"Очерки секретной службы. Из истории разведки" - читать интересную книгу автора (Роуан Ричард Уилмер)

Глава двадцать третья Король ищеек

Шопенгауэр утверждал, что немцы отличаются абсолютным отсутствием того чувства, которое римляне называли стыдливостью. Может быть, это обстоятельство огорчало философа и причиняло неудобства некоторым его соотечественникам; но оно объясняