"Госпожа Мусасино" - читать интересную книгу автора (Сёхэй Оока)

Глава 6 СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ

Цутому вышел из дома. Он поискал глазами силуэты улетевших бабочек, но тщетно. Наслаждаясь тем, как переливается на его лице палящее июльское солнце, он стал спускаться по дороге, ведущей вниз по склону прочь от «Хакэ».

Вперед его несло словно на крыльях, Цутому чувствовал в себе некую внутреннюю силу. Но это была не та сила, которая, он знал это, была всегда ему присуща. Сейчас он испытывал не что иное, как юношеский восторг от первого признания в любви.

Поначалу Цутому казалось, у этой любви нет препятствий. Он был далек от размышлений о супружеской измене, когда неожиданно оказался в плену мысли о том, что судьбы многих мужчин и женщин сдавлены узами брака.

Несчастный ребенок, оставшийся без матери, он никогда не позволял себе мальчишеского ворчания типа: «Ненавижу семью!» Его представление о прочной семье вытекало из зависти. И он не был готов разрушать чужое счастье. Вот почему положение человека, влюбленного в замужнюю женщину, казалось ему безнадежным. Он проиграл. Одно неверное движение — и размеренная супружеская жизнь Митико и Акиямы разрушится.

На передовой Цутому видел, как умирали его товарищи, горевавшие об оставленных дома женах и детях. Один из них сказал Цутому: «Если тебе удастся выжить, не говори моей жене, какой смертью я умирал». Они отказывались от собственного счастья по прихоти политиков, ввергнувших их в войну. Так почему же не позволить страсти, сулящей обретение этого самого счастья, разрушить семью?

Он вспомнил аргументы, которые некогда в доме Томико приводил Акияма в поддержку супружеской измены. «Что же это, что за мания ставить под сомнение непреложные истины, тем самым раскладывая солому вокруг собственного дома, что за мания выдавать довольно-таки странные суждения? Однако сейчас я не нахожу ошибок в его аргументах. Согласно мнению этого типа, у него нет прав мешать разгореться страсти между мною и Митико. Он должен развестись с ней. И тогда ее мужем стану я».

Цутому остановился и сел в тени придорожных деревьев. Протяжный стрекот цикад наполнял зеленый смешанный лес, покрывавший склон. Цутому, глядя на вереницы муравьев, без устали переносивших корм по высохшему краснозему, долго прокручивал картины того, как счастливо будет он жить с Митико.

«Однако вряд ли все пойдет так гладко. Акияма вел разговоры о нелогичности моногамной семьи только для того, чтобы привлечь Томико. Вот почему, если Томико не бросит Оно и не выйдет за Акияму, тот вряд ли отпустит Митико. Мудреные беседы этих «ученых» всегда такие. Они думают только о своей выгоде.

Да и я думаю только о себе, любимом. Впрочем, все едино…»

Цутому встал. Он было направился назад к «Хакэ», но неожиданно осознал, что они с Митико так до сих пор и не признались друг другу в любви. Так о каком браке он думает?! Может быть, ему просто показалось, что в ее глазах он увидел признаки любви, напоминающие его собственную страсть. Он засмеялся.

«Это странно. Вероятно, она любит меня, но ведь я не знаю, о чем она думает. Сильна ли ее любовь настолько, что может заставить бросить Акияму, по глазам ведь не понять. Надо сейчас быстро попробовать удостовериться в этом».

То, что у Цутому мысли о любви к Митико и о семейном союзе с ней сливались воедино, видимо, проистекало из истории дружбы двух молодых людей, любовное счастье в другой форме и не представлялось.

Однако, по мере того как Цутому приближался к дому, он стал постепенно пресыщаться собственной страстью. Он испугался тяжести слова «люблю», обращенного к Митико. Когда заходил в ворота, он на секунду усомнился, а не было ли виденное им в глазах Митико обманом зрения.

Но пока он отсутствовал, между Акиямой и Митико произошел обмен важными репликами. Акияма уцепился за подвернувшийся случай — поведение Цутому, резко замолчавшего и удалившегося. Он постарался произносить слова как можно спокойнее, по-профессорски, и потребовал четкого ответа у жены — любит ли она Цутому или нет.

