине после объятий Рори, было чудовищно. Но ей предстоит еще позорное разоблачение ее прежней любовной связи. А что подумает супруг, узнав, что его строгая целомудренная невеста лишилась девственности неизвестно под чьим забором. Даже если она его обманет и успешно разыграет сегодня ночью постыдную сцену «первой ночи», Амосу предстоит еще один сюрприз – на удивление быстро выросший животик юной супруги.

Когда за Леа закрылась дверь и Ребекка осталась одна, она не смогла совладать с желанием взглянуть на свою фигуру в зеркале. Она все еще сохраняла девичью стройность. Леа всегда была склонна к полноте и поэтому так быстро раздалась. А вдруг во время беременности она сильно растолстеет? Что подумает Амос?

Но это страшное испытание ждет ее через несколько месяцев, а сегодня ночью она должна обнажиться в его присутствии и повторить то, что она делала с Рори. Все ее существо, и тело и душа, противилось этому. Отвратительные видения довели ее до тошноты. Опорожнившись в ведро под умывальником, она сжала пальцами виски.

– Остановись! – громко приказала она себе.

Как-нибудь она переживет эту ночь. Она ответственна за будущего ребенка. Ему нужен любящий отец. Раз так распорядилась судьба, пусть им станет Амос. Она коснулась своего живота и замерла. Невинный младенец – это ее единственное оправдание. Все, что было для нее свято, она сама испачкала грязью.

Снейды остались ночевать у Синклеров, так как Леа нуждалась в отдыхе. Прощание Ребекки с родными было кратким, напутствие отца – традиционным.

– Все к лучшему, и все образуется. Выполняй свой долг и люби супруга, – шептал отец, обнимая дочь при расставании.

«Смогу ли я?»

Она кивала, избегая пристального взгляда Амоса, который следил за всем – и как она прощалась с родными, и как грузят в экипаж ее скудные пожитки. Они отъехали, два чуждых друг другу человека, ставших отныне мужем и женой. Разговор по пути был вежливым и пустым, как было всегда, когда они встречались. Он распространялся о своих грандиозных политических проектах, а она слушала и кивала головой к месту и не к месту.

Путь до ранчо занял больше времени, чем обычно, потому что преждевременные осенние ливни размыли дорогу и превратили пыль в вязкую грязь. Ребекке это показалось дурной приметой. По прибытии к особняку Амос выскочил из экипажа первым, галантно подал ей руку, и тут же подоспел дворецкий Лелуш, раскрывший над ними зонтик, так как крупные капли упали с темного неба.

Если у нее в душе теплилась романтическая мечта, что супруг внесет ее на руках в их будущее жилище, то она тут же развеялась. Амос не стал поднимать ее на руки, а взял под руку и повел к дверям. Тощий мужчина в черной одежде низко поклонился новобрачным и впустил их в холл.

Амос не удосужился представить Ребекку слугам, отчего она почувствовала себя еще более неуютно. Пока он распоряжался, куда отнести багаж, Ребекка робко осматривалась в своем новом доме. Молодая девушка сбежала сверху по ступеням витой лестницы и присела перед новой хозяйкой в изящном реверансе.

– Это ваша личная горничная, Ребекка. Она покажет вам вашу комнату и поможет переодеться. Я поднимусь к вам наверх через час.

– Пожалуйста, пройдите сюда, мадам! – Девушка явно робела. Но эта робость была Ребекке понятна. Чуть что сделаешь не так, и тебя вышвырнут вон.

– Как тебя зовут?

– Пэтси, мэм. Пэтси Макхени.

«Ирландка!» – Ребекка узнала акцент. Конечно, это было в порядке вещей в штате Невада, а тем более на приисках Комстока, где множество ирландцев трудились в шахтах, а их жены и дочери поступали в услужение местным богачам.

Они поднялись наверх по лестнице, устланной мягким ковром, заглушающим шаги. Тишина, царящая в доме, пугала Ребекку. Пэтси отворила двери в ее покои.

Голубые обои с нежным рисунком гармонировали с такого же цвета покрывалом постели. Убранство комнаты, вероятно, обошлось владельцу дома в огромную сумму. Если бы Ребекка побывала раньше в большом городе, то сразу же подумала бы, что попала в музей старинной мебели. Это было не жилье, а выставка экспонатов, подобранных, однако, со знанием дела и безупречным вкусом.

