"Сильнейшие" - читать интересную книгу автора (Дильдина Светлана)

Глава 19

Тейит

В отличие от детей Юга, среди северян распространены были прозвища, и не по одному зачастую. Так, Шима называли Медвежонком, а мать его — Танитау, что означало «Заблудившаяся и печальная». Легко сочинялись они, порой на ходу; иные приставали надолго, иных хватало на пару раз. А южанам с их короткой отрывистой речью хватало имен… по крайней мере, насколько мог понять Огонек.

Одно только прозвище слышал часто в Астале. Странно сочеталось с именем, но ведь подходит тому, на юге…

В Тейит жил ветер — один, или много ветров, поющих, постоянно сплетающихся в узор или сложную прозрачную косу.

Ветер пасся на полях, огромным языком лизал злаки, отчего те клонились к земле. Кайма с мелкими зернами — из них варили густой суп; каппи с колосками-метелками. В травянистом кустарнике чимма тоже бродил ветер, шурша листьями и сбрасывая на землю маленькие иссиза-черные ягоды.

И бобы тут росли, более мелкие, чем в долине.

Огонек порой забывал, что родом не с севера — вспоминал только, когда ночами снились приятные и неприятные сны — и когда Атали в очередной раз указывала ему, что Сила Огонька — Сила южная. Тогда почти ненавидел собственные способности. Вынуть бы их и перекрасить, что ли…

Но из обладающих Силой только Атали могла такое сказать, другие не понимали ничего — а знакомых прибавилось.

К примеру, невеста Шима, Сули, молчаливая и добрая девушка. Она, хоть и чистой крови, не обладала Силой, как и очень многие, и к тому же была сиротой. Сули часто приходила в дом Ивы, помогала по хозяйству или просто сидела, улыбаясь застенчиво, и попутно плела какой-нибудь поясок из нитей — женщины Тейит охотно носили подобные пояски.

О себе Ива рассказывала неохотно. Она была нежеланным ребенком — мать ее, живя в местах добычи хрусталя, встретила пару южан… так появилась Ива. С малолетства ей давали понять — низшая, выродок, живущая здесь из милости. Полукровок женщины предпочитали вытравить из собственного чрева, но не дать себе опозорить себя и семью. А если сами женщины опасались, находились доброжелатели. И все же она появилась на свет и даже нашла себе спутника — простого гранильщика, доброго, хоть и недалекого умом. Он умер, когда Шим был подростком. Вот и вся жизнь…

— Ты ненавидишь юва? — спросил ее Огонек.

— Нет, мальчик. За что же? Мне они ничего не сделали. Если кто и набросал камней в мою жизнь, так это свои.

— Не понимаю, — со вздохом ответил мальчик. — Своих защищают… должны.

— Никто никому не должен — только своей Силе, у кого она есть. Может, родителям и детям еще. Как всегда… Лиа рассказывала, — женщина возвела глаза к потолку, вспоминая, — Что в Тевееррике, древнем городе, который был построен еще до раздела нас на север и юг, бедняков приносили в жертву ради получения большей Силы. Спасибо, сейчас так не делают в Тейит.

— В Астале тоже не делают.

— Я слышала иное. Может, и врут — но там скидывают людей с башни, как у нас — осужденных на смерть преступников, которые не имеют ценности на работах.

— Башня… Хранительница? — переспросил Огонек, позабыв, что Ива не сможет ответить. И словно огромное животное языком провело по коже — холодно стало, мурашками тело покрылось. Башня. Огонек стоял на краю. А она… с каким восторгом Кайе говорил — она живая.

Может, и он сталкивал кого-то вниз, на ждущие крови плиты?

Обладая свободным временем и таким проводником, как Атали, побывал не только в Ауста, но и в некоторых древних галереях — впрочем, весь город состоял из галерей, переходов, ступеней, украшенных зачастую замысловато. Даже перед окном Огонька на камнях высечена была свернувшаяся кольцом змея.

Картинки в галереях пугали — фрески, просто барельефы, нераскрашеные — и те, которым искусство художника придавало почти живой вид. Вот это «почти» и было самым жутким. Птицы с алыми глазами, скалящиеся хищники, странные существа с головой одного животного и телом другого…

В Астале он почти не покидал пределы одного дома, а здесь ему позволялось бродить повсюду. Конечно, целиком Тейит было не обойти и за две луны; но Огонек и не стремился исследовать каждую щель.

