"Тридцать дней войны" - читать интересную книгу автора (Скворцов Валериан)

На страже морских рубежей

В прибрежных шхерах северо-восточных территориальных вод СРВ экраны корабельных локаторов словно покрываются сыпью: здесь разбросано больше двух тысяч островов и островков. Сигнальщикам, рулевым и мотористам в походе работы хватает.

Морской охотник «17-й» летит по зеленой воде между скал, о которые, кажется, вот-вот чиркнет бортом. Звякает то и дело машинный телеграф. Ветер выжимает слезы, и капитан Ле Хыу Лок, заместитель командира дивизиона катеров-охотников, ведущий подразделение, опускает на глаза защитные очки.

Острова кончаются, перед нами открытое море. И сразу же завывает сирена боевой тревоги. С командирского мостика видно, как разворачиваются бронированные платформы скорострельных пушек. Наращивая скорость, устремляемся к скоплению судов, идущих вдали. Сигнальщик уступает мне на минуту бинокль. В него хорошо видно, как полощутся на мачтах грузовых джонок красные с золотой звездой вьетнамские флаги.

— Свои, — говорит сигнальщик.

— Сейчас убедимся, — отвечает капитан Лок.

Настороженность командира вполне оправданна. С 17 февраля, едва начались бои на суше, в территориальных морских водах Вьетнама стали появляться китайские суда-нарушители. Их команды имели вполне определенные задания китайского генерального штаба. Это — разведка береговой обороны, выявление численности и характера вьетнамских наземных войск, находящихся в резерве главного командования, авиации и ВМС в приморской провинции Куангнинь, высадка групп диверсантов и провокаторов, связь со шпионской агентурой, определение мест для выброски десантов. Команды лазутчиков состояли из профессиональных разведчиков и военных, из «морских ополченцев», вербовавшихся на кантонском побережье и острове Хайнань из числа запуганных рыбаков, а также бывших хуацяо, знающих вьетнамские шхеры.

— Вы бы посмотрели, как лихорадочно выкидывали они за борт тяжелое оружие и средства связи, едва мы обнаруживали их, — слышу сквозь завывание ветра голос Лока.

…Двухмачтовая джонка сбросила коричневые перепончатые паруса и на полных оборотах оказавшегося на ней мощного двигателя пошла петлять между островами. Вокруг взметнулись черные фонтаны. Кругом были мели, снаряды достигали дна. Брызнула щепа с борта и мачт: пулеметчики хлестнули по крутившемуся среди взрывов судну-беглецу очередью. «17-й» готов был протаранить джонку, и поэтому на ней застопорили двигатель. Еще не погасла скорость у беглецов, а они уже спихивали за борт выставленный у рубки пулемет. Следом полетели автоматы, с противоположного, невидимого нам, борта сбрасывали на дно еще что-то. Но со сторожевика уже посыпались на палубу нарушителя вьетнамские автоматчики. Водолаз надевал резиновую маску и ласты: готовился осматривать выброшенное на дно «хозяйство».

На лакированной палубе джонки словно кровавые ссадины розовели следы пуль, оцарапавших красное дерево. От расщепленных бортов пахло свежей стружкой.

Из шхер вылетел другой сторожевик на поддержку «17-му», если у джонки окажется прикрытие. Сигнальщики на обоих мостиках махали сигнальными флажками.

На джонке вдруг завалилась мачта, подрубленная, видимо, осколками снарядов. Она потащила в воду развешанное на такелаже бельишко. Четверо, стоявшие у кормы с поднятыми руками, дернулись было за ним. На обнаженных животах всколыхнулись амулеты из акульих зубов.

Разговаривать с пиратами морякам было не о чем. Подобный «улов» без лишних расспросов полагалось сдавать на берегу в разведотдел штаба флота. Там с ними и разбирались. Джонку взяли на буксир.

Захватывать нарушителей, выгонять китайские корабли из территориальных вод Вьетнама дивизиону приходится каждый поход. Работа эта, как считают моряки, не сложная. Но, наблюдая за сноровистыми действиями команды «17-го», нетрудно было представить, как она поведет себя и в более сложной обстановке.

— Судьбу современного быстротечного морского боя, — говорил мне в крохотной штурманской «17-го» лейтенант Нгуеп Ван Тю, пришедший в военно-морские силы в 1969 году из сухопутных войск, — решают люди, обладающие высокими нравственными и боевыми качествами, люди с закаленной волей, хорошей военной выучкой. Этого я прежде всего и добиваюсь от подчиненных.

В походе особенно не поговоришь с людьми, занятыми делом. Совестно было тревожить и тех, кто отдыхал в кубриках на узких железных койках со специальными зажимами, в которых у каждого под рукой лежал автомат. Я обратил внимание: приклады и «рожки» у оружия блестели от частого прикосновения всегда влажных в тропиках ладоней. Но все же командир разрешает старшине Вам Ван Дьему, старшему мотористу By Ким Тюену и знакомому уже сигнальщику Таку побеседовать со мной. У каждого воина, с которым беседую, разные сроки службы за плечами, собственный склад характера, различная степень натренированности и физической закалки, но одно у них общее — стремление как можно лучше выполнить свой долг по защите социалистического отечества в эти тревожные дни войны.

Дьему при выполнении заданий по задержанию нарушителей поручается обычно командование группой высадки на остановленное судно, поскольку старшина имеет боевой опыт в сложном, опасном деле захвата сопротивляющихся диверсантов, требующем высокой индивидуальной выучки. Старший матрос Тюен возглавляет группу мотористов. Скромный, молчаливый, бывший механик хайфонских доков, он удостоен звания «лучший боец года» в дивизионе, а год этот пришелся на активные боевые действия. Молодой сигнальщик Так изучает опыт старших.

