"При дворе последнего императора" - читать интересную книгу автора (Мосолов Александр Александрович)

ЭПИЛОГ

После отъезда президента Французской республики нам казалось, что политический горизонт как будто проясняется. Фредерикс сказал мне, что государь не боится последствий сараевского убийства и думает, что все устроится. Наоборот, военный министр, с которым я беседовал в тот же день, держался противоположного мнения. Сухомлинов полагал, что серьезность кронштадтского свидания с Пуанкаре побудит Вильгельма II более остро поддерживать требования Австрии, эвентуально неприемлемые.

Я телеграфировал сыну, находившемуся в отпуске где-то на берегу Женевского озера, немедленно возвращаться в Россию.

Вечером Фредерикс снова был с докладом у государя. Царь на этот раз был озабочен: Вильгельм II прислал ему депешу, в коей предупреждал, что всякое вмешательство третьей державы в австро-сербский конфликт вызовет войну. Государь сказал министру двора, что, несмотря на все свое миролюбие, должен был принять совместно с военным министром некоторые меры, подготовляющие мобилизацию. Эти меры могли быть оставлены, если бы переговоры с Австрией оказались для нас возможными.

Ультиматум Сербии был опубликован на следующий день. Государь вместе с Фредериксом поехал в Красное Село, где состоялся Совет министров.

Вечером я представил Фредериксу проект частичной мобилизации, гофмаршальской части на случай выезда государя на фронт. Граф ответил:

— Нет-нет… Я не могу испрашивать такое высочайшее повеление. Государь убежден, что войны не будет.

30 июля Сазонов приехал в Петергоф и имел весьма продолжительную беседу с государем. По окончании аудиенции Сазонов прошел к министру двора и сообщил, что начальник штаба получил приказ начать мобилизацию. Спустя несколько дней я узнал, что Янушкевич, получив этот приказ, снял трубку своего телефона, чтобы никакие другие распоряжения не мешали ему работать. Он считал, что раз начатая мобилизация не может быть ни в коем случае остановлена.

На следующий день я поехал по срочному делу в Петербург. Возвращаясь, видел, как граф Пурталес, немецкий посол, входит в придворный вагон вместе со своим секретарем. Как только поезд двинулся, я прошел в отделение посла.

Пурталес быстро поднялся, схватил меня за обе руки и воскликнул:

— Надо во что бы то ни стало остановить, остановить эту мобилизацию! Иначе — война…

— Это невозможно, — ответил я. — Мобилизация развивается нормально. Как остановить на всем ходу автомобиль, идущий со скоростью ста верст в час?

Граф ответил мне:

— Я просил государя принять меня. Я должен просить его остановить мобилизацию. Ведь она объявлена только сегодня утром.

Нервозность посла поразила меня. Я старался успокоить его и рекомендовал тотчас же после аудиенции повидать Фредерикса. Я был убежден, что министр двора сумеет убедить государя послать Вильгельму II телеграмму с необходимыми разъяснениями: что, мол, мобилизация еще не означает войны и что армия будет демобилизована, как только начнутся непосредственные переговоры между двумя заинтересованными державами.

— А главное, — сказал я ему, — не просите у государя невозможного.

— Нет-нет! — закричал граф. — Если он немедленно не демобилизует, война неизбежна.

Я заметил, что его молодой секретарь старается поймать взгляд посла, чтобы остановить его: Пурталес производил впечатление сошедшего с ума человека.

Я отправился прямо к Фредериксу, чтобы передать ему мой разговор с послом. Граф Пурталес пришел к нам на полчаса позже, совершенно убитый. Он просил Фредерикса, чтобы тот немедленно пошел к государю и посоветовал послать Вильгельму депешу: нечто вроде объяснений, почему именно была произведена мобилизация. Фредерикс отправился во дворец.

Вернувшись, сказал мне, что государь составил очень хорошую депешу, которая тотчас же была отправлена в Берлин. Фредерикс прибавил при этом:

— Вы увидите… Эта депеша обеспечит нам мир.

Не успел он произнести эти слова, как телефон зазвонил. Я взял трубку. Это был голос Сазонова. Я передал трубку Фредериксу.

Министр двора вдруг побледнел.

— Хорошо… хорошо… я это сделаю.

Сазонов сообщал, что Пурталес вручил ему объявление войны.

Ответ на последнюю депешу царя получен был в тот момент, когда войска уже двигались навстречу друг другу. Депеша Вильгельма осталась на столе государя и не могла быть опубликована вместе с другими документами, касавшимися объявления войны. Я узнал ее содержание только впоследствии, из воспоминаний графа Палеолога.

На следующий день офицеры гвардии были приняты в Зимнем дворце. После молебна государь дал торжественную клятву не заключать мир до тех пор, пока враг будет находиться на русской территории. Особая овация была сделана при этом Палеологу, представителю нашей славной союзницы.

Мой сын успел добраться до границы с последним поездом, вышедшим из Берлина. Видя, что немцы арестовывают русских офицеров, он выскочил из поезда и перешел границу пешком, несмотря на стрельбу часовых.

В августе 1916 года в Могилеве государь сказал мне, что собирается назначить меня чрезвычайным посланником в Бухарест. Назначение это должно было совпасть с вступлением наших войск в Румынию.

Заметив мое удивление, государь стал мне объяснять, почему он принял такое решение.

