"Смерть хлыща" - читать интересную книгу автора (Стаут Рекс)

Глава 3

Если вам покажется, что следующие три часа я провел не самым лучшим образом, значит, я плохо обрисовал вам всю серьезность положения. А отправился я посмотреть на место преступления.

Дорога, ведущая из Лейм-Хорса, не заканчивалась на ранчо «Бар Джей-Эр», а тянулась вперед и вверх еще добрых три мили, пока не утыкалась в речку Фиштейл. Там у речки и раскинулось ранчо-гостиница Билла Фарнэма. Не слишком большое, но прекрасно обставленное, если, конечно, не сравнивать его с коттеджем Лили. Одновременно на ранчо могут проживать не более шести постояльцев. За несколько дней до гибели Броделла один парень из Спокейна сломал руку и отбыл домой, поэтому сейчас на ранчо оставалось всего четверо: доктор Эймори с женой и пара из Денвера. Мистер Фарнэм не был женат, поэтому помогали ему по гостинице кухарка, горничная и пара ковбоев – Берт Мейджи и Сэм Пикок. Коттеджей на ранчо не возводили, так что жили все в одном бревенчатом доме с флигелями на краях и посередине, общей площадью с пол-акра. Конюшня и скотный двор находились поодаль от речки, за небольшой сосновой рощей.

Остановив фургончик под двумя раскидистыми елями, я вылез. Ни у реки, ни возле самого дома не было ни души. Подойдя, к террасе, я пропел:

– Есть кто дома?

Женский голос сказал, чтобы я заходил, и я послушался. Комната, в которую я вошел, была раза в два меньше гостиной Лили, а посередине на ковре возлежала рыжеволосая женщина, подложив под голову и спину несколько подушек. Когда я приблизился, она отложила в сторону журнал, зевнула и сказала:

– Я узнала вас по голосу.

Я остановился шагах в четырех от нее и вежливо осведомился, не потревожил ли ее сон. Она ответила, что нет, пояснив, что спит по ночам, а потом добавила:

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Опускать юбку мне лень, а брюки я терпеть не могу. – Она сладко зевнула. – Если вы пришли не ко мне, то вам не повезло. Остальные еще на рассвете переправились через речку, чтобы поохотиться в горах на лося, и я не знаю, когда они вернутся. А вы до сих пор… вы все еще пытаетесь вызволить своего друга из тюрьмы?

– Надо же хоть чем-то заняться.

– Может быть, мне опустить юбку?

– Нет, не надо.

– Но если вы вдруг пришли ко мне, то я вас слушаю.

Я улыбнулся, чтобы показать свое расположение.

– На самом деле, миссис Эймори, я пришел вовсе не к кому-либо. Я хотел только сказать Биллу, что оставлю машину здесь, пока схожу на Тетеревиную гряду. Если он придет до моего возвращения, передайте ему, ладно?

– Конечно, только он не вернется так рано, – она смахнула с виска прядь рыжих волос. – Там убили Броделла, да?

Я ответил, что да, и двинулся к двери, но на голос миссис Эймори обернулся.

– Я здесь единственная, кто вас поддерживает. Остальные уверены, что этот… как его зовут…

– Грив, Харвей Грив.

Она кивнула.

– Да. Они уверены, что он убил Броделла. Я же сразу поняла, что вы человек умный и знаете, что делаете. Поэтому хочу пожелать вам удачи.

Я поблагодарил ее и вышел.

Я знал Тетеревиную гряду, потому что лучшего места для сбора черники было просто не сыскать. Мы частенько ходили туда с Лили иногда за черникой, а иногда для того, чтобы поохотиться на тетеревов. Откормленные отборной черникой тетерева не уступали по вкусу пище, которую готовил сам Фриц. Правда, отстреливать тетеревов было запрещено, поэтому мы не слишком увлекались охотой и за два дня до смерти Броделла – с Лили, Дианой Кейдани и Уэйдом Уорти собирали на гряде ягоды, а не охотились.

Конечно, я мог добраться туда и от ранчо Лили, но это было дольше, да и часть пути пролегала по труднопреодолимой местности. От ранчо же Фарнэма до гряды было почти рукой подать, около мили. Мне предстояло обогнуть конюшню и скотный двор, спуститься по пологому склону, поросшему елями, пробраться через усыпанную обломками скал ложбину и затем вскарабкаться на гряду по косогору, густо заросшему юккой. Заросли юкки, иссушенной безжалостным августовским солнцем, доставили мне немало хлопот, норовя заплести мне ноги. Преодолев их и не дойдя ярдов пятьдесят до гребня, я взял левее и зашагал вдоль гряды, высматривая какие-нибудь следы, которые подсказали бы мне, где убили Броделла. Следопыт из меня неважный, но место, где целый отряд полицейских осматривал труп, бед особого труда должен был опознать даже горожанин. Первое, что я увидел и что могло с таким же успехом встретиться мне на Херальд-сквер, была кровь. Бурое пятно я разглядел на поверхности валуна, а потом заметил и узкую полоску, тянувшуюся от него вниз по склону. За валуном росли кусты черники – там, стало быть, и стоял бедолага, когда его подстрелили.

