"Ореховый посох" - читать интересную книгу автора (Скотт Роберт, Гордон Джей)ЭМПАЙР-ГАЛЧ[2], КОЛОРАДОДесятник Генри Милкен нес четыре сломанных заступа так же легко, как охапку хвороста. Он бросил их в вагонетку, и тут же изуродованные долгими годами шахтерского труда мышцы отозвались привычной болью, а правое колено напомнило, что сюда, на западный склон Хорсшу-маунтин, и в самом деле напоминавшей подкову, солнце еще не пришло, хотя первые его лучи уже позолотили вершину горы и скалы над перевалом Уэстон. Тьма, которой укрыт был весь западный склон и долина внизу, делала все вокруг похожим на какую-то странную картину, которую художник еще не успел закончить. Это время суток Генри любил больше всего и редко пропускал возможность полюбоваться первыми лучами зари, возвещающими наступление нового дня в Эмпайр-галч. Перед ним над дощатой оштукатуренной мастерской и жилыми бараками, точно безмолвные часовые, возвышались вентиляционные и дымовые трубы. В последние несколько недель дымоходы вели себя очень активно, выдыхая в воздух огромные клубы едкого черного дыма. Но сегодня утром дыма над ними видно не было, хотя в воздухе по-прежнему чувствовался противный, липкий запашок ртутных испарений, и Милкен глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше свежего холодного воздуха. Он всегда с тоской вспоминал те времена, когда золотоносная руда в здешних местах обогащалась на шлюзах. Наверное, таким способом действительно было труднее извлечь все золото из того немыслимого количества руды, которое он и другие шахтеры извлекали из недр горы, где пролегала богатая золотоносная жила, но работа тогда, безусловно, была чище. Солнечные зайчики так и плясали на поверхности воды, бегущей по шлюзам, и время от времени вода сбрасывала маленькие неправильной формы золотые или серебряные слитки в небольшие резервуары с ртутью. Во всяком случае, у этих лотков можно было ходить, выпрямившись во весь рост, и время от времени наслаждаться перекуром, чувствуя, как солнышко приятно пригревает спину. Милкен улыбнулся, вспоминая те времена в долине; тогда он был еще молод, а долину пересекали многочисленные ручьи, похожие на запутанную схему римских дорог. Милкен однажды сделал себе шлюз почти в триста ярдов длиной. Теперь, конечно, денег у него стало больше, но порой ему казалось, что за эти годы он прошел долгий путь от пышущих удушливым жаром шахтных печей до омерзительно пахнущих печей рафинировочных, так ни разу и не глотнув чистого воздуха. Впрочем, сегодня, в воскресное утро, о работе можно было не думать. Милкен, Лестер Макговерн и Уильям Хиггинс остались в поселке, а все остальные шахтеры еще в субботу уехали в Оро-сити. Виски и шлюхи — вот главное развлечение субботним вечером, но Милкен знал, что воскресным утром вся его команда непременно соберется в церкви, когда пастор Меррилл начнет службу. Хорас Тэйбор, владелец шахты «Серебряная тень», требовал, чтобы все нанятые им рабочие по воскресеньям ходили в церковь. Милкен даже усмехнулся, представив себе, как ребята сейчас ворчат, заставляя себя вылезти из теплой постели и жарких объятий продажных женщин, чтобы к половине восьмого успеть на службу. В Оро-сити пока что не было настоящей церкви, и мистер Тэйбор выделил пастору Мерриллу для воскресных проповедей свой просторный амбар, который отлично ему служил. Пастор каждую неделю приезжал минут за пятнадцать до начала службы, чтобы на скорую руку соорудить нечто вроде алтаря из двух тюков сена и старой доски. Получалось, конечно, не слишком похоже, но пастор вроде бы не возражал. Шахта «Серебряная тень», как всегда, закрылась в субботу после ужина, а минут через пятнадцать все, быстренько вымывшись, погрузились в фургон и укатили. Остались только Милкен, Макговерн и Хиггинс; им якобы нужно было упаковать и переправить наверх кое-что из оборудования, нуждавшегося в ремонте. На самом деле им предстояло сопровождать в банк, принадлежавший все тому же мистеру Хорасу Тэйбору, крупную партию серебра. По прикидке Милкена, они должны были доставить в банк серебра на сумму не менее чем 17 000 долларов — добыть столько серебра всего за неделю, пожалуй, еще никому из владельцев здешних шахт не удавалось. «Серебряная тень» приносила своему владельцу, мистеру Тэйбору, примерно 50 000 долларов в месяц, однако 17 000 долларов — это, безусловно, своеобразный рекорд недельной выручки за все время существования шахты. Милкен заранее известил Харви Смитсона, президента банка, что сегодня в семь утра привезет серебро на депозит и опробование. Тэйбор владел или управлял множеством шахт в долине реки Арканзас и на восточных склонах горной гряды Москито; он прекрасно понимал, что доставка такой крупной партии серебра в банк всегда связана с определенным риском — в горах хватало бандитов и грабителей, могли напасть и золотоискатели-неудачники. Ребятам своим Милкен по большей части доверял, и все же такая куча серебра, особенно если ее везти без охраны через все ущелье, вполне могла вызвать искушение даже у самых верных и надежных. Так что никто из шахтеров никогда не знал, в какой именно день Милкен повезет серебро в банк. Иногда он уезжал среди ночи или во время обеденного перерыва — но никогда в одно и то же время или в один и тот же день недели. Почти у каждого здесь имелась небольшая заначка золота или серебра, припрятанная в качестве прибавки к жалованью. Милкен