Все трое, как, впрочем, и большинство в экипаже катера, уроженцы приморских провинций.

— В нашу задачу, — говорил мне капитан Лок, — входит защита территориальных вод северо-востока Вьетнама от любых покушений китайских агрессоров, охрана островов, поддержка гарнизонов морской пехоты, находящихся на них, в случае нападения, слежение за появлением самолетов врага и его крупными судами для предотвращения возможных десантов в промышленных, жизненно важных районах вокруг городов Камфа и Хонгай, на подступах к Хайфону…

В штурманской рубке рассматриваю карту района действий дивизиона. Он охраняет богатейший в Юго-Восточной Азии угольный бассейн, машиностроительные и транспортные предприятия, электростанции, причалы хайфонского порта, стратегически важные узлы железных и шоссейных дорог. В любых условиях, в любом месте и в любое время готовы они ударить по маоистам, если они и здесь попытаются проникнуть на территорию СРВ, — таков смысл ответственного задания, возложенного родиной на вьетнамских моряков.

Конечно, не на одном дивизионе морских охотников вьетнамских ВМС лежит эта ответственность. Еще до выхода в море на «17-м» мы ездили к морякам ракетных катеров. Проехав узкое сырое ущелье, над которым козырьками нависали гранитные утесы, попетляв по осыпающемуся берегу, мы оказались у причалов. По узким сходням, круто обрывавшимся с пирса на стальную палубу, — было время отлива — мы спустились к строю старшин и матросов. Командир катера лейтенант Донг Суан Ту четко отрапортовал капитану Ле Хыу Локу и представителю штаба ВМС капитану Чао Дыоку. Бывший выпускник Бакинского мореходного училища лейтенант Ту сказал мне по-русски без акцента.

— Передайте советским морякам, нашим собратьям по оружию, всем советским людям через газету «Правда», что вьетнамские военные моряки, которым прибавляет сил их поддержка, братская помощь и солидарность, готовы дать достойный отпор китайским агрессорам.

…Наш «17-й» между тем постепенно отворачивал на северо-восток, а затем лег на обратный курс. Навстречу шли огромные сухогрузы, направляясь в Хайфон и Камфу, словно бабочки скользили рыбацкие джонки с перепончатыми парусами — теперь все они несли на мачтах красные флаги с золотой звездой, буксиры неторопливо тянули тяжело осевшие баржи. Оттуда давали то приветственный гудок, то махали руками.

Море продолжало жить мирными заботами под надежной защитой военных моряков.

Спускались сумерки. Над мостиком едва угадывались корабельные локаторы, ощупывавшие пространство Тонкинского залива. Иногда резкий и острый, словно кинжал, луч прожектора вонзался в темноту, выхватывая причудливые очертания высовывающихся из воды скал-плавников залива Халонг — Лежащего дракона: скалу Седло, островки Жаба, Чайник, Петух, сквозные арки в рифах. Стоял йодистый запах водорослей. Но вот появились светящиеся буи фарватера, ведущего к порту, а вскоре и гирлянды ярких огней на судах многих стран, пришедших к причалам Хайфона.

Приблизительно через полтора года после нападения Китая па СРВ в нью-йоркской газете «Джорнэл оф коммерс энд коммершл» появилась статья двух видных американских специалистов военно-морского дела. Они были в КНР, где ознакомились с состоянием китайских ВМС. Принимали их заместитель начальника штаба китайского флота и заместитель командующего Усун-ской эскадрой адмиралы Шэнь Дэхуа и Чжан Яовэнь, на информации которых и основывалось сообщение в газете.

Американцы писали, что в развитии военно-морских сил КНР китайское командование видит три этапа. Первый — когда боевой флот еще только создавался из числа кораблей, захваченных у чанкайшистов. Второй этап приходится на период после 1950 года. Китай с этого времени был занят, как выразились адмиралы, «задачами внутреннего порядка»: отбирал у окопавшихся на Тайване гоминьдановцев прибрежные острова и накапливал необходимый потенциал, чтобы дать отпор возможной попытке вторжения чанкайшистов на континент. Третий этап — с начала 60-х годов и далее, когда появилась возможность закладывать на национальных верфях новые корабли. Численность личного состава военно-морских сил КНР к концу 70-х годов составила примерно 360 тысяч человек, включая 38-тысячный корпус морских пехотинцев и 38 тысяч, занятых в морской авиации.

Газета сообщала, что Китай располагает 25 крупными боевыми кораблями, включая 11 эсминцев, имеющих установки для запуска ракет с дальностью действия до 20 миль, и 14 сторожевых судов. Имеется 91 подводная лодка, в том числе одна атомная. Эти суда вместе с примерно тысячью мелких составляют три флота — Северный, Восточный и Южный, развернутые вдоль берегов Китая. В 1979 году китайские корабли ходили в южную часть Тихого океана, в район падения испытывавшейся в КНР межконтинентальной баллистической ракеты. «Китайские ВМС, — подчеркивали авторы статьи, — стараются повысить свой технический уровень. В последние годы они обращались за помощью в этой области к Англии, Франции и Италии. Улучшение американо-китайских отношений позволяет китайцам надеяться на то, что США в будущем окажут им такую помощь… Подобная помощь позволила бы китайскому военно-морскому флоту не ограничиваться функциями береговой обороны».