Теперь, увидев кровь, я разглядел и другие признаки, которые местному жителю бросились бы в глаза в первую очередь: сломанные веточки, свежесдвинутые камни и так далее. Должно быть, следы оставили полицейские, перерывшие все вокруг в поисках пуль. Придя к такому умозаключению, я устремил взор вниз, чтобы попытаться выяснить то, что меня больше всего интересовало – где мог прятаться убийца. Вокруг на добрую сотню футов не было ничего, кроме кустов черники, небольших валунов и невысокого разнотравья, дальше же виднелись густые кустарники и деревья. Так что на сорок ярдов подобраться к жертве легко мог даже житель Нью-Йорка, не говоря уж о местных уроженцах, которые выслеживали оленей и лосей. Правда, для пистолета сорок ярдов – далековато, так что стреляли, видимо, из ружья. А между прочим, в Монтане не принято ходить в горы с ружьем в разгар лета, так как охота на всех четвероногих, кроме разве что койота, запрещена; а кто станет карабкаться на Тетеревиную гряду в поисках койотов?

Набрав пригоршню черники, я присел на ближайший обломок скалы подумать. Признаться, только полный осел мог надеяться на то, что на месте преступления его осенит гениальная догадка. Так не случилось, да и не должно было. Увы, чтение следов на природе и прочие ковбойские штучки были явно не для меня. Три часа я ухлопал впустую. Заметив неподалеку бурундука, юркнувшего под переплетенные стебли ястребинки, я подобрал камешек размером с мячик для гольфа, дождался, пока зверек выбрался на ровное место, швырнул в него камешек и, ясное дело, промахнулся. Возле коттеджа Лили бурундуки так и кишели – я забавлялся тем, что иногда подкармливал их.

Не в лучшем расположении духа я вернулся на ранчо Фарнэма, даже не сломав по дороге ногу. Как и следовало ожидать, никто из охотников не вернулся. Лишь в половине шестого я возвратился в коттедж, а в шесть у нас обычно был ужин.

К ужину одеваться было не принято, но я с дороги взмок, поэтому принял душ и нацепил на себя свежую рубашку и коричневые брюки. Когда я причесывался, в дверь постучали. Я открыл. Лили была в прежнем зеленом костюмчике. Заметив, что я переоделся, она спросила:

– Ты кого-нибудь пригласил?

Я рассказал, куда отлучался, объяснив, что окровавленный валун расположен ярдах в двухстах к северу от того места, где я как-то раз на глазах у Лили голыми руками поймал сидевшую на ветке дикушу. Еще я пересказал свои беседы с Альмой и Кэрол.

– Не знаю, как ты, но я ей поверил, – закончил я. – Она не убивала. Поклянись она на Библии, я бы еще подумал, но она поклялась на седле, и это решило дело.

– Значит, так тому и быть, – согласилась Лили. – Как-то раз я попросила у нее это седло, чтобы посмотреть, как оно выглядит на Кошке, но Кэрол отказала. Ты прав. Она бы тебе призналась, если бы убила этого парня. Только не возомни теперь, что лучше разбираешься в женщинах, чем я.

Не подумайте, что Лили хотела примерить седло на горную рысь или на пуму. Кошкой она окрестила свою пегую кобылу за прыть, с которой та перемахнула три года назад через овражек, когда Лили впервые села на нее верхом.

Завтракали и обедали мы на кухне, на столике возле большого окна. Иногда мы там же и ужинали, но обычно ужин приходил на террасе, выходящей на ручей. Поскольку из Нью-Йорка Лили прихватила с собой только одну Мими, отказавшись от помощи местной прислуги, на стол накрывали мы сами. В тот вечер в меню входило: филе-миньон, запеченная картошка, шпинат и малиновый шербет, причем все, кроме картофеля, хранилось в огромном морозильнике. Филе-миньон, упакованное в сухой лед, нам доставляли экспрессом из Чикаго. Вам, конечно, должно показаться, что Лили, обладавшая тысячным поголовьем скота, могла придумать более дешевый способ приготовления мясных блюд, но, сделав несколько попыток, она в конце концов от них отказалась.

За столом на террасе Лили всегда садилась лицом к речушке, протекавшей буквально в дюжине шагов от края террасы. Уэйд Уорти занимал место слева от Лили, я – справа, а Диана Кейдани – напротив.

– Сегодня мне пришла в голову ужасная мысль, – сказала Диана, взяв в руку нож. – Совершенно ужасная.

Было очевидно, что она пыталась завязать разговор. Уэйд Уорти подыграл ей. Я еще не решил, что из себя представляет Уэйд. На его гладком щекастом лице с широким носом и квадратным подбородком возникали самые неожиданные ухмылки, которые не всегда было легко разгадать. Дружелюбная ухмылка вполне располагала, хотя при этом он мог ляпнуть какую-то колкость. Язвительная ухмылка могла сопровождать изящный комплимент. В ответ на реплику Дианы Уэйд просто вежливо улыбнулся и сказал:

– Вы, как и любой человек, не лучший судья для собственных мыслей. Расскажите нам, и уж мы решим, как квалифицировать ваши мысли.

– Если бы я не собиралась вам рассказать, я бы не стала и упоминать это, – ответила Диана.

Она подцепила на вилку кусок мяса и отправила в рот. Она часто поступала так и разговаривала, пережевывая пищу.

– Дело вот в чем, – произнесла она. – Если бы не убили этого Броделла, Арчи сейчас не сидел бы с нами. Он уехал бы еще три дня назад. Значит, убийца подыграл нам. Можете не квалифицировать эту мысль. Она безусловно ужасная.

– Мы отблагодарим убийцу, когда узнаем, кто он, – сказала Лили.