смотрел на эти небольшие утечки драгоценных металлов сквозь пальцы, делая вид, что ничего не замечает; воровали все и понемножку, и за пять лет работы десятником на шахте «Серебряная тень» ему ни разу не пришлось сталкиваться со сколько-нибудь крупной кражей. Он даже постучал по деревянной обшивке вагонетки, чтобы не сглазить. Восемь мешков серебра были со всеми предосторожностями упрятаны под сиденье кучера, на которое уселся сам Милкен; Лестер Макговерн устроился сзади с заряженной винтовкой наготове. А Уильям Хиггинс должен был ехать рядом с ними верхом на одной из лошадей Тэйбора. Макговерн и Хиггинс каждый месяц получали прибавку к жалованью за то, что сопровождали серебро в банк. Хиггинс был чертовски умелым стрелком — вообще-то здесь мало у кого было огнестрельное оружие, и еще меньше людей умели им пользоваться. Лестер Макговерн ехал с ними для прикрытия; он был почти семь футов ростом и считался среди здешних шахтеров самым крупным и самым сильным. Таких великанов Милкену за всю жизнь больше не доводилось встречать. Лестер весил более трехсот пятидесяти фунтов, и весьма малую долю этого веса составляли излишки жира. Могучая грудь Макговерна напоминала пивную бочку, а мышцы обрели крепость стали за долгие годы работы в шахте — Лестер считался лучшим откатчиком в здешних местах и мгновенно убирал землю и камень подальше от жилы, чтобы забойщики могли поскорее пробиться к настоящей руде. Из всех работ в шахте работа откатчика считалась наихудшей как самая тяжелая и грязная, но Макговерн справлялся с ней легко и быстро. Генри Милкен никогда не тревожился по поводу того, что Макговерн может рассердиться и пристрелить кого-нибудь из винтовки; куда сильнее его беспокоила судьба тех, кого в случае рукопашной этот великан мог случайно ударить прикладом — такому человеку суждено было умереть на месте. Солнечный свет уже заливал не только вершину, но и верхнюю часть склонов Хорсшу-маунтин, когда Милкен прятал последний мешок с серебряными слитками. Дальние вершины на том краю долины окрасил неяркий розовато-оранжевый свет зари, но сама долина все еще была окутана тьмой. И тут вдруг Милкен заметил на тропе одинокого всадника, который направлялся прямо к нему. Прищурившись и моргая, чтобы получше разглядеть незнакомца, Милкен вроде бы увидел на нем синие солдатские штаны и выругался про себя. Черт возьми, вот некстати! Еще один из этих северян, что бродят по западным краям в поисках удачи; еще один новичок, который не выдержал условий работы в шахте да еще так высоко в горах; еще один золотоискатель-одиночка, который, возможно, потерял семью или разум, ибо сражался за Америку с американцами. Скоро зима; ему этот тип совершенно не нужен. Милкен выругался про себя в адрес здешней городской конторы, нанимающей людей на работу. Если бы он, Генри Милкен, давал хотя бы по доллару каждому северянину или южанину, которых они без конца посылали к нему после окончания этой распроклятой войны, Тэйбор наверняка давно бы уже погнал его в шею! — Лестер, Билли, идите-ка сюда! — окликнул Милкен товарищей, выплюнув последний глоток кофе на землю под вагонетку. — К нам тут очередной новичок направляется. Похоже, мы не одни вниз поедем. Хиггинс возник в дверном проеме одного из жилых бараков с мешком на плече. В руках он держал здоровенный острый топор с треснувшей рукоятью. И то и другое он молча сгрузил в вагонетку. — Что, целых четыре «банджо» за неделю отыграли? — спросил Хиггинс, рассматривая заступы, которые Милкен бросил на дно. — Да уж, никак подходящего для Макговерна не подберу! — усмехнулся в ответ Милкен. Глянув на тропу и мотнув головой в сторону одинокого всадника, Хиггинс спросил: — Почему ты решил, что он новичок? — Сейчас только четверть шестого да еще воскресенье, а он едет себе — А ты разве большую часть шахтеров не в городе подбираешь? — спросил Хиггинс. — Чаще всего я нахожу их в салуне. Пьяными в стельку. Или спустившими в кабаке все до последней нитки. У половины из них даже ночного горшка не имеется, зато они прекрасно знают, как долго время тут наверху тянется, вот и пропивают последний грош, прежде чем снова в горы отправиться. — Генри Милкен по-прежнему не сводил глаз с всадника, упорно поднимавшегося к ним по тропе. — Ты только посмотри: а ведь лошадь-то у него своя! — заметил Хиггинс. — Угу. И штаны синие. Еще один северянин. — Он, должно быть, из какой-то богатой бостонской семейки, раз приехал сюда на собственной лошади. Мало кто из шахтеров владел собственной лошадью, а большинство и вовсе не умели ездить верхом. Впрочем, и те, что умели, чаще пользовались наемными лошадьми из конюшни в Оро-сити — как в личных целях, так и выполняя поручения мистера Тэйбора. Сам Уильям Хиггинс верхом ездил отлично, однако собственной лошади у него не было с тех пор, как он десять лет назад стал работать на шахте. Если ему случалось получить в свое распоряжение коня, он непременно надевал шпоры, которые украл, когда был честь по чести демобилизован из кавалерии США. Он гордился своим участием в кровавых зачистках территорий, предназначенных для поселенцев-первопроходцев. И когда он надевал шпоры — даже на те несколько часов, что требовались для поездки в другой конец ущелья и обратно, — это всегда напоминало ему о днях былой славы. — Он, наверно, коня-то купил, когда с поезда сошел где-нибудь в Денвере или в Айдахо-Спрингс, — буркнул