Митико медлила с ответом. Она предчувствовала, что когда-нибудь придет время отвечать на подобные вопросы, но, услышав эти слова из уст мужа, поняла, что возникла ужасная угроза их с Акиямой разрыва.

Митико почувствовала, что не может обманывать. Она почти собралась с духом, чтобы во всем признаться. Однако с ее губ сорвались совсем другие слова:

— Почему ты об этом спрашиваешь? Такой ужас! Я не давала повода…

— Но я обратил внимание… Пусть даже за тобой ничего нет, у Цутому к тебе есть какие-то чувства. Он говорил тебе что-нибудь?

— Да ничего он мне не говорил!

Это было правдой. Легкость, с которой она произнесла слова правды, придала Митико смелость настаивать на своем.

— Вот как? Но он ушел отсюда в таком странном состоянии! И Томико-сан говорила…

— Что говорила?

Акияма замолчал. Все это неприятно касалось слов Томико, и он почувствовал себя подлецом.

— Так это все Томико! Ну конечно! Но ты ведь ее знаешь! Впрочем, ты скорее поверишь ее словам, чем тому, что скажу я.

— Если тебе можно было бы верить, я бы тебя ни о чем не спрашивал!

— Если ты мне не веришь, почему живешь со мной? А если все же веришь, не смей говорить мне такое! Я ни к Цутому, ни к кому другому не питаю подобных чувств!

Митико сама удивилась, как легко смогла произнести последнее предложение. И в то же время она молилась в душе, молилась о том, чтобы так оно и было на самом деле. Между ними с Акиямой уже сложилась некая форма супружества, и по привычке только ее Митико считала браком.

Слыша, как хладнокровно Митико отрицала то, что ему было очевидно и должно было' быть ясно всем, Акияма поразился. Он впервые испугался жены.

Его страх был обоснован. Митико была уверена, что, если вот так, разом, отказаться от любви к Цутому, эта любовь все равно не закончится. Если ей были бы непонятны чувства Цутому, она призналась бы Акияме в этом. Она могла спокойно говорить неправду, потому что уже наверняка знала о любви Цутому. Стараясь соблюсти приличия в качестве супруги Акиямы, она даже подумать не могла, что расстанется с Цутому. Она радовалась тому, как их душевные настроения совпали, поэтому ей и в голову не приходило, что завтра все может перемениться.

— Вот как… — после некоторого молчания сказал Акияма. — Тем не менее нужно, чтобы Цутому уехал. Ты ведь знаешь, как неприятно мне выносить его присутствие.

— Но так нельзя. Цутому ни в чем не виноват! Ты подумал, как Оно может расценить твое решение?

— Да подумал, подумал, — разъярился Акияма. — Действительно, этот тип, родственник так называемый, просто невыносим. А ты всеми правдами и неправдами хочешь его задержать здесь! Ну ладно, пусть хотя бы на некоторое время куда-нибудь отправится! Ведь сейчас летние каникулы, пусть поедет к каким-нибудь друзьям!

Митико не могла ничего возразить.

— Ну это другое дело, — только и смогла она выговорить, и Акияма несказанно обрадовался, заметив, как меж ее бровей легла складка от причиненной боли.

Воодушевленный собственным чувством, влюбленный Цутому, слегка улыбаясь, вошел в дом и сразу же понял, что между супругами что-то произошло. Увидев лицо Акиямы, которое выражало одно — «Не видеть бы тебя вовсе!», Цутому на мгновение почувствовал страх.

Митико обратила на него взгляд, приветствуя словами «С возвращением!», но в этом взгляде не было того, что он так желал прочесть.

Вряд ли стоит говорить о душевных муках Цутому, терзавших его до конца этого дня и особенно в часы ночного одиночества. Если глаза любимой не выражают любовь, сердце не на месте. Влюбленный мужчина всегда несчастен.

Горе Цутому несколько смягчилось, когда в отсутствие Акиямы Митико невзначай сказала следующее:

— Эй, дружок! В школе Юки-тян уже каникулы, не хочешь ли ты съездить куда-нибудь к друзьям?