Диана проглотила мясо и откусила кусок картофелины.

– Я вовсе не шучу, – заметила она. – Мысль, конечно, жуткая, но она натолкнула меня на задумку написать пьесу. Пьесу о женщине, которая совершает ужасные поступки – без конца врет, ворует, шельмует, отбивает чужих мужей и может даже убить кого-нибудь. Зато всякий раз ее дурной поступок оборачивается добром для кого-то другого. Кого-то она жестоко мучает, но очень многим помогает, причем не щадя себя и ничего не жалея. То есть добро очень явно перевешивает. Я еще не решила, каков будет финал, пусть его придумает драматург, но убеждена, что роль вышла бы просто потрясающей. Любая актриса мечтала бы сыграть такую. Я уже мечтаю.

Покончив с картофелиной, Диана отправила в рот кусочек мяса и обратилась к Уорти:

– Вы ведь писатель, Уэйд. Почему бы вам не написать эту пьесу?

Уорти потряс головой.

– Я недостаточно хорош для такой пьесы. Предложите свою идею Олби или Теннеси Уильямсу. Что касается того, что убийца подыграл нам, я не совсем с вами согласен. За всю неделю мы почти не видели Арчи. – Он посмотрел на меня с дружелюбной ухмылкой. – Как у вас дела?

– Прекрасно, – ответил я, глотая пищу. – Мне осталось только добиться признания. Диана обрывала чернику с самого богатого куста, а Броделл незаметно подкрался сзади, оттолкнул ее и накинулся на чернику сам. Тогда Диана и подстрелила его. К счастью…

– Из чего? – спросила Диана.

– Не перебивайте. К счастью, рядом оказался Уэйд, охотившийся на сусликов, который и произвел первый выстрел. А вы потом попросили у него ружье и добили Броделла.

Уэйд ткнул в мою сторону ножом.

– Вам придется доказать это! – выкрикнул он. – Мы просто так не дадимся.

– Хорошо. Знаете вы, что такое врожденная личная радиация?

– Нет.

– Что уровень радиации у каждого человека столь же индивидуален, как отпечатки пальцев?

– Вполне логично.

– Не просто логично, но высоко научно. Просто поразительно, как некоторые детективы порой обходятся без достижений современной научной мысли. Так вот, сегодня я обследовал Тетеревиную гряду с новым счетчиком Гейгера, купленным по случаю распродажи на восемь центов дешевле, и он указал на вас с Дианой. Вы оба были там. Теперь мне остается только…

– Естественно, что мы были там, – подтвердила Диана с набитым ртом. – Вы сами с Лили водили нас туда. Три раза, а то и четыре!

– Докажите, – заявила Лили. – Я такого что-то не припомню.

– Что вы, Лили! Вы должны вспомнить!

Общаясь с Дианой, было очень трудно понять, то ли она валяет дурака, то ли в самом деле такая дурочка.

Когда подошло время шербета и кофе, программу вечера уже обсудили и утвердили. Как правило, вечера отводили под игру в пинокль или под чтение книг, газет и журналов, или под телевизор, беседы и уединение, или же, особенно по субботам, под встречи с местным населением. На сегодняшний вечер Уэйд предложил партию в пинокль. Я сказал, чтобы играли без меня, поскольку мне надо ехать в Лейм-Хорс. Остальные принялись наперебой обсуждать, не составить ли мне компанию, и решили, что не стоит. Я помог убрать со стола, вышел и сел в машину.

Теперь о сложности, с которой я столкнулся. Если я подробно расскажу обо всем, чем занимался в течение следующих четырех дней и ночей с восьми вечера в субботу до восьми вечера в среду, то вы познакомитесь с сотней людей и узнаете массу новостей из жизни округа Монро в штате Монтана, но ни на дюйм не приблизитесь к разгадке убийства Филипа Броделла. По той причине, что я и сам не приблизился. К тому же, вам жутко надоест эта тягомотина, как и мне надоела. Поэтому приведу лишь один пример из программы субботнего вечера.

Поскольку субботним вечером большинство людей приезжает в Лейм-Хорс на машинах, а оттуда всего двадцать четыре мили до Тимбербурга, вы могли бы предположить, что все повалят в центр округа, где есть кинотеатр с обтянутыми бархатом креслами, кегельбан и другие увеселительные заведения. Ан нет! В субботний вечер целая толпа жителей Тимбербурга, человек эдак в сто, рванула в Лейм-Хорс. Центром притяжения служил большой, довольно старый и ветхий с виду дом, примыкающий вплотную к универмагу Вотера, с огромной вывеской вдоль крыши:

ДВОРЕЦ КУЛЬТУРЫ ВУДРО СТЕПАНЯНА

Обыватели именовали его обычно Вуди-холл. Вуди, которому сейчас было уже за шестьдесят, построил его лет тридцать назад на деньги, доставшиеся в наследство от отца. А отец Вуди торговал в этих местах всем, что только может прийти вам в голову, еще до того, как Монтана стала штатом. Детские годы Вуди прошли в магазине-фургоне, постоянно кочующем с места на место. При рождении младенца окрестили Теодором, в честь Рузвельта, а когда мальчику исполнилось десять, отец переименовал его в Вудро, в честь Вильсона. В 1942 году Вуди всерьез подумывал о том, чтобы взять имя Франклин, в честь другого Рузвельта, но потом решил, что хлопот не оберешься, тем более что пришлось бы менять вывеску.