Она резко повернула голову, чтобы не видеть кровати. «Там все и произойдет! Но после я хочу остаться одна…» Она увидела дверь в соседнюю спальню. Об этом она читала в романах. Благородные супруги спят отдельно. «Но вначале я обязана позволить ему то, что позволила Рори…»

– Может быть, вы хотите принять ванну, мадам? – Пэтси ждала ее распоряжений.

– Нет. Мне достаточно будет, если вы принесете мне таз и кувшин теплой воды.

Ребекка совсем растерялась в присутствии этой девушки, чей акцент так мучительно напоминал говор Рори, когда он был рассержен. «Скорее бы избавиться от этой девушки, встретить с фальшивой улыбкой супруга и пройти за эту ночь путь на Голгофу».

Ребекка начала раздеваться. Пэтси подскочила к ней и стала торопливо помогать. Когда оторвавшаяся пуговица упала на ковер, ирландка вскрикнула в отчаянии.

– Это я виновата, – утешила ее Ребекка. – Я не привыкла раздеваться с помощью горничной.

– А я тоже всегда раздевалась сама. Может быть, вы мне объясните, как и что делать, мадам?

– Как я тебе объясню, если и сама не знаю.

Пэтси прыснула. Ребекка тоже не могла не улыбнуться. Горничная предложила ей облачиться в приготовленную для нее ночную рубашку. Ребекке она показалась парадным нарядом английской королевы, и она предпочла свою мягкую застиранную сорочку, извлеченную Пэтси из ее жалкого баула. Новобрачная присела перед роскошным туалетным столиком и взглянула на свое отражение в зеркале. Смотреть на саму себя ей было противно.

– Ты давно служишь здесь? – спросила она у Пэтси.

– С пятнадцати лет.

– А когда тебе исполнилось пятнадцать?

– Две недели назад. Мои родители очень обрадовались, что я нашла себе работу. Мистер Уэллс дал мне аванс… Разрешите расчесать вам волосы, мадам? – робко спросила Пэтси.

Ей так хотелось доказать молодой госпоже свою полезность и хоть какое-то умение.

– У ваших волос цвет старинного испанского дублона. Однажды он попал моему папе в руки, когда мы жили в Калифорнии…

– Спасибо, Пэтси, но ты мне льстишь. Мужчины предпочитают светлых, серебряных блондинок, как моя старшая сестра Леа, а не таких, как я.

– Вот уж не скажите! – Пэтси схватилась за гребень, но тут за дверью послышались шаги. Горничная и ее молодая хозяйка замерли.

– Пэтси, ты свободна, – произнес Амос с порога.

С испугом в карих, словно у затравленного олененка, почти детских глазах Пэтси тут же исчезла. У двери она замешкалась и присела в почтительном реверансе перед хозяином, что было совсем не к месту, но так, вероятно, наставляла ее мать.

Молча Амос приблизился к Ребекке. Он хотел бы приветливо улыбнуться ей, но улыбка почему-то не удавалась ему. Он был похож на ученого энтомолога, рассматривающего пойманное насекомое. Она вся сжалась, сидя на обитом шелком стульчике, и ждала, что будет дальше.

Взгляд холодных серых глаз скользнул по ее сорочке, отмечая каждую деталь – швы на местах, где когда-то ткань расползлась от многочисленных стирок, дешевые поблекшие пуговички…

– Ваш гардероб наводит уныние, но я его обновлю, как только мы переедем в Карсон-Сити.

Он запустил руку в темное золото ее волос. Так всегда поступал и Рори. Ребекка вздрогнула.

– В моем городском доме есть опытная горничная. Она приведет в порядок вашу прическу.

– Я не знаю, как пользоваться услугами горничных, – с трудом смогла произнести Ребекка.

– Вы научитесь… Всему, что необходимо настоящей леди.

Она понимала, что это пустой разговор, что он думает о том, как приступить к брачной церемонии в постели и овладеть ее телом. Ее невинность, ее неосведомленность возбуждали его. Разглядывая Ребекку, он предвкушал, как в скором времени расцветет ее красота, проявится ее женственность и он, Амос Уэллс, будет волшебником, сотворившим это чудо. Мужчины будут сворачивать шеи, оглядываясь на Ребекку, завидовать ему, но это со временем, а сейчас… Ее тело – сама свежесть, а личико еще не искажала сладкая боль от потери невинности.