Милкен себе под нос и, повернувшись к Хиггинсу, сказал: — Ладно, зови Макговерна. Сегодня нам надо побыстрее обернуться. До воскресной службы меньше двух часов осталось, а нам еще нужно мистера Смитсона повидать. Хиггинс снова исчез в бараке, громко крича: — Эй, Лестер! Пошли! Чапай сюда поскорей, громила! Ехать пора. Густой бас Макговерна загудел в ответ, точно расстроенная виолончель: — Иду я, иду. А всадник между тем не спеша подъехал к баракам. Смотрел он прямо на Генри Милкена, но так и не произнес ни слова, хотя десятник сам подошел к нему и протянул руку для рукопожатия. — Доброе утро, — вежливо поздоровался Милкен. — Мне, ей-богу, очень жаль, только ты напрасно поднимался сюда, парень. Мы часа на два в город уезжаем, а потом нам в церковь нужно. Тебе разве не сказали, что мистер Тэйбор требует, чтобы все шахтеры по воскресеньям в церковь ходили? Но всадник ответить Милкену не соизволил и его протянутой руки не пожал. Десятник предпринял вторую попытку: — Меня зовут Генри Милкен. Я тут работаю, на «Серебряной тени». Десятник. Вот, у меня немного кофе осталось; вкус у него, правда, говенный, но, если хочешь, угощайся на здоровье, пока мы не уехали. — Он еще минутку помолчал, ожидая ответа, потом, явно начиная злиться, спросил: — Тебя как зовут-то, сынок? По-прежнему не говоря ни слова, незнакомец схватил Милкена за протянутую руку и грубо дернул на себя, а свободной рукой нанес десятнику такой удар по голове, что у того треснул череп. Умер он мгновенно, и тело его обмякшей тряпкой повисло в руке незнакомца. Когда прекратились предсмертные судороги, всадник небрежно отбросил мертвого Милкена в сторону. И сразу же один за другим прозвучали три выстрела. На шее всадника и на груди появились дыры от пуль, но он и глазом не моргнул. Неторопливо спешившись, он подошел к вагонетке и вытащил тот острый топор, который всего несколько минут назад положил туда Хиггинс. Хиггинс снова дважды выстрелил в него и на этот раз попал незнакомцу в висок и в лицо. Пули насквозь пробили череп всадника, вырвав часть затылка и изрядный кусок скулы. Как ни странно, крови почти не было, а незнакомец как ни в чем не бывало двинулся к ним. Оцепенев от ужаса, Хиггинс выронил револьвер, упал на колени прямо в грязь и стал ждать смертельного удара. Он чувствовал, что оказался не в силах совладать со своим кишечником, но ему отчего-то было все равно. Он лишь отчаянно пытался вспомнить то, что когда-то было ему дороже всего на свете, — мать, жену, дочку, которые остались в Сент-Луисе, — но никак не мог собраться с мыслями. Хиггинс понимал, что жить ему осталось несколько мгновений. Он в последний раз вознес молитву Всевышнему и ждал конца — но незнакомец почему-то медлил с последним ударом. Когда Хиггинс рискнул все же поднять голову, то увидел перед собой могучие руки Лестера Макговерна. Великан, обхватив молчаливого всадника сзади, приподнял его над землей и душил в своих страшных объятиях. Топор валялся у его ног на земле. — Убей его, Макговерн! Задави этого ублюдка! — завопил Хиггинс, чувствуя, что в его душе вновь просыпается надежда, однако даже невероятная сила Лестера Макговерна не произвела, похоже, на этого негодяя ни малейшего впечатления. Извернувшись, незнакомец схватил Макговерна за правое предплечье и так его стиснул, что могучий шахтер пронзительно вскрикнул. И Хиггинс с ужасом услышал, как хрустнули сломанные кости. Впрочем, Лестер не сдавался и отчаянно боролся за жизнь, пытаясь удержать незнакомца одной рукой, но и тот не медлил. Высвободившись из ослабевших объятий великана, он стиснул обеими руками голову Макговерна, уперся ногой в его обширную грудь и сильно потянул на себя. Хиггинс в полном оцепенении смотрел, как Макговерн пытается хотя бы крикнуть. Его сломанная рука висела безжизненно, как плеть, но второй рукой он ухитрился вцепиться незнакомцу в лицо, засунув свои толстенные пальцы прямо в рану. Зрелище было жуткое, но на его противника даже это, похоже, никакого впечатления не произвело: остановить убийцу оказалось невозможно. Уильям Хиггинс увидел, как шея Лестера Макговерна с левой стороны начинает... отрываться от туловища! Дыхание великана стало коротким, прерывистым; он уже не мог выдавить из себя ни звука. А незнакомец все продолжал тянуть на себя его голову и в конце концов плавным движением отделил ее от плеч и швырнул в вагонетку. Из обезглавленного тела фонтаном хлынула кровь, оно сползло на землю и осталось недвижимым. Всадник наклонился, подобрал с земли топор и медленно пошел туда, где по-прежнему стоял на коленях застывший от ужаса Хиггинс. Кровь капала с рук убийцы. Хиггинса вырвало, и он дико закричал, моля о пощаде. И опять ожидаемого удара не последовало. — Ты все совершенно испортил, — сказал всадник, тыча окровавленным пальцем в раны у себя на груди и на лице. Хиггинс судорожно закашлялся, пытаясь восстановить дыхание, и вдруг вспомнил, что в револьвере осталась еще одна пуля. В последнем всплеске рассудка он достал револьвер и поднес его к виску, но оказался недостаточно быстр или недостаточно тверд в своем намерении. То секундное замешательство, когда он в последний раз попытался вспомнить лицо дочери, стоило ему возможности выпустить в себя пулю и тем самым спастись. Незнакомец успел перехватить его руку и заставил выпустить пулю в никуда. Теперь револьвер был пуст, однако Уильям Хиггинс все еще