34

…Выступая в этот же день вторично со своими тезисами-теперь в боль- шом, что звался белым, зале, где собрались и меньшевики и большевики,- Ленин построил свое слово иначе, чем перед однопартийцами в тесноватой комнате на хорах. Там, на верхотуре, ему был дан только один час. Он лишь как бы выкинул свой флаг, изложил череду мыслей, набегавших одна на другую, составивших цельную программу, с которой и ради которой прорвался сюда, в революционный Петроград, неслыханно новую для всех, объявленную до ультимативности твердо, поневоле сжатую и из-за этого, быть может, особо удивлявшую.

В белом же зале он говорил два часа. Его появление на трибуне, позади которой над столом президиума зияла пустотой золоченая рама-в ней еще недавно обретался портрет императора,- не вызвало хлопков. Вместе со всем залом настороженно затих и левый сектор-пристанище большевиков. Ленин быстрым и, как воспринял Кауров, угрюмо непреклонным движением провел вправо-влево по рыжим усам и опять начал с заявления, что выс- тупает лишь от своего имени.

Вновь оглашал тезисы, гвоздил и гвоздил. Теперь аргументация стала бо- лее развернутой. И, хотя Ленин обращался ко всей аудитории, в которой преобладали делегаты-меньшевики,-военная форма была и для многих среди них печатью времени,-Кауров не мог избавиться от ощущения, что вновь запламеневшие узкие глаза оратора и сама быстрая речь как бы выделяют, имеют в виду тех, кто уже выслушал слово на хорах.

Не заглаживая колюще острых углов своей программы, выпаливая резкости, Ленин вместе с тем обстоятельно разбирал темы, на которые и для Кауро- ва еще требовался ответ. Нет, это не касалось вопросов о войне, об ин- тернациональном долге пролетарского революционера, о разрыве с любыми течениями, допускающими хотя бы на капельку-этакое «на капельку» Ленин дважды или трижды употребил в разных местах речи,- допускающими обо- рончество в империалистической войне. Непримиримость Ленина к болоту, или так называемому центру, к краснобаям, прикрывающим революционными руладами собственную бесхребетность, тоже пришлась по душе Каурову. «Святая простота»-этим известным выражением Ильич когда-то определил его, пленившегося Эмилем Вандервельде, тоже мастаком фразы, в дальней- шем, в первые же дни войны, сбросившим покров интернационализма. Ны- не-то он, Кауров -по крайней мере, так ему казалось, -перестал быть простаком. способным клюнуть на приманку фальшивого словца. И был все- цело солидарен с Лениным: не верить ни на капельку трубадурам соглаша- тельства, соловьям половинчатости, рассыпающим ну совсем-совсем рево- люционную трель.

Но другая проблема-наиважнейшая, центральная, как упирал Ленин - представлялась Каурову неясной, тут после собрания на хорах в его мыс- ли вторглась смута. Да, бесспорно, центральная, в этом нет сомнения: государство, власть… Однако не выдумка ли, не плод ли умозрения, книжности провозвещаемое Лениным государство-коммуна?

В какую-то минуту стремнина речи добирается сюда. Теперь у Ленина есть время, чтобы основательнее охарактеризовать воззрения Маркса и Энгель- са на сей предмет. Он наизусть приводит их высказывания, забытые, за- терянные, не цитируемые пропагандистами и теоретиками социал-демокра- тии. Уже выйдя из-за кафедры, сунув пальцы в жилетные кармашки, то от- кидываясь с носков на каблуки, то опять подаваясь корпусом вперед, он с явной охотой исполняет эту миссию марксиста-просветителя.

Но самые весомые доводы он еще приберегал. Подошла их очередь:

- Если вы полагаете, что рабочее государство сфантазировано, то нс угодно ли вам, товарищи делегаты Всероссийского совещания Советов, ог- лянуться на самих себя? Кто сочинил, кто выдумал Советы? Они рождены жизнью, рождены революцией. Нет реальной силы, которая могла бы их распустить. Они, по сути дела, власть.-Ленин выбросил перед собой обе ладони, как бы подавая, показывая свое утверждение.-Власть или, вер- нее, из-за присущей соглашателям нерешительности, уступчивости -полув- ласть. Поскольку эта полувласть существует, постольку в России уже создано на деле, хотя и в слабой зачаточной форме, новое государство типа Парижской Коммуны. Разве оно кем-нибудь придумано? Оно живет ря- дом с правительством капиталистов.

Некая часть сомнений Каурова рассеялась, Ленин перетаскивал и его на свою сторону. И все же бывший студент-математик, солдат сибирского полка, мог перечислить еще ряд недоумений. Отказаться от демократичес- кой республики? Издавна Кауров привык к мысли, что большевики-самые крайние, самые последовательные демократы. Ленин подошел и к этому:

- История возложила на международное пролетарское движение задачу вес- ти человечество к отмиранию всякого государства.

