"Ореховый посох" - читать интересную книгу автора (Скотт Роберт, Гордон Джей)

РЕЧНОЙ ДВОРЕЦ

980 двоелуний назад

Теннер Уинн устало прикрыл глаза и откинул голову на обитый бархатом подголовник рабочего кресла.

«Я просто чуточку отдохну, — пообещал он пустой комнате. — Совсем немного — и снова за работу».

Давно пробило полночь, но Теннер только что спустился к себе из покоев принца Данмарка. Капитан какой-то барки случайно увидел принца, бродившего по берегу реки Эстрад, через два дня после знаменательного собрания всего августейшего семейства Грэйслип в Речном дворце. Данмарк ослеп, оглох и, судя по всему, утратил разум — но никто не знал, чьих это рук дело. Теннер, правда, догадывался, что случилось это, скорее всего, в тот же день, когда отец Данмарка упал как подрубленный, начав во время торжественного обеда произносить перед гостями приветственную речь. Смерть Маркона, как предполагали, была вызвана какой-то заразной болезнью, хотя никто, даже королевский врач, с подобным недугом никогда в жизни не сталкивался. А вот состояние здоровья молодого принца действительно вызывало у Теннера опасения, хотя и совсем иного порядка.

Данмарк Грэйслип — ныне правитель Роны Данмарк III — был обнаружен у самой кромки воды; он брел в неизвестном направлении, спотыкаясь на каждом шагу, бормоча нечто невнятное и отмахиваясь от невидимых демонов, и трудно было в этом неряшливом безумном создании признать прежнего красавца принца. И Теннеру так и не удалось отыскать никакого средства, способного исцелить Данмарка или хотя бы успокоить его душу. Королева Даная не покидала своих покоев со дня похорон. Собственно, королевскими эти похороны назвать было трудно: никакой особой пышности, никаких толп горюющего народа, пришедшего попрощаться с покойным мечтателем. Из-за слухов о неизбежной войне, упорно циркулировавших по всем Восточным землям, Теннер опасался, что похороны Маркона могут послужить слишком притягательной приманкой для тех, кто с помощью террора стремится извлечь выгоду из любого ослабления августейшего семейства.

Он очень хорошо заплатил капитану той барки и велел молчать о состоянии Данмарка, но это не помогло, как не помогло и то, что целых шестьдесят дней принц не показывался на людях. А от Данаи и вовсе не было никакого толку; она продолжала сидеть в своих покоях, сложив руки на коленях, и смотреть в окно — туда, где простиралось невидимое из дворца море. Ела она так мало, что казалось, этого недостаточно даже для того, чтобы хотя бы просто поддерживать в ней угасающую жизнь; если будет так продолжаться, вскоре она неизбежно утратит последние силы, а может, и разум. Теннер, опасаясь, что жизнь для Данаи окончательно потеряла смысл и она чрезвычайно близка к самоубийству, поставил у ее дверей охрану, но принцесса запретила кому бы то ни было входить к ней.

Теннер отлично понимал, что при сложившихся обстоятельствах ему нельзя чересчур задерживаться в Роне. Политическая стабильность в Фалкане также пошатнулась, и теперь ему, за неимением других претендентов, предстояло стать правителем страны.

Его племянник Хелмат был найден мертвым вместе с Анис Ферласа, наследницей пражского престола, и те, кто их нашел, совершенно не сомневались, что именно Анис и убила своего кузена, причем с особой жестокостью, перед этим вступив с ним в кровосмесительную связь. А затем, по всей вероятности, сама пала жертвой того же страшного недуга, который чуть раньше погубил принца Маркона. Когда были найдены тела молодых любовников, и без того шаткий мир между Фалканом и Прагой затрещал по швам. Сестра Теннера и мать Хелмата, принцесса Анария, совершила самоубийство через три дня после своего возвращения в Ориндейл. Она безумно горевала, когда в море пропал ее старший сын, Харкан, но смерть Хелмата и вовсе стала для нее непосильным ударом. И в итоге корона Фалкана перешла к Теннеру — а он подобной ответственности никогда на себя брать не хотел.