Митико долго глядела в глаза Цутому. Ее взгляд был спокойно-печальным, но в нем Цутому заметил знаки любви. Он не мог не спросить:

— Это Акияма что-то сказал?

Митико просто ответила: «Нет», но в ее взгляде читалось: «Да». Кроме этого, ничего произнесено не было, она лишь продолжала смотреть ему в глаза. Цутому хотелось поподробнее расспросить ее обо всем, но он боялся нарушить это приятное молчаливое сообщничество и не смог вымолвить ни слова.

Через несколько дней ему пришло письмо от университетского друга, который жил в Хаяма, в нем тот спрашивал, не хочет ли Цутому вместе с ним отдохнуть летом. И Цутому принял его приглашение.

Разлука привнесла новые оттенки в его любовь. Волны счастья накрывали Цутому даже в часы развлечений на летнем взморье, которые он проводил со старшим братом и младшей сестрой своего друга. Друг удивился, каким спокойным стал Цутому.

Обдумав значение взгляда Митико, юноша обрадовался. Этот взгляд явно говорил: «Люблю тебя». Однако в то же время в нем звучало: «Не сделай меня несчастной!» или «Не лишай меня этого покоя!». С его точки зрения, эти желания противоречили друг другу, но, если надо, он может и потерпеть.

Он часто гулял один вдоль побережья. В ясный закат над заливом Сагами была видна гора Фудзи. Отсюда она казалась выше, больше, чем из «Хакэ», справа — горный хребет Тандзава, слева вершины вулканов цепью окружали пик Амаги. На закатном небе вырисовывалась картина из теней. Конусовидные вулканы рвутся из щелей в земной коре, начиная с одной щели, разрывают по швам весь японский архипелаг и складываются в такую изящную форму — форму конуса. На протяжении долгих геологических эпох вулканы не двигаются с места и лишь постепенно выбрасывают на поверхность лаву и вулканический пепел. Цутому узнал все это из книг в библиотеке старика Миядзи. И он думал, что, будь у его любви такое терпение и выдержка, как у вулканов, когда-нибудь появится случай дать и этой любви шанс.

Младшая сестра его друга, которой исполнилось семнадцать, носила очки. Она играла на взморье, но, завидев Цутому, бросилась к нему навстречу и выронила футляр из кармана блузки. Цутому подумал, как очаровательна эта девушка, когда она стыдливо покраснела, подбирая футляр с песка. Если бы любовь была великодушной, весь ее блеск не копился бы внутри, а поднимался бы надо всем в мире.

Вездесущая любовь привела Цутому к мысли посетить мать, с которой он долго не виделся. Мать жила в Дзуси с бывшим чиновником министерства иностранных дел, который и был причиной того, что она некогда покинула дом. Новый муж из-за любви к матери потерял место в министерстве и только после того, как поскитался по разным местам, пристроился брокером на хлопковую биржу.

Похоже, работа там шла не то чтобы гладко. Муж матери, пригласив угрюмых друзей с «черного рынка», играл с ними в маджан. Видимо, игра и была его единственным источником дохода.

Мать не отходила от своего мужа ни на минуту даже ради общения с сыном, которого давно не видела. Эта новая для Цутому женщина и та мать, яркая, любившая роскошь, мать с гордым нравом, которую он знал в детстве, были разными людьми.

Запутанные отношения матери с ее возлюбленным заставили Цутому задуматься.

Он забеспокоился. Не думавший серьезно о будущем своей любви к Митико, опьяненный нынешним чувством, которое только развивалось, он показался себе дураком. Казалось, это его беспокойство не стихнет до тех пор, пока он не увидит Митико. Митико намекнула ему на отдых в полмесяца, но он вернулся в «Хакэ» через неделю.

Когда же Цутому увидел спокойную, мирно жившую семейную пару, он почувствовал себя преданным. Отношение Митико к Цутому было неизменно добрым, но молодого человека бесило то, что это была та же доброта, которую изливала Митико на Акияму.

Он пробовал отыскать в ее глазах тот взгляд, который так часто вспоминал, будучи в Хаяме, но бесполезно. Она лишь простодушно смеялась. На самом деле в глазах Митико таилась любовь, но Цутому не разглядел ее из-за собственного беспокойства, которое он ожидал увидеть и в ней.