жил. Вдруг он почувствовал жжение на тыльной стороне руки и увидел, что там откуда ни возьмись появилась маленькая круглая ранка с идеально ровными краями. И тогда Уильям Хиггинс пронзительно закричал. Габриель О'Рейли открыл парадную дверь банка Айдахо-Спрингс, когда еще не было семи. Он зажег масляные светильники и, довольно улыбаясь, пошуровал кочергой в обитой железом печурке, что стояла в углу: в печке еще с вечера осталось несколько красных головешек. Хорошо, когда утром не нужно заново растапливать печь, думал он, и остается немного времени, чтобы сварить кофе; к тому же за ночь помещение банка не успело выстудиться. В начале октября дни в каньоне стояли еще теплые, а вот ночью уже частенько подмораживало. Нынче утром у него разболелся бедренный сустав: это означало, что через день-два на перевале непременно выпадет снег. Старый шрам на этом бедре всегда отлично предсказывал погоду, куда лучше любых газет. На реке Булл-Ран он получил в бедро пулю от конфедератов; это место повстанцы называли еще Манассас. Ногу ему, правда, не разворотило, рана вообще оказалась довольно аккуратной, так что он успел добраться до полевого госпиталя в Кентервилле, прежде чем в рану попала инфекция. В отличие от многих его однополчан ему повезло. Он отлично понимал, что ему никогда бы не добраться до западных границ, если бы он тогда потерял ногу; теперь же он всего лишь слегка прихрамывал, да при перемене погоды возникали не очень сильные, вполне терпимые боли. Нет, конечно же, ему повезло гораздо больше, чем многим другим! Война в Булл-Ран началась еще в 1861 году, и в двадцать два года О'Рейли закончил службу в армии. Его, правда, еще вполне могли снова отправить на фронт, но случайная встреча с Лоуренсом Чэпменом, когда он приходил в себя после госпиталя, полностью переменила его судьбу. Чэпмен, богатый бизнесмен из штата Виргиния, рассказал ему о золотой лихорадке в Колорадо, а когда О'Рейли спросил, не собирается ли Чэпмен создать там свою добывающую компанию, тот только рассмеялся: — Нет, сынок! Я там открою свой банк. У меня для шахтерского дела и одежды-то подходящей нет. В своем родном городе О'Рейли уже успел немного поработать в торговле, пока его не призвали в армию, и Чэпмен тут же предложил ему работу в Колорадо, если, конечно, он готов незамедлительно собрать свои вещички и отправиться на запад. — Не стоит зря терять время, мой мальчик, — говорил ему Чэпмен, — ведь тамошнее золото только того и ждет, чтобы кто-нибудь обеспечил ему надежное место для хранения, а может, даже стоимость парочки самородков, и в дело вложил. — Я вам очень благодарен за это предложение, мистер Чэпмен, — сказал О'Рейли, — но мне, наверное, еще в армии послужить придется. — Ладно, парень, ты пока отдыхай, а я обо всем позабочусь, — ответил Чэпмен. И через два дня О'Рейли честь по чести демобилизовали прямо там, в Северо-Восточной Виргинии. До войны О'Рейли считал, что мужчины, старающиеся избежать отправки на фронт, — просто трусы. Но, проведя всего лишь день в Булл-Ран, он успел увидеть столько смертей, что иному и на всю жизнь хватило бы. Да к тому же и сам получил там пулю. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы убедить его в том, что надо поскорее изо всего этого выбраться — возможно, и не самое мужественное, но зато самое мудрое решение данной проблемы. Короче говоря, уже через полгода он перебрался в Айдахо-Спрингс, Колорадо, и стал заниматься созданием новой добывающей компании, ведя все бухгалтерские расчеты для мистера Чэпмена. И хотя здесь, в горах, еще слышались отголоски вражды сторонников объединения и конфедератов и многие еще отправлялись на восток, чтобы записаться в армию, для самого О'Рейли война уже стала далеким воспоминанием. С тех пор прошло девять лет; теперь мистер Чэпмен, бизнесмен из штата Виргиния, владел в Айдахо-Спрингс банком, салуном, гостиницей и держал в своих руках практически всю торговлю, товары для которой каждую неделю доставляли пароходом из Денвера. А две недели назад он назначил О'Рейли управляющим банком и передал ему руководство всеми банковскими операциями. Сам же Чэпмен теперь большую часть времени проводил в Денвере, где было немало вполне, кстати, обеспеченных шахтерских вдовушек, которые помогали этому старому холостяку коротать свой досуг. Назначив О'Рейли управляющим, он пожал ему руку, поздравил его с успехом, увенчавшим столько лет тяжкого труда, и подарил фирменную золотую пряжку, на которой сияли крупные выпуклые буквы «БАС» — «Банк Айдахо-Спрингс». В то утро О'Рейли, сняв ремень, рассеянно полировал свою пряжку, поджидая, когда закипит кофе. Ящики письменного стола были уже отперты, пробирные весы стояли наготове. О'Рейли собирался выпить чашечку кофе и отпереть сейф. Над стойке у кассы все еще лежала вчерашняя газета, и он одним глазком заглядывал в нее, прихлебывая дымящийся кофе и поджидая первых посетителей. В Оро-сити продолжалось расследование жуткого убийства троих шахтеров неподалеку от шахты «Серебряная тень», но ни свидетелей происшедшего, ни каких-либо специфических улик так и не нашли. Генри Милкен, Лестер Макговерн и еще некто неизвестный были обнаружены там мертвыми еще две недели назад. В общем, ничего особенно необычного: имущественные ссоры между золотоискателями, особенно из-за захвата чужих участков, довольно часто кончались смертоубийством. Однако таинственная и