"Жизнь, застигнутая врасплох (Сломанные побеги-2)" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

ГЛАВА IV

1

Объявление на столбе возле поворота на Жаворонки он нашел. Значит, они верили в то, что он доберется до Москвы.

Вот только на стоянку ему приехать не на чем.

Пришлось ждать самому. Признают его или нет, сказать трудно. Расчет шел на собственную наблюдательность. Он побрился, переоделся и соответствовал своему описанию.

В указанное время никто не появился. Слепцов разглядывал каждую машину, паркующуюся на стоянке, но в магазины приезжали семьями с детьми. Ни одной подозрительной рожи. Обычные люди на машинах среднего класса.

Время вышло, и он собрался уходить. На съезде с кольца его догнал внедорожник БМВ и остановился рядом. Сквозь тонированные стекла он не видел сидящих в салоне. Задняя дверца открылась, и из машины вышел казах. Санитара он сразу узнал. Его морду забыть невозможно. «Лучшие годы» жизни незабываемы.

— С благополучным приездом, Ефим Иваныч.

— Тебя-то я не рассчитывал увидеть.

— А меня здесь и не должно быть. После того как джип без бака выловили из Сургута, мы поняли, что вы двинетесь своим ходом. А в лицо вас знаю только я. Пришлось отправиться в командировку.

— Логично.

Слепцов снял со спины рюкзак и поставил его к ногам санитара.

— Тяжелый груз. Будто камень с души свалился.

— Садык в вас не ошибся. Я тоже. Вы надежный человек.

— Я сам об этом не знал.

Санитар протянул ему пухлый конверт.

— Это вам.

— Что в нем?

— Десять тысяч долларов. Оплата услуг.

— Денег я не возьму. У меня своих хватает. Я выполнил условие. Доставил товар по адресу, и взамен мне обещали свободу. Сделка выполнена с некоторыми нарушениями сроков. Никто никому ничего не должен. Прощай, приятель. Мечтаю забыть о нашем знакомстве.

Слепцов отправился дальше к автобусной остановке.

Ехал долго, но по своему любимому городу. Что будет потом, он не загадывал. В первую очередь надо зайти к Насте в детективное бюро, выслушать отчет, который его уже мало трогал, и выплатить гонорар. Стыдно появляться без денег. Втянул людей в свои проблемы, будь любезен, оплати услуги. Это их работа, и за свой счет они не обязаны копаться в чужом грязном белье.

Конверт с адресом Слепцов давно выбросил. Он помнил его наизусть. Главное — ключ сохранился. Можно сказать чудом, после всего, что с ним произошло.

Приличный дом. Он пешком поднялся на пятый этаж, не воспользовавшись лифтом. Оттягивал время. Очень волновался. Слишком долго он шел к заветному месту. С октября по июнь. Казалось, прошла целая вечность, годы, а не месяцы. Но он же дошел. Волнение вполне закономерное.

Остановившись перед квартирой, он долго выдерживал паузу, затем достал ключ и открыл дверь.

Перед ним стоял мальчик лет семи и завязывал шнурки на кроссовках. Увидев незнакомца, он мило улыбнулся.

— Здрасте. Вы доктор? К бабушке?

Слепцов ничего не ответил. Он растерялся. Обычная жилая квартира. Сквозь открытую дверь в комнате видна мебель. Мальчуган исчез, а гость не мог пошевелиться. Ноги налились свинцом и пригвоздили его к порогу.

Откуда-то появился старик в галифе и пижамной куртке.

— Проходите, мы вас ждем. Опять давление скакануло.

— Извините. Я, кажется, ошибся этажом.

— Вы не из поликлиники? А кого вы ищете?

— Я даже не знаю. Тут должен быть…

— А может, вам нужен Антон Семеныч? Понял. Но он здесь больше не живет. Мы обменялись. Он съехался с дочерью, а мы разъехались с детьми. Не хотят они жить с больными стариками.

— Давно?

— Переехали? В декабре. Антон Семеныч теперь живет на Тимирязевской улице, дом девять, квартира семьдесят. Там, где мы жили.

— Спасибо.

Слепцов, как робот, повернулся и начал спускаться вниз. Все ясно. Двенадцать стульев. Нашли в двенадцатом бриллианты и построили клуб. Слишком долго гулял.

И все же он поехал на Тимирязевскую.

Антон Семеныч смахивал на ханыгу. Дочки дома не оказалось. Старикан пил пиво на кухне и варил щи. На миллионера он не походил. Даже ремонт не сделал в новой квартире. Слепцов еще долго смеялся, ахал, охал, пока не стемнело.

Денег нет, идти некуда. Тучи нависли, вот-вот гром грянет. Теперь ему сам черт не страшен. Можно на лавочке переночевать, можно в подъезде на ступеньках.

Он вспомнил про любимый чердак. Может, его пустят на одну ночку новые обитатели апартаментов?

Сегодняшний день он объявил днем Ильфа и Петрова. Графа Монтекристо из него не вышло, придется переквалифицироваться в бомжи.