Митико сделала шаг назад от любви. Во всяком случае, так показалось Цутому, который за неделю забежал вперед. Хоть она и отступила, Митико утешала мысль, что расстояние между ней и Цутому не сократилось. Сколько бы Цутому ни настаивал, Митико упорно отступала. В такой запутанной ситуации любовь не может не развиться, разве только женщина не решит сделать из своей любви прихоть или работу.

С другой стороны, Акияма стал словно бы на шаг ближе к Митико. После того как Томико указала ему на возможность измены в его собственном доме, измены, обоснованность которой он столь яростно доказывал, он начал все чаще думать о роли и чести мужа. В этот период он неожиданно почти перестал ощущать на себе чары Томико.

Он даже думал, что любит жену. Проявились с новым очарованием прекрасные черты Митико — женская доброта, сноровка и распорядительность по дому и прочее, что с течением супружеской жизни он почти перестал замечать. Акияма перестал посещать дом Томико и начал наслаждаться тихими посиделками с Митико. Временами он даже нахваливал кулинарное мастерство жены.

Такая осознанная игра мужа не была тем, что продвигает дружбу в супружеском союзе. Митико постаралась совместить игру мужа с собственным состоянием, что вызвало гнев Цутому, но если бы молодой человек знал истинное отношение Митико к супругу, он бы нисколько не стал волноваться. Митико по-прежнему думала об Акияме с раздражением.

Привычку надо воспринимать как привычку. Кроме того что Митико была влюблена в Цутому, отношения с Акиямой оставались прежними, а искусственные проявления любви со стороны Акиямы привели к преувеличению важности супружеских уз. Однако опасения непонятливого Цутому о перемене чувств Митико были напрасными.

Беспокойство бросило его в крайность — он погрузился в размышления о судьбе матери. Проблемы других заставили его выискивать подобные же проблемы у себя: «Я никогда не попаду в такое положение». Он захотел нарушить спокойствие Митико. Этот его взгляд временами заставлял Митико трепетать от ужаса.

Для несчастного Цутому пребывание под одной крышей с Митико постепенно стало нестерпимым.

Было выделено время для уроков с Юкико, и Цутому для подработки на летних каникулах стал чаще заходить в дом Оно. Посещения как бы сами собой удлинялись.

Он оставался после ужина, они втроем — с Оно и Томико — выносили стулья на лужайку и до наступления ночи вели разговоры о том о сём.

Оно нравился характер Цутому. Юноша молчаливо выслушивал дурацкие байки Оно. Оно решил в будущем принять Цутому в свою фирму. Особенно его привлекала собственная позиция покровителя, и Цутому спокойно этому подчинялся. Это-то особенно привлекло Оно.

Дела на мыловаренном заводе и финансовые проблемы, в последнее время ставшие острыми, на самом деле привлекли внимание Цутому. Его устройство на работу в фирму Оно входило и в планы Митико, молодые люди часто беседовали об этом. Цутому разговоры о его будущем были приятны, потому что давали возможность лишний раз вспоминать Митико.

Берега реки Ногава, расстилавшиеся перед ними, были тихи, пар, поднимавшийся от воды, смягчал свет, лившийся издалека. Уханье сов, вивших гнезда в аллее «Хакэ», вызывало у Цутому тоску. Сейчас Митико, наверное, болтает с Акиямой в этой аллее.

В небо, в стороне от «Хакэ», взвилось параллельно друг другу несколько снопов огней прожекторов, использовавшихся как сигнальные на ближайшем аэродроме. У глядевшего на них, не в силах оторваться, демобилизованного Цутому сердце было охвачено мукой. Он думал: «Доколе мне волноваться от любви, которой никто не хочет?» Цутому почувствовал в себе желание разорвать путы, которые его душили. «Если бы сейчас здесь возникла паника, похожая на испытанную мной в Бирме, тогда-то все эти бессильные люди, люди-куклы, не знали, что делать и как быть, и только я сумел бы найти выход из сложившейся ситуации».

Цутому чувствовал в своих мечтах бессилие перед реальностью, в которой нет устойчивости, но не мог не мечтать. Ему и не хотелось сдерживать этих грез, доставлявших ему столько приятных минут.