Он все долго чувствовал себя неуверенно, опасаясь очередного окрика или грубого слова. Ведь кто он? Найденыш лесной. Но вскоре уверенности изрядно прибавилось.

Виной тому была встреча — вряд ли случайная, думал порой Огонек. Что Сильнейшим делать пусть даже в Аусте, если по их повелению примчится любой? А тут — неподалеку от его собственного обиталища, хотя и разговаривал с одним из целителей Ауста вроде по делу. Улыбнулся Огоньку, подозвал.

Подросток впервые так близко видел Лачи — соправителя Лайа. Мужчина лет тридцати пяти, похожий на туманный, ограненный полукругом опал — скользит взгляд, не за что зацепиться. Кожа светлее, чем у большинства эсса. В глазах его тоже был туман, и непонятный взгляд этот прятал острия ледяных лезвий. Огонек не почувствовал к северянину доверия, хоть тот говорил весьма по-дружески и вовсе не свысока, внимательно выслушивая все сказанное полукровкой.

— Ты даже не представляешь, какое ты сокровище, — сказал он. — Таких, как ты, больше нет… ты нужен всему северу.

— Для чего?

— Подумай сам о простых людях, к которым ходишь — ты их надежда.

— А почему? — недоуменно спросил Огонек, и услышал ответ:

— Пока попробуй понять сам. Если узнаешь сразу, загордишься еще, — и проводил мальчишку улыбкой.

Потом Огонька призвала к себе Элати. После Лачи не больно-то приятно было терпеть обращение свысока, да и не мог позабыть дорогу сюда — хоть и сознавал, что должен испытывать благодарность. Смерила прохладным снисходительным взглядом, проговорила:

— Хватит тебе болтаться без дела. В твоем возрасте мальчишки работают наравне со взрослыми.

— Я готов, — пожал плечами Огонек. — Разве я отказывался от работы?

— Помолчи, когда тебя не спрашивают. Раз у тебя есть дар, будет разумно использовать его, тем паче не представляю, где от тебя может быть толк. Я приставлю тебя к Лиа-целительнице. Будешь учиться у нее — слабое подспорье, но все же можешь сгодиться. — Она подумала пару мгновений, добавила: — Не думай, что любой айо может исцелять. Если окажешься непригодным, что ж… приставим куда-нибудь еще.

Сидя на парапете, Ила вертела в пальцах маленький розовый цветок на тонком стебле. Сидела, поджав ногу — позабыла, что давно не девчонка.

Никак не могла придти в себя после случайной встречи с мальчиком. Столкнулись на лестнице… Элати сказала — не твоего ума дело. А какой тут ум, у самого рассудительного человека не хватит — связать воедино концы непонятно каких веревок.

Мальчик-подросток с лицом давней подруги… полукровка, который взялся непонятно откуда и живет в Аусте? Который не носит никаких отличительных знаков — то есть, и понять нельзя, зачем он понадобился Сильнейшим? А Элати ничего не захотела рассказывать, она не любит Илу за то, что та — нянька у Хрусталя и Меди. Она очень рассердилась бы, если б узнала — Ила стала расспрашивать детей… те вечно все слышат, это лишь взрослые считают их несмышленышами — взрослые, которые проводят время вдали от детей. Куна напустил на себя таинственность, но не смог промолчать — стоило Иле притвориться разочарованной, мол, ничего не знаешь. А Илику — простая душа, сама все выложила, хоть и особо нечего было.

И вся плата за ее слова — плитка орехов в меду. С Куной сложнее — долго еще будет считать Илу должницей…

А пока — ветер, растрепавший прическу, цветок в пальцах да пыль в лицо…

«Соль?» — растерянно думала Ила, и чем дальше, тем больше ей казалось — вместо почвы под ногами сплошь зыбкое болото. Этот мальчик… Она так долго пыталась вспомнить облик подруги, и вот встреча оживила его в памяти вполне ясно. Только ведь они и вправду похожи. Тонкий нос, чуть удлиненный… губы, словно вот-вот заплачет или попросит сладости — когда спокоен, задумчив; и выражение лица в целом — немного обиженное, чуть испуганное — у Соль бывало такое. Глаза только другие совсем. Если отец Огонька — тот южанин… нет, его не вспомнить даже со всей Силой Лайа.