Он ощутил некоторое напряжение между ног.

– Ложись в постель, – грубо и хрипло произнес он и тут же торопливо прошел в соседнюю спальню.

Там он разделся, сбросив одежду на пол. Вернувшись в спальню Ребекки, он застал ее лежащей на постели под покрывалом, примирившуюся со своей участью, словно жертвенная овечка у древних язычников. Кровь забурлила в нем. Его тело наконец-то повиновалось ему. Он сможет доставить наслаждение и себе, и ей.

Ребекка не глядела на Амоса, но ощущала его присутствие рядом с собой. Она вдохнула аромат одеколона, которым он щедро полил себя, вероятно, стоившего бешеных денег и смешанного с запахом кубинских сигар, выкуренных им в большом количестве за вечер, и дорогого коньяка. Запах не был неприятным, но все же чужим и поэтому отталкивающим. От Рори пахло совсем по-иному. «Я должна выбросить Рори из головы. К черту! Раз и навсегда!»

Она уловила еле слышное шуршание шелка, когда он, сбрасывая халат, наклонился и пригасил язычок пламени в керосиновой лампе.

Амос сдернул с нее покрывало, желая увидеть, как она встрепенется, надеясь на это. Но она не шевельнулась. Ребекка лежала бесчувственная, ожидая действий с его стороны, и готовая равнодушно исполнить свои обязанности. Она вела себя точно так же, как Элоиза, за что он и ненавидел свою усопшую супругу.

– Сними с себя эту чертову сорочку, – скомандовал он, не в силах больше сдерживать злобу.

Ребекка, красная от стыда, приподнялась и обнажила свое тело, воюя с последними застежками и вспоминая, как нежно Рори удалял эту последнюю преграду.

«Прекрати вспоминать!»

Раздраженный ее медлительностью и возбужденный ее девической робостью, Амос потянул ветхую ткань и разорвал ее.

– Я хочу тебя, – прохрипел он, надеясь, что эти слова пробудят в ней страсть.

Амос провел рукой по волосам, прикрывающим ее лобок. Она инстинктивно попыталась оттолкнуть его руку и защитить свое самое интимное место, отданное Рори.

Ее тело было слишком худым на его вкус, но контуры фигуры были весьма соблазнительны. Юная, сильная плоть. В нее хотелось проникнуть.

Опасаясь, что желание вот-вот угаснет, он повалил Ребекку на спину, раздвинул коленом ее ноги и начал просовывать вялый член в девственное, как он думал, влагалище. Она лежала неподвижно, ее лоно было сухим, бедра не стремились ему навстречу. Его только что возбужденный член начал превращаться в мягкую тряпку, словно горящая свеча внезапно расплавилась и осела уродливой массой в подсвечнике.

Ребекка закусила губу, подавив возглас удивления. Она готовилась ощутить нечто, но не почувствовала ничего. Эта атака с его стороны была отвратительнее всех ее ночных кошмаров. Его мягкие ухоженные руки с наманикюренными ногтями ранили своими прикосновениями ее больше, чем грубые лапы насильника Барта Слокума в ольховой роще.

Амос повторил попытку, взгромоздившись на нее. Она ждала… но совокупления не произошло.

Он сидел на краю кровати, обхватив руками голову. Его обычно прямая спина согнулась под гнетом невидимой тяжести.

– Ты жесткая, как корсет твоей матушки, – услышала Ребекка его слова. В своей озлобленности он еще пробовал шутить. И вдруг Амос взорвался: – Хорош и твой папаша, подсунувший мне в кровать ледышку!

Он вскочил, напялил на себя халат и собрался уходить, но в последний момент ощущение безвозвратной потери овладело им. Холодное пламя ярости на самого себя пылало в его глазах. Но Ребекка приняла эту злобу на свой счет.

Она приподнялась на постели, прикрыв свою наготу простыней.

– Прости, Амос! Я не знаю, как угодить тебе. Может быть, в следующий раз получится.

– Не думаю, – произнес он сухо.