В последнее время лужайка была освещена наружным фонарем, поставленным Оно. Его давно собирались здесь установить, чтобы на лужайку залетали ночные бабочки и не заходили парочки с хлопчатобумажной фабрики. По ночам эти пары, взявшись за руки, часто приходили сидеть в темноте под ближайшими деревьями. Лампочки на поселковом столбе, стоящем на нижней дороге, сколько бы их ни вкручивали, все равно выворачивались влюбленными парочками.

Подоплека того, почему Оно поставил на лужайке фонарь, интересна, и он давал ей определение — «проказа», которая пошла со времен его работы торговым посредником по хлопку-сырцу, работы, заставившей Оно кое за что возненавидеть людей.

Парочки забирались во внутренний садик дома Оно через отверстие в ограде. Случалось, что звучавший поблизости шепот сменяли пропетые низкими голосами песенки.

Раньше Цутому принимал любовь такого рода. Его приход в «Хакэ» действительно был вызван пресыщением всем этим, но сейчас, напротив, он завидовал свободе влюбленных: «Тогда я не думал, что есть такая жестокая любовь. Быть может, стоит вернуться к прежней жизни?» Однако стоило ему только подумать об этом, как он понял, что ни за что не сможет расстаться с Митико.

Он начал ощущать новое очарование в кокетстве Томико, которую до этого находил неинтересной. Ему, мучившемуся отношениями с серьезной замужней женщиной, были приятны игнорирование Томико нравов обывателей и ее пренебрежение к мужу.

Томико всегда обращала внимание на отношение к ней Цутому, поэтому оказалась чувствительной и к этим изменениям в нем. Томико было понятно, почему Акияма перестал ходить к ней и болтать о супружеской измене. Это из-за того, что Акияма стал стеречь Митико, едва Томико обратила его внимание на существование в их доме Цутому, чем сильно осложнила положение юноши. Эта ситуация Томико понравилась, и ей захотелось сблизиться с Цутому. Кокетка тянулась за обстоятельствами, и обстоятельства заставляли, ее втягиваться в них.

Даже если Томико испытывала к Цутому чувство, походившее на любовь, то, скорее всего, оно заключалось в простом желании положить тяжелую голову юноши себе на колени. А Цутому именно это как раз и требовалось сейчас больше всего.

Когда Цутому глядел снизу вверх с мучительной юношеской робостью и гордостью, Томико была единственной, которая при этом могла думать: «Какой хорошенький!» Правда, Цутому ни разу так на Митико не посмотрел.

Для того чтобы приблизиться к Цутому, Томико не выбрала легкого пути, заключавшегося, например, в охлаждении его чувств к Митико. Она считала такой ход банальным, и кроме того, Томико довольно быстро поняла, что разговоры о Митико ранят ее гордость. Она чувствовала, что между Цутому и Митико существует нечто притягивающее их, и завидовала. Однажды вечером она захотела щегольнуть близостью с Цутому перед присутствовавшей на ужине Митико, главным образом именно из-за этого притягивающего «нечто».

Стоял лунный вечер. После того как Цутому посмотрел домашнее задание Юкико, как делал обычно, они вчетвером вместе с вернувшимся с завода Оно наслаждались прохладой вечера. В это время пришли супруги Акияма, одетые по-домашнему в летнее кимоно юката. Митико с того дня, когда услышала от Акиямы, что Томико говорила о Цутому, хоть в том и не было необходимости, старалась не встречаться с Томико, но, обеспокоенная тем, что в последнее время Цутому засиживается в доме Томико, пришла вместе с Акиямой.

Почти полная луна некоторое время пряталась в смешанном лесу на откосе, но скоро вышла вперед и осветила участок. На поле там и тут стояли низкие деревца, как островки, сулившие прохладу. За оградой и на заднем дворе, захваченном парочками с завода, слышались песенки и смеющиеся голоса.

Оно погасил фонарь. Все присутствовавшие заняли места на вынесенных в сад плетеных стульях. Когда пришли супруги Акияма, Цутому сидел рядом с Юкико по одну сторону, а по другую находилась Томико. Цутому стал рассказывать Юкико про Алису из «Зазеркалья». Он любил свою девятилетнюю ученицу, потому что девочка была единственным существом, искренно отвечавшим на любовь.