Деревня неподалеку от Тейит

Парнишка был худенький, с виду не многим старше Атали. Хотя Лиа знала — стражами деревень не ставят столь юных. Значит, ему больше весен. Губы мальчишки дрожали, тонкие, голубоватые.

— Потерпи. Скоро боли не будет.

— Я не об этом, — вздохнул он, и женщине показалось — сейчас он расплачется. — Я хотел… меня же только поставили в эту деревню. Впервые… Йишкали, я же хотел как лучше. Что теперь скажет семья…

— Не ругайся, — строго сказали Лиа. — А ногу каждый сломать может.

Искусные руки целительницы наложили лубок, потом повязку.

— Оно прилетало… я засмотрелся. Такое красивое. Как дурак… — он и вправду едва не плакал. — Я даже не подумал, что надо поставить щит… А там яма, йишкали!

— Не хнычь, — резко сказала Лиа, а когда мальчишка вскинул на нее изумленные глаза, улыбнулась и взъерошила его волосы. — С кем не бывает. Вряд ли тебя с позором отправят обратно.

По возвращении усталую женщину поджидала неожиданность — велено было явиться к Лачи. Настолько необычно это звучало, что женщина не знала, что и подумать. Посидев немного, чтобы ноги перестали гудеть, выпила разведенные в воде несколько капель медовой полыни и отправилась, куда приказали.

Встретили ее ласково, что сразу сняло опасения — ну, дурного слова не услышать от Лачи. Только вот Ила, в юности бойкая, резвая, присмирела изрядно, пожив с детьми его бок о бок…

— Гонец рассказал мне, что на плато, где ты была, снова наведались «перья».

— Да, эльо, — целительница задумалась. — Они не тронули никого.

— Это мне тоже известно. Что же, я больше не могу тебе позволить подвергать риску собственную жизнь. Теперь ты нужна здесь, в Тейит. — Заметив недоуменно приподнятые брови ее, добавил:

— Ты не привыкла, что распоряжения отдаю я, а не Лайа?

— Ты имеешь на это право…

— Не только право, целительница, — сказал он приветливо. — У нас с Лайа полное единодушие, как и всегда, как и должно. Мы хотим поручить тебе мальчика — он почти взрослый, но сущее дитя по уму.

— Он… не в себе?

— Что ты, он совершенно нормальный подросток, — к концу краткого рассказа выражение настороженного сочувствия сменилось у Лиа живым интересом.

— Но почему я, эльо? Я не лучшая целительница Тейит…

— Ты достойна многих лестных слов, но сейчас подумай о другом. Подумай, можем ли мы приставить его к самому занятому! А тебе стоит отдохнуть — ты заслужила отдых. И попутно поучишь его своему мастерству…

Женщина согласно склонила голову.

Когда Лиа ушла, Лачи очень серьезно посмотрел ей вслед — и смотрел, пока полог не перестал качаться.

— Неважно, на самом ли деле он ей внук. Узнает его получше — примет с радостью. У мальчика должно быть все, моя дорогая. — И особенно подчеркнул: — Все. У него Сила юга, но он должен полюбить север.

Фигурка в платье из серой хлопковой ткани, так сшито, что руки закрыты чуть не до локтя. Маленькая хрупкая женщина, лицо все в мелких морщинках. Но они не портили женщину, как небо не портят облака.

— Подойди, — она поманила Огонька всей ладонью, улыбнулась. Но глаза ее — чуть запавшие и очень ясные, светло-голубые, оглядели мальчика чрезвычайно внимательно.

— Меня зовут Лиа, малыш. Я буду тебя учить.

От незнакомки исходило тепло… едва ли не впервые на мальчишку смотрели не просто приветливо, а так… по-домашнему. Он зверенышем себя почувствовал — уткнуться носом в теплый бог, забыть все невзгоды… Даже слезы на глаза навернулись.

Одернул себя — северяне хорошие, может быть — но чужие. Только неразумный птенец слепо мчится за первым увиденным существом, безоговорочно признавая в нем свою мать.