Слезы выступили у него на глазах, когда он вспомнил об Анарии. Если бы тогда он вместе с сестрой вернулся домой, а не остался в Речном дворце, желая помочь Роне в столь кризисной ситуации, у Анарии, возможно, хватило бы сил пережить случившееся. Возможно, она даже смогла бы снова взять в свои руки бразды правления. Но он не поехал с нею на север, позволил ей одной везти на родину своего последнего сына — в гробу... Анария очень неплохо правила Фалканом, мало того, она была отличной матерью его, Теннера, племянникам. И он вдруг понял, что никогда ей этого не говорил.

Далеко ли она успела тогда проехать — одна в своей королевской карете, — прежде чем решила покончить с собой? Успела ли она пересечь границу? Увидела ли в последний раз Блэкстоунские горы? Или в течение всей поездки держала шторки на окнах кареты задернутыми? Теннер надеялся, что Анария приняла решение покончить с собой внезапно; ему была невыносима мысль о том, что его сестра целыми днями размышляла о самоубийстве, и он в эти дни должен был быть с нею рядом, должен! Но теперь он уже никогда и ничего не узнает.

Он не поехал в Фалкан на похороны Анарии; слишком сложными были обстоятельства, сложившиеся в Роне, и слишком велика его ответственность. Но в ближайшее время непременно собирался туда отправиться. И тогда, надеялся он, ему, конечно же, удастся помириться с усопшей сестрой и вымолить у нее прощение.

Но через несколько дней после трагической гибели Маркона, Хелмата и Анис Теннер получил из Горска известие о чудовищной резне во дворце Сандклиф. Подробности остались неизвестны но, похоже, уцелели лишь очень немногие из сенаторов, а может быть, и никто. Теннер тут же послал туда конных гонцов и велел им собрать побольше сведений о случившемся, но, как известно, даже самому быстрому всаднику требуется немало дней, чтобы добраться из Роны до Горска. Итак, вся политическая структура Праги и Восточных земель рухнула в один миг. Потомки короля Ремонда I, правившие государствами Элдарна, были буквально стерты с лица земли; из всей огромной королевской семьи уцелели только правители Малакасии Уитворды — принц Дравен, его жена Мернам и их сын Марек.

Весь Элдарн, казалось, был охвачен паникой и неуверенностью в завтрашнем дне. Сообщалось о многочисленных бандитских налетах на границе Роны и Фалкана; несколько торговых судов Праги подверглись в Равенском море нападению фалканских боевых кораблей и были ими захвачены. Надвигалась война, и практически не осталось правителей, способных разрешить миром нависшую над Элдарном угрозу. Всего лишь двоелуние назад подобные обстоятельства казались совершенно немыслимыми, и поэтому Теннер решил пока остаться в Роне, понимая, что обязан обеспечить рождение у принца Данмарка законного наследника, пока сам Данмарк окончательно не лишился рассудка.

Для решения этой задачи требовалась простолюдинка, чтобы никто даже не заподозрил, что она может носить под сердцем наследника ронского престола. Дочь какого-нибудь знатного семейства для подобной роли совершенно не годилась, ибо ее беременность вызвала бы слишком много подозрений.

И тут Теннеру повезло: он нашел Регону Карвик, красивую смуглолицую служанку с южного побережья Роны. Он не пожалел времени, чтобы как следует объяснить девушке всю важность ее предназначения — стать матерью следующего законного правителя Роны, но Регону, безусловно обладавшую недюжинным умом, эта перспектива все же явно пугала. Впрочем, вряд ли ее можно было за это винить: ведь Теннер уже не мог скрыть от нее, в каком состоянии пребывает молодой принц. Когда он рассказал ей о безумии Данмарка и о том, что теперь он не может даже самостоятельно выбрать себе невесту, девушка заплакала:

— Пожалуйста, доктор Теннер, пожалуйста, не заставляйте меня делать это!

— Я, разумеется, не могу заставить тебя, милая, — спокойно сказал он ей, — но пойми: мне очень, очень нужна твоя помощь. Она всем нам очень нужна.

— А он не буйный? — вдруг спросила она, дрожа с головы до ног.

— Нет, конечно. Этого тебе бояться не нужно. Наоборот, он очень тихий и нежный, — заверил ее Теннер, хотя сам отнюдь не был в этом так уж убежден, и тихо повторил: — Регона, милая, все это только ради благополучия Роны! Ты очень нужна ей сейчас.

Регона вытерла слезы и молча кивнула в знак согласия; впрочем, сказать это вслух она так и не смогла.

