"Последний коммунист" - читать интересную книгу автора (Залотуха Валерий Александрович)

XII. Кому это нужно?

1

Прибыловский торопливо вошел в приемную Печенкина, чуть не столкнулся с пожилой уборщицей в синем халате и поморщился. Вид у Прибыловского был утомленный, взгляд озабоченный. На плече его висела дорожная сумка. Сняв ее и бросив на диван, секретарь-референт громко выдохнул и упал рядом.

Сидящая за своим рабочим столом секретарша Марина - красивая, похожая на топ-модель, но с человеческими глазами, - никак не прореагировала на появление Прибыловского, вертя в руках большой конверт.

Уборщица вытряхивала содержимое соломенной урны в свой бумажный мешок, то ли ворча при этом, то ли напевая.

Понаблюдав несколько секунд за конвертом в руках Марины, Прибыловский равнодушно поинтересовался:

- Это, случайно, не мне?

- А как будет по-швейцарски "здравствуйте"? - спросила Марина, продолжая вертеть конверт в руках.

- У швейцарцев нет своего языка, - устало объяснил Прибыловский.

- Бедненькие, как же они без языка, - пожалела швейцарцев Марина.

Прибыловский снисходительно улыбнулся и повторил вопрос:

- Так это мне?

- Вам, - официальным тоном ответила Марина и положила пакет на край стола.

Чтобы взять его, секретарю-референту пришлось подняться с низкого дивана и сделать два больших шага.

- Не открывала? - спросил он, то ли шутя, то ли серьезно.

- Но я хорошо заклеила, - то ли серьезно, то ли шутя ответила Марина.

Прибыловский вновь упал на диван, разорвал конверт, вытащил до половины свежий журнал "Экспресс", глянул на обложку и сунул его обратно.

- Привет из Франции? - спросила Марина, записывая что-то.

- Это я уже в Цюрихе читал, - равнодушно ответил Прибыловский.

- Владимир Иванович, прибыл Прибыловский, - доложила Марина по внутренней связи.

- Пусть заходит, - приказал Печенкин.

Прибыловский торопливо поднялся.

- Ты хотя бы предупредила, - упрекнул он, но Марина пропустила упрек мимо ушей.

Во взгляде секретаря-референта появилась вдруг растерянность, и причиной этой растерянности был тот самый конверт с журналом - ни взять его с собой, ни оставить в приемной Прибыловский почему-то не мог.

Волоча по полу бумажный мешок, уборщица уходила из приемной.

- Постойте! - окликнул ее Прибыловский, подбежал и бросил в мусор обременительную корреспонденцию.

В следующее мгновение в глазах секретаря-референта загорелся тот ровный холодноватый свет деловитости и исполнительности, который горел всегда, когда он общался с шефом.

- Моя фамилия происходит не от глагола "прибыл", а от существительного "прибыль", - снисходительно и иронично напомнил он секретарше, открывая тяжелую дверь кабинета, на которой серебряными шурупами была прикреплена золотая пластина с изысканной гравировкой:

ПЕЧЕНКИН

ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ

2

В огромном, обставленном дорогой мебелью, но все же довольно безвкусном кабинете, за большим длинным столом заседал Совет директоров компании "Печенкин". Во главе, в глубоком кожаном кресле, сидел Владимир Иванович.

Члены Совета, числом, примерно, с дюжину, были сплошь мужчины - крупные, крепкие, средних лет, в однообразных черных двубортных костюмах, с яркими, но тоже однообразными галстуками и с однообразным же деловито сосредоточенным выражением лиц. Выделялись, пожалуй, двое: первый - могучий чеченец - он делал доклад, второй - курносый голубоглазый русак, у которого на макушке, среди непослушных пшеничных вихров неожиданно оказалась кипа - еврейский головной убор. Первого звали Лема, фамилия второго была Уралов.

Чеченец говорил без акцента, но время от времени повторял слова:

- Насчет хора... Насчет хора... Наследники белогвардейцев в принципе не против, но они не хотят стоять позади потомков казаков. Казаки тоже не против, но хотят обязательно стоять впереди потомков белогвардейцев. Губернатор не против казаков и даже не против белогвардейцев, но категорически возражает против "Боже, царя храни"... "Боже, царя храни".

- А его-то кто спрашивает? - усмешливо проговорил Печенкин и глянул на стоящего за креслом неподвижного Прибыловского.

Чеченец улыбнулся и объяснил:

- Я его не спрашивал, он сам позвонил. Вы, говорит, что, за монархию? Я говорю: за конституционную... Еще он предлагает, чтобы красноармейцы в буденовках выступили.

Члены Совета директоров заулыбались, а Печенкин почему-то нахмурился.

- А что говорит церковь? - спросил он.