На метро денег не было, поехал наземным транспортом. Заработать себе на кусок хлеба он сумеет. Надо написать вторую часть романа о своем падении в ад. Первая осталась в Казахстане. Черт с ней. По памяти восстановит. Надо заняться второй частью, пока все события свежи в памяти. Впервые он писал правду, ничего не придумывая, а на деле получалась самая неправдоподобная фантастика.

Сочинять проще. Это как наблюдать за сражением со стороны. Сразу становишься таким умным, все видишь и замечаешь. Фельдмаршал! А ты попробуй покомандовать. Сразу в ефрейторы разжалуют.

Знакомая улица, знакомый дом, обшарпанная дверь черного хода, все тот же запах и полумрак. Все родное и до боли знакомое.

Чердачная дверь открыта. Из щели пробивался тусклый свет. Он вошел.

Бомжи трапезничали. Знакомые все лица.

Варя, Максимыч и Данила Петрович.

— Пустите блудного сына к очагу?

Наступила долгая пауза. Наконец его узнали.

— Пашенька! — воскликнула Варя.

— Значит, и тебя Змей кинул? — спросил Максимыч.

— И вас обманули? — удивился Слепцов.

— Да черт с ним. Мы хоть что-то заработали. А ведь ты свои отдал.

— Ворованные.

— Не важно. Костяха вовсе куклу получил, — возмутился профессор.

— Где он?

— На кармане попался, — с грустью сказала Варя. — В колонию загребли. Да ты присаживайся. Поди проголодался.

С чего начал, к тому вернулся. Вот она какая, свобода!

Павлу стало легче.

— А выпить найдется?

— Конечно. Мы же народ зажиточный.

Налили водки. Выпили.

— Выходит, Змей всех одурачил?

— В квартирах ничего не было. Пустые. Мы ждали, как дураки. Через месяц хозяева всех выкинули на улицу, — рассказывал профессор. — Потянулись сюда. Так и собрались. Участковому заплатили, теперь нас не дергают. А тут я месяца два назад одному хмырю телевизор чинил. В этот момент криминальную сводку показывали. Труп на свалке нашли. Одет, как олигарх. Смотрю, наш Змей на помойке валяется. Крысы нос отгрызли. Собаке собачья смерть. Грешно так говорить, но я порадовался. Не принесли ему счастья чужие денежки. Слишком много о себе мнил. На воровской общак руку поднял.

— И ты поверил? — усмехнулась Варя.

— Хватит вам о Змее говорить, — восстал Максимыч. — О покойнике либо хорошо, либо ничего.

— Значит, ничего, — согласился профессор.

— Зато у нас теперь Паша есть. Все веселее, — радовалась Варя.

— Конечно, — согласился Максимыч. — Поживем недельку, и вдруг — бац! Паша приходит под утро и мешок денег на ящик ставит. «Вот, ребята. Переночевал в гипермаркете и получил приз за выносливость».

Все рассмеялись. И отчего люди радуются? Много ли человеку надо? Главное — понимание, скажут некоторые.

Они друг друга понимали.


2

У каждого из обитателей чердака остались деньги. Нужды не испытывали, но без дела сидеть не могли. Варя продолжала копаться в помойках, Данила Петрович ломать и чинить телеантенны, а Максимыч купил себе старенькую «четверку» и развозил продукты по магазинам. Подворовывал, разумеется, но скорее по привычке, так как денег им хватало.

Пашу не беспокоили. После того как он рассказал им свою историю и сказал, что хочет написать книгу, все в один голос с этим согласились. Ему купили бумагу, дорогую авторучку с золотым пером, и он целыми днями не выходил на улицу. Пристроившись у слухового окошка на раскладном стульчике, Павел Михайлович Слепцов создавал новый шедевр. Первую часть своего романа «Падение в ад» он написал в психушке тюремного типа, вторую заканчивал на чердаке. Не очень, мягко говоря, комфортные условия, но они его не смущали. Ни одну книгу он не писал с таким азартом и знанием материала. Забывал о еде и времени.

Когда компания собиралась вместе после трудового дня, все ужинали и слушали новые главы, написанные задень. Чтение заканчивалось бурными овациями.

Пашу зауважали. Теперь его называли Пал Михалыч. Так его называли раньше, пока он не свалился с проторенной дорожки в кювет.

Книга была написана за две недели, и он начал составлять план первой части, делая наброски на отдельных листочках.

Так обитатели ночлежки узнали, кем в миру был их сосед по несчастью — знаменитый автор криминальных драм Павел Слепцов.

— Когда же будем издавать твою книгу? — спросила Варя.

Слепцов подумал и сказал:

— На первую часть уйдет больше времени. Повторить уже написанное я не смогу. Провалы в памяти. По горячим следам писать проще. Сделать хуже не трудно, но зачем? Надо сосредоточиться. А сейчас можно прозондировать почву. Поговорить с одним редактором, которому я доверяю.

— Опять станешь богатым, Пал Михалыч? — спросил профессор.