Лиа поселили неподалеку — достаточно было сделать полсотни шагов, чтобы оказаться у входа в ее жилище. Другие целители жили в противоположном крыле — на вопрос Огонька, почему ей велели покинуть домик и перебраться сюда, она лишь пожала плечами. Впрочем, домик ей никто не запретил навещать — побывал там и Огонек. Подивился бедности обстановки — даже циновки на полу старые, с блеклым рисунком. А ведь уважают целительницу… Спрашивать постеснялся — в чужое имущество лезть некрасиво.

Ровесников полукровки среди обитателей Ауста не было — тут жили целители и доверенные слуги без семей. Впрочем, порой тут появлялись и юные обитатели каменного города — дети Серебра и Меди, и даже видел детей соправителей — из окна.

Через какое-то время знал, что коренастый круглоголовый мальчик заметно младше Огонька — сын Лачи, Куна, а тонкошеий, медлительный Шили с ресницами-опахалами — отпрыск Медной ветви.

Мог бы заговорить, оклик услышали бы — но каждый раз терялся, не в силах сообразить, с чего начинают знакомство.

День его поначалу был очень простым — с утра ему приносили поесть, и после он свободно бродил по городу; теперь тоже бродил, но сопровождая Лиа и стараясь помочь, а заодно научиться чему-нибудь; к вечеру обязательно возвращался и уже не покидал Ауста, пытаясь читать.

Огонька постоянно навещала Атали. Поначалу девочка раздражала его своей неспособностью понимать простейшие вещи, если те отличались от вбитого ей в голову с рождения. Но потом привык. Атали была все-таки не глупа, и, хоть обидчива, первая приходила мириться. А обижалась она частенько. Снова и снова расспрашивала о жизни южан — Огонек уже взмолиться был готов, он устал говорить, что прожил у них от силы две луны — и не упускала случая вернуть возмущение ими. Да если бы свое… Бесконечные девчонкины «Лайа считает, аньу правильно говорила…» досаждали хуже зудения комара над ухом.

— Ну скажи, чем они насолили тебе? — не выдержал он однажды. — Ты прямо как… пересмешник: чужие слова, а в голове пусто!

Атали расплакалась, а потом сказала с достоинством:

— Странные речи от человека, который недавно жил в лесу, а теперь считает правильным ругать порядок, не в силах понять его!

— Вот дурочка! — злясь, он всегда переходил на южный диалект, да и выражения не слишком подбирал. — Порядок! Да чем лучше южного?! Что, у вас обожают полукровок? Что, Лайа твоя с радостью уступит место северянке, лишенной Силы?

— Зачем? — испугалась Атали.

— А разница-то какая? Кто выше стоит, тот и прав…

— Те, кто сильнее — более мудрые. Они направляют и оберегают… Если же все окажутся одаренными одинаковой Силой, мы увидим лишь тень настоящих людей. Не окажется истинно способных вести, понимать суть Мироздания и слова его. Равновесие…

— Тьфу. Мироздание… на юге говорят о защите. Убивают детей из жалости! — это вырвалось прежде, чем успел подумать. Никому не хотел говорить, и вот, все же не удержался.

— Какой ужас! — Глаза девочки распахнулись. — Чудовищно!

Огонек сообразил, что сморозил глупость, и попытался быть справедливым:

— Знаешь, а он был лучше тебя — он пытался им хоть как-то помочь, пусть даже так! А не говорил о справедливости и равновесии!

— Ты это серьезно? — теперь Атали смотрела на Огонька с ужасом. — Убийца детей лучше меня??

Огонек вздохнул и опустил голову.

— Тогда я так не считал.

— А теперь?

— А теперь… Да отстань ты! — сказал он с досадой, неожиданно грубо. То, что было потом — разговор в лесу и у гейзера — не стоило открывать никому.

Атали повздыхала, отвернувшись к окну, но, заметив, что Огонек уткнулся в очередной свиток, обернулась и сказала неожиданно для полукровки:

— Я хотела бы уметь лечить.

— А что ты умеешь? — буркнул он, глядя искоса, попутно изучая рисунок — карту.

— Ты все равно не увидишь… Я никогда не сделаю ничего видимого, но я могу… узнавать прошлое, ставить Пологи, дарить сон…

— А, ты уканэ?