Китайский же флот ими уже и не ограничивается,

Последнее крупное сражение, в котором участвовал флот Китая, не считая поддержки десанта на остров Ицзяншань в 1955 году против чанкайшистов, состоялось 22 августа 1884 года у Фучжоу. Четыре крейсера, два сторожевых корабля и три канонерских лодки, собранные Цяньским двором с целью «разговаривать на равных» с Францией за право в свою пользу перекраивать карту северных провинций Вьетнама, приняли бой на своем рейде в реке Миньцзян у Фучжоу с французским морским дивизионом. Сражение закончилось полным разгромом китайской эскадры на виду придерживавшихся нейтралитета американских и английских кораблей. С тех пор империалистические державы, расчленив Азию и поделив сферы влияния в самом Китае, делали все возможное, чтобы не допустить появления у него собственного мощного флота. О помощи в этой области Пекину заговорили, как видим, на Западе в тот момент, когда у руководства КНР оказались люди, открыто вставшие в ряды противников социалистического содружества. Заговорили именно потому, что на «боевом счету» китайского флота появились первые незаконные захваты чужих территорий, прежде всего вьетнамских.

11 января 1974 года правительство КНР заявило, что Парасельские острова, или по-вьетнамски Хоангша, находящиеся в 120 милях от Дананга, и архипелаг Спратли, по-вьетнамски Чыонгша, в 250 милях от залива Камрань, являются китайской территорией. Посланный на кораблях китайский десант оккупировал 19 января 1974 года Парасельские острова, не решившись, однако, а скорее всего не имея на то приказа Пекина, вступать в военное противоборство с гоминьдановскими частями на острове Иту-Аба, филиппинскими гарнизонами на островках и атоллах Рид-бэнк и малазийскими пограничниками на острове Сенглу, входящих в архипелаг Спратли. Китайцы не решились атаковать Спратли, находящийся под контролем Вьетнама.[5]

20 января 1974 года Временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам заявило: «Суверенитет и территориальная целостность священны для каждого народа. По поводу проблемы границ и территорий у соседних стран существуют различные мнения, оставленные в наследство историей. Эти различия иногда весьма сложны и требуют серьезного изучения. Заинтересованные страны должны заниматься рассмотрением этих проблем в духе равенства, взаимного уважения, дружбы и добрососедства и решать их путем переговоров».

После захвата китайским десантом, поддержанным с воздуха, Парасельских островов (США не возражали против акции, хотя формально ущемлялись «права» марионеточного режима Тхиеу в Сайгоне, их ставленника) в выходящем на территории английской колонии Гонконг журнале «Минбао юэкань» появилась серия статей, «обосновавших» их принадлежность к КНР.

В свое время гоминьдановское правительство Китая воспользовалось трудностями, которые переживала администрация французских колониальных владений во Вьетнаме после второй мировой войны. В декабре 1946 года четыре гоминьдановских корабля провели демонстрацию «восстановления суверенитета» Нанкинского правительства на Парасельских островах и архипелаге Спратли. Десант снес установленные в предыдущие годы японскими гарнизонами знаки и символы, кстати говоря, стоявшие на месте тоже уничтоженных ранее имевшихся таких же французских символов. Однако Нанкин вскоре «вернул» Парижу «его» острова, а после ухода из Индокитая французского экспедиционного корпуса в 1955 году рота морских пехотинцев сайгонского режима сменила на Параселах колониальный гарнизон.

И вот в 1974 году повторяется грубый акт 1946 года. Только теперь это уже не простая демонстрация и предпринимают ее не чан-кайшисты. Китайская морская пехота намерена закрепиться прочно, надолго. В поддержку ей подгоняется мощный флот, для которого закупаются в Лондоне самолеты «Харриер», способные к вертикальным взлетам и посадкам.

В заявлении МИД СРВ от 7 августа 1979 года относительно архипелагов Хоангша и Чыонгша говорилось: «Незаконно оккупировав своими вооруженными силами архипелаг Хоангша, Китай не только посягнул на территориальную целостность Вьетнама, но и попрал принципы Устава Объединенных Наций, предписывающие урегулирование всех спорных вопросов путем переговоров. После развязывания против Вьетнама крупномасштабной агрессии китайская сторона снова подняла проблему архипелагов Хоангша и Чыонгша с одновременным усилением напряженности на вьетнамской границе, отказавшись от обсуждения срочных мер для обеспечения мира и стабильности в пограничных районах двух стран».

Вооруженный захват Парасельских островов — Хоангша и необоснованные притязания на архипелаг Спратли — Чыонгша, усилия, направленные на создание мощного флота в этом районе Мирового океана, лежат в общем русле ужесточения антивьетнамской направленности во внешнеполитическом курсе КНР. Пекин всегда рассматривал Вьетнам в качестве первого заслона, в том числе и на море, на пути продвижения великоханьской экспансии и за пределами Индокитая, дальше на юг. Пробуя прочность вьетнамских наземных границ силой оружия, Пекин одновременно держит под постоянным прицелом и район сосредоточения важнейших морских путей близ берегов Индокитая. Ведется крупная дипломатическая игра: Пекин приветствует любые попытки трансформировать Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), в которую входят Таиланд, Малайзия, Сингапур, Индонезия и Филиппины, в военный блок, обещает содействие Австралии и Новой Зеландии в «обеспечении безопасности южных морей», становится все более «податливым» к советам из Вашингтона, стремящегося обострить обстановку в океанах, превратить их в арену конфронтации.