— Трудно сказать. Гонорар небольшой. Все будет зависеть от тиражей. Читатели меня уже забыли. Нужна постоянная подпитка. Костер хорошо горит, когда в него подбрасывают поленья, и постепенно затухает, если не следить за пламенем. То же самое касается авторов. Появляются новые книги на прилавках — автор востребован. Нет — о нем забывают. Восстанавливать авторитет сложнее, чем потерять его.

Макимыч достал из кармана покетбук в мягкой обложке.

— Это же твоя книга. Павел Слепцов «Конец млечного пути». Я специально зашел в книжный магазин и купил. Читаю в машине, пока стою в очереди на склад. О тебе не забыли. В разделе новинки стоят еще две твои книги. Сейчас вспомню. Ах да! Одна называется «Ангельские глазки», а вторая «Ангельский голосок». Над ними висит рекламный плакат с портретами Галины Приваловой и Вадима Лодзинского. Надеюсь, всем понятно, о ком идет речь?

— Еще бы, — покачал головой Данила Петрович.

— Где этот магазин? — спросил Слепцов.

— Далековато, но какие проблемы. Машина внизу. Хочешь, я тебя отвезу. Сам-то я покупать их не стал. Твердый переплет в кармане не помещается.

Слепцов загорелся.

— Поехали. Я хочу видеть эти книги собственными глазами.

— Без проблем.

Они вышли на улицу. У Павла горели глаза. Бежевая «четверка» с проржавевшими порогами стояла в десяти метрах от черного хода.

— Вот мой железный конь. Я купил ее сразу, как только Змей выдал нам деньги. А потом поехал в пустую квартиру за мешком с валютой. Как же мы лоханулись со Змеем.

— Оно и к лучшему. Не то на помойке нашли бы не один труп. Он свое получил.

— Прошу, Пал Михалыч. Несолидно, конечно, катать знаменитость на такой развалюхе. Но еще не вечер. Это не «Ламборджини», но колеса крутятся.

У Павла екнуло сердце.

— А что ты можешь знать о «Ламборджини», Максимыч? Даже для Москвы такая тачка редкость. Десятка не наберется.

— Много знаю. Даже руками трогал. Сказочная игрушка. Хозяйка у нее тоже баба классная, будто с обложки сошла.

Слепцов замер на месте.

— Шатенка с длинными волосами и носит темные очки?

— А ты откуда знаешь?

— Машина ярко-красного цвета?

— Точно.

— Где и когда ты ее видел?

— Она стоит во дворе возле престижного дома. Напротив продуктового склада. Однажды видел, как красотка вышла из подъезда этого дома и села в машину. Она там живет. Иногда ее возит шофер. А иногда она сама садится за руль.

— Почему ты решил, что он ее шофер?

— Костолом, на морде написано. Выходит из подъезда первым, осматривается, потом выходит она. Он ей дверцу открывает. Под машину заглядывает на предмет взрывного устройства. Телохранитель-профессионал. Банкирша, наверное.

— Вот что, Максимыч. Книжный магазин подождет. Отвези меня в тот двор.

— Ты ее знаешь?

— Это моя жена.

Максимыч состроил непонятную гримасу на лице. То ли не поверил, то ли обалдел.

Машина завелась с полоборота.

— Отладил свою лошадку. Бегает, как резвая лань. На иномарку не сменю.

Павел смотрел в окно, разглядывая Москву, как иностранный турист. Никогда раньше он не задумывался о том, что может значить для человека город, в котором он вырос и прожил всю жизнь. Каждый камень о чем-то напоминал.

Максимыч прекрасно ориентировался в городе, петлял по узким улочкам, выскакивая на площади, срезал углы и наконец они приехали на место.

Большой двор на Калужской площади. Престижный сталинский дом, дорогие иномарки. Машин много, но одна выделялась особенно.

— Вот она, Паша. Сказка!

— Притормози где-нибудь поблизости. Немного постоим.

Они остановились метрах в двадцати.

Павел закурил, не отрывая взгляда от машины.

— Ты веришь в судьбу, Максимыч?

— Не очень. Уж больно часто она бьет меня по мордасам. Я этого не заслужил.

— А я заслужил. Когда-то хотел убить эту женщину. Смог бы или нет, не знаю. Она не дала мне этого сделать. Любовь убить нельзя. После того как она от меня ушла, моя жизнь кончилась, перейдя в фазу жалкого существования. Ничем не интересовался, ничего не писал, ослеп, оглох и не различал цветов. Видел все в черных или серых топах. Люди — мазохисты. Делают глупости, чтобы потом о них сожалеть всю жизнь или искать себе оправдание. Поджелудочная железа вырабатывает инсулин, а совесть фермент оправданий. Я превратился в профессионального адвоката. На любое обвинение в свой адрес имею тысячу оправданий. В итоге в моих поступках виноваты все, кроме меня. За последний год весь фермент выработался. Глянув на себя со стороны, я понял, что из меня получился обычный преступник. Пожалуй, на данный момент в уголовном кодексе не найдется ни одной статьи, по которой меня нельзя обвинить. Полный букет собрал. Пышный, цветущий и весьма пахучий.