Первым в программе субботнего вечера Вуди-холла шел какой-то фильм, смотреть который мне не хотелось, поэтому, оставив машину напротив, я заглянул к Вотеру. Всякому, побывавшему в этом зале шириной и длиной футов в сто, с высоченными потолками, сразу бы стало ясно, почему, кроме как для того, чтобы отправить письмо и почитать «Кто есть кто», екать в Тимбербург мне было незачем. Список всех товаров занял бы несколько страниц, поэтому я назову лишь сковородки, шляпы, кофейники, рыболовные принадлежности, книги и журналы, оружие и боеприпасы, всевозможные бакалейные товары, пончо, седла и шпоры, табак, сигары и сигареты, охотничьим кухонные ножи, ковбойские и резиновые сапоги, мужскую и женскую одежду, джинсы, поздравительные открытки, шариковые ручки, три стеллажа всевозможных лекарств…

По залу бродили около дюжины покупателей, а Морт Вотер, его жена Мейбл и сын Джонни хлопотали с ними. Я пришел не за покупками и не почесать язык, а для того, чтобы услышать что-нибудь полезное; поэтому, оглядевшись по сторонам, решил, что больше всего мне подходит смуглая женщина с густыми черными волосами, которая разглядывала обувь на прилавке. Это была метиска по имени Генриетта, которая жила ниже по дороге, продавала контрабандные спиртные напитки и знала всех и вся.

Я просеменил к ней.

– Привет, Генриетта! Держу пари, что вы меня не помните.

Чуть склонив голову набок и прищурившись, она спросила:

– На сколько?

– Скажем, на доллар.

– Ха! Вы мужик мисс Роуэн. Мистер Арчи Гудвин. – Она подставила мне ладонь. – С вас доллар.

– Надеюсь, что вы не имеете в виду то, что я имею в виду, так что ладно. – Я выудил из бумажника купюру и протянул ей. – Приятная неожиданность – встретить вас здесь. Я думал, что в субботу вечером у вас отбоя нет от клиентов.

Генриетта перевернула купюру, чтобы взглянуть на обратную сторону. Потом спросила:

– Это что, шутка?

И разжала пальцы. Бумажка плавно полетела и опустилась на пол.

– Вовсе не шутка. – Я подобрал с пола пятерку. – Один доллар вы уже отработали. Остальное за то, что вы ответите на пару вопросов.

– Я не люблю вопросы.

– А кто их любит. Не о вас. Вы же знаете, что мой друг Харвей Грив попал в беду?

– Большую беду, – кивнула она.

– Правильно. И еще вы, должно быть, знаете, что я пытаюсь помочь ему.

– Это все знают.

– Совершенно верно. И при этом думают, что я зря стараюсь, поскольку Грив виновен. Вы встречаетесь со многими людьми и знаете все слухи. Так и в самом деле все думают?

Генриетта указала на пятидолларовуго бумажку в моей руке.

– Я отвечу и вы заплатите четыре доллара?

– Я плачу вперед. Берите, потом отвечайте.

Она взяла бумажку, опять повертела ее и осмотрела с обеих сторон, потом засунула в карман юбки и сказала:

– В суд я не пойду.

– Нет, конечно. Это только дружеский треп.

– Много людей говорит, что мистер Грив убил его. Но не все. Некоторые говорят, что убили вы.

– Сколько таких?

– Может, три или четыре. Вы знаете Эмми?

Я сказал, что знаю. Так называли Эммета Лейка, погонщика скота с ранчо «Бар Джей-Эр», постоянного клиента Генриетты.

– Только не уверяйте, что он говорит такое.

– Не он. Он говорит, что слышал такое от гостя мистера Фарнэма.

– Я знаю, но Эмми отказывается называть его. Может вы поделитесь со мной своими мыслями?

– Моими мыслями? Ха!

Я одарил ее своей самой неотразимой улыбкой.

– Готов держать пари, что у вас очень много мыслей.

– На что?

– О, даже подумать страшно. Послушайте, Генриетта, я ведь знаю, что у вас всегда ушки на макушке. В прошлом году он провел здесь шесть недель – я имею в виду убитого. Он говорил мне, что кое-что у вас приобрел.

– Один раз с мистером Фарнэмом.

– Он говорил о ком-нибудь?

– Я забыла.

– Но вы вряд ли забыли, что другие говорили о нем на этой неделе, поскольку его убили. Вот мой самый главный вопрос. Я не прошу вас называть имена; скажите только, что о нем говорили.

Я достал из бумажника десятку и показал ей

– Это поможет мне помочь мистеру Гриву. Скажите, что вы слышали.

Глаза Генриетты впились в бумажку, потом уставились на меня.

– Нет, – бухнула она.

И стояла на своем, как я ее ни уговаривал. Десять минут спустя я смирился с поражением и упрятал десятку в бумажник. Даже предложи я ей двадцать долларов или сто, Генриетта держала бы рот на замке; она настолько боялась быть вызванной в суд, что даже поклянись я на дюжине седел, что так не случится, не поверила бы мне. Я отчалил от нее и обвел взглядом остальную публику. Из полутора десятка сновавших по залу людей я не знал по имени лишь троих. Решив, что ни кого здесь расколоть мне не удастся, я двинулся в Вуди-холл.