Стремление к захватам чужих или спорных территорий вообще присуще пекинским лидерам. 12 апреля 1978 года вблизи островов Сенкаку — из-за них идет спор между Японией и КНР — в зоне, которую Япония считает своими территориальными водами, появилось более сотни китайских рыболовных судов. Они отказались подчиниться требованиям японской береговой охраны покинуть 12-мильную зону. Суда подняли заранее заготовленные щиты с надписью: «Эта зона является китайскими территориальными водами». В район островов Сенкаку прибыли японские сторожевые корабли и самолеты. Однако многие китайские джонки оказались вооружены пулеметами, их команды имели автоматы. Все это оружие было изготовлено к бою. Пекин и тут беззастенчиво продемонстрировал, что для достижения поставленной цели он способен прибегнуть к любым, самым авантюристическим средствам, включая угрозы и применение вооруженной силы.

Китай захватил всю группу Парасельских островов, разбив там марионеточный сайгонский гарнизон, в тот период, когда отношения Пекина с ДРВ и тогдашним Временным революционным правительством Республики Южный Вьетнам носили, по крайней мере внешне, нормальный, дружественный характер. Акция эта заставила наблюдателей вспомнить, что за всю историю Китая правители Пекина практически никогда не считали зазорным для себя поступать по собственному произволу. Этому благоприятствовала и многовековая изоляционистская политика Минской, а затем Циньской династий, подозрительно и враждебно относившихся к соседним государствам, рассматривавших их как некий буфер из вассальных стран на подступах к Срединной империи. «Изоляционизм Китая и его высокомерие имеют длительную историю, — писал Сунь Ятсен. — Китай никогда не знал выгод международной взаимопомощи, поэтому он не умеет заимствовать лучшее у других, чтобы восполнять свои недостатки».

На раннем этапе становления китайских морских границ шло формирование нынешних великоханьских представлений о них. Сам Китай, как считалось, занимает центральное место в «Поднебесной», главную часть земной тверди. Стало быть, его пределами могут быть только четыре моря — Южное, Северное, Восточное и Западное. Из этих представлений сформировались позже и перешли в европейские языки названия типа «страны южных морей». Китайская политика в определении собственных морских рубежей и сегодня мало отличается от средневековой. Она прямо противоположна стремлению соседних государств упорядочить свои взаимные права и интересы в спорных районах. В 1977 году большинство государств бассейна Индийского океана установили 200-мильные специальные экономические зоны за пределами территориальных вод. Китайское правительство никак не реагировало на это и само не стало вводить подобных зон. Зачем брать на себя какие-то обязательства, которые в будущем Пекин, поднакопив военно-морских сил, обретя «мускулы» на международных океанских путях, все равно перечеркнет?

…Так получилось, что о начале повсеместного отвода сухопутных китайских дивизий с вьетнамской территории я узнал в Хайфоне, на обратном пути с базы 172-й бригады вьетнамских катеров-охотников. Поразила пустота прямых и широких улиц этого всегда переполненного разнообразным людом города, отсутствие грузовиков, автобусов и легковых автомобилей, велосипедистов. Хайфон заметно посуровел и помрачнел за дни войны. В сквере возле мусульманской мечети, построенной некогда пакистанскими торговцами текстилем, стояли зенитки. На желто-серой колокольне бывшего иезуитского костела маячили наблюдатели. Их бинокли отсвечивали резкими бликами. Множество матросских патрулей с автоматами. На рейде в виду торговых причалов сливались с сероватой поверхностью воды неподвижные грозные силуэты боевых кораблей.

Хайфонская пресса писала о продолжающихся боях па границе. Главной же хозяйственной новостью был крупный успех известного всей республике цементного комбината. На нем перешли к использованию в производственном процессе отечественного топлива вместо импортировавшегося раньше из КНР. Перед началом войны Пекин прекратил поставку комбинату коксующихся углей. Это сразу же поставило предприятие перед угрозой остановки, а для всей страны означало потерю 900 тысяч тонн цемента в год. И вот катастрофу удалось предотвратить.

Победа ira трудовом фронте далась отнюдь не легко. Вначале, пока шел поиск инженерного решения и новой технологии, использовался уголь, добывавшийся близ Лапгшона. С началом там военных действий сотни рабочих комбината вручную, лопатами собирали буквально каждый килограмм оставшегося неиспользованным угля в складских помещениях, в закоулках трюмов на баржах… Одновременно срочно совершенствовалось оборудование печей для обжига цементного клинкера. Форсунки приспосабливались для вдувания угольного порошка, который можно получать из карьеров Хонгайского бассейна, расположенного рядом с комбинатом.

На общем собрании коллектива партком поставил один вопрос: как работать предприятию дальше, как преодолеть трудности, вызванные китайской агрессией? На собрание пришли даже пенсионеры. О положении дел подробно доложила инициативная группа, сформированная из инженеров и рабочих. Она и выступила с предложением перейти на новую технологию.

Несколько суток, не уходя домой, самоотверженно трудились сотни рабочих над переустройством сложного оборудования, пока шесть из девяти печей комбината не перешли на хонгайский уголь. С особым упорством работали в тот день, когда пришло сообщение, что маоисты осквернили дорогое каждому вьетнамцу место — музей-пещеру в Пакбо, где когда-то скрывался президент Хо Ши Мин, вернувшийся после десятилетий жизни в эмиграции на родину, и откуда он руководил борьбой вьетнамского народа за независимость.