ужасная природа этих смертей не оставляла сомнений в том, что имело место не просто убийство, явившееся следствием заурядной ссоры. У Милкена был раскроен череп, но поблизости не обнаружили ничего подходящего, чем можно было бы это сделать. У неизвестного мужчины имелось целых пять пулевых ранений, но его тело, должно быть, притащили туда специально, потому что следов крови ни на его одежде, ни там, где нашли тело, почти не было. Но самая жуткая смерть постигла Лестера Макговерна, чья голова была с невероятной силой оторвана от тела и... исчезла. В газете сообщалось и еще об одной смерти — менее чем в миле от шахты было найдено тело девочки. Она лежала на дороге, ведущей к перевалу Уэстон, и на вид ей было лет восемь-девять. Ее одежда — легкое ситцевое платьице — позволяла предположить, что прибыла она сюда из мест с более теплым климатом. Девочка была босая, и, если не считать небольшой открытой раны на тыльной стороне кисти, на теле у нее не обнаружили никаких признаков физического насилия. Вести об этих странных смертях быстро распространились по всем шахтерским городкам Передней гряды; та же газета писала, что повсюду в штате Колорадо шахтеры и О'Рейли только посмеялся: вот глупые россказни! Здешний суеверный народ запросто можно поймать на любую приманку, которую они — по своему убогому опыту — не в состоянии объяснить. Реальное же объяснение случившемуся, скорее всего, довольно простое: это, разумеется, ограбление, хотя ни у кого, казалось бы, не должно возникать ни малейших сомнений в том, что все шахты в долине принадлежат Хорасу Тэйбору. Лишь самые отчаянные и наглые могли решиться предпринять какую-то попытку передела участков в этих местах. Рудокопы с шахты «Серебряная тень» сообщили следователям, что за ту неделю удалось добыть очень много серебра, но ни грамма этого благородного металла на месте преступления найдено не было. От чтения газеты О'Рейли отвлек звук открывающейся двери и пробежавший по помещению сквозняк. Ну вот, наверняка скоро пойдет снег. Сквозь вертикальные прутья решетки на окне кассы ему было видно, что в помещение вошел какой-то мужчина, видимо шахтер; в каждой руке он нес по два тяжелых мешка из плотной серой парусины. Управляющий банком уже несколько недель ничего не слышал о том, чтобы где-нибудь в Эмпайр-галч или в Джорджтауне наткнулись на крупную жилу, хотя подобные новости мгновенно разлетались по всему Айдахо-Спрингс и ушей О'Рейли достигали максимум через день. С недобрым предчувствием он смотрел, как вошедший выкладывает тяжелые мешки на сосновую стойку, покрытую толстым слоем лака. — Есть еще, — спокойно сказал он, взглянув на управляющего банком, снова вышел на улицу и через минуту вернулся, неся еще четыре таких же мешка. Эти он аккуратно положил на пол. — Похоже, у вас большая удача. Что, крупную жилу нашли? — разглядывая мешки, задумчиво заметил О'Рейли. — Странно, что в городе ничего об этом не говорят. Ты это с какой шахты привез? Шахтер промолчал, но О'Рейли этому не слишком удивился. Только на участке между Айдахо-Спрингс и Джорджтауном имелись сотни шахт, и рабочие чаще всего избегали разговоров о том, где они нашли жилу, — опасались, что любители захватывать чужие участки или просто бандиты выследят их, когда они будут возвращаться в свой поселок. Так что О'Рейли давить на парня не стал. — Ну, хорошо, — сказал он, поглядывая в сторону двери, — а где же остальные? — Я приехал один. — Один? Тебя сюда одного послали? На кого же ты работаешь?! У хозяина твоей компании точно есть здесь счет? Ты вот что пойми: я, конечно, могу все это взвесить, но за неочищенное сырье я даже кредит тебе выдать не смогу, если только ты не захочешь сдать все по самой низкой, нью-йоркской цене. А может, у твоей компании все-таки есть здесь кредит? Какой у нее номер счета? — Нет, я приехал один. Сам по себе. И никакого счета здесь у меня нет. Но я бы хотел сегодня открыть его. — Шахтер указал на мешки и прибавил: — Это, кстати, уже очищенное серебро. О'Рейли некоторое время молча смотрел на него, потом рассмеялся и сказал: — Так это Милли тебя сюда направил? Или Джейк? Я так и знал, что сегодня, как всегда по четвергам, у меня будет слишком много посетителей, но Он проворно метнулся в дверь, отделявшую служебное помещение и кассу от общего зала, и подскочил к шахтеру, молча стоявшему в окружении восьми тяжеленных мешков, набитых, похоже, под завязку. О'Рейли протянул руку к одному из них, но прежде спросил: — Не возражаешь? — Пожалуйста, сколько угодно, — ответил шахтер, снимая с правой руки кожаную, сильно потертую перчатку. Левая перчатка так и осталась у него на руке. О'Рейли развязал веревку на горловине мешка, и сердце у него бешено забилось. — Господи! — невольно воскликнул он. Да, это действительно было серебро, невероятно много серебра. Причем довольно чистого, хоть оно и выглядело неважно, да и пахло горелой ртутью. Однако О'Рейли было совершенно ясно: здесь, в этой комнате, сейчас серебра не меньше чем тысяч на двадцать долларов! Взяв себя в руки, он сказал деловитым тоном: — Значит, ты приехал в город один и привез с собой восемь мешков очищенного серебра? Кобура у тебя есть, вижу, только вот револьвера в ней нет, и с тобой тоже нет никого, кто мог бы подтвердить, что ты не сбежал с шахты, украв у остальных то, что они добыли тяжким трудом, так ведь? И ты еще утверждаешь, что не работаешь ни на