Теннер выбрал Регону не столько из-за ее несомненной красоты, сколько из-за ее ума. Она была замечательно одаренной девушкой. В отличие от большинства людей, прислуживавших в богатых домах Эстрада и не умевших ни читать, ни писать даже на так называемом общем, простонародном языке Элдарна, Регона умела и то и другое; мало того, она постоянно проявляла неуемное стремление к знаниям и поразительную изобретательность. Когда ей удавалось вырваться с кухни, она рассказывала тем, кто хотел ее слушать, сказки и истории, учила детишек дворцовой прислуги читать, писать и даже считать, придумывая разные игры. И все дети округи предпочитали учиться у этой молодой посудомойки с кроткими оленьими глазами, а не у школьных учителей.

Да, Регона Карвик, безусловно, была девушкой незаурядной, и Теннер Уинн искренне обрадовался, когда она дала согласие участвовать в столь важном государственном деле. Он, конечно, мог бы просто приказать ей выносить наследника ронского престола, и все же одно лишь то, что Регона сама примет решение родить этого малыша, любить его и беречь, могло обеспечить наследнику в будущем полное благополучие.

Поднимаясь вместе с Регоной Карвик по широкой лестнице, ведущей в королевские покои, Теннер сказал:

— Я понимаю: ты бы, конечно, предпочла, чтобы все это было иначе. И сознаю, что в целом моя просьба звучит ужасно, ибо ущемляет одну из самых главных твоих свобод. — Девушка, стараясь держаться храбро, заставила себя ободряюще ему улыбнуться, и он закончил свою мысль: — Но если Данмарк в ближайшее время умрет, будущее Роны окажется отчаянно неопределенным.

У Теннера чуть сердце не разорвалось от нежности, когда Регона понимающе пожала ему руку.

— Ничего, я выдержу, — тихо промолвила она. Она уже приняла решение и по собственной воле готовилась отдаться тому существу — нет, все-таки мужчине, своему правителю, что ждет ее наверху.

Теннер, по-прежнему чувствуя тяжесть своей вины перед нею, легонько обнял ее за плечи и воскликнул:

— Ты удивительно храбрая девушка, Регона! И я искренне горжусь тем, что познакомился с тобой!

Когда Регона впервые вошла в покои Данмарка, она дрожала, как осенний лист на ветру. Вся ее былая решимость испарилась без следа. Однако принц выглядел совсем не так пугающе, как она себе представляла, и, впервые разделив с ним ложе, она бояться почти перестала. Физически он был вполне способен на соитие, но, если не считать ужасающе громкого вопля, которым он каждый раз завершал совокупление с нею, вряд ли действительно понимал, что с ним происходит.

Целых пятнадцать раз через день Теннер вечером приводил Регону в спальню Данмарка, и теперь, месяц спустя, он был совершенно уверен: она носит ребенка Данмарка. Поселил он девушку в уютном домике, вдали от королевского дворца, где было слишком опасно — слишком много любопытных, несмотря на нависшую надо всеми угрозу неизбежной войны, слишком много политических махинаций и смертоносных заговоров.

Нет, никак нельзя было допустить, чтобы наследник всего королевского рода появился на свет в таком ужасном месте. Даже и того, что простая служанка, даже такая одаренная, как Регона, заслужила особое внимание со стороны одного из самых влиятельных людей Элдарна, хватит для самых невероятных подозрений. И сколько бы мер предосторожности Теннер ни предпринимал, все равно слуг и стражу можно подкупить. Так что наверняка вскоре по всему Эстраду распространились бы слухи, что какая-то замарашка с Южного побережья носит под сердцем будущего наследника Грейслипов и прямого потомка короля Ремонда.

Теннер рассчитывал вскоре снова вернуться из Фалкана в Рону и непременно принять участие в воспитании этого ребенка. Он ведь и остался в Речном дворце только для того, чтобы решить им самим поставленную задачу: позаботиться о продолжении ронской королевской линии. Это, возможно, слишком дорого ему обошлось — без него покончила с собой его родная сестра, — но теперь эта важнейшая задача была выполнена и он мог наконец отправиться в Фалкан и принять участие в устранении начавшихся там беспорядков.