- Церковь ничего не говорит... Ничего не говорит... Но один человек там сказал: "Кому это нужно?"

Владимир Иванович громко вздохнул и с хрустом расправил плечи.

- Кому это нужно... - задумчиво повторил он, нерешительно улыбнулся и продолжил - тихо, словно разговаривая сам с собой: - Вчера на моем "мерсе" рулек отломали... Ну, знаете, на носу, кругленький такой, блестящий?

Члены Совета директоров закивали головами, понимая, о чем идет речь.

- Отломали рулек... - продолжал Печенкин, жалуясь и печалясь. - Стоим мы с Нилычем, смотрим и думаем: "Кому это нужно?" В самом деле, кому? Раньше, помните, если у кого машина была, дворники все друг у друга тырили. Ну, не было их, дефицит был, вот и тырили, а это... Кому это нужно? Я никогда не поверю, что человек, допустим, купил "мерс", а на рулек этот у него денег не хватило... Или у кого-то этот рулек обломали, а он у меня... Ну, как дворники... Не поверю, ни за что не поверю... Нилыч говорит: "Коллекционируют", но как их можно коллекционировать, если они совершенно одинаковые? Пацаны? Какие еще пацаны? Я говорю: "Нилыч..."

Печенкин сначала, казалось, шутил, а теперь, казалось, - нет.

- Ну, не могу я на таком "мерседесе" уже ездить, понимаете, не могу! Владимир Иванович даже руками взмахнул от возмущения.

- Кому это нужно? - пафосно заканчивал он и закончил просто и деловито: Сегодня новый "шестисотый" пригнали.

Судя по глазам, члены Совета директоров одобряли такой выход из положения.

- Продолжай, Лема, - приказал Печенкин докладчику, а сам поднял голову, скосил глаза и обратился к Прибыловскому: - Ну, рассказывай, что ты там разведал...

Прибыловский наклонился и стал шептать в ухо шефа:

- Все началось в прошлом году. К ним в пансион тайно, по ночам, стала приходить русская проститутка, некто Оксана Тупицына. Молодые люди пользовались ее секс-услугами.

- А Илья? - с живым интересом спросил Владимир Иванович. - А то Галка волнуется на этот счет.

Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами.

- Ясно, - кивнул Печенкин. - Продолжай.

- Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди...

- Молоток Илюха! - горячо одобрил поступок сына отец. - Я тоже стукачей ненавижу.

- Оказалось, араб не выдавал...

- Ошибся, бывает, - понимающе кивнул Печенкин.

- Девушка повесилась в полицейском участке на колготках.

- Повесилась? Ага, что дальше было?

- Спустя некоторое время, - продолжил секретарь-референт, - у них была дискуссия на тему "За что я люблю свою страну?". Илья сказал, что ненавидит свою страну.

- Россию? - удивился Печенкин.

- Россию. "Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти", - вот что он сказал.

Владимир Иванович усмехнулся:

- А почему они нам тогда об этом не сообщили?

- Видимо, не хотели выносить сор из избы... - высказал предположение Прибыловский.

- Знаю я, какой сор... Деньги мои... Что еще?

- Выпускной реферат Ильи по экономике назывался "Развитие нового капитализма в России".

- Название интересное, - одобрил Печенкин.

- Эпиграф интересный. "Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?"

- Это кто сказал?

- Это из Библии.

- Там так написано?

- Не помню. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось.

- Аушвайц?

- Освенцим, - перевел Прибыловский.

- Ну и что? - не понимал Владимир Иванович. - Освенцим, знаю, ну и что?

Прибыловский пожал плечами.

Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил.

- Еще что?

- Еще о реферате... - продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. - Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит - народу.

- А если я не захочу? - прямо спросил Печенкин.

Прибыловский опустил глаза.

- Тогда народ применит силу. Там так написано.

Владимир Иванович улыбнулся:

- А я ему треугольнички рисовал... Лечили от желтухи, оказалось - китаец. И что он за этот реферат получил?

- Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс...

- Как, говоришь? - перебил секретаря Печенкин.

- Маркс.

- Маркс! - громко, во весь голос повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены Совета директоров стали внимательно смотреть на шефа.

Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому:

- Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс...

- Он уже уволен, - успел вставить Прибыловский.

- Уволен! Ха! Уволен... Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин... - И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету.

- Левые идеи вновь входят на Западе в моду, - попытался объяснить Прибыловский.

- На Западе в моду, а у нас в морду! - закричал Печенкин. - Прямо в морду они у нас входят!

И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил:

- Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка?

Уралов улыбнулся и объяснил:

- Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать.

Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил:

- Молодец, Уралов! Папу надо слушать.

Заседание Совета директоров продолжилось.