одну компанию? Что ты просто хочешь открыть счет? Шахтер смотрел на О'Рейли ничего не выражающим взглядом. — Ты что же, так и будешь стоять здесь столбом? Мне ведь целый день придется все это взвешивать и пробу ставить. Да, наверное, и вечер прихватить придется. Шахтер повторил: — Я приехал один и хочу открыть здесь счет. — Ну, ладно... — О'Рейли еще раз посмотрел на мешки и кивнул. — Хорошо. На все это уйдет довольно много времени, и кроме того, мне нужно, чтобы ты заполнил кое-какие документы. Если ты не умеешь писать, я могу тебе просто все прочитать, а ты в нужных местах поставишь какую-нибудь свою закорючку. В общем, это, так или иначе, сделать надо. Могу также клятвенно тебя заверить — если, конечно, ты действительно хочешь все это положить в наш банк, а не просто взвесить и опробовать, — что дам тебе действительно хорошую цену, хотя, конечно, и не такую, как в Нью-Йорке. Там, пару недель назад в газете писали, серебро покупают по сто тридцать два цента за унцию. А при таком количестве серебра я могу предложить тебе... — О'Рейли лихорадочно подсчитывал в уме, сколько сможет заработать банк, продав это серебро по нью-йоркской цене. — Я могу тебе предложить по сто двадцать два цента за унцию. Это — Мне также нужна ячейка в банковском сейфе, — тихо сказал шахтер. С тех пор как он опустил четыре последних мешка на пол, этот малый, пожалуй, и не пошевелился ни разу. И, не мигая, с мрачным упорством смотрел на О'Рейли, ожидая от него дальнейших указаний. — Да, такую услугу мы действительно предоставляем. За небольшую дополнительную плату, разумеется. Всего два доллара в месяц. — Вычтите эту сумму из общего счета. — Да, сэр, конечно, — сразу засуетился О'Рейли. — Это мы легко можем сделать. Просто нужно заполнить еще один бланк, и я буду отчислять требуемую сумму на счет банка первого числа каждого месяца. Вам даже не потребуется больше помнить об этом, сэр, и я уверен, что раньше умру, чем эта ежемесячная плата хоть как-то отразится на общей сумме вашего вклада. Он наклонился и хотел было поднять первые четыре мешка, но они оказались слишком тяжелы для него. — Господи! Ну и ну! Вот это тяжесть! — О'Рейли, задыхаясь, почти волоком перетащил мешки один за другим в заднюю часть банковского помещения. Потом предложил странному клиенту: — А может, вы хотите, сэр, пока где-нибудь перекусить? Я же тем временем приготовлю все необходимые документы и хотя бы приблизительно подсчитаю, на какую сумму здесь серебра. — Он ошалело посмотрел на шахтера. — Знаешь, парень, я просто поверить не могу, что ты все это в одиночку притащил! Ты, должно быть, настоящий силач! Что до меня, то я даже и в шахте-то никогда не бывал. У меня и одежды-то подходящей для этого нет. Он усмехнулся, вспомнив, как зацепил его когда-то этими словами мистер Чэпмен. — Я заполню все нужные бумаги прямо сейчас, и мне нужна банковская ячейка, — повторил таинственный шахтер. О'Рейли уже начинал раздражать этот странный клиент: припер в одиночку сотни фунтов серебра, да так легко, словно эти мешки ничего не весят, но и не подумал помочь ему, О'Рейли, перетащить эту тяжесть в заднюю комнату, к весам! Он, конечно, постарается во всем угождать такому клиенту, вот только как с ним разговаривать-то, если он молчит и плечами пожимает в ответ на любые попытки проявить дружелюбие? Затем мысли управляющего вернулись к тому невероятному количеству серебра, которое доставил в банк молчаливый шахтер, и он понял, что пока что ему придется проглотить собственное недовольство. — Хорошо, я сейчас принесу все нужные бумаги. Прости, но ты писать-то умеешь? Или, может, нам лучше вместе их заполнить? — Принесите бумаги. Я сам напишу все, что надо. — Тон у шахтера был по-прежнему равнодушно-угрюмый. — Ты уж меня извини, но у нас тут часто такие люди бывают, что ни одного бланка не могут самостоятельно заполнить. Хотя конечно, тот, на кого ты работаешь, вряд ли совсем уж неграмотного человека послал бы в банк с такой кучей серебра. Нет, решил О'Рейли, этот тип, конечно же, работает на какую-то компанию; ни один человек в одиночку не способен добыть, очистить и перевезти столько драгоценного металла, тут наверняка трудилась команда человек из двадцати по крайней мере. О'Рейли принес документы на вклад и на аренду ячейки в сейфе и вернулся к взвешиванию и подсчету чистой стоимости серебра. Большая часть шахтеров или представителей компаний всегда настаивали на том, чтобы лично наблюдать за взвешиванием и произведением всех расчетов, но этот парень ни о чем даже не спросил, а О'Рейли и предлагать не стал. «Пусть-ка ему десятник головомойку задаст сегодня вечером!» — с некоторым злорадством думал он, с огромным трудом втаскивая очередной мешок на сосновый стол у задней стены своего кабинета. Вот сейчас он запросто мог бы снять сливки с той суммы, что заключена в этих мешках, а может, и себе в карман положить немало, вот только у него непременно возникнут неприятности, если он вздумает сам продать хоть что-то из украденного. Любому скупщику драгоценных металлов, которых немало приезжало к ним на запад из Денвера, было отлично известно, что О'Рейли ни разу в жизни не спускался в шахту и что Чэпмен всегда платит ему наличными. Так что все мысли о воровстве О'Рейли из головы выбросил. Лишь после нескольких часов непрерывной работы он наконец решился немного передохнуть. Все пальцы у него жгло, потому