Чудилось, его картавость вносит какую-то теплоту жизни, нечто близко ощутимое в слова: международное пролетарское… Нет, дело, конечно, не в картавости. Ленин даже интонацией выражал ставшее для него естест- венным и неотделимым от духовной его личности исповедание того, что пролетарии всех стран составляют общность более тесную, более высокую, чем общность нации. Здесь в Таврическом дворце Кауров схватил слухом и глазом этакое естество Ильича, испытал прелесть проникновения. И сразу же доводы Ленина о необычайном государстве, сперва показавшиеся уто- пистикой, чуть ли не дичью, сделались ближе.

- Социалистическая революция, эра которой началась, обретает смысл лишь в уничтожении государства,-опять устремив сверкавшие зрачки в не- ведомую гипнотическую точку, с силой долбил Ленин.- Путь к этому про- легает через власть Советов. Заявляю без колебаний, что деятельность пролетарской партии стала бы бессмысленной, партия революционного Ин- тернационала изменила бы себе, если не держаться такой перспективы, такой нити.

Он убеждал своей убежденностью. Порою с мест, занимаемых меньшевиками, доносились иронические возгласы, кто-то во всеуслышание пустил оттуда язвительно -бред, но Ленин не позволял себя отвлечь, прорубался по собственной наметке. Большевики внимали молча. А он все разбирал, рассматривал грядущую власть пролетариата, прощупывал, выявлял ее упо- ры. Лексикон был изобилен, низвергались во множестве определения, эпи- теты, уподобления, видимо, уже найденные раньше в неотступном думании. И опять наряду с логикой воздействовало и что-то личное: крепчайшая вера в неоспоримость истин, которые он излагал. Чувствовалось, он с личной ненавистью отвергал систему бюрократического управления:

- Надо отбросить закоренелые глупейшие чиновничьи предрассудки, тупую казенщину навыков канцелярской России, реакционно-профессорские измыш- ления о необходимости бюрократизма.

Далее он и тут развил предупреждение Маркса об опасностях, грозящих изнутри государству-коммуне, о возможности превращения рабочих делега- тов и должностных лиц из слуг общества в его господ, и опять-таки по Марксу перечислил меры, которые безотказно предотвратят такую возмож- ность.

- Трудно?-спросил он, наклоняясь к аудитории.-Да! Но трудное не есть невозможное.

Эти вот слова-трудное не есть невозможное-и оказались почему-то пос- ледней гирькой, которая перетянула Каурова к ленинским тезисам. Прав- да, мысли еще не уложились, оставались взвихренными, взбаламученными, еще следовало думать и думать, но Кауров был уже радостно готов, как и в пронесшиеся годы, меченные Вторым съездом, революционным штурмом, поражением, новым подъемом, мировой войной, определиться в качестве ленинца.

В зале на меньшевистской стороне возник гул, когда Ленин подошел к своему заключительному тезису, предложил сбросить грязное белье, отка- заться от измаранного наименования-социал-демократическая партия-и возродить старое, славное, научно точное звание: коммунисты.

Пережидая шум, прищурясь и вновь обретя вид хитреца, он некоторое вре- мя смотрел на своих противников. Затем, так и не откликнувшись на вык- рики, сказал еще об одной задаче: создать революционный Интернационал против социал-патриотов, а также и против тех, кто отказывается с ними рвать. На этом он без какой-либо звонкой концовки завершил речь, пос- тавил точку…

- Впрочем, Коба, не точку, а… А сделал обеими руками округляющий жест, вот этак, и будто опустил некий круглый кувшин или вазу на край пюпитра. Понимаешь?

- Понимаю. Поставил, значит, на край вазу. Что же от нее в тряске ос- танется?

- Ты уже толкуешь символически.

- Хо, попал и в символисты. Ладно, давай дальше впечатления.

- Да ты информирован без меня.

- О твоих впечатлениях? Гони, Того, гони.

- Понимаешь, если брать все в целом… Я вот и сам хочу определить: в чем же смысл появления Ленина, его приезда? И нахожу ответ: он сказал такое… Повторяю, если брать все в целом… Такое, чего никто, кроме него, ни одни человек на земном шаре не сказал бы.

- Не философствуй. А то, кажись, ударишься в теорию героя и толпы. Го- вори дельно. Что же там было после его доклада?

Кауров начал характеризовать прения, тоже в своем роде примечательные, но в комнату вдруг вторгся Каменев, держа в белой руке исписанные длинные листки.