2

Вернемся в зал Московского комитета партии,-зал, что звался красным, ибо его стены были выкрашены темно-вишневым колером,-на заседание, посвященное пятидесятилетию Ленина.

Пусть эта зарубка, этот вечер 23 апреля 1920 года так и послужит нача- лом нашей хроники.

Юбилей происходил без юбиляра, Владимир Ильич не захотел выслушивать поздравительных речей, отверг все уговоры, назвал затею никчемушной. Передавали, что, высмеивая назначенное чествование, он обратился к са- мому себе по Чехову: «Глубокоуважаемый шкаф!»-и сказал, что ни за ка- кие коврижки его не заманят сыграть эту глупейшую, да и попросту неп- ристойную роль.

Тем не менее на вечере разнесся и другого рода слух, исходивший не то от Надежды Константиновны-вон она, очень худая, с приметной родинкой справа на лбу, с непривычным для ее щек румянцем сидит в седьмом или восьмом ряду,-не то от светловолосого Бухарина, поворачивающего ту- да-сюда лысеющую голову, мальчишески непоседливого даже и тут, за сто- лом президиума, слух, что все-таки в какой-то мере удалось уломать Ле- нина: он здесь появится, правда, лишь после того, как отговорят орато- ры.

Докладчиком выступил Лев Борисович Каменев, тогдашний председатель Московского Совета или, как в шутку говорили, лорд-мэр Москвы. В этой шутке содержалось что-то меткое. Он, член Политбюро Российской Комму- нистической партии, что вершила самую решительную в мировой истории революцию-революцию всех обездоленных против всех угнетателей,-впрямь являл в своем облике, в повадке некую напоминавшую о диккенсовской Англии респектабельность. Спокойные плавные жесты подошли бы предста- вителю безукоризненно солидного, устойчивого дела. Осанку подчеркивал красивый постав головы, которую увенчивала русая, с отливом золота густая шевелюра, уже на висках с проседью. Линии столь же золотистых, с рыжей окаемкой, бородки и усов были мягки. Спокойно двигались белые породистые руки. Мягкость, природное добродушие сквозили и в выражении голубых, выпуклых в меру глаз, взиравших сквозь пенсне. Военного об- разца коричневая куртка, именовавшаяся френчем, на нем как-то не заме- чалась, обмявшимися складками свободно облегала кругловатые плечи, плотную, склонную, как говорится, к полноте, но отнюдь еще не распол- невшую фигуру. Каменев не обладал даром сильной самостоятельной мысли, и, вероятно, поэтому он, несмотря на эрудицию, юмор, острый, быстро схватывающий ум, ораторскую и литературную талантливость, оставался все же несколько безличным, бесцветным. Вместе с тем он обладал редкой способностью резюмировать, подводить итог высказываниям, формулировать сложившееся мнение, не впадая в крайности, в пристрастия. И сплошь и рядом превосходно исполнял роль председателя или докладчика.

Ушли, казалось, в дымку времена, дни семнадцатого года, когда он-в ап- реле и затем в октябре-схватывался с Лениным, получая в ответ нещадно разящие удары. Мысль, воля, непримиримость Ильича сгибали Льва Борисо- вича. Со склоненной повинной головой он возвращался к Ленину. И теперь эпически спокойно, основательно, в духе своих лучших резюме произносил вступительный доклад к чествованию Ленина:

- Человек величайшего ума, величайшей воли, величайшего напряжения и величайшей прозорливости. Я не хочу употреблять здесь, в родной семье борцов коммунистов, слов слишком широковещательных и слишком больших, но если все это сжать в одно-два слова, то это слово было бы, конечно, гениальная способность Владимира Ильича.

Фразы несколько шаблонны, уже стерты в обиходе, но пробивается живая теплота:

- Человек, который неоднократно оставался один, человек, который неод- нократно объявлялся сектантом, раскольником, который неоднократно ви- дел, что он как будто оказывается в стороне от широкой исторической дороги. И вдруг выяснялось, что эта широкая историческая дорога проле- тариата лежит там, где стоит Ленин.

Что-то личное, не свойственное стилю Каменева, еще заметней возникает в его речи:

- Я не знаю случая, чтобы Ленин задумался над расколом с самым близким своим другом, с самой могущественной организацией, если он был уверен, что они отступили от теории пролетарского социализма.

Перейдя к прежнему эпическому изложению, Каменев выделяет самые доро- гие Ленину, заветнейшие мысли:

- Русский пролетариат принужден был ходом истории России поставить вопрос о власти и государстве. Первые образцы революционного решения вопроса о власти были даны Владимиром Ильичем.

Сейчас ни одной интонацией Лев Борисович не показывает, что в свое время и он отвергал эти идеи Ленина. Да, было и быльем поросло. Зато потом он, ничуть не поступясь солидностью, заново крестился, так ска- зать, в ленинской купели, стал как бы ревнителем ленинской теории го- сударства.

- Когда Владимир Ильич сказал, что трудящиеся низы сами должны управ- лять государством, это было в истории человечества действительно новым словом, Ленин создал эту новую теорию, конечно, опираясь на гениальное предвидение Маркса, извлек его и разработал в целую систему, воплотил в ежедневную практику управления. Вот это абсолютное доверие, эта аб- солютная уверенность, что каждый чернорабочий может взяться за госу- дарственное строительство,- вот это и спасает наше дело.