что перед взвешиванием приходилось без конца очищать серебро от грязи и остатков горелой ртути; поясница ныла из-за бесконечного хождения за водой к насосу. Снаружи между тем становилось все холоднее, и было видно, как за окном, на фоне скалистых вершин порхает легкий снежок. Там, в горах, на высоте десяти тысяч футов, снег валил наверняка уже вовсю, и О'Рейли прикинул, что где-нибудь к вечеру снегопад доберется и до города. Он уже разобрался с первыми четырьмя мешками и знал, что этот шахтер-одиночка получит за них более 10 000 долларов, даже если он заплатит ему по 122 цента за унцию. Серебро было почти чистым, такое чистое ему редко доводилось видеть. О'Рейли легко мог бы потребовать за него и 132 цента за унцию или даже больше, если б нашелся покупатель, имеющий желание спекулировать драгоценными металлами. Допив кофе, он налил себе еще чашку и прошел в зал для посетителей, чтобы подбросить в очаг дров; старая рана в бедре тут же отозвалась знакомой болью, предвещавшей непогоду. Небо за окном потемнело, дул порывистый ветер, и собранные в кучки сухие осиновые листья то и дело взлетали в воздух, образуя небольшие смерчи, и бились о стекла, а потом снова падали на землю. Оказалось, тот шахтер куда-то ушел, так и не сказав О'Рейли ни слова, но все документы были заполнены аккуратным ровным почерком хорошо образованного человека и лежали у окошка кассы поверх той самой вчерашней газеты. О'Рейли внимательно просмотрел их, греясь у печки. Шахтера звали Уильям Хиггинс. Никаких близких родственников, которые могли бы унаследовать вклад в случае смерти вкладчика, указано не было; зато было указано единственное место проживания: Оро-сити. Стоп! О'Рейли насторожился. Такого просто не может быть. Хиггинс наверняка приехал с этой стороны от ближайшего перевала. А Оро-сити расположен к юго-западу от Айдахо-Спрингс. И чтобы до него добраться, нужно миновать еще целых два перевала. И в том направлении не ходит ни дилижанс, ни поезд, а теперь там и на лошади не проедешь — снег завалил все тропы до следующего апреля. В конце сентября через эти перевалы никто не сможет проехать — да еще и в одиночку, да еще и с повозкой, на которой почти тысяча фунтов серебра! Да его бы уже десять раз успели прикончить всякие неудачники и бандиты, догадайся они, что именно он везет! Возможно, этот тип действительно когда-то жил в Оро-сити, но работает-то он наверняка где-нибудь близ Джорджтауна, в Эмпайр-галч или в одном из шахтерских поселений в каньоне Клир-Крик. Забыв о кофе, О'Рейли задумчиво покачал головой и решил, что это, должно быть, и есть единственно возможный ответ на все вопросы, а потом продолжил работу над определением той суммы, которая вскоре окажется на счету у мистера Хиггинса. Уильям Хиггинс вернулся в банк только в пятом часу. Он вошел и молча остановился посреди зала, и, если бы не порыв холодного ветра, залетевший вместе с ним в помещение, О'Рейли даже не заметил бы, что его клиент уже здесь. Шел уже довольно сильный снег, запорошивший шляпу и плечи шахтера. — Ну что ж, мистер Хиггинс, вот вы и богатый человек! — обернулся к нему О'Рейли. — Я уже почти закончил, и, похоже, у вас на счету имеется... — Теперь мне нужен ключ от банковской ячейки, — прервал его Хиггинс. В руках он держал два предмета: металлический цилиндр дюймов пятнадцати высотой и небольшую деревянную шкатулку, вырезанную, видимо, из розового или красного дерева — во всяком случае, этот материал ничуть не походил на узловатый горный дуб, сосну или осину, произраставшие в здешних местах. О'Рейли доводилось видеть подобную резную шкатулку из розового дерева лет десять назад в Александрии, в доме Лоуренса Чэпмена, и он хорошо помнил эту темную тонковолокнистую древесину. О'Рейли также впервые заметил у Хиггинса на сапогах шпоры. И снова подумал, какой все-таки странный клиент, этот шахтер: надел шпоры, чтобы ехать на повозке? — Хм... Видите ли, сэр, у нас тут маленькая неприятность случилась, — принялся объяснять О'Рейли. — Дело в том, что ячейки клиентов у нас расположены в верхней части сейфа, и у каждой, естественно, имеется свой отдельный ключ, а копию этого ключа мы всегда храним у себя. Я после обеда проверил сейф, и оказалось, что свободна только одна ячейка, но, к сожалению, запасной ключ от нее утерян. Я точно не знаю, что с ним случилось, наверное, его потерял тот клиент, что в последний раз пользовался этой ячейкой, но я... — Это не важно. Принесите мне этот ключ. — Ну, в том-то все и дело! Я обязан хранить этот последний ключ здесь; так что сегодня вам никак не удастся взять его с собой. Итак, вам по-прежнему нужна ячейка? — Да. О'Рейли открыл дверь и, пропустив Хиггинса за перегородку к банковскому сейфу, указал ему на ряд ячеек, каждая из которых была снабжена тонкой бронзовой табличкой. Палец О'Рейли уперся в табличку с номером 17С. Вручая Хиггинсу ключ, он извинился и сказал: — Я сейчас уйду и оставлю вас одного. Если возникнут трудности с замком, крикните, и я тут же приду и помогу вам. Как только он вышел из хранилища, Хиггинс быстро отпер замок, положил в ячейку то, что держал в руках, и снова запер дверцу с видом человека, завершившего некий тяжелый труд. Доска с ключами, с которой О'Рейли снял и ключ от ячейки 17С, находилась у окошечка кассы. Хиггинс, осторожно оглянувшись, украдкой снял с нее ключ под номером 12В, а ключ 17С незаметно сунул себе в