Снаружи Вуди-холл превосходил по размерам магазин Вотера, а внутри был разделен на три части. В центральной, напротив входа, располагались стеллажи и прилавки, где была выставлена, в том числе на продажу, всякая всячина, имеющая отношение к культуре. Грампластинки, книжки, репродукции картин и рисунков, бюсты великих людей, факсимиле Декларации независимости и прочие экспонаты вроде Библии на армянском языке; большинство в одном экземпляре. Редко кто покупал здесь что-нибудь. Вуди как-то признался Лили, что от продажи получает около двадцати долларов в неделю. Главный же доход приносили ему кинотеатр, размещавшийся в левой части здания, и платный танцевальный зал, открытые только по субботам.

Когда я вошел, Вуди беседовал с компанией из трех незнакомых мне мужчин и одной женщины. Заметив меня, он довольно быстро покинул своих собеседников и подошел ко мне. В целом Вуди был столь же невысокого мнения о городских пижонах, как и большинство его собратьев-монтанцев, но с Лили он дружил, а поэтому принял и меня. Он спросил, придет ли мисс Роуэн. Я ответил, что нет, она слишком устала и хочет пораньше лечь спать, но передала ему привет.

Хотя Буди вышел ростом повыше, чем Альма Грив, ему тоже пришлось запрокинуть назад голову, чтобы смотреть мне в глаза. Его глаза были такие же черные, как у Генриетты, а копна седых волос напоминала верхушку горы Чер.

– Кланяйтесь ей от моего имени, – попросил Вуди, – Целую ее ручку. Она просто душка. А как ваши дела? Есть успехи?

– Нет, Вуди, увы. А вы по-прежнему на нашей стороне?

– Целиком и полностью. Если мистер Грив столь трусливо убил этого человека, то я косолапый койот. Я говорил вам, что имел удовольствие познакомиться с мистером Гривом, когда ему было два года. Мне же исполнилось шестнадцать. Его мать купила тогда у моего отца четыре одеяла и две дюжины носовых платков. Значит, вы ничем похвастать пока не можете?

– Да. А вы?

Он медленно покачал головой, поджав губы.

– Вынужден признаться, что нет. Конечно, в будние дни я мало с кем общаюсь. Вечером ожидается наплыв, и я постараюсь что-нибудь выведать. Вы останетесь здесь?

Я сказал, что да, добавив, что опросил уже всех, кого мог, но буду прислушиваться к разговорам.

Тут в зале появились еще два пижона и, заметив знаменитого Вуди, решительно двинулись к нам. Я подошел к стеллажам, выбрал книгу под названием «Греческий путь», написанную Эдит Хамильтон, о которой я слышал и от Лили, и от Ниро Вульфа, и присел с ней на скамью.

В 9.19 субъект в розовой рубашке, джинсах «левис», ковбойских сапогах и с желтым шейным платком отомкнул дверь в танцевальный зал и установил рядом с ней столик с кассой и коробкой входных билетов. Висевший у него на ремне устрашающего вида револьвер был незаряжен; я это знал наверняка, поскольку Вуди всегда осматривал его лично. В 9.24 появились музыканты, скрипач, аккордеонист и саксофонист, одетые не менее живописно, чем билетер. Они уже явно успели побывать у Вотера или у Генриетты. Местные таланты. Фортепиано, не уступавшее, по словам Лили, ее собственному, стояло на сцене. В 9.25 появились первые посетители, а в 9.28 распахнулись двери кинозала и оттуда вывалила толпа, большая часть которой устремилась за билетами на танцы. И началось веселье. В течение следующих четырех часов творилось то, ради чего сюда приезжали люди всех возрастов из Тимбербурга и даже из Флэт-Банка. Когда толпа перед входом в танцевальный зал рассосалась, я тоже уплатил два доллара и вошел. Оркестр играл удалой твист «Лошадка крути хвостом», и пары – около пятидесяти – прыгали, извивались и откалывали лихие коленца. Сам Вуди отплясывал с Флорой Итон, могучей вдовушкой, которая служила экономкой на ранчо «Бар Джей-Эр». Приезжие горожанки неоднократно пытались заполучить Вуди на первый танец, но он неизменно выбирал женщину из местных.

Поскольку а пообещал вам ограничиться одним лишь примером, то не стану его слишком затягивать. За эти четыре часа я навидался и наслушался более, чем достаточно, но, выйдя на свежий воздух в половине второго ночи, подумал, что ни на шаг не приблизился к разгадке убийства Броделла.

Вот, например, что я услышал. Девушка в вишневой блузке окликнула Сэма Пикока, одного из двоих ковбоев с ранчо Фарнэма:

– Эй, Сэм, ты бы постригся, а то выглядишь, как дикобраз.

На что последовал ответ:

– Теперь еще ничего. Видела бы ты меня, когда я только появился на свет. Мою мать приходилось связывать, чтобы заставить дать мне грудь.

Я был также свидетелем, как Джонни Вотер и Вуди выставили из зала двух подвыпивших пижонов, которые пытались отобрать у музыканта аккордеон. Спиртное, как было заведено, танцоры принесли с собой. В баре продавали только шипучку, соки, лед, бумажные стаканчики и аспирин.

Еще я слушал, как молодящаяся женщина с пышным бюстом закричала на своего партнера:

– Вовсе они не накачанные!

И залепила ему увесистую затрещину.

Еще пример услышанного. Пижон в смокинге разъяснял женщине в длинном вечернем платье:

– Нет, «постельная» – это не проститутка. Это, как правило, горничная, которая застилает постели гостям.