— Самобичевание. Только не делись своими мыслями с читателем. В книге ты оправдал себя лучше любого адвоката.

— Инстинкт самосохранения. По-русски — обычная трусость.

— Смотри.

Максимыч указал пальцем на подъезд. Дверь открылась. Из дома вышел здоровенный детина, осмотрелся по сторонам и махнул рукой. Следом вышла она. Лимонного цвета костюм эффектно контрастировал с пышной копной каштановых волос.

— Сказочная женщина, — пробормотал Максимыч.

Павел вышел из машины и пошел им навстречу. Он не знал, почему это сделал. Опять сработал рефлекс. Что он ей скажет? Она же прогнала его в последний раз. Правильно сделала. Он заслуживал худшего, но она пошла на риск и спасла его от неминуемой гибели. Сидеть бы ему сейчас за решеткой. В лучшем случае.

Павел привлек внимание телохранителя. Его вид не внушал доверия. Отвлек парня своей персоной. Этим воспользовались другие. Неподалеку стоял припаркованный у обочины «Мерседес» с тонированными стеклами. Из задней дверцы на тротуар выскочил молодчик в черной кепке с пистолетом в руках.

— Смотри туда! — крикнул Павел.

Охранник оглянулся. У парня оказалась хорошая реакция. Он толкнул девушку, и она упала на асфальт, сломав высокий каблук. Раздались выстрелы. Здоровяк не успел достать оружие. Пули пробили его грудь.

Павел подбежал к девушке, поднял ее и, прикрывая собой, протолкнул за стоящую рядом машину. Посыпались стекла.

— Цела? — спросил он.

— Ты тоже? А мне сказали, что ты убит.

— Брехня. Я бессмертен.

Максимыч — умная голова. Его «четверка» завизжала тормозами в метре от них, задняя дверца распахнулась.

— У него кончилась обойма, перезаряжает. Прыгай в салон.

Павел подтолкнул девушку и влетел в машину следом. Максимыч резко свернул влево и помчался по газонам.

— Только бы «шаровые» выдержали.

— Пригнись! — крикнул Павел, наклонив голову женщины к сиденью, и накрыл ее собой. Вовремя. Очередная пуля раскрошила заднее стекло.

Максимыч свернул за забор баскетбольной площадки. Короткий участок по прямой — и они через арку выскочили на улицу.

— Налево, — крикнула девушка.

Теперь они выпрямились. На сиденье остался лежать каштановый парик и дымчатые очки. Рядом с ним сидела Лиля и смотрела на него своими ярко-зелеными неповторимыми глазами. Белокурые волосы, стянутые на затылке в тугой пучок, отливали шелком.

— Направо, — она командовала, не глядя на дорогу.

— Кто они? — спросил Павел.

— Уцелевшие остатки банды Кери. Их оказалось больше, чем я думала. Они меня вычислили. Где-то я наследила. Всего не предусмотришь.

Павел оглянулся назад.

— «Мерседес» идет за нами.

— Сверните в следующий двор налево.

Максимыч повиновался. На улице преследователи не рисковали открывать огонь.

Максимыч сделал крутой вираж и въехал в арку. «Мерседес» не успел среагировать и промчался мимо.

— Проходной. Выскочите на другую улицу и сверните направо. Притормозите у последнего дома, я выскочу. Иначе мы все погибнем.

— Я тебя одну не оставлю.

Максимыч притормозил на вираже, и пассажиры выскочили из машины. Лиля взяла Павла за руку и, скинув уцелевшую туфлю, потянула его к открытому подъезду с вывеской «Детская музыкальная школа».

Они влетели в дом и бросились вверх по лестнице. Длинные пустые коридоры, из классов доносилась музыка и детские голоса.

— Выше.

Они поднялись на третий этаж и начали заглядывать в классы. Везде шли уроки. Последний класс пустовал.

— Сюда.

Кроме рояля и двух стульев в огромном помещении ничего не было. Спрятаться негде.

— Здесь они нас не найдут. Надо дождаться перемены. В коридор выбегут дети. Стрелять не посмеют. Им не дадут уйти, — тихо шептала Лиля.

— Надо вызвать милицию.

— Не надо. Раз ты жив, твой труп не найден, то ты остаешься в федеральном розыске. Я не хочу тебя больше терять.

Павел не верил своим глазам и ушам. У него кружилась голова. Он прижал девушку к груди и впился в ее губы, царапая нежную кожу своей щетиной.

Дверь тихо отворилась. В проеме появилась зловещая фигура с пистолетом в руках. Слепцов вздрогнул. Лиля резко оглянулась. Раздался выстрел.

Бандит бросил пистолет на пол и исчез.

Лиля медленно выскальзывала из его рук. Он повернул ее лицом к себе. Лимонный жакет пропитывался кровью в области левой груди.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и ее голова откинулась назад.

Он осторожно опустил ее на пол.

Глаза налились слезами, зубы стиснулись.

— Сволочи!

Он глянул на дверь.

— Ты от меня не уйдешь, гад!

Раздался резкий дребезжащий звонок. Послышались звонкие детские голоса.