По полученным им сведениям, королеву румынскую, его кузину, очень беспокоило, как сложатся отношения между командным составом русской армии, румынским королем и румынским населением. Сам государь полагал, что военное начальство не всегда достаточно считается с указаниями, исходящими от дипломатов, то есть людей штатских. Посему надлежало назначить в Бухарест такого человека, который имел бы достаточный авторитет в глазах именно русского военного начальства. Так как я имел долгий стаж в свите Его Величества, то моя воля должна была оказаться значительной для начальника русской армии, действовавшей на румынском фронте.

После этого объяснения мне ничего более не оставалось, как сказать государю, что мне будет бесконечно грустно покинуть то место, которое мне давало право быть в непосредственной близости к монарху.

Государь, не желая огорчать графа Фредерикса, с которым я установил столь тесное сотрудничество, решил поэтому, что Фредерикс не будет поставлен в известность о моем назначении, и государь лично сообщит графу о временной миссии, выпавшей на мою долю. Указ же о моем назначении будет содержать оговорку о том, что я остаюсь в должности начальника канцелярии двора.

Вскоре после моего прибытия в Румынию королева спросила меня, не согласится ли государь на брак наследника престола, принца Кароля, с одной из великих княжон, дочерей Николая II. Я отправился в Петроград, чтобы сделать по сему вопросу особо конфиденциальный доклад.

После моего доклада государь сказал:

— Я разделяю вашу точку зрения, но не знаю, как отнесется к этому вопросу императрица.

— Когда можно мне будет снова представиться Вашему Величеству для получения, ответа королеве румынской?

— Я ничего не скажу Ее Величеству. Попросите у нее аудиенции; передайте ей привет королевы и изложите ей дело.

— Слушаю, Ваше Величество.

— Отчего у вас испуганный вид? Разве вы теперь не дипломат? Дело входит в вашу компетенцию и как посланника, и как чина министерства двора. Сделайте доклад Ее Величеству.

Аудиенция была мне назначена на следующий день в 4 часа дня в Царском Селе. По выходе от государыни я получил от камердинера Его Величества указание, что государь гуляет в саду и желает меня видеть.

Я передал содержание моего разговора с государыней. Ее Величество имела намерение пригласить королеву и принца Кароля в Царское Село на пасхальные праздники. После этого будет видно, возможен ли предполагаемый брак.

— …Само собой разумеется, — прибавил я, — если на это последует разрешение Вашего Величества.

— Я не думал, что ваша миссия увенчается таким быстрым успехом. Вы, оказывается, умеете быть очень убедительным.

Несмотря на эту похвалу государя, я чувствовал, что ему было бы приятнее узнать об отказе государыни. Расставаться с дочерью было неприятной перспективой для отца.

Через несколько дней у меня был еще один доклад у государя, после которого я завтракал с Их Величествами. Императрица дала мне свои последние указания относительно моего доклада румынской королевской чете.

Уехав в тот же день в Яссы, я больше не видал Их Величеств.

В 1918 году я находился в Киеве. Немцы занимали Украину, и гетман Скоропадский обеспечивал некоторый призрак местного правительства.

В Киеве я встретился с князем Кочубеем, моим товарищем по министерству двора, и с герцогом Георгием Лейхтенбергским, бывшим сослуживцем по Конному полку.

Нашей единственной мыслью было спасти государя и его семью, заключенных в Екатеринбурге.

Герцог Лейхтенбергский был нашим посредником в сношениях с германскими властями. Двоюродный брат баварского кронпринца, он имел свободный доступ к генералу Эйхгорну, начальнику оккупационных войск, и генералу Гренеру, начальнику штаба.

Немцы оказались очень предупредительными. Открыли нам кредиты и обещали предоставить в наше распоряжение пулеметы, ружья и автомобили. Наш план заключался в том, чтобы зафрахтовать два парохода и послать их с доверенными офицерами вверх по Волге и по Каме. Предполагалось образовать базу верстах в 60 от Екатеринбурга и затем действовать смотря по обстоятельствам.

Мы послали в Екатеринбург разведчиков, из которых один состоял прежде в охране, а другой служил в Кавалергардском полку. Они должны были войти в сношение с немецкими эмиссарами, тайно пребывавшими в городе, содействием которых необходимо было заручиться, ибо иначе нельзя было рассчитывать на успех дела.

Я знал, что государь не согласится променять заточение у большевиков на плен в Германии. Чтобы уточнить создавшееся положение, я написал Вильгельму II письмо, которое передал графу Альвенслебену, причисленному к особе гетмана. Граф должен был в тот же день выехать в германскую главную квартиру.

В этом письме я просил германского императора заверить государя, что ему и его семье будет дан свободный пропуск до Крыма, где он не будет считаться военнопленным Германии.

Можно себе представить, с каким лихорадочным нетерпением ждали мы возвращения графа Альвенслебена.

Приехав обратно в Киев, он не подал мне ни одного признака жизни. Тогда я сам пошел к нему. Граф Альвенслебен сконфуженно объяснил, что кайзер не мог дать никакого ответа, не посоветовавшись со своими министрами. Он рекомендовал мне повидать графа Мумма, дипломатического представителя Германии при гетмане.

Граф Myмм категорически отказался помогать нам. По его словам, он был поражен, узнав, что военная власть нам обещала свою помощь. Впредь мы не должны рассчитывать на помощь Германии.

В течение двух часов я делал всяческие усилия переубедить его. На мое предложение еще раз обратиться к императору Вильгельму Мумм дал мне понять, что в данное время мнение кайзера в делах иностранной политики уже не имеет прежнего значения, и не соглашался с тем, что для Германий важен вопрос о спасении царя.

Мои старания не увенчались успехом. Через несколько дней после этого мы узнали о екатеринбургской трагедии.