Стряхнув с себя тяжкие раздумья о судьбе Анарии, Теннер решительно принялся что-то писать на листе пергамента. Перечитав написанное, он смахнул со щеки непрошеную слезу, кивнул, словно подтверждая правильность собственных намерений, и, подойдя к камину, стал раскачивать один из выступающих камней облицовки, пока тот довольно легко не вынулся из стены.

Положив его на пол, Теннер сложил пергамент вчетверо и сунул в тайник. Затем нагнулся, поднял камень и вставил его на место. Никаких видимых последствий его манипуляций заметно не было. Если не знать, какой именно из камней он только что вынимал, догадаться о том, что здесь есть тайник, было невозможно.

Внезапно в дверь постучали, и Теннер, очнувшись от задумчивости, поспешно отступил от камина, крикнув:

— Войдите!

Вошел слуга, неся на подносе бокал вина и небольшой теплый хлебец — только что из печи.

— Я подумал, что вы, возможно, захотите немного перекусить господин мой. — Молодой человек, заметив грустное лицо врача, потупился и торопливо прибавил, неловко шаркая ногой: — Я случайно заметил, господин мой, что вы еще не ложились, вот и решил...

— Спасибо. С твоей стороны это весьма предусмотрительно — прервал его Теннер, почувствовав вдруг, что страшно голоден. — Там, на кухне, никаких фруктов не осталось?

— Конечно, господин мой, и фрукты имеются, и всякое другое! — обрадовался парнишка. — Только сегодня утром мы получили партию замечательных персиков. Я вам сейчас принесу.

И он поспешно выбежал из комнаты.

Вернулся он очень скоро и тихонько постучал в дверь, но, поскольку из-за закрытой двери не доносилось ни звука, он решился все же войти и окликнуть доктора.

— Я принес вам три самых лучших персика, господин мой... — нерешительно сказал он и замер на пороге.

Комнату освещал неяркий свет двух свечей да слабый огонь, горевший в камине. Теннер стоял спиной к двери у дальней стены кабинета и яростно срывал со стены большой гобелен.

— Могу я чем-то помочь вам, господин мой? — Слуга с готовностью шагнул вперед и тут же услышал:

— Убирайся! — Странно, но голос Теннера Уинна звучал теперь совершенно иначе.

— Просто, по-моему, вам с этим гобеленом не сладить, господин мой. — И юноша сделал еще шаг вперед.

— Я сказал: убирайся отсюда, и быстро! — резко велел ему Теннер, и тут гобелен наконец отделился от стены и упал, коснувшись его плеча.

Юный слуга послушно отступил к двери, так и не заметив, что Теннер, сунув угол огромного гобелена в камин, поджег его. Когда пламя стало быстро пожирать ткань, он отбросил пылающий гобелен к книжному шкафу, равнодушно глядя, как занимаются полки; он, казалось, даже не замечал, что языки пламени уже лижут его рукав. Огонь быстро распространялся по доскам пола и потолочным балкам, а Теннер так и стоял посреди комнаты, а потом, весь охваченный пламенем, беззвучно упал на пол. Так погиб Теннер Уинн, знаменитый врач и несостоявшийся правитель государства Фалкан.

А за пределами Речного дворца, прячась за кустами кизила, которыми была обсажена одна из дворцовых лужаек, сидел на темном коне некий одинокий всадник в тяжелом теплом плаще и смотрел, как пожар охватывает верхние этажи. Рядом с ним тихо ждала какая-то молодая пара. Мужчина старался держаться храбро и, высоко подняв голову, неотрывно смотрел на свирепое разрушительное пламя. А молодая женщина не могла скрыть своего волнения. Тиская в руках кружевной платочек, она то и дело оглядывалась через плечо на лес, что темнел у нее за спиной.

Из дворца выбегали люди, некоторые громко звали на помощь и пытались погасить пламя. Но внимание всадника было приковано не к ним, а к окнам верхнего этажа. Там какой-то красиво одетый мужчина, кашляя в дыму и размахивая руками, с силой распахнул створки углового окна с цветными стеклами. Одна из створок ударилась о соседнюю стену и тут же отлетела назад; осколки разбитого оконного стекла вонзились мужчине в предплечье, но он, насмерть перепуганный, похоже, этого даже не заметил, продолжая выкрикивать нечто невнятное. Во всяком случае, всадник в плаще не мог разобрать ни слова. Увидев, что никто поблизости не спешит несчастному на помощь, всадник поднял руку, словно указывая на разбитое окно, и прошептал: «А теперь отдохни, принц Данмарк!»