Слепцов схватил с пола валявшийся пистолет и выбежал в коридор. Он ничего не видел от гнева. Сбивая детей с ног, он бросился к лестничной площадке. Учителя роняли журналы из рук, женщины визжали. Только дети ничего не понимали.

На лестничной клетке он наткнулся на школьного охранника, попытавшегося его задержать. Не вовремя. В ответ он получил удар рукояткой по голове. Павел скатился вниз в прямом и переносном смысле, сметая препятствия на своем пути.

Выскочив на улицу, он остановился. Никого, кроме прохожих. Ни убийцы, ни «Мерседеса».

В арку въезжала милицейская машина.

Павел бросил оружие и побежал в противоположную сторону. Препятствий для него не существовало. Высокий забор перемахнул, как детский куличик в песочнице, дворы, улицы, переулки. Он сам не помнил, как попал на свой чердак. Никого. Слепцов достал водку из заначки, сел на ящик и начал пить. Он ничего не видел и не слышал. Слезы лились из глаз, и он поглядывал на слуховое окно.

Не пора ли прыгать с крыши?

Эта мысль становилась все настойчивее и уже не оставляла его в покое.


3

Дня три или четыре Слепцов не просыхал. С крыши ему не дал спрыгнуть Максимыч, вовремя вернувшийся в свою обитель. Пришлось дежурить возле буйнопомешанного.

На пятый день он завязал с водкой и лежал на подстилке, глядя на покатую оцинкованную крышу. Домочадцы разговаривали шепотом. Все его жалели.

Павел слышал рассказ Максимыча о случившемся. Но он не знал о том, что Максимыч не уехал, а остался, бросив машину во дворе. Струсил, сбежал. Может быть, поэтому ребята из «Мерседеса» поняли, что беглецы где-то спрятались, заметив брошенный «жигуленок». Ему надо было их отвлечь, а он испугался. Так бы их ни за что не нашли. Когда он вернулся во двор, то там стояли милицейские машины. На газоне валялся пистолет с отпечатками пальцев убийцы. Вот только Максимыч не догадывался, чьи отпечатки найдут на оружии. На носилках вынесли труп, накрытый белой простынею. К вечеру все разъехались.

Данила Петрович рассказал о теленовостях. Погибла женщина. Имени ее никто из следователей не назвал — тайна следствия. На вопросы журналистов отвечали скучно, уклончиво. Сказали только, что убийца им хорошо известен и его поимка — вопрос времени. Далеко он не уйдет.

А он и не собирался уходить. И вообще, от жизни ничего не осталось. Ходячая мумия из страшилки. Поймают его или нет — значения не имело. Спрыгнуть с крыши он всегда успеет.

Когда все уснули, Павел стоял у окна и курил. Потом зажег свечу и дописал последнюю главу. Она кончалась плохо, как и его нашумевший роман «Конец млечного пути».

Заснул Павел под утро. Спал тихо, спокойно. Что-то в нем надломилось. Проснулся другим человеком.

Варя вернулась рано. Веселая, радостная.

— Пал Михалыч, у меня для тебя сюрприз. Смотри. Тебя никто не забыл.

Она кокетливо достала из-за спины толстый глянцевый журнал со знакомым логотипом и подняла его над головой.

— Глядите, мужики. Наш Паша! На помойке нашла.

— Где мое место, там и нашла, — хмуро произнес Слепцов.

— Не тебя. Журнал. Смотри. Твой портрет на всю обложку. Красавец! Настоящий мужик.

Варя положила журнал на ящик и с нежностью разгладила помятые страницы.

То, что Бурцева поместила его портрет на обложке, еще ни о чем не говорило. Важен материал. А для него нет темы. Описывать, как популярный писатель пьянствует на даче, запершись от всего мира? Жаль на чепуху тратить дорогую глянцевую бумагу.

Он пролистал журнал и застыл в изумлении:

«Мы предлагаем читателю небольшой экскурс по главам нового бестселлера Павла Слепцова «Падение в ад». Книга основана на реальных событиях и написана на высоком художественном уровне. Слепцов есть Слепцов. Он всегда умел поражать сюжетами. Говорить о нем можно бесконечно, но лучше читать самого автора, а не жалких подражателей, использующих его имя. Мы уже рассказывали в прошлом номере о дешевых подделках: «Ангельских глазках» и «Ангельском голосе». Кто-то хорошо погрел руки на имени неподражаемого Слепцова. Полумиллионные тиражи разлетелись, как горячие пирожки в зимнюю стужу. Жаль, что нам не удалось поймать пиратов с поличным. Теперь у вас есть возможность сравнить истинного Слепцова с клоунами, паразитирующими на имени настоящего писателя».

Дальше на пяти страницах шли отрывки из первой части книги. В конце фотография. На полу музыкальной школы мертвая Лиля с окровавленной грудью.

Под снимком подпись:

«Один из возможных финалов романа».

Далее крупным шрифтом:

«Продолжение следует».

Павел вздрогнул и захлопнул журнал.

— Это же майский выпуск. Я приехал в Москву второго июня. Журнал старый.