Ужасная мысль пронзила ее мозг. А если он вообще не мужчина? Как ей быть тогда? Она была жестока в своих рассуждениях, не понимая, что именно ее равнодушие оттолкнуло его, погасило его возбуждение. Но он все прекрасно понимал.

Его ледяную кровь могла растопить только истинная страсть. Его эротическое воображение иссякло после унылых ночей в постели с фригидной женой и фальшивых заигрываний проституток. Он был слишком умен и проницателен, чтобы быть примитивным самцом. Боже, как он хотел им быть! Ему всего лишь сорок два. Великолепное будущее открыто перед ним, но он может стать посмешищем, уродцем, о котором язвительно перешептываются в гостиных.

Ребекка думала о трагедии, переживаемой Амосом. Неосведомленная о темных сторонах человеческой психики, она беспокоилась только о судьбе будущего ребенка. Она надеялась, что он выполнит супружеский долг, который можно будет считать актом зачатия, и поддастся ее наивному обману.

– Подожди, Амос, не уходи, – лепетала она, забыв про стыд и про тот спектакль потери девственности, который намеревалась сыграть.

Вдруг ей открылась истина. Если ему нужна жена лишь для видимости, а не женщина из плоти и крови, то весь их мерзкий заговор с отцом не имеет смысла. Она только подвергнет себя еще большему позору. Амос будет знать, что ребенок не его. Так пусть он узнает правду сейчас. Она скажет ему о ребенке и предложит единственный достойный выход из положения – признание брака недействительным.

«О, папа! Ты ошибался. Невинное дитя будет расплачиваться за мои грехи!»

– Амос! – воскликнула Ребекка с отчаянной решимостью.

Он обернулся к ней. Рука нервно теребила ван-дейковскую бородку. Ей было легче говорить, когда она не видела выражения его глаз.

– Я обманула вас. Я дала согласие на брак с вами, чтобы у моего ребенка было имя и был отец. Я не буду возражать против признания брака недействительным…

Ребекка замолчала. Продолжать свою исповедь ей не хватало мужества. Она ждала, что он, охваченный яростью, ударит ее. Или с леденящим душу презрением, что более соответствовало его характеру, заявит о своем намерении обратиться к адвокату для оформления нужных бумаг.

Но Амос внезапно рассмеялся. Его сухой смех был похож на шорох бумаги, которую кто-то мял в руке. Этот зловещий звук был страшнее любых воплей и побоев.

– Как быстро правда выплыла наружу! Твой ирландский обожатель успел тебя обрюхатить!

Ее лицо, до этого раскрасневшееся, побелело.

– Как вы можете…

Он расхохотался еще громче.

– Я имел на этот счет кое-какие подозрения. Очень неразумно вы поступили, дорогая, но что поделаешь – молодость и животная страсть шагают по жизни рука об руку. Впредь, я надеюсь, вы не допустите ничего подобного. Никаких скандальных связей, никаких мужчин, в особенности проходимцев вроде вашего голубчика Мадигана. Ни одного пятна не должно быть на вашей репутации.

– Но вы же не пожелаете оставить меня при себе после того, как… вы узнали…

– Аннулирование брака ничем не лучше развода. Любой скандал погубит мою политическую карьеру. Я не нуждаюсь в вас как в женщине и не хочу делить с вами постель. А ребенок мне пригодится. – Этим заявлением он накрепко привязывал Ребекку к себе и обеспечивал полную ее покорность. – Мужчина в моем возрасте должен иметь наследника. Я надеюсь, что вашу чересчур раннюю беременность нам удастся благополучно скрыть. А в Вашингтоне вообще никто не будет знать, когда мы поженились.

Ребекка была поражена.

– Вы… вы будете растить моего ребенка как своего собственного?

Разве она могла надеяться на такой поворот событий!

Взгляд его серых глаз обдал ее холодом.

– Ребенок будет носить мое имя, так же, как и вы. Я рассчитываю на абсолютное подчинение мне – и ваше, и его.

Он шагнул к ней. Его рука, гибкая, словно змея, протянулась из темноты и сжала, как стальной обруч, ее запястье.

– Никогда не пытайся шутить со мной, Ребекка! Не бросай мне вызов. Если до меня дойдет хоть малейший слушок, малейшее перешептывание о твоем поведении – ты будешь горько жалеть потом об этом всю жизнь. Ты и представить себе не можешь, что я с тобой сделаю.