И последнее. Один парнишка обратился к другому:

– Конечно, она не придет. У нее же маленький ребенок на руках.

И еще я видел, как около восьми дюжин людей любой масти и возраста при моем приближении отворачивали физиономии, внезапно умолкали или, в лучшем случае, удостаивали меня холодным взглядом.

Поэтому, когда я вернулся в коттедж, забрался в постель и укутался двумя одеялами – ночь выдалась довольно прохладная, – то решил, что ломать голову мне не над чем, и забылся сном младенца.

Итак, с примерами покончено, но прежде, чем перескочить к событиям вечера в среду, я должен сообщить о том, что случилось в нашем коттедже во вторник. Я только вернулся откуда-то и мы сидели с Лили на веранде с противоположной стороны дома от террасы, на которой мы ужинали, когда внизу на дороге появился крытый «додж-коронет». Я уже прежде видел эту машину. Разглядев на переднем сиденье двоих мужчин, Лили сказала:

– Вот они. Я как раз собиралась тебе сказать – Доусон позвонил и предупредил, что они приедут. Но не объяснил, зачем.

Машина остановилась и из нее вылезли Лютер Доусон и Томас Р.Джессап. Признаться, при виде этой парочки я был так поражен, что позабыл все манеры и поднялся на ноги, когда адвокат и окружной прокурор уже подходили к нам. Чтобы два таких лица нагрянули на ранчо, где служил Харвей Грив, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, поэтому признаюсь, когда я заставил себя подняться им навстречу, на душе у меня скребли кошки. Лица гостей тоже отнюдь не сияли, хотя от прокурора нельзя ожидать особого веселья, когда, например, его дело рассыпается в пух и прах. Лили предположила, что гости хотели бы промочить горло, чтобы смыть дорожную пыль, испросила, что им налить, но прокурор с адвокатом, поблагодарив, отказались.

– Вам, должно быть, кажется странным, что мы приехали вдвоем, – сказал Доусон, – но мистеру Джессапу понадобилось кое-что узнать и мы решили, что правильнее будет, если я сам буду задавать вопросы в его присутствии.

Лили кивнула.

– Конечно. Закон и порядок. – Доусон взглянул на Джессапа. Оба родились и выросли в Монтане, но по одному это было видно, а по другому – нет. Доусон, лет под шестьдесят, в полосатой рубашке с закатанными рукавами, без галстука, в брюках хаки, был крупный и кряжистый, как гризли, тогда как окружной прокурор, лет на двадцать моложе, сухощавый и щуплый, был облачен в темно-серый костюм, белоснежную сорочку и бордовый галстук. Доусон посмотрел на меня, раскрыл рот, закрыл его и перевел взгляд на Лили.

– Вы, конечно, не моя клиентка, – произнес он. – Мой клиент мистер Грив. Но вы внесли за него задаток и сказали, что заплатите за защиту. Поэтому я хочу спросить: вы собирались… э-ээ… обращались к кому-либо по поводу этого дела?

Глаза Лили немного расширились.

– Конечно.

– К кому?

– Ну… к Арчи Гудвину. Миссис Харвей Грив. Мелвину Фоксу. Вудро Степаняну. Питеру Ингелсу. Эммету Лейку. Мими Деффанд. Морту…

– Извините, что перебью вас. Мне следовало уточнить вопрос. Обращались ли вы не к местным жителям? К кому-нибудь из Хелены?

Будь она обычной женщиной, я бы счел своим долгом вмешаться, но Лили, как мне казалось, и сама совладала бы с ситуацией. Так и вышло.

– Вы что с Луны свалились, мистер Доусон? – в свою очередь спросила она. – Или вы никогда не подвергали перекрестному допросу свидетелей?

Доусон смотрел на нее, выпучив глаза.

– С другой стороны, адвокаты тоже люди с теми же слабостями и дурными привычками, хотя многим это может и не понравиться.

Она повернулась ко мне.

– Как ты думаешь, Арчи? Какое ему дело до того, с кем я общалась?

– Ты права, – подтвердил я, – но дело не в этом. Судя по его словам, вопрос задает тебе не он сам, а Джессап. А уж Джессапу это и подавно пристало знать, так что я еще удивлен, как у них хватило наглости заявиться сюда. Не знаю, как в Монтане, но в Нью-Йорке ими бы уже заинтересовались коллегия адвокатов на предмет исключения из гильдии. Подумать только: окружной прокурор спрашивает у лица, которое оплачивает адвоката защиты, с кем оно общалось. Поскольку ты просила моего совета, то вот он: я бы велел им катиться ко всем чертям.

Лили посмотрела на Доусона, потом перевела взгляд на Джессапа.

– Катитесь ко всем чертям, – с чувством сказала она.

– Вы не так меня поняли, мистер Гудвин, – затараторил Доусон.

Я смерил его взглядом.

– Послушайте, мистер Доусон, я вовсе не удивлен, что вы сели в лужу. Если бы вас не торопили, вы бы, безусловно, обставили все похитрее. Видимо, у мистера Джессапа возникли подозрения, что кто-то со стороны пытается вмешаться в дело, и ему не терпится узнать, не приложила ли к этому руку мисс Роуэн. Вам, должно быть, это тоже небезразлично. Очевидно, что вам следовало честно это ей рассказать, а уж потом спрашивать, не обращалась ли она к кому-нибудь за помощью. Не помешало бы заодно добавить слово «пожалуйста». Если такой путь вас не устраивает, то я бы на вашем месте поискал бы дорогу к вышеупомянутым чертям.