— Какой же он старый? — обиделась Варя.

— Лиля была жива!

— У мужика крыша поехала, — тихо пробормотал профессор.

— Где она взяла рукопись первой части?

— Паша, Паш, ты о чем? — ласково пробормотал Максимыч, показывая Варе на окно. Мол, закрой, а то опять на крышу полезет.

— Запрягай своего железного коня, Максимыч. Едем в редакцию. Я эту змею выведу на чистую воду.

— Не ершись, Паша. Мы уже одного Змея вывели. Едва ноги унесли.

— Пока я правды не добьюсь, подыхать не стану. Можешь не закрывать окно, Варя. Без того душно.

— Надо так надо, — не стал возражать Максимыч и снял с гвоздя свою ветровку.

Отрезвевший, злой и решительный Павел направился к выходу. В его жилах закипала кровь.

Максимыч засеменил следом.

Колымага стояла на своем месте.

Они сели в машину и поехали. По пути остановились у кафе. Павел вошел в него один. Максимыч видел, как он кому-то звонит. Разговаривал по телефону долго, потом вернулся очень взволнованный.

— Не торопись, Максимыч. Едем медленно. Мне надо обдумать стратегию своего поведения, чтобы я сходу не оторвал стерве голову.

— Как скажешь, Пашенька.

Максимыч сбавил скорость.

Через сорок минут они прибыли на место.

Здесь его не ждали. Растерянная секретарша не успела открыть рта, как мимо нее пулей пролетел Слепцов и ворвался в кабинет Надежды Бурцевой.

Патронесса сидела за столом и цвела пышным цветом, источая дорогие ароматы.

— Давно не виделись, Надежда Пална.

Он бросил на стол журнал.

— Рада видеть вас, Павел Михалыч.

Женщина заерзала в кресле. Оно по непонятным причинам стало очень неудобным.

— У вас есть права на издание моих произведений?

— Мне говорили, будто вы умерли при очень странных обстоятельствах.

— И тем не менее авторские права я не завещал вашему изданию. По поводу моей гибели легенды ходят очень давно. Если вы не забыли, то сначала я утонул. Но после своей смерти написал книгу о себе. «Млечный путь», помните. Теперь вы обещаете читателю вторую часть нового романа. Очевидно, я должен прислать вам ее с того света наложенным платежом.

— Хотите гонорар? Вы его получите. Присаживайтесь.

— Во дворе вашего офиса стоит «Ламборджини» ярко-красного цвета. Знакомая машина. Ваша?

— Моя. Ею пользовалась Леночка Новоселова. После того как вы ее убили, милиция вернула мне машину.

— Судя по фотографии в майском номере, она убита больше месяца назад.

— Обычный фотомонтаж.

— Роковой фотомонтаж. С точностью до дюйма. А если предположить, что ее убили вы?

Женщина дернулась, словно ее ударило током.

— Какая чепуха. Зачем?

— Ради авторских прав. Вы уже напечатали одну книгу, подаренную мне в ресторане прошлой осенью. Незабываемое свидание. После нашей памятной встречи моя жизнь резко переменилась. Я должен был погибнуть, на что вы рассчитывали, и все авторские права автоматически перешли бы к моей жене. Лена Новоселова как официальная жена их получила. Вы добились, чтобы она передала их вам для публикации в России. А потом решили их присвоить себе окончательно. Новоселову можно убрать и начать пиарить новую книгу Что вы и сделали. Только каким образом вы собирались получить вторую часть романа, если я ее не писал?

— Сыщик из вас никудышный. Ваши герои в книгах намного тоньше и умнее.

— Смотреть на ситуацию со стороны всегда проще, чем быть ее участником.

— Рукопись первой части я выкупила у вашего бывшего издателя, убедив его в том, что второй не будет. Где он ее взял, я не знаю. Кажется, получил по почте. Тот, у кого она хранилась, мог по вашим книгам определить, где вы издаетесь, и переслать рукопись вашему издателю. Но только я-то знаю, что настоящий автор не бросает начатого произведения. Вы писатель до кончиков ногтей. Это диагноз. Излечению не подлежит. И не морочьте мне голову. Вторая часть написана, и я получу ее. Рано или поздно, но это случится. А вам еще долго придется доказывать свое авторство. В тюрьме этим трудно заниматься.

— Вам нужно мое имя на обложке. Это брэнд. Я жив, и прав у вас нет.

— Не знаете, как это делается? На обложке мы напишем: «Павел Степанович Степцов». Вот и все. Читатель этого не заметит. Но вы не Степанович и не Степцов, а Слепцов. И какие могут быть к нам претензии с вашей стороны?

— Все продумали. Вот только не ожидали увидеть меня в своем кабинете. Хотели сгноить меня в психушке? Я бы от нечего делать еще десяток книг для вас написал в этих застенках. Почему нет. Диагноз вы поставили точно.

— Невелика разница. Теперь будете писать книги в тюрьме. Я позабочусь, чтобы вам выделили отдельную камеру для работы и дали бумагу.