— Да.

— Это все несерьезно.

— Неужто?! — злясь, она становилась очень красивой. Но полюбоваться Огонек не успел — его скрутила липкая, тошнотворная волна ужаса. Хотелось спрятаться под кровать… нет, еще хуже — прорыть нору в земле…

— Ну как, понимаешь теперь? — слегка покровительственно произнесла Атали.

— Ну… да, — промямлил, приходя в себя. — И что вы такие можете еще? Только не показывай на мне! — прибавил поспешно.

— Очень редко, но рождаются те, кто может предвидеть будущее. А Лайа — одна из немногих — умеет читать память и мысли.

— Но другие… кому такое понравится? Вас должны ненавидеть!

— А нас и не любят куда больше айо, — серьезно произнесла она. — Только уканэ рождаются редко, и сильных среди них — мало. Те, про кого знают, носят серебряные браслеты — замкнутое само на себя серебро не дает возможности пользоваться Силой… Только высшие свободны.

— Но они могут… подчинить своей воле всех!

— Нет. Это редкий дар. Обычно все, что может и сильный — воздействие временное. Личность стереть и переделать нельзя… разве что запечатать память, — Атали покосилась на Огонька. Тот кивнул, внимательно слушая.

— Около ста сорока весен назад родилась девочка… о ней до сих пор говорят с ужасом. Она была… чудовищем. Она могла переписать личность человека вчистую… — Хмыкнула: — Да, тебе есть с чем сравнить: тот, у кого ты жил на юге, точно такое же чудовище, только он айо.

— Ну… с ней-то что было? — вернулся к прежнему Огонек.

— Она играла со своим даром, толком не умея им пользоваться… но была слишком неосторожна. Поэтому ее смогли убить — в девять весен. До сих пор Сильнейшие вздрагивают при попытке представить, как могло бы сложиться, окажись у девочки опытный и хитрый наставник. Даже родители ее были рады смерти дочери… а вот почему живет тот, на юге? Неужто им нравится сидеть у жерла проснувшегося вулкана?

— Отстань, не знаю, — с досадой, и спросил: — Уканэ — это женский дар?

— Не только, но женщин больше. Ведь тот, у кого ты жил до юга, был мужчиной.

— Ну хорошо… А кто мешает нескольким уканэ сговориться и подчинять своей воле исподволь?

— И такое было. Еще в Тевееррике… Плохо закончилось, и не только для зачинщиков. Пойми, обладающий достаточной Силой чувствует, когда подвергается чужому воздействию. Другой вопрос, что не всегда может этому противостоять. Но если вдруг — сможет? Тот, кто пытался, уканэ — считай, выдал себя.

— Щит, — вполголоса проговорил Огонек.

— То есть?

— Щит от чужой Силы… надо уметь им пользоваться…

— Тебе — не надо. Ши-Алли охраняет тебя сама…

Атали, девочка с длинной косой, узким болезненным личиком. Он чувствовал ее Силу — иную, чем у южан. Сила эта перекатывалась бусинами-каплями, казалось, ее можно перебирать в пальцах, как ожерелье.

— Ты другой. Порой я тебя боюсь, — говорила она, и глаза ее, темные в моменты тревоги, казались непомерно большими.

— Меня? Но почему, Атали?

— В тебе горит темное пламя, хоть и небольшое… хоть ты и не хочешь признать этого.

Ты не видела пламени, в мыслях невесело говорил подросток. Если бы увидала его… но ты бы не поняла. Испугалась бы, бежала или поставила щит. Но он сминает любые щиты, сносит их одним ударом. Он убивает, Атали. Но он подарил мне — меня.

Незнакомый голос окликнул, когда Огонек возвращался к себе после очередного урока у Лиа — правда, урока ли? Помогал тут поддержать, то поднести… С грустью понял, что разная Сила у них, разная. И потянуть за собой, направить мальчишку — Лиа не может. Она северянка. А он…

И вот — голос низкий, довольно-таки молодой, женский. По имени позвала. А сама — с полукровку ростом, на грустную сойку похожа, через лоб ремешок плетеный кожаный.

— Подойди, мальчик, — серьезность тона этой почти незнакомой женщины несколько испугала.