карман. — Я закончил! — крикнул он управляющему. О'Рейли торопливо вышел из своего кабинета и подошел к нему. И конечно же не заметил, что вешает на доску не тот ключ. — И я тоже почти закончил, сэр, — сказал он. — Счет я вам уже открыл. У вас на текущем счету сейчас семнадцать тысяч восемьсот два доллара. Вы привезли около девятисот двенадцати фунтов очищенного серебра, мистер Хиггинс! — О'Рейли внимательно следил за шахтером, ожидая хоть какой-то реакции с его стороны: это же поистине огромная сумма! Но поскольку выражение лица странного шахтера осталось неизменным, управляющий осторожно продолжил: — Если не возражаете, сэр, я задам вам один вопрос. Как вам удалось все это сюда привезти? Как вы умудрились в одиночку протащить такой груз через перевалы? Вы, наверное, только живете в Оро-сити, а работаете на шахтах где-то поблизости, да? Молчание длилось несколько секунд, но ответа так и не последовало, и О'Рейли пришлось, стиснув зубы, снова заговорить о делах. — Первого числа каждого месяца мы будем отчислять с вашего счета два доллара в уплату за содержание банковской ячейки. Итак, не требуется ли вам сегодня какая-то сумма наличными? — Нет. Я приеду, когда мне понадобятся наличные, — сказал Хиггинс, повернулся и, ритмично звеня шпорами, твердым шагом вышел из банка и исчез в сгущавшейся тьме. Управляющий банком сидел в одиночестве у себя в комнате, которую снимал над таверной Милли. Ему удалось скопить кое-что, так что деньги у него водились, но он был одинок, и, чтобы скоротать вечерок, приходилось звать Хармонов, Милли и Джейка. Женщин в Айдахо-Спрингс было пруд пруди, но большая их часть зарабатывала на жизнь проституцией, некоторые прямо здесь, у Милли. О'Рейли ни в кого не влюблялся с тех пор, как уехал с востока, и считал, что, пока с ним этого не произошло, ни к чему и дом себе строить. Обедал он обычно внизу, в баре, но сегодня попросил Милли принести ему еду в номер, чтобы заодно спокойно почитать газету, а потом сразу лечь спать. Просматривая новости, он наткнулся на изображение какого-то исключительно злобного чудовища, которое, по слухам, бродит по шахтам близ Оро-сити. Оро-сити. О'Рейли так и застыл, забыв о газете, где довольно скучно описывались прочие события в жизни Денвера. Что-то явно тревожило его память, что-то связанное с Оро-сити... Впрочем, вспомнил он довольно быстро. Это была история двухнедельной давности — те загадочные убийства в Эмпайр-галч. Тогда же там исчезло огромное количество серебра. Мог ли Хиггинс добраться оттуда до Айдахо-Спрингс за две недели? Возможно, он был не один. Сегодня на нем были шпоры; О'Рейли их видел собственными глазами. Скорее всего, сам Хиггинс ехал верхом, а его партнер — или партнеры — ехал в повозке. И какой-то он был чересчур молчаливый. Болтать и не думал, хотя большинство шахтеров, стоит им выбраться хотя бы ненадолго в город — особенно те, у кого есть что положить в банк, — страшно любят поговорить, пока О'Рейли промывает и взвешивает добытый ими металл. Господи, неужели Хиггинс и есть тот убийца? О'Рейли медленно провел пальцем по выпуклым буквам на пряжке своего ремня. Очищенное серебро. Зачем же хранить его в Колорадо? Почему не отправиться в Калифорнию, Санта-Фе или Канзас-сити? Зачем пытаться продать его прямо здесь, где это вполне может вызвать подозрения? И что сейчас хранится в ячейке 17С? Глянув на часы, О'Рейли увидел, что уже четверть одиннадцатого. Поздно. Серебро заперто, и ключ от сейфа преспокойно висит на доске у входа в его кабинет. Он решил, что завтра утром непременно повидается с шерифом; да, завтра у него будет вполне достаточно времени, чтобы до конца разобраться в этих странных событиях. Он потер ноющее бедро и выглянул в окно, за которым валил снег. Ничего, завтра он разберется с этим Уильямом Хиггинсом. Уже миновала полночь, когда усталая Милли Хармон подавала виски шахтерам, сгрудившимся у одного из столов, и один из них отпустил в ее адрес какую-то шутку. Она заставила себя рассмеяться, хотя шутка молодого человека не показалась ей такой уж смешной. А когда он попытался втянуть ее в разговор, она извинилась и сказала, что ей нужно на кухню. Повернувшись, чтобы уйти, она вдруг заметила Габриеля О'Рейли, все еще в костюме и при галстуке, который направлялся к входной двери. — Габи! — окликнула она его, но он не ответил. Милли подбежала к двери и резко ее распахнула. Снег валил уже вовсю; за последние три часа нападало больше фута, а порывистый ветер придавал ночи какой-то зловещий характер. Милли машинально придержала у горла шаль, глядя вслед О'Рейли, который был уже на середине улицы. — Габи! — На этот раз она крикнула гораздо громче, но он опять не ответил и даже не обернулся. В полосах света, падавшего из окон таверны, крутились крупные снежные хлопья. Милли хорошо видела, что на руках у О'Рейли перчатки, но ни пальто, ни шляпы он почему-то не надел. — Эй, погоди! Ты бы хоть пальто надел, а то вон какая метель! — крикнула она ему вслед. — Чтобы мне потом не пришлось у твоей постели сидеть, когда тебя, дурня беспечного, лихорадка свалит. Разве можно в такую ночь неодетым ходить? Но Габриель О'Рейли по-прежнему делал вид, что совершенно ее не слышит, и вскоре исчез в темноте. Странно, думала Милли, возвращаясь в прокуренное тепло таверны, а ведь хромота-то у него вроде бы совершенно прошла, хотя он только сегодня на ногу жаловался! |
||
|