Она выдвинула ящик стола, и в ее руке появился никелированный пистолет.

— У меня есть право на ношение оружия. Сделаете хоть шаг, я стреляю. Самооборона. Вы же убийца, а я леди.

Левой рукой Бурцева сняла телефонную трубку.

— Вызови милицию. Усиленный наряд. В моем кабинете особо опасный преступник. Быстро. Он мне угрожает.

Положив трубку, она добавила:

— Через три минуты они будут здесь. Глупец! Слишком много амбиций. Не умеете договариваться по-хорошему, поговорим по-плохому.

— Недостаточно быть стервой, чтобы выстрелить в человека. Ваше оружие в другом.

Он обошел вокруг стола, приблизился к женщине и влепил ей пощечину.

Она выронила пистолет и рухнула в кресло.

Слепцов вышел из кабинета и направился к выходу.

Возле дверей его поджидали двое крепких парней в униформе. Увидев его, они перегородили дорогу.

Сквозь стеклянные двери он увидел переминающегося с ноги на ногу Максимыча. Старик уже приобрел опыт, катая по городу сумасшедшего писателя.

Максимыч указал пальцем на охранника, стоящего справа и вынул руку из-за спины. В ней он сжимал монтировку. Слепцов его понял.

Стеклянные двери распахнулись. Охранники оглянулись. Павел нанес удар в подбородок левого, а Максимыч приложился монтировкой по темени правого.

Карточный домик рассыпался, проход освободился. Хулиганы выбежали на улицу в тот момент, когда в ворота въехали милицейские машины с мигалками.

Огромная клумба перед особняком тоже сыграла свою роль. Милицейский наряд объезжал ее слева, а «четверка» Максимыча справа. Те въехали, а эти выехали в свободные ворота.

— Началось! — буркнул Максимыч.

— Похоже, что так.

Надвигались сумерки. Движение затруднялось с приближением часа «пик». Максимыч петлял, как мог. За ними гнались две «десятки» с сиренами.

На площади находился кинотеатр, улицы разбегались в разные стороны, но куда ни глянь, всюду пробки. Максимыч въехал на тротуар, перекатил через газон и, распугивая пешеходов сигналами, поехал вдоль боковой стены кинотеатра. Впереди забор. Тупик.

— Попались!

Боковая дверь в здании кинотеатра открылась. Из нее вышли парень и девушка.

— Ныряй, Паша, в дверь, пока не закрыли. Она ведет в зрительный зал. Там темно и полно народу. А я отбрешусь. Со мной они ничего не сделают.

Шанс, подумал Слепцов. На площади не спрячешься. Он выскочил из машины и юркнул в приоткрытую дверь.

— Вы куда? — возмутилась билетерша, пытаясь закрыть дверь на щеколду.

— Сумку забыл. Можете закрывать.

Она пропустила его, и засов щелкнул.

В зале стреляли. Хорошо, что только на экране. Он окинул огромный зал взглядом. Свободных мест немного. Шла очередная премьера американского блокбастера. Павел пригнулся и пошел по проходу. В центре третьего ряда пустовали два места.

Он пробрался к свободным местам и сел.

Сердце вырывалось из груди. Того, что творилось на экране, он не видел. В голове сплошной бедлам. Надо искать выход. Они наверняка видели, как он забежал в кинотеатр. Их немного. Человек пять, от силы шесть. Проконтролировать толпу, выходящую из зала после сеанса, не так просто. Фильтры не поставишь. Выходить одному слишком рискованно. Надо ждать конца фильма и просачиваться вместе с толпой.

Он осмотрелся по сторонам. Светящиеся табло с надписью «выход» висели по обеим сторонам. Но дверей только две. По одной на каждую сторону. Его шансы снижаются, у оперов увеличиваются.

Надо сосредоточиться. Фильм шел еще долго. С каждой минутой он терял драгоценные очки. Менты вызовут подкрепление и оцепят кинотеатр. Тогда крышка.

— Который час? — спросил он у соседа.

— Десять.

— Это последний сеанс?

— Последний.

Через фойе не проскользнешь. Можно бы смешаться со зрителями, пришедшими на следующий сеанс, но их там нет. Стопроцентный капкан.

Последний аккорд, и в зале вспыхнул свет. Загремели откидные кресла, народ встал. Двери открылись и тут же закрылись. В каждую из них вошло по четыре милиционера.

— Спокойно, граждане. Не напирайте. Выходим по два человека. Мы должны видеть всех зрителей.

Капитан вещал текст через мегафон.

Ну вот и кончились его путешествия с приключениями. Меру надо знать. Сам напросился. Прищемили нос.

Выход был. Стоило крикнуть во весь голос: «В зале бомба!»— и милицию снесет потоком. Но Слепцов этого делать не стал. Он стоял как истукан, а ряды пустели, растекаясь ручейками в разные стороны. У него ноги не шли. Устал таранить судьбу. Пусть берут.

На полу что-то блестело. Он наклонился. Сосед обронил часы. Павел их поднял, но разгибаться не стал. Кресла высокие. Он никого не видел, и его никто не видел.