Китайцы использовали взрывчатку в попытке обрушить своды, выжгли бамбуковую рощу и декоративные деревья вокруг пещеры. Дата «8 февраля 1941 года», выбитая на скале рукой Хо Ши Мина в день долгожданного возвращения на родину, была повреждена настолько, что восстановить ее невозможно. В здании музея, находящемся неподалеку от пещеры, захватчики выломали окна и двери, уничтожили мебель. «Разрушив сектор исторического музея в Пакбо, — писала тогда газета «Куан дой нян зан», — китайские агрессоры совершили варварское, гнусное преступление».

Надругательство над дорогим каждому вьетнамцу историческим местом, осквернение священной памяти первого коммуниста и президента Вьетнама были совершены китайскими агрессорами с прямым политическим расчетом и умыслом. С именем Хо Ши Мина неразрывно связан принципиальный, марксистско-ленинский, интернационалистский курс КПВ, осуществляемый под руководством ее Центрального Комитета во главе с товарищем Ле Зуаном. В Пекине же хотели бы видеть КПВ переродившейся по маоистскому образцу, отступившей от дружбы с КПСС, другими братскими партиями, предавшей идеалы национального освобождения и социализма.

Прямым продолжением преступления в Пакбо стали подрывные действия Пекина, направленные непосредственно против КПВ.

Скрывавший свое подлинное лицо пекинский ставленник Хоанг Ван Хоан, бежавший в августе 1979 года из Вьетнама в Китай, провозгласил себя чуть ли не «отцом вьетнамской демократии» и призвал к свержению КПВ, потребовал «новой революции» для Вьетнама…

Возвращение в Ханой через Хайфон совпало с циклоном. Ветер нагнал свежую прохладную воду из открытого моря в Хонгайский залив. Из красной и теплой она стала темно-зеленой и прохладной. Горизонт высветило. Джонки, ходившие в бакштаг вдоль берега, круто клало под ветер. На всем побережье удвоили посты воздушного наблюдения и оповещения. Ждали налетов китайской авиации, в особенности на портовое хозяйство и промышленные предприятия.

УАЗ вздымал колесами буруны не меньше, чем катера на море, откуда я только что возвратился. Висячий мост близ Бендона, называемый «Зиа фу», вопреки нашим слабым надеждам, оказался обрушенным. Вьетнамская пехота перешла реку по грудь в воде, артиллерию протащили по понтонному мосту, который, едва прошли войска, разобрали. Предстояли новые переправы через бурные реки. А пока приходилось на полных оборотах двигателя гнать машину на второй скорости по каменистому дну вдоль берега в поисках пологого ската, чтобы выбраться наверх. Вода плескалась на полу под ногами, заливала ботинки.

Все-таки мы завязли в липкой глине северо-восточного берега какого-то притока реки Красной. Колеса зарывались в грунт, и машина угрожающе сползала назад к воде. Нас заметили с другого УАЗа, обмотанного замызганными повядшими ветками. В ней ехал знакомый оператор ханойского телевидения Ле Фук Нгуен, усталый, с рукой на перевязи, исхудавший и загоревший до черноты.

— Наступаем! — крикнул он сверху, пока водители сцепляли тросом его и нашу машины.

Расстелили на траве карту, и Нгуен показал, где, по его наблюдениям, следует остерегаться оставленных китайцами минных ловушек. Он водил сбитым в кровь пальцем, заклеенным пластырем, по карте, от которой почему-то сильно пахло «тигровой мазью», называл населенные пункты, направления наступления вьетнамских частей, а я все никак не мог отделаться от какого-то странного ощущения. И вдруг понял: кругом было тихо. Журчала вода внизу. Ветер гнал набухавшие дождем облака и сваливал их куда-то за реку, в направлении города Фолу. Я отвлекся от карты, слушал непривычную тишину. Действительно, здесь больше не стреляли.

Нгуен перестал говорить. Да, кажется, наступает конец боям. Мы оба улыбнулись.

— Ну, вот вам сводка по провинции Као-банг, — сказал Нгуен. — Что происходит здесь, в Хоангльеншоне, я рассказал, да и сами посмотрите. А я поехал в Ханой, пока материал мой «не прокис».

Про Каобанг в сводке сообщалось, что как город этот великолепный провинциальный центр фактически перестал существовать. В переводе Каобанг — название, которое еще иногда произносят и «Каобинь» — означает «царящий мир». По берегам двух сходящихся в нем рек Хьен и Банг лежали пепелища. Мосты китайцы разрушили. На месте провинциального госпиталя — руины. Взорвано двухэтажное здание детского сада, от школы-семилетки остались искореженные металлоконструкции. Буддистский храм, католическая церковь, механический завод и холодильный комбинат — все было уничтожено. Вывезено оборудование автомастерских. Вытравлены и вытоптаны танками и пехотой агрессоров сотни гектаров знаменитых табачных плантаций, сожжены сигаретные фабрики.

«Немногие спасшиеся чудом жители, — писалось в сводке, — рассказывают, что вслед за танками китайские солдаты ворвались в город на грузовиках и вывезли все, что только можно было стронуть с места: мебель, одежду, домашнюю утварь и даже кафель с полов. Отступая, они разрушили и сожгли все городское хозяйство, так что у местных жителей осталось лишь то, что было на них надето. 82-летний старик и 75-летняя старушка, прятавшиеся в подвале дома номер 245 на улице Фоку, рассказали, что китайцы взломали дверь и, ворвавшись в дом, вытащили велосипед, радиоприемник, будильник и всю одежду. Мародеры прихватили даже банку недоеденного сала.