Доусон посмотрел на окружного прокурора. Джессап заговорил:

– Только вы должны сознавать, что все это строго конфиденциально.

Доусон кивнул. Лили покачала головой:

– Если вы имеете в виду, что мы должны пообещать держать язык на привязи, то ничего не выйдет. Конечно, трезвонить на каждом шагу мы не станем, но и никаких обещаний не дадим.

Доусон повернулся к Джессапу и спросил:

– Ну что, Том?

Джессап сказал:

– Мы должны посоветоваться.

И обратился к Лили:

– С вашего разрешения, мисс Роуэн.

Лили кивнула. Парочка отчалила к «доджу», а Лили спросила, есть ли у меня какие мысли. Я показал ей скрещенные пальцы и сказал, что могу поставить два против одного на то, что в деле случился благоприятный для нас поворот, но какой именно – могу лишь догадываться. Однако мне уже стоило определенного труда сдержать довольную ухмылку.

Советовались юристы недолго. Я бы даже не удивился, если бы Доусон вернулся один и извинился, что нас потревожили, но несколько минут спустя они возвратились вдвоем, расселись по креслам и Доусон произнес:

– Решение принял мистер Джессап, а не я. Вы должны понять, что я здесь только по его просьбе. – Он вперил взгляд в Лили. – Раз вы не можете обещать, мисс Роуэн, то и не надо, но я, как и мистер Джессап, очень рассчитываю на ваше благоразумие. Если я расскажу вам, в чем дело, то это будет лишь передача сведений понаслышке, так что я предоставлю слово мистеру Джессапу.

За последние пять дней я трижды пытался пробиться на прием к Томасу Р.Джессапу, но всякий раз получал от ворот поворот. Не подумайте, что я жалуюсь, нет, я просто излагаю факты. Нет закона, обязывающего обвинителя беседовать с друзьями и заступниками подзащитного. Поэтому допрашивал меня как свидетеля или возможного подозреваемого шериф, Морли Хейт. Джессапа же я видел только на расстоянии и мог только мечтать о личной встрече.

Джессап лучезарно улыбнулся Лили и сказал:

– Прошу извинить меня за недоразумение, мисс Роуэн. Мистер Гудвин заявил, что надо говорить «пожалуйста», так что я говорю это сейчас. Пожалуйста, рассматривайте нашу беседу как конфиденциальную. Я убежден, что вы сумеете сохранить все услышанное в тайне. Мистер Гудвин сказал, что нам следовало все вам честно рассказать, и сейчас я собираюсь исправить свое упущение. Я не займу у вас много времени. Сегодня рано утром мне позвонило официальное лицо из Хелены… очень влиятельный и высокопоставленный человек. Он попросил меня приехать к нему как можно раньше и прихватить с собой материалы на Харвея Грива. Я отправился в Хелену и провел с ним три часа. Ему был нужен подробный отчет, который я надиктовал секретарше, после чего он долго задавал мне вопросы. Очень много вопросов.

Он снова улыбнулся Лили потом мне и снова повернулся к Лили.

– Случай этот весьма необычен. На моей памяти впервые гене… такой влиятельный деятель вызывает окружного прокурора, чтобы ознакомиться с материалами дела. Тем более – дела об убийстве. Конечно, я поинтересовался, зачем нужна такая срочность, но ответ меня не удовлетворил. Я покинул его кабинет, даже не представляя, что могло случиться. Лишь отъехав миль на двадцать, вдруг сообразил, что вы могли… скажем, вмешаться. Вам небезразлична судьба Харвея Грива, и вполне естественно. Вы наняли Лютера Доусона, нашего видного адвоката, защищать его. Я не знаю, каковы ваши политические связи, но женщина с вашим положением и состоянием должна быть знакома со многими влиятельными лицами. Поэтому я развернул машину, вернулся в Хелену и рассказал обо всем мистеру Доусону. Он сказал, что ничего не знает об обращении к… этому человеку, но согласился, что стоит спросить вас, и позвонил вам. Я вовсе не говорю, что вы поступили неправильно, нет, но если столь высокопоставленное лицо собирается вмешаться в проводимое мной расследование, я имею право хотя бы знать, почему. Мистер Доусон, как адвокат обвиняемого, тоже хотел бы это знать.

Джессап на мгновение приумолк, чтобы улыбнуться, потом заключил:

– Конечно, все, что вы мне скажете, тоже будет считаться строго конфиденциальным.

Знай они Лили так, как знал ее я, они бы поняли, что маленькие круги, которые она вычерчивала носком туфли, означали, что Лили страшно разозлена. К тому же левый глаз ее был чуть заметно прищурен, что еще более усугубляло положение.

– Так вы спрашиваете меня, – с вызовом начала Лили, – не использовала ли я свои связи, чтобы надавить на кого-то в Хелене?

– Ну… я бы не сказал так категорично.

– А я говорю. И это вовсе не конфиденциально, мистер Джессап. Я считаю, что вы поступили некорректно. Вы представляете обвинение. С какой стати вы задаете мне вопросы и считаете, что я должна перед вами отчитываться? Если вы вернетесь к своей машине, то мистер Доусон через минуту догонит вас.

– Заверяю вас, мисс Роуэн…

– Черт побери, или вы ждете, что мистер Гудвин выставит вас силой?