— Да, аньу?

— Не называй меня так. Лучше анна — старшая сестра. Скажи, ты помнишь хоть что-то?

— Не знаю. У рууна… норреков, — поправился он, — Я порой начал вспоминать что-то, картинки — и здесь…

— Какой была твоя мать?

— Светлые волосы, очень светлые.

— Северянка, это почти не вызывало сомнений… А отец?

— Не помню. Рост… высокий. А еще почему-то огонь вспоминается… горит на полянке, искры летят…

А еще… — он запнулся, — Еще там были двое… не помню лиц, но знаю точно — мы жили в лесу, и с нами еще двое, он и она… всегда вместе.

— Если ты тот, о ком я думаю… Много весен назад Тейит покинула девушка по имени Соль, и молодая пара — Киуте и Къяли. За этими двумя была выслана погоня… но их не нашли, они успели уйти далеко, затеряться в лесу. Соль была моей лучшей подругой. Южанин по имени Тахи подарил ей серебряную птичку… таких не делают у нас.

— Значит… это моя мать? — обмирая от ужаса и восторга, спросил Огонек.

— К сожалению, я не знаю. Не хотелось бы отправиться по ложному пути… но ты вполне можешь быть ее сыном по возрасту, ты помнишь необычную серебряную птичку — хотя кто может поручиться, что она в точности такая, как была у Соль? Быть может, это обычная южная игрушка, хоть и непонятно, как она попала в лес. Но главное — ты похож на Соль. Губы, брови, нос… сходство не потрясает, но вполне явственно. Впрочем, я могла и забыть подругу… — она призадумалась.

— А как… меня зовут? — шепотом спросил он.

— Откуда мне знать… — наконец-то женщина улыбнулась. — Даже если ты в самом деле ее сын, имя тебе давала не я.

— Анна, можно, я буду… считать себя сыном твоей подруги? — неуверенно, с надеждой попросил он. — Ведь у меня… никого нет. А тебе… ведь не очень неприятно это?

— Нет, что ты! — она заливисто рассмеялась, потом сказала: — А мать Соль жива.

— Кто она?

— Лиа-целительница.

— Ой…

Так и стоял, будто молния сверху ударила и к земле пригвоздила. Говорят, есть такие молнии — как копья…

— Меня Ила зовут, — продолжала незнакомка меж тем, и не сразу заметила, что подросток вовсе окаменел.

— Да что ты? Или я тебя напугала? — встревожилась она, ладонью помахала у него перед глазами: — Эй! Настолько не по нраву такая родня?

— Что ты, — Огонек покраснел, будто спелая свекла, и умоляюще проговорил:

— Я очень рад! Только сказать-то ей как? Вдруг рассердится?

— Лиа? Та, что одна шестнадцать весен прожила, о дочери тоскуя? — рассмеялась женщина, и помолодела сразу. Теперь не на грустную сойку смахивала, а на пересмешника. Скомандовала:

— А ну, пойдем!

— Только ты сама ей скажи, — поспешно выкрикнул уже в спину ей, и заторопился следом.

Не знал, что как новость преподнесла Ила — во время самого важного разговора снаружи у стены просидел. Руки похолодевшие, лицо влажное — ну и жалкое зрелище, должно быть, подумалось вскользь. А когда Лиа выглянула из дома, все позабыл, столько тепла было во взгляде немолодой женщины.

Голову поднял, посмотрел умоляюще. Встал, понимая, что надо что-то произнести.

— Прости, я ни в чем не уверен… я не собираюсь выдавать себя за твоего внука, — смешался, но глаз не отвел.

Лиа прижала его к себе — как южанка, мелькнула мысль у подростка — и проговорила быстро:

— Да какая мне разница? Ты можешь им быть — этого довольно. Скажи, тебя отпустят жить у меня? Конечно, если и мне позволят уйти.

— Я не знаю…

— Тебе хорошо в своей комнате в Аусте?

— Мне там… неплохо. — Смутился. Неуютно порой… но набиваться к ней под крыло — совсем некрасиво. Но так и хотелось сказать: у меня ни разу не было дома… я не помню, как это…

— Дом у нас будет общий, — сказала целительница; и ей — первой — поверил мгновенно и полностью.