Людей, не успевших эвакуироваться, зверски убили. Китайцы уничтожали коров, свиней, кур. Отбросы валяются повсюду. Перед уходом враг заминировал все дороги и проходы, ворота и двери домов…»

И так далее, страница за страницей.

Вскоре мы все увидели собственными глазами.

Поскольку не было ясно, освобожден ли от врага Лаокай, мы с переводчиком Фам Ку-анг Винем приняли решение двигаться к Фолу, городку с 5 тысячами жителей, расположенному на шоссе номер 7, а оттуда, переправившись через Красную, попытаться, если не напрямую, то по боковым проселкам, как можно ближе выйти к двигавшемуся на север фронту.

Прибыв в Фолу, вначале я даже не сообразил, что мы уже в этом городке, находящемся в 34 километрах от границы. Города не было. Я вышел из машины на бывшей центральной улице, затянутой черной гарью. Несколько ополченцев тянули по рельсам железной дороги, пересекающей Фолу, вагонетку с лежавшими на ней грудой китайскими обезвреженными минами. Рельсы на многие километры были иззубрены взрывами динамитных зарядов.

На набережной реки Красной наши шаги гулко отдавались на булыжной мостовой, вокруг которой тоже ничего не было, если не считать гор щебня и пепла. Уцелели голубятня на задворках да ворота с надписью «Объединение по производству электромеханических приборов». Вот и все, что осталось от оживленного городка, стоящего на пересечении шоссейных, речных и железнодорожных путей. Уничтожено было все: административные здания, библиотека — истерзанные книги валялись по всему кварталу, жилые строения. Словно издеваясь, оккупанты оставили нетронутыми легкие хижины из бамбуковой дранки, мазанки, стоящие неподалеку от паромной переправы.

— Взрывали захватчики не торопясь, расчетливо, — рассказывал член парткома Фолуского уезда Нгуен Ким Да, встретившийся нам в группе ополченцев-минеров. На побледневшем лице его выделялись влажные, глубоко запавшие глаза. Он едва поднимал фиолетовые набухшие веки. — Сделано все, чтобы предельно затруднить будущие восстановительные работы. Могли ли мы спокойно смотреть на так называемый «отвод китайских войск»? Заходили вражеским колоннам с флангов и с тыла и били агрессора, как только могли…

13 марта, когда китайцы, покидая Фолу, переправлялись на противоположный берег реки Красной, разведчики насчитали у них около 75 носилок. Китайское командование издало строжайший приказ по своим войскам: все убитые в форме НОАК, вся поврежденная боевая техника с иероглифами «чжунго чжицзао» — «сделано в Китае» — должны любой ценой вывозиться на китайскую территорию.

Нгуен Ким Да назвал нам имена комсомолки, уничтожившей пять китайских солдат, отца и сына, которые вылавливали вражеских лазутчиков. Обоих мы увидели на пароме, перевозившем наш УАЗ, Паромщики ловко управлялись с маломощным подвесным мотором. Орудуя длинной дейдвудной трубой, словно шестом, они исхитрились причалить на противоположном берегу не так уж далеко от взорванного причала. Снесло нас метров на триста. У моториста и его сына поблескивали на гимнастерках новенькие ордена.

В заречье пошли поля, истыканные воронками, заваленные искромсанной боевой техникой, трупами буйволов, холмиками еще не оформленных братских могил вьетнамских воинов. Вздыбился грузовик БелАЗ, завязший задним мостом в трясине рисового поля. Резина па передних колесах горела, несло вонючей гарью. Попался мотоцикл Ижевского завода, раскатанный танком в лепешку. Затем мы нырнули на каменное русло ручья у взорванного моста и въехали на территорию полыхавшего рисового элеватора. Запах горящего зерна дурманил. Это был главный продовольственный склад уезда Баотханг.

Вместе с минерами мы обходили груды загубленного продовольствия. Первые ополченцы, начавшие было спасать гибнущее зерно, тушить пожар, подорвались на минных ловушках. И теперь саперы никого пе подпускали к элеватору. Сами оттаскивали в сторону, что могли…

Поистине мертвую зону проезжали мы вслед за наступавшими вьетнамскими частями. Пустые, обезлюдевшие, сожженные деревни, эвкалиптовые и бамбуковые рощицы, «сбритые» по верхушкам снарядами на протяжении многих километров.

— Захватчики нанесли огромный ущерб, — сказал встреченный у элеватора член народного комитета провинции Хоангльеншон Нгуен Нгок Бить. — Китайцы уничтожили буквально все: электростанцию, цементный завод, консервную фабрику, предприятие по производству технических масел, десятки мастерских, госхозов, кооперативов и ферм. Полностью растащено или уничтожено оборудование на апатитовом руднике Камдыонг…

В этот город мы въехали в середине дня, и на первый взгляд он показался уцелевшим. Водитель Нюан старательно вел машину строго посредине разбитой танковыми гусеницами дороги. По бокам то и дело мелькало: «Не съезжать — мины!» Слегка тронутые взрывами, с треснувшими стенами, чуть покосившиеся стояли трех- и четырехэтажные дома новостроек. Хлопни посильнее дверью подъезда — и дом, едва держащийся на каркасе, рухнет. В этом заключался специально рассчитанный, издевательский замысел команд подрывников-китайцев.