Она встала, должно быть, для того, чтобы помочь мне тащить прокурора. Джессап посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Доусона. Тот потряс головой. Джессап, уже без улыбки, встал и вышел, не торопясь, с достоинством. Когда он подошел к «доджу», Лили напустилась на Доусона.

– Не знаю, насколько корректно поступили вы, мистер Доусон, но мне это не важно, хотя и неприятно. Тем не менее, я облегчу вашу душу, чтобы вы могли защищать своих клиентов, включая Харвея Грива. Так вот, я не обращалась ни к кому, кроме «местных жителей», и ни к кому из Хелены, так что мне непонятно, почему высокопоставленное лицо проявило такой интерес к этому делу. А тебе, Арчи?

– Мне тоже.

– Значит, ставим точку. Теперь пойдем выпьем.

Она направилась к двери в дом, а я двинулся следом.

Войдя, она повернула налево в коридор, я же задержался в гостиной и увидел, как Доусон залез в «додж» и сел за руль. Когда машина исчезла за поворотом дороги, я прошел на кухню. Лили клала в ведерко кусочки льда, а Мими нарезала на столе помидоры, которые я купил у Вотера.

– Даже не могу припомнить, когда я в последний раз была в таком бешенстве, – процедила Лили.

– О, это с тобой часто случается, – небрежно бросил я. Потом полез за бумажником, извлек два доллара и протянул ей. Ты выиграла, черт побери.

– Что выиграла?

Круглые голубые глаза Мими, так подходившие к ее округлому лицу, которое так шло остальным округлым частям ее тела, взметнулись на меня, и почти тут же она потупила взор. В присутствии Мими мы общались с Лили столь же непринужденно, как Ниро Вульф со мной при Фрице.

– Я же сказал, – напомнил я, – что ставлю два против одного на то, что в деле случился благоприятный для нас поворот. Вот тебе эти два. Ничего не случилось.

– Но я же не приняла пари. И откуда ты знаешь? Если такой высокопоставленный человек…

– Это генеральный прокурор. Джессап почти проговорился, – Я засунул бумажник в карман и снял с полки джин и вермут. – А ты не догадалась, для кого предназначался отчет?

– Нет. – Она наклонила голову. – Значит, это ты обращался к кому-то.

– Нет, не я. Но ставлю десять против одного, что догадался. Я ведь как-никак – детектив. Так вот, письмо я отправил в субботу. Он получил его вчера утром, так что, поднявшись к орхидеям, выместил злость на Теодоре. За обедом у него пропал аппетит. На самом деле я вовсе не считаю, что совершенно необходим для его жизни, удобства и благополучия, но он думает иначе. Я не написал, когда вернусь – то ли через неделю, то ли через месяц или два, а он не выносит неясности.

– Значит, он позвонил генеральному прокурору Монтаны и затребовал отчет…

– Нет, но кому-то он позвонил, это как пить дать. – Я смешал напитки в шейкере и принялся его трясти. – Многие люди до сих пор благодарны ему за оказанные услуги и некоторые из них занимают такое положение, что вполне могут набрать номер губернатора или даже президента, не говоря уж о генеральном прокуроре. Вульф позвонил одному из них, а уж тот перезвонил в Хелену. Вульф и не просил об особом одолжении – ему нужен всего лишь отчет о деле. А из отчета станет ясно, что дело против Грива – железобетонное. Возможно, Вульфу уже позвонили, тогда перед ужином он и вовсе утратил аппетит. – Я взглянул на часы. – Он уже за столом. В Нью-Йорке сейчас семь часов тридцать две минуты.

Я разлил коктейль по стаканам. Лили взяла свой стакан и сказала:

– Что ж, твоя догадка неплоха, но ты и сам в ней не уверен. Я тоже. И все же мне кажется, что это может обернуться для нас удачей. – Она приподняла стакан. – За Харвея.

– По-прежнему ставлю десять против одного. И пью за Харвея.

Прими она мое пари, его исход зависел бы от того, считать ли удачей то, что случилось двадцать шесть часов спустя, вечером в среду. А утром и днем я мотался и суетился без какого-либо успеха. За ужином я был мрачнее тучи, а после кофе заявил, что должен написать письмо и слинял в свою комнату. Я и впрямь хотел кое-что написать, но вовсе не письмо. Дойдя до ручки, я решился на то, чего никогда прежде не делал: записать на бумаге все собранные за десять дней факты и попытаться найти хоть какие-то взаимосвязи и противоречия, которых я не заметил прежде. И вот я сидел за столом перед открытым окном, вооружившись блокнотом и карандашами и размышляя, с чего начать, когда услышал шум мотора подъезжающей машины. Расположение моей комнаты не позволяло видеть машину, но я подскочил, как ошпаренный, что лишний раз показывает, в каком состоянии я пребывал. В преплачевном, вы правы. Диана играла на фортепьяно, а Лили стояла перед окном и смотрела наружу. Я присоединился к ней, опознав в остановившемся автомобиле тимбербургское такси. Сумерки уже сгущались, но было видно, как водитель высунул голову и выкрикнул:

– Это дом Лили Роуэн?

Я вышел и сказал, что да. Тогда задняя дверца такси распахнулась и из нее спиной вперед выбрался человек. Широченная спина могла принадлежать лить одному человеку – Ниро Вульфу, а когда он выпрямился и обернулся, то не осталось никаких сомнений, что и лицо тоже его.

– Гора пришла к Магомету, – сказала сзади Лили, и мы заспешили ему навстречу.