"Русские сказки" - читать интересную книгу автора (Горький Максим)VIА другой барин любил оправдывать себя историей – как только захочется ему соврать что-нибудь, он сейчас подходящему человеку и приказывает: – Егорка, ступай надергай фактов из истории в доказательство того, что она не повторяется, и наоборот… Егорка – ловкий, живо надергает, барин украсится фактами, сообразно требованиям обстоятельств, и доказывает всё, что ему надобно, и неуязвим. А был он, между прочим, крамольник – одно время все находили, что нужно быть крамольниками, и друг другу смело указывали: – У англичан – Хабеас корпус,[23] а у нас – циркуляры! Очень остроумно издевались над этим различием между нациями. Укажут и, освободясь от гражданской скорби, сядут, бывало, винтить до третьих петухов, а когда оные возгласят приход утра – барин командует: – Егорка, дерни что-нибудь духоподъемное и отвечающее моменту! Егорка встанет в позу и, перст подняв, многозначительно напомнит: – Верно! – говорят господа. – Обязательно, – должен быть день… И пойдут отдохнуть. Хорошо. Но только вдруг народ начал беспокойно волноваться, заметил это барин, спрашивает: – Егорка – почему народ трепещет? А тот, с удовольствием, доносит: – Народ хочет жить по-человечески… Тут барин возгордился: – Ага! Это кто ему внушил? Это – я внушил! Пятьдесят лет я и предки мои внушали, что пора нам жить по-человечески, ага? И начал увлекаться, то и дело гоняет Егорку: – Надергай фактов из истории аграрного движения в Европе… из Евангелия текстов, насчет равенства… из истории культуры, о происхождении собственности – живо! Егорка – рад! Так и мечется, даже в мыле весь, все книжки раздергал, одни переплеты остались, ворохами барину разные возбудительные доказательства тащит, а барин его похваливает: – Старайся! При конституции я тебя в редактора большой либеральной газеты посажу! И, окончательно осмелев, лично внушает самым разумным мужикам: – Еще, – говорит, – братья Гракхи в Риме, а потом в Англии, в Германии, во Франции… и всё это исторически необходимо! Егорка – факты! И тотчас на фактах докажет, что всякий народ обязан желать свободы, хотя бы начальство и не желало оной. Мужики, конечно, рады – кричат: – Покорнейше благдарим! Всё пошло очень хорошо, дружно, в любви христианской и взаимном доверии, только – вдруг мужики спрашивают: – Когда уйдете? – Куда? – А долой? – Откуда? – С земли… И смеются – вот чудак! Всё понимает, а самое простое перестал понимать. Они – смеются, а барин – сердится… – Позвольте, – говорит, – куда же я уйду, ежели земля – моя? А мужики ему не верят: – Как – твоя, ежели ты сам же говорил, что господня и что еще до Исуса Христа некоторые справедливцы знали это?[25] Не понимает он их, а они – его, и снова барин Егорку за бока: – Егорка, ступай надергай изо всех историй… А тот ему довольно независимо отвечает: – Все истории раздерганы на доказательства противного… – Врешь, крамольник! Однако – верно: бросился он в библиотеку, смотрит – от книжек одни корешки да пустые переплеты остались; даже вспотел он от неожиданности этой и огорченно воззвал ко предкам своим: – И кто вас надоумил создать историю столь односторонне! Вот и наработали… эхма! Какая это история, к чёрту? А мужики свое тянут: – Так, – говорят, – прекрасно ты нам доказал, что уходи скорей, а то прогоним… Егорка же окончательно мужикам передался, нос в сторону воротит и даже при встрече с барином фыркать начал: – Хабеас корпус, туда же! Либ-берал, туда же… Совсем плохо стало. Мужики начали песни петь и на радостях стог баринова сена по своим дворам развезли. И вдруг – вспомнил барин, что у него еще есть кое-что в запасе: сидела на антресолях прабабушка, ожидая неминучей смерти, и была она до того стара, что все человеческие слова забыла – только одно помнит: – Не давать… С шестьдесят первого года ничего кроме не могла говорить. Бросился он к ней в большом волнении чувств, припал родственно к ногам ее и взывает: – Мать матерей, ты – живая история… А она, конечно, бормочет: – Не давать… – Но – как же? – Не давать… – А они меня – па поток и разграбление? – Не давать… – А дать ли силу нежеланию моему известить губернатора? – Не давать… Внял он голосу истории живой и послал от лица прабабушки трогательную депешу, а сам вышел к мужикам и оповещает: – Испугали вы старушку, и послала она за солдатами – успокойтесь, ничего не будет, я солдат до вас не допущу! Ну, прискакали грозные воины на лошадях, дело зимнее, лошади дорогой запотели, а тут дрожат, инеем покрылись, – стало барину лошадей жалко, и поместил он их у себя в усадьбе – поместил и говорит мужикам: – Сенцо, которое вы у меня не совсем правильно увезли, – возвратите-ка лошадкам этим, ведь скотина – она ни в чем не виновата, верно? Войско было голодное, поело всех петухов в деревне, и стало вокруг барина тихо. Егорка, конечно, опять на баринову сторону перекинулся, и по-прежнему барин его употребляет для истории: купил новый экземпляр и велел вымарать все факты, которые способны соблазнить на либерализм, а те, которые нельзя вымарать, приказал наполнить новым смыслом. Егорке – что? Он ко всему способен, он даже для благонадежности порнографией начал заниматься, а все-таки осталось у него в душе светлое пятно и, марая историю за страх, – за совесть он сожалительные стиширы пишет и печатает их под псевдонимом: П. Б., что значит «побежденный борец». А мужики, конечно, успокоились, живут смирно и от нечего делать похабные частушки сочиняют: Русский народ – веселый народ… |
||
|