Проходы узки. Могут и не заметить.

Слепцов опустил сиденья позади себя и впереди, а сам лег на пол и придвинулся к ножкам. Наивная попытка спрятать голову в песок. Но тут как повезет. До сегодняшнего дня ему удавалось выходить сухим из воды. Теперь он ничего не видел, кроме ковровых дорожек в проходах и ног зрителей, которых становилось все меньше и меньше.

Наконец топот затих.

— Ну что, Иван? — услышал он мужской голос.

— Нет. Пропустить я его не мог.

— И у меня пусто.

Голоса перекрикивались через зал, создавая стереоэффект. Похоже, их здесь немало.

— Ищите в зале, между рядов, — скомандовал резкий голос.

— Ты чего, капитан, он же не пацан. Надо на сцене посмотреть, в фойе, в сортирах.

— А вы кто такой?

— Извините. Я главный администратор кинотеатра.

— Очень кстати. Капитан Воробьев. Что у вас за экраном?

— Ничего. Кулисы, задник. Тут когда-то партактивы вели. Мы поднимали экран, ставили трибуну и столы для президиума. Так все и осталось.

— На крышу подняться можно?

— Можно. Винтовая лестница сбоку. Подняться можно на колосники, галереи и даже на крышу.

— Сергиенко и Юсов, живо проверьте все лазейки за экраном.

— А что ему на крыше-то делать? Высота пятиэтажного дома. И на другую крышу не перепрыгнешь. Кинотеатр стоит в центре площади. Вертолет ему не подадут. Если только рыбкой об асфальт.

— Хватит болтать, вперед. И крышу проверьте. Лисин и Баранов, в вестибюль. Осмотрите клозеты. Этот говнюк в здании. Уйти ему некуда. Все выходы блокированы. Ищите. Я проверю ряды. А вы, господин администратор, покажите ребятам укромные уголки. И кинобудку не забудьте.

Через минуту в зале стало тихо. Слепцов боялся дышать. Оставшийся начальник начал осмотр с задних рядов. Время шло, он спускался все ниже и ниже. Павел уже слышал его тяжелые шаги. Еще немного — и он увидел в проходе его ботинки.

— Капитан, в сортире мужика поймали. Может, наркоман, а может притворяется. Шприц на полу нашли.

Ботинки исчезли. Павел услышал удаляющийся топот ног, потом хлопнула дверь зала. Вскоре и те, что лазили на крышу, спрыгнули со сцены.

Обкладывая начальника-самодура матом, они направились вверх по проходу к выходу в фойе.

Так просто, с пустыми руками, они не уйдут, решил Павел, оставаясь в убежище.

Прошел час. Тихо. Здесь можно переночевать. Условия не хуже, чем на чердаке. Выходить придется со зрителями после утреннего сеанса. Всю ночь они не станут держать оцепление. Еще через полчаса погас свет в зале.

Неужели ушли? Чудеса! Сколько он совершил преступлений за последний год? Со счета сбился. При такой работе нашей доблестной милиции преступность будет процветать. Надо еще учитывать, что он никому не давал взяток. Денег нет, да и не поймали пока.

Отличный снимок для обложки журнала мадам Бурцевой. Известный писатель, любимец публики, лежит на полу под сиденьями в темном кинозале. Вот это пиар, а то всё в креслах да с трубкой в зубах, которую он отродясь не курил. И фон, непременно книжные стеллажи. Примитив. Вот так воспитывают в людях шаблонное мышление.

Ноги и спина затекли. Слепцов выкарабкался из убежища и сел в кресло.

Внезапно его прошиб холодный пот.

Экран вспыхнул. Появилось изображение. Открытое окно. Ветерок треплет занавески. В окне появляется женщина. На ее плечо ложатся мужские руки.

Она тихо говорит.

— Не надо. Не пачкай руки в крови. Я сама.

Это он прочел в субтитрах. Лиля произнесла текст по-французски. Она делает шаг вперед, переступает через низкую чугунную решетку и падает из окна.

Смена кадра, другой эпизод. На площади осветительные приборы, кран с камерой, суетятся люди.

В накинутом на плечи пальто стоит Лиля, возле нее пожилой мужчина. Целует ее в щеку.

— Умница. Этот дубль мы оставим. Я тобой доволен. Они говорят по-французски. Павел читает субтитры.

— Сколько же можно. Я устала. И не мечтай, больше дублей не будет.

— Я же сказал, что все в порядке.

— Я на тот случай, если ты передумаешь.

Лиля заметила камеру, которая ее снимает, и, глянув в объектив, улыбнулась и помахала рукой.

У Слепцова пробежали мурашки по коже. Ему показалось, она его видит и машет ему.

— Салют! Со мной все в порядке. Видишь, какая я храбрая. Супер! Зритель не поверит, что такую женщину можно выбросить в окно.

Она рассмеялась.

На этот раз все было сказано по-русски.

Слепцов оглянулся. Пустой зал. Он сидел в нем один. Из будки тянулся голубой луч к экрану.

Кажется, он сошел с ума.