Между тем с попавшим в огненную ловушку безумцем происходили какие-то странные перемены. Когда у него за спиной взметнулись языки пламени, принц Данмарк III, правитель Роны, провел окровавленной рукой по волосам и отбросил с бледного лица спутанные пряди волос. На мгновение взгляд его, похоже, стал осмысленным и сосредоточился на реке Эстрад, поблескивавшей вдали. Затем он глубоко вздохнул, выпрямился и прыгнул из окна. Неловко перевернувшись в воздухе, он с грохотом рухнул головой вперед прямо на горящую крышу конюшни, проломив ее своим телом.

Повернувшись к молодой паре, всадник сказал:

— Пора. Времени у нас мало.

Молодая женщина умоляюще посмотрела на него и сказала:

— Господин мой, может быть, и вы поедете с нами? Я бы чувствовала себя гораздо...

— Не прикасайся ко мне, — осадил ее всадник и, немного смягчившись, прибавил: — У тебя все будет хорошо, не тревожься, но сейчас мы должны ехать.

Тело принца Дравена было выставлено для прощания в центре малакасийской столицы Пеллии близ фамильной усыпальницы семейства Уитвордов, и тысячная толпа, отдавая своему правителю последнюю дань уважения, медленно текла мимо прекрасного хрустального гроба, украшенного вытравленным на стенках орнаментом.

Несколько дней назад Дравен неожиданно рухнул замертво, когда скакал верхом по берегу реки Велстар. Придворные мгновенно доставили его во дворец, но врачи, увы, оказались бессильны: всю ночь лучшие лекари Малакасии не смыкали глаз, и все же на рассвете Дравен перестал дышать. На теле его не обнаружили ни малейших признаков насилия или болезни, если не считать крошечной ранки на левом запястье. Впрочем, врачи догадывались: Дравена убил тот же страшный недуг, что уже свел в могилу правителя Роны Маркона.

Тело Дравена погрузили на королевский барк и по реке доставили из дворца Велстар в центр города. Теперь в течение десяти дней тело будет выставлено для прощания — десяти дней более чем достаточно, чтобы все жители Малакасии, оплакивающие своего правителя, успели добраться до Пеллии и отдать принцу Дравену свой последний долг.

Многие принесли покойному правителю дары — караваи хлеба, фрукты, дубленые кожи и шерстяные рубахи; все это они оставляли у гроба, желая обеспечить Дравену благополучное путешествие под сень Северных лесов, где о нем отныне станут вечно заботиться лесные боги.

Марек Уитворд, наследник Дравена и нынешний правитель Малакасии, не обращая внимания на слухи об усиливающихся беспорядках, упорно продолжал бодрствование у гроба отца и молча день за днем стоял там, глядя куда-то вдаль. В черных сапогах, черных штанах и черной рубахе с фамильным золотым крестом на груди, единственный сын Дравена выглядел, пожалуй, слишком юным, чтобы уже в ближайшее двоелуние лицом к лицу столкнуться с теми многочисленными трудностями, которые ему предстояло устранить. Порой, не в силах сдержаться, он беззвучно плакал, хотя и не полагалось простому народу видеть, как новый правитель Малакасии прилюдно роняет слезы. По всему городу люди — простолюдины, купцы и мелкое дворянство — без конца судачили о том, до чего же неприятно видеть, как принц Марек стоит у гроба отца и льет слезы, словно надеется усилием воли оживить покойного.

Но на шестой день своего бдения у гроба отца Марек стал выглядеть и вести себя несколько иначе. Он больше уж не смотрел прямо перед собой невидящими глазами, как прежде, а довольно внимательно наблюдал за процессией тех, кто желал воздать принцу Дравену последние почести, — их поток непрерывно струился мимо стоявшего на возвышении и убранного цветами гроба. К тому же по всему городу мгновенно разнесся слух: молодой принц сделал несколько фривольных замечаний женщинам, пришедшим оплакать своего покойного государя, а потом взял каравай свежего хлеба, вместе с прочими подношениями возложенный к гробу покойного правителя, и стал есть. И на груди у него больше нет золотого фамильного креста, зато он дополнил свой и без того мрачный наряд черными кожаными перчатками. А наутро седьмого дня молодой правитель Малакасии и вовсе не пришел к гробу отца.