Разговор Акиямы и Оно в основном сосредоточился на обсуждении газетных статей.

Томико в этот вечер была особенно добра к дочери. Взяв девочку за руку, погладила ее по волосам, вставила несколько дополнительных пояснений к сказке, которую рассказывал Цутому. Ей было приятно изображать перед соперницей взаимную любовь, любовь между ней и Цутому.

Стрела попала в цель. Занимая место рядом с Томико, Митико почувствовала себя третьей лишней. Как и в то время, когда она не была уверена в своей любви к Цутому, к ней снова вернулась тревога, вызванная кокетством Томико.

Она впервые начала сожалеть о своей сдержанности, о том, что ограничивалась одними лишь выразительными взглядам, направленными на Цутому.

Она не могла поверить своим глазам. Юкико, схватив руки Цутому и Томико, сложила их на своей груди — что все это значило? Перед всеми, под этой яркой луной? Неужели близость стала для них такой естественной?

Томико, кокетливо улыбаясь, делала вид, что разглядывает Цутому. И затененное лицо Цутому, казалось, отвечает ей смехом. Возможно ли такое на самом деле?

Еще раньше ревность закралась в душу Акияме. Он увидел лицо Томико. Большие глаза, блестевшие при свете луны, глядели на него с превосходством. Он понял смысл выражения этих глаз. Томико насмехалась над ним.

Акияме было приятно думать, что Томико намеренно выставляет напоказ свою близость с Цутому, для того чтобы вызвать его ревность, но, к сожалению, ее поступки возбуждали в нем настоящую ревность. На мгновение его охватило опасение, а не придется ли ему провести всю свою жизнь вот так, ревнуя.

Лишь один Оно болтал без умолку. Акияма подумал, что именно в этом и заключается своего рода искусство быть мужем.

Вскоре Юкико захотелось спать, и она отправилась в спальню. Томико пошла вслед за ней. Из глубины дома зазвучал ее голос, читавший вслух книжку дочери.

Цутому замолчал. Митико показалось, что он весь обратился в слух. Этот интерес Цутому был для нее совершенно неожиданным.

— Что это она читает? — спросила Митико, словно выдохнула.

Цутому некоторое время смотрел на нее молча, словно не понимал смысла вопроса. Он не предполагал, что Митико обращается к нему. Однако это не значило, что Цутому слушал голос Томико. Он думал о том, почему не отдернул свою руку от руки Томико. Эта ручка — маленькая, гибкая — легонько обвила его пальцы, вообще-то ему было трудно высвободиться.

Ему, потерявшему надежду, показалось, что неодолимой силой его тянет нечто, чего он вовсе не хочет.

— Вроде сказка… Не знаю…

— Юкико сама не может читать?

— Может, конечно, да Томико-сан сегодня вечером в ударе, — ответил Цутому словно самому себе.

— Всё причуды, всегда причуды. Не слышал я раньше, чтобы она читала Юкико книжки, — откликнулся Оно.

— Цутому-сан, подойди-ка! Юкико хочет тебя о чем-то спросить, — позвала из дома Томико.

Цутому, немного поколебавшись, встал. Ему неожиданно бросилось в глаза печальное выражение лица Митико. Однако он поднялся на веранду и вошел в дом.

Юкико на кровати уже повернулась к стене. Когда Цутому переступил порог, то сразу понял — в углу напротив него стояла Томико. Выражая всем телом страсть, она сделала шаг вперед. Цутому резко дернулся, еле-еле успев увернуться от ее объятий.

— Мама, не уходи! — позвала заснувшая было Юкико.

Голос долетел до сада. Митико встала.

Поднялся со своего стула и Акияма и устремил взгляд в сторону дома.

Цутому вышел на воздух. Он тяжело дышал. Услышав голос Юкико, он удивился собственной грубости, с которой оттолкнул Томико. Ему на мгновение представилась фигурка девочки, лежащей лицом к стене.

Оно, разминувшись с Цутому, вошел в дом. Раздался плач Юкико. В саду, куда долетали голоса утешавших дочку супругов, Акияма вперил взор в Цутому.