Он резко разжал пальцы, отдернул руку и покинул комнату. Дверь захлопнулась за ним, щелкнул замок.

Ребекка перевела дыхание. Только сейчас она почувствовала, что ее колотит нервная дрожь. «Не сделайте ошибки!» – вспомнила она. Страх вызвал приступ тошноты. Она вскочила и бросилась к раковине над умывальником. Рвота была мучительной и бесконечной.

Уэлсвилл

Рори въехал верхом на Баском-стрит. Уже за деревьями виднелся дом Синклеров. Рори едва сдержался, чтобы не пустить Красномундирника в галоп. Сердце его бешено колотилось. Путь из Денвера утомил его. Два месяца он оправлялся от раны, но все равно чувствовал слабость, шатался на ногах, как новорожденный жеребенок, и боли в боку до сих пор не оставляли его.

Золотой осенний день был прохладен, но пот струился по его лицу, а голова кружилась.

Док Элшнер объяснил его состояние большой потерей крови, которая угрожала самой его жизни. Все эти недели он пролежал в постели, беспомощный и переживающий из-за того, что не мог сообщить Ребекке свой обратный адрес и, следовательно, не получал от нее ответных писем. Салун «Бочонок с кровью» был как раз тем местом, которое вызвало бы бурю возмущения у ее «святого» семейства.

Он остановился на ночь в маленькой гостинице на окраине Уэлсвилла отдохнуть, смыть с себя дорожную пыль и переодеться в новый костюм, купленный в Денвере. Его свадебный костюм.

Спешившись возле дома Синклеров, он нащупал в кармане заветную коробочку с обручальным кольцом. Большая часть его выигрыша была помещена в денверский банк, но он не поскупился на кольцо с изумрудом и плетеный золотой браслет и гордился своим приобретением. Ребекка станет супругой владельца скромного ранчо, но свадебный подарок, приготовленный для нее, великолепен.

Заранее приготовив себя к тяжелому разговору с ее родителями, Рори был неприятно разочарован, никого не обнаружив ни в доме, ни в церкви. Может быть, что-то стряслось на ранчо, где обитали Леа с мужем?

Рори поспешил на конюшню Дженсона. Бью был в курсе всех событий, происходящих в Уэлсвилле.

Он нашел своего бывшего хозяина в загоне для необъезженных лошадок. Тот встретил Рори довольно хмуро.

– Где тебя черти носили, Мадиган? Что-нибудь стряслось? Ты выглядишь похуже, чем после того, как тебя отделал Архимед Пул.

Вид у Рори и правда был, как у мученика. Он потерял в весе, лицо осунулось, исхудало.

– Это длинная история, Бью. Оставим ее на потом. Я разыскиваю Ребекку Синклер. Вся ее семья куда-то пропала. Где она?

В глазах Рори была и надежда, и тревога. Сейчас он выглядел таким юным и трогательным. Дженсон уже возненавидел себя за то, что еще не сделал. Он вынужден разбить все надежды этого молодого симпатичного ему парня.

Но что заставило мальчишку столь долгое время болтаться где-то в чужом городе? И по какой причине девушка так скоропалительно выскочила замуж за этого напыщенного индюка Амоса Уэллса?

Он, не зная, чем занять себя от смущения, намотал на кулак удила, которые держал в руке.

– Мне очень неприятно сообщать тебе плохую новость, Мадиган.

У Рори волосы зашевелились на затылке. Он до боли стиснул зубы.

– Говори, Бью! – потребовал Рори.

Дженсон неловко переминался с ноги на ногу. Он вытер о штаны внезапно вспотевшую ладонь.

– Мисс Ребекка позволила себя заарканить. Она с мужем и все ее родичи сейчас в Карсон-Сити готовятся праздновать свадьбу. Будет там и губернатор, и свора конгрессменов, и прочие богатые бездельники.

– Она вышла замуж за Амоса. – Рори не задал вопроса, а просто констатировал факт. Тон его был сух и невыразителен. – Когда?

– Да уж давно, пожалуй.

– Что значит «давно»?

– Ну… почти месяц назад.

И месяца не прошло со дня его схватки с Архимедом! Рори уже не мог сдержаться. Горечь, обида, гнев вырвались наружу. Он ухватился за грубо отесанный столб ограды загона, не ощущая, как острые щепки впиваются ему в ладони.