Рудодробильная и горно-обогатительная фабрики, а также предприятие по производству карбида кальция, один из главных промышленных объектов вьетнамского приграничного севера, оказались взорванными. От железнодорожной станции Гокда, через которую апатит отгружали в главные рисопроизводящие области СРВ, остались искореженные металлоконструкции. Сползшие до земли крыши зданий, груды перекопанного грунта. Платформа Лангпеп, в нескольких километрах дальше, — в таком же состоянии.

Мост через реку Кок был продавлен в середине, вода заливала скрученные взрывом в спираль рельсы.

Возле быстрой и чистой, текущей с гор реки Кок мы сделали короткий привал. Чуть ниже по течению ополченцы варили рисовый кулеш, от которого тянуло горьковатым пресным дымком. Чтобы помыться, я ушел еще ниже по берегу, и, когда проходил мимо солдатского табора, оказавшийся там уже знакомый Нгуен Ким Да из Фолу помахал рукой. Он и его ребята приехали разбирать руины, чтобы спасти из техники то, что еще возможно было спасти на апатитовом руднике. Куда там! Китайцы увезли все, что поддавалось демонтажу, — от болтов и гаек до оцинкованных кровельных листов и металлических стропил. Увезли даже мешки, приготовленные для фосфорных удобрений, и металлическую обшивку взорванного экскаватора.

Камдыонгский апатитовый комбинат играл важную роль в снабжении удобрениями вьетнамского сельского хозяйства. Разрушив его, Пекин снова показал свою бесчеловечную сущность и лицемерие. Ненависть, бессильная ярость клики, развалившей собственную экономику в результате маоистских экспериментов, проявились в этом шаге с вопиющей очевидностью.

На крутом склоне, у развалин фармацевтической фабрики, километрах в четырех от границы, мы встретили необычный обоз. Впрягшись в связанное лыком ярмо по трое-четверо, пожилые мужчины и женщины тянули телеги, на которых, сбившись в кучки, сидели притихшие детишки. Помогли им подтолкнуть повозки наверх. Отирая пот, сморщенный старичок, оборванный и босой, поблагодарил нас от имени всех.

— Я — Фам Ван Бак, — сказал он. — Член кооперативного предприятия по пошиву готовой одежды, портной. Получаю пенсию как раненый ветеран войны — участник первого, антифранцузского сопротивления. В семье моей семь человек. Мы жили в поселке Коит-хань общины Куангкием. Агрессоры, застав нас врасплох, угнали на китайскую территорию. Возвращаемся впятером, двух старших сыновей — восемнадцатилетнего Хая и двадцатилетнего Хунга — китайцы все еще задерживают…

— Зачем?

— Не знаю…

(Узнали через несколько дней. Китайцы заранее бросали в тюрьмы побольше молодых вьетнамцев, чтобы обменять их на попавших в плен своих. Молодежи им, правда, так и не хватило. Возвращали под видом пленных даже 70-летних стариков. Но об этом — позже.)

В те часы поступали противоречивые сведения о положении в Лаокае, куда мы хотели попасть. Гражданские власти сообщили, что уход китайцев из этого города начался во второй половине дня 13 марта. Ополченцы, отходившие в тыл на отдых, говорили, что в город они вступили 11 марта. Но шло уже 14-е, а о возможности въехать в город пока не было речи.

Позже выяснилось, что противоречий в этих информациях не содержалось. Вьетнамские передовые подразделения действительно проникли в некоторые кварталы Лаокая 11 марта. Им поставили задачу любыми способами срывать работу китайских подрывников, замечать, где ставятся ловушки и закладывается взрывчатка, а также по возможности уничтожать бандитов. Имелись сведения, что китайское командование в общем плане намечало эвакуацию своих сил из Лаокая на 17–18 марта. Начальник пограничного поста номер 2 лейтенант Хуанг Тэ и его бойцы, шедшие буквально по пятам за китайцами, доложили во второй половине дня 14 марта о том, что они вышли к взорванному мосту Коклиеу через реку Красную у места ее слияния с рекой Намти. На другой стороне, в заречье, зажатом между Красной и Намти, начинался Китай.

Я шел к границе вместе с бойцами лейтенанта Хуанг Тэ — солдатами первого класса Нгуен Тхе Лыонгом и By Куанг Лонгом.

Автоматчики, сидевшие в мелких окопчиках, готовились в любую минуту прикрыть огнем продвигавшихся к открытому берегу пограничников. Разведчики из ополченцев перекликались на смеси вьетнамского языка и юньнаньского диалекта.

Лаокай… Тот, кто в нем бывал, не мог не полюбить этот город и его жителей.

И вот теперь, ставший фронтовым, Лаокай лежал передо мной в руинах, над которыми струились дымы догоравших пожарищ. На улице Караванов, примыкающей к Коклиеу, по которой мы пробирались, торчком стояла сорванная с петель дверь, прислоненная к дереву с чадившей кроной. На ней жирно выведенными иероглифами значилось: «Проход запрещен! Стой!»

Двое пограничников и мы вместе с ними двигались вперед. Вот поднялись в рост. Подошли к обрушенному мосту. Никто не стрелял…

Мао Цзэдун когда-то написал: «Воюйте себе по-вашему, а мы будем воевать по-нашему. Есть возможность выиграть — деремся, нет — уходим».

Я посмотрел в бинокль на китайскую, крутую сторону реки. По гребню холма тянулся глухой забор, какие-то огороды, за которыми просматривались долговременные огневые точки, низко сидевшие в земле казармы, шесты с растянутыми проводами. Никакого движения. Что еще замышляли там? К каким новым авантюрам готовились?

…Из Лаокая мы направились в Шапа. Едем мимо пятиэтажных зданий, внешним видом напоминавших раздавленные картонные коробки. Было заметно, как танки шли напрямик через поселок, сокрушая хрупкие строения, давя палисады, сараи и алтари предков, перепахивая крохотные огородики. Каждые полкилометра нас останавливали патрули. Разговор заканчивался всегда одним и тем же: «Мины… мины… ловушки… диверсанты».

Я не узнал Шапа… Мы въехали не в город, а в дымившиеся груды мусора и обломков. Гордость края — сливовые и персиковые сады будто залиты нефтью и подожжены. Обугленные деревья торчали из пепла, в который превратилась трава. Памятник павшим героям антифранцузского и антиамериканского сопротивлений, стоявший у въезда в городок, разметало взрывом. Сгорели рынок и красивое здание книжного магазина, средняя школа — там еще тлели оставшиеся от парт головешки. Разбитые и загаженные солдатней стояли на живописных склонах виллы, обычно сдававшиеся вьетнамским «Интуристом» семьям иностранцев. Саперы возились у дверей уцелевших домов, обезвреживая приспособленные под ловушки артиллерийские снаряды. Агрессоры полностью разграбили геофизическую лабораторию, одну из лучших в республике.

Ночью 14 марта мы вернулись в Йенбай, что на полпути между Лаокаем и Ханоем. В штабе округа региональных сил сообщили: отвод китайских войск, хотя они и убрались из городов Лангшон, Донгданг, Каобанг и Лаокай, осуществлен не полностью. Они еще находятся примерно в двадцати пунктах на вьетнамской территории, в том числе в провинции Каобанг на расстоянии до 20 километров от границы, еще в двух местах — до 15 километров, а в остальных районах — до одного-полутора километров. Говоривший со мной майор подчеркнул:

— Пока захватчики полностью не уберутся с нашей земли, мы не можем считать, что пришла победа, ни о каком мире говорить не приходится. Полный отвод китайских войск, о котором в Пекине объявили еще 5 марта, остается только на бумаге!

Из тесноватого закутка телефонной междугородной станции Йенбая, едва освещенного тусклой лампочкой, я долго смотрел на костры. Как обычно, они горели на плотах, медленно сносимых течением реки Красной. Наконец меня соединили с Ханоем. Я продиктовал жене для передачи в Москву корреспонденцию о всем виденном в течение дня и спросил, есть ли новости. Они были. В международном клубе министерство обороны СРВ устраивало пресс-конференцию для иностранных журналистов с обзором событий за минувшие недели.

Всю ночь мы ползли по петляющим дорогам, спускавшимся из предгорий в сторону Ханойской впадины. Нас ослепляли фары встречных военных грузовиков с бойцами. В сторону тыла шла только наша машина. Стрекот цикад, активизировавшихся в связи с наступившей весной, перекрывал даже урчание мотора…

Пресс-конференцию вел генерал Као Ван Кхань. Начиная захватническую войну, говорил он, китайские власти отдавали себе отчет в том, что они посягают на независимость народа, неоднократно громившего непрошеных гостей, а в последние три десятилетия сумевшего выстоять в вооруженном противоборстве с такими державами, как Франция и США. Однако руководители КНР рассчитывали на успех, во-первых, создав абсолютное превосходство в силе, во-вторых, использовав фактор внезапности, хотя бы тактической, и, в-третьих, заставив работать на себя многочисленных лиц китайской национальности, выехавших ранее из Вьетнама, которые вели войска НОАК во фланговые обходы через горы по хорошо знакомым им тропам. Генерал назвал приблизительную численность вражеских сил, вовлеченных в военные действия. В первые недели она достигла примерно 200 тысяч солдат регулярных войск, входивших в состав пяти армий и нескольких отдельных дивизий. К концу же войны общее количество введенных в действие китайских сил было 600 тысяч человек, то есть 4lt;± дивизии, образующие 11 армий пяти военных округов. Кроме того, на территорию СРВ ринулись десятки тысяч мародеров для вывоза награбленного.

Таким образом, число китайских военнослужащих, вторгнувшихся на сравнительно узкую полосу приграничной территории, охватывающую пять вьетнамских провинций, превысило максимальное количество солдат и офицеров американского экспедиционного корпуса в 540 тысяч человек, действовавших на всем театре войны в Южном Вьетнаме в 60-е годы. Что же касается французских войск, с которыми сражались части Вьетнамской освободительной армии в годы первого сопротивления, то их было во всем Вьетнаме — и северном, и южном — в четыре раза меньше: 145 тысяч человек.

За тридцать дней войны, с 17 февраля по 18 марта, сообщил генерал Као Вань Кхань, полностью разгромлены три полка и 18 батальонов противника, сожжено и подбито 280 танков и бронемашин, уничтожено 115 тяжелых орудий и минометов, захвачены сотни пленных. Потери защитников Вьетнама были намного меньше, чем у агрессора, придерживавшегося бесчеловечной тактики «человеческого моря».

Као Ван Кхань, судя по тону и характеру его ответов на вопросы журналистов, избегал тогда давать обобщающие комментарии. Многое оставалось неясным, в том числе — какие конкретно пункты на вьетнамской территории китайцы рассчитывают удерживать и в дальнейшем, а также общее число пленных китайцев, которых продолжали вылавливать в лесах.

— Могу с уверенностью утверждать пока одно, — сказал генерал. — Развязанная Пекином война вышла далеко за рамки «пограничного конфликта», как это пытаются представить, спасая свой престиж, руководители КНР.