Владимир Винников СО-ТВОРИТЕЛЬ МИРА

Владимир Винников

СО-ТВОРИТЕЛЬ МИРА

      У ЛЕНИНА В СОВЕТСКУЮ ЭПОХУ СУЩЕСТВОВАЛО два хрестоматийных, то есть общеизвестных и общепризнанных, образа.

     Первый — маленький мальчик Володя Ульянов с кудрявой головой, "живший" в октябрятских "звёздочках" и книжках для детей.

     Второй — бородатый и лысый "дедушка Ленин", который сразу по выходе из "октябрятского" возраста появлялся на значках пионеров и далее был уже везде: на комсомольских и партийных билетах, плакатах, денежных купюрах, в книгах, фильмах, памятниках, спектаклях и так далее.

     Каким образом из первого получился, сформировался, вырос второй — постоянно оставалось где-то "за кадром", вне фокуса внимания, как будто все события того периода: казнь старшего брата Александра, исключение из Казанского университета, начало публицистической и революционной деятельности, ссылки и эмиграция, — не более чем "промежуточные ступени" внутри единого ленинского мифа; как будто юный Владимир Ульянов уже заранее знал, каким "другим путём" нужно ему пойти, чтобы стать, в конце концов, вождём величайшей в мировой истории революции, затем героем бесчисленных "улиц Ленина" в каждом советском городе, да еще вызвать к жизни столь распространенный ныне зеркальный "ленинский антимиф": "сифилитик", "мутант", "параноик", "преступник", "кровавый палач", "германский шпион", "британский агент", "брал деньги у японцев и евреев", "продал Россию и русских", "продал душу дьяволу"…

     Конечно, никто ничего заранее не знал, а значит — всё было совсем иначе.

      КОГДА ЧИТАЕШЬ РАННИЕ ЛЕНИНСКИЕ РАБОТЫ и письма, видишь за ними человека, остро, до абсолюта, чувствующего в себе то, что можно назвать "свободой воли". Остальные способности: прекрасная память как основа эрудиции, "железная" логика мышления и полемический дар, потрясающая работоспособность и, как следствие всего этого, невероятная эффективность деятельности Ленина, — всё это вторично, всё это "потом". Главное — именно свобода воли, для которой весь окружающий мир суть прежде всего объект творческого преобразования. Не случайно Ленин называл своим любимым романом, "он меня всего глубоко перепахал… это вещь, которая дает заряд на всю жизнь", — "Что делать?" Николая Чернышевского. И одна из этапных его работ тоже называлась "Что делать?". Эта вот жажда дела, жажда творчества — определяет практически всё в ленинской судьбе.

     "Достоевский" вопрос: "Тварь я дрожащая или право имею?" — перед ним, похоже, не стоял никогда. Своё человеческое право быть человеком и творцом Владимир Ульянов сомнению не подвергал. Вопрос стоял только в том, каким образом это право реализовать — с максимальной пользой для себя и для остальных людей, то есть для всего человечества.

     Наверное, он мог избрать обычный путь общественного, государственного или даже церковного служения, но те возможности, которые открывались при этом, его, судя по всему, не вдохновляли. Там всё было известно и предсказуемо. Создать новую машину, найти новое лекарство от смертельных болезней, посадить дерево, построить дом, вырастить сына, стать генералом или епископом — всё это прекрасно, необходимо, но существует "внутри истории", не выходя за её рамки, из века в век… Есть ли возможность изменить саму историю, преобразовать общество таким образом, чтобы голод, нищета, болезни, несправедливость были сведены к минимуму или уничтожены вообще? В человеческих ли силах совершить подобное чудо, или необходимо смириться с тем, что есть, и уповать только на помощь свыше или стихийный ход вещей?

     Молодой Владимир Ульянов нашел для себя ответ на эти вопросы, и ответ положительный. "Нет ничего практичнее хорошей теории" — тоже одна из любимых ленинских фраз. Марксизм и в конце XIX века был очень хорошей теорией. И если Маркс прав — а он, скорее всего, прав, поскольку весь ход истории подтверждает его выводы — значит, России нужна революция. Сначала буржуазная, а потом и социалистическая. Скорее всего, для этого не хватит его жизни, но по сравнению с этой целью всё остальное — пыль, труха, не стоит сил и времени. И — долой всё, что мешает достижению этой цели: государство и церковь, партии и классы, права и свободы, иллюзии и надежды!

      КОМУ-ТО ТЯЖЕЛО СДЕЛАТЬ ВЫБОР, КОМУ-ТО — следовать избранным путём до конца. Владимир Ульянов, судя по всему, относился к первой категории людей. И избранную в молодости путём своего личного свободного выбора "жизненную программу" он реализовал по максимуму, абсолютно.

     Ленин был прагматиком, но не был рационалистом, поэтому и Маркс вовсе не был для него кумиром, а марксизм — объектом квази-религиозного поклонения. "Марксизм — не догма, а руководство к действию…" Руководство?! В ленинских руках это было даже не руководство к действию, а сам инструмент действия: простой, удобный, надёжный и эффективный. "Годится — молиться, не годится — горшки покрывать".

     Образно говоря, Ленин, как лесковский Левша, так подковал западную марксистскую блоху, что она действительно сплясала русскую — русскую, русскую! не еврейскую, "нацменскую" или чью-то еще, а именно русскую — революцию. При этом идеология у Ленина всегда стояла выше политики, а политика — выше экономики, в отличие от "классического" марксизма, согласно которому идеология "вырастает" из политики, а политика — из экономики. Поэтому он мог передавать любые политически властные полномочия хоть Сталину, хоть Троцкому, хоть Свердлову, мог идти на самые неожиданные внутри- и внешнеполитические союзы (например, НЭП и Брестский мир), но в области идеологии никаких компромиссов не признавал.

     "Почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы?" — эта фраза лишний раз подчеркивает, что ленинский взгляд на мироустройство был не бинарно-синархическим, как у Маркса и Энгельса, а троично-иерархическим. Мир у Ленина не развивается от простого к сложному, "электрон так же неисчерпаем, как и атом".

     Даже называя "боженьку" "примысленной мерзостью", отдавая приказы о конфискации церковного имущества и аресте (может быть, и расстреле — это вряд ли, но допускаю) "контрреволюционных" священников, Ленин следовал не букве, но духу учения Христа: "положить живот свой за други своя". Впрочем, благословлять проклинающих и гонящих — в том числе торговцев из храма — сегодня так же не принято, как и в конце XIX-начале ХХ века.

     То, о чем на протяжении веков только говорили, на что уповали, как на чудо свыше, оказалось сделано при Ленине и через Ленина. И это, сделанное в Советской России "при Ленине" стало не только фундаментом сделанного в Советском Союзе "при Сталине" — оно проросло по всему миру, от Китая до Кубы, от Соединенных Штатов до Южной Африки. Ленин — явление русское и при этой своей русскости — всемирное. Причем не только для линейной истории, но и для истории символической.

     Уже не раз высказывалось мнение, что символическим прообразом Мавзолея на Красной площади была Голгофа. А это "по умолчанию" подразумевает, что символический прообраз Владимира Ильича Ульянова-Ленина — ветхий Адам, изгнанный за грехопадение из Рая, где он давал имена всему сущему, то есть заново пересотворял мир. Но не больше ли общего у Ленина с пророком Моисеем, который не только получил на горе Синай скрижали Завета, но и уничтожил треть своего народа за поклонение "золотому тельцу"?