– Она приходила сюда, наверное, через пару недель после того, как я вернулся из Денвера. Была, по-моему, не в себе. Я ей сказал, что ты приедешь на днях, что ты задержался немного, встретив земляка Блэки Драго… ну и…

– Что же? У леди не хватило, очевидно, терпения? – резко прервал его Рори, повернулся на каблуках и зашагал прочь.

Удар ножом был ничто по сравнению с таким предательством.

– Подожди, Рори! Не сходи с ума, слышишь? Куда ты направляешься?

– В Карсон-Сити. Праздновать свадьбу.

Дженсон в сердцах сплюнул, увидев, как Рори вскочил в седло и ускакал, окутанный облаком пыли. Что за странные дела творятся… из-за чего поднялась такая буря?

Сначала девчушка падает в обморок на глазах у конюхов, потом является Рори в таком виде, будто встал из гроба, да вдобавок еще мечет громы и молнии… Дженсону непонятна была эта молодежь.

Карсон-Сити

Ребекка стояла перед зеркалом, а Пэтси возилась с ее нарядом из роскошного настоящего китайского шелка. Фасон был выбран со вкусом, и платье было пошито превосходно. Глубокий вырез приоткрывал начавшие полнеть груди Ребекки, но талия выглядела почти такой же стройной, как раньше. Беременность была пока незаметна.

– Придерживайте корсет, пока я буду застегивать крючки, мадам, – попросила маленькая горничная.

Она трудилась усердно. Ее сосредоточенное личико выражало высшую степень преклонения перед такой красавицей, как ее госпожа. Не так давно Ребекка советовала Леа не затягиваться, а теперь сама пользовалась корсетом. На этом настаивал Амос. Что бы ее супруг ни пожелал, она послушно все исполняла. Она должна показаться гостям во всем блеске, приветливо улыбаться, отвечать на шутки, благодарить за комплименты, выглядеть грациозной и соблазнительной и стать истинной душой ночного празднества.

Самые влиятельные люди штата будут сегодня среди приглашенных. Городской дом Уэллса зальет яркий свет – от купола здания до подвального этажа. Ребекка слышала, как внизу настраивает инструменты нанятый Амосом оркестр.

«Какой беззастенчивой актрисой я стала!» И все по желанию Амоса. Он с самого начала дать понять, что от ее послушания зависит судьба всех благотворительных начинаний преподобного Синклера и самой церковной общины Уэлсвилла.

Еще не появившийся младенец тоже использовался Амосом как козырная карта в затеянной им игре. Он согласился прикрыть грех Ребекки и дать ребенку свое имя, но поступил так вовсе не из чувства милосердия – за несколько недель жизни с ним в одном доме Ребекка убедилась, что ее супруг – человек черствый и заботится только о собственной выгоде. Она не надеялась, что рождение малыша смягчит его душу. Она обрекла себя на вечное служение Амосу Уэллсу, и такая же участь ждала и ее ребенка.

– Теперь вы готовы к выходу, мадам! – Пэтси отступила на шаг, с восхищением глядя на госпожу.

Ребекка полюбила скромную юную ирландку и упросила Амоса взять ее на постоянную работу. Пэтси не была искусной горничной, но проявляла сообразительность и желание учиться. И, что было важнее всего, она стала для Ребекки истинным и единственным другом, на которого можно положиться.

Ее родители прибыли в Карсон-Сити на свадебные торжества. Их сопровождал Генри, а Леа осталась дома. Ее состояние не позволяло ей пускаться в путешествие, пусть даже на короткие расстояния, да и сама она не желала показываться на публике.

Семья Ребекки считала, что между молодоженами царит полная идиллия. Богатый щедрый муж снабдил Ребекку таким роскошным гардеробом, что даже Селия Хант позеленела бы от зависти.

Городской дом Амоса высился на холме, откуда открывался вид на живописную Орлиную долину. Трехэтажный кирпичный особняк был обставлен элегантной викторианской мебелью. В холле, столовых и гостиных сияли хрустальные люстры, французские гобелены и дорогие ковры украшали стены. Ребекке Уэллс завидовали все жительницы Карсон-Сити, не догадываясь, что она несчастнее любой из них.

Никакой радости от окружающей ее роскоши и от подарков мужа она не испытывала, но предпринимала все усилия, чтобы он не прочитал ее истинные мысли. Хотя, впрочем, скрывать что-нибудь от него было бесполезно. Он был проницателен, все знал, все понимал.

Ребекка позволила Пэтси застегнуть на шее бриллиантовое ожерелье – свадебный дар Амоса. Чопорный высокий воротник, расшитый тремя рядами крупных жемчужин, тяжелые серьги, массивные браслеты – все это не соответствовало ее простым вкусам и было, на ее взгляд, слишком кричащим, слишком приковывающим к себе внимание. Но выбор украшений, как и все в ее жизни, целиком зависел от мужа.

Легкий вкрадчивый стук в дверь прервал ее размышления. Она услышала голос Генри:

– Ты готова, Ребекка? Амос занят с губернатором Блейсделом и просил, чтобы я сопровождал тебя вниз. Когда он освободится, вы вместе войдете в бальный зал.

Пэтси отперла дверь. Генри не вошел, а остался стоять на пороге. Торжественное одеяние подчеркивало его мужественную красоту, но он несколько стеснялся своего фрака и белой крахмальной рубашки. Его волнистые каштановые волосы были аккуратно подстрижены, а нафабренные усы стояли торчком. Оттянув тесный воротничок, он согнул мощную шею в поклоне и расплылся в широчайшей улыбке.

– Ты выглядишь грандиозно, Ребекка! Все мужчины Невады лопнут сегодня от зависти к Амосу.

– К этому он и стремится, – ответила Ребекка и, улыбнувшись Снейду как можно приветливей, подошла к нему.

Он взял ее под руку и повел к лестнице.

– Я понимаю, что у вас с Амосом отношения непростые, хотя ты это и пытаешься скрыть. С ним нелегко ладить, я знаю, но зато в Вашингтоне тебе обеспечена сказочная жизнь.

В его карих глазах были сочувствие и понимание ее проблем.

– Ты хороший человек, Генри. И ты знаешь, что у меня не было выбора.

Жар опалил ее щеки, и все же она не стала уклоняться от его испытующего взгляда. Его благодушие сменилось тревогой.

– Он знает?

– Я ему сказала.

Генри с трудом поборол охватившую его панику.

– Не очень-то разумный поступок с твоей стороны… Ты не находишь?

– Я не могла поступить иначе… Здесь замешаны слишком интимные вещи, о которых мне больно говорить. Я не хочу обсуждать их с тобой, Генри, но я ценю твое дружеское внимание.

– Ты всегда можешь положиться на меня, Ребекка.

Они спустились в холл, заполненный оживленной блестящей публикой. На праздник Амос пригласил «серебряных баронов», владельцев крупных ранчо, президентов банков и компаний, железнодорожных магнатов, не забыв разбавить «большие» деньги интеллектуалами, представителями крупнейших газет северо-западной Невады и политиками всех мастей. Богачи на этом приеме выставляли своих жен напоказ, но ни одна из них не могла затмить юное очарование Ребекки. Спрятав глубоко в себя горечь и тревогу, она приветливо улыбалась гостям и даже смеялась, казалось бы, от души, в ответ на чьи-то шутки.

Материнское объятие было на удивление пылким. Доркас вела себя так, будто не пролегла еще месяц назад пропасть между дочерью и ею. Она лучилась гордостью за Ребекку, любуясь ее домом, нарядом, драгоценностями.

– Ты отлично выглядишь и, по-моему, вполне освоилась на новом месте.

Эфраим, всегда чувствующий себя неудобно среди всеобщего веселья, тихо произнес:

– Твоя мать права. Я рад за тебя, дитя мое.

– А у тебя усталый вид, – с грустью заметила Ребекка. – Ты, наверное, совсем не отдыхаешь?

– Конечно, – вмешалась Доркас. – И виной этому все те же китайские язычники из Комстока.

– Твое счастье, дочь, что ты не видишь, в каких условиях живут эти бедняги. Моя помощь им – это капля в море…

– То, что вы делаете, благородно и весьма полезно, Эфраим! И за это я безмерно уважаю вас. – Подошедший Амос прервал беседу дочери с родителями и, властной рукой подхватив Ребекку, увел ее за собой.

Тесно прижав ее к себе, как и положено горячо любящему мужу, он прокладывал путь вместе с ней сквозь толпу.

– Какая романтичная пара, – произнесла какая-то разукрашенная матрона, обмахиваясь веером.

– Он годится ей в отцы, – откликнулась ее подруга. – Но девице в ее возрасте необходима твердая и опытная рука.

Пожилые дамы одобряли выбор мистера Уэллса, а более молодые в мечтах представляли себя на месте Ребекки, под руку с Амосом Уэллсом входящей в бальный зал, чтобы открыть танцы традиционным вальсом.

Хозяин и хозяйка какое-то время скользили в одиночестве по паркету под волшебные звуки скрипок. Воздух был заполнен ароматом бесчисленных роз и лилий, влажных от водяных брызг, помещенных в высокие вазы, расставленные повсюду. Две громадные люстры заливали зал ярким светом, и бриллианты вспыхивали и искрились на шее Ребекки, в вырезе ее платья, в ушах, в браслетах на тонких изящных руках. Золотистый шелк ее платья тоже сверкал, когда Амос закружил ее в вальсе как диковинную сказочную птицу.

Музыка была слышна и в темном саду, через который пробирался Рори. Все окна в доме светились. Особенно ярко сияли огни на первом этаже в окнах бального зала. Цветные наряды дам мелькали за раздвинутыми шторами. Дом Амоса возвышался, как зажженный маяк, на окраине погруженного во тьму Карсон-Сити.

– Черт побери! Этот дворец горит адским пламенем, – пробормотал Рори.

Он тяжело дышал, голова кружилась, лицо пылало.

Рори вышел из тени и приблизился к фонтану, струи которого переливались в отблесках света, падающего из окон. Мелкие брыгзи воды слегка освежили его.

Что ж! Ребекка не прогадала. Роскошное жилище и офис в Уэлсвилле, дом на ранчо и, наконец, этот дворец в столице штата. И все же какая-то безумная надежда теплилась в душе Рори. Что, если свадьба еще не состоялась? Может, ошибку можно еще исправить и Амос откажется от невесты. Рори должен увидеться с Ребеккой, поговорить с ней и самому во всем убедиться.

Зная, что его не впустят в дом через парадный вход, и слишком гордый, чтобы пробираться внутрь тайком через помещение для слуг, Рори метался по саду в поисках какой-нибудь волшебной двери, которая вдруг откроется перед ним. Окна бального зала притягивали его, но он не решался приблизиться, опасаясь, что его застанут за подглядыванием и выгонят с позором. Однако люстры освещали зал так ярко, что он и издали мог различать лица гостей.

Доказательство того, что Ребекка избрала образ жизни, предложенный ей Амосом Уэллсом, предстало неопровержимо перед его помутившимся от ярости взором. Рори и раньше восхищался красотой Ребекки, пусть в самом простеньком платьице, застиранной сорочке или без всякой одежды, обнаженной. Но ни в каких мечтах он не мог представить ее в таком истинно королевском наряде. Драгоценности и шелк сотворили чудо и сделали из нее богиню красоты.

Ее элегантный супруг бережно обнимал Ребекку, понимая, какое сокровище отдано судьбой ему в руки. Он заслужил его своей настойчивостью, терпением и щедростью. Он был всегда рядом с ней, а не исчезал из ее жизни, как Рори. И вот наконец они обрели счастье.

Ребекка улыбалась, она смеялась. Рори не слышал, какие остроумные реплики произносят проскальзывающие мимо нее в вальсе пары, но раз она смеялась, значит, это было действительно смешно.

Он глядел сквозь стекло на эту прекрасную, но почти незнакомую женщину. Когда-то она принадлежала ему телом и душой. Он думал, что знает про нее все – как она двигается, как дышит, как плачет и смеется, какая она в печали, в радости и в моменты страсти. Он хотел вернуть ее себе такой, какую он знал и любил. Но это не случится, пока…

– Пока я нищий ирландский иммигрант! – яростно шептал он. – Пока я дерусь на ринге за грошовые призы… Но наступит день, Ребекка Синклер – миссис Уэллс, когда ты снова будешь моей. Я стану богатым, и ты приползешь ко мне на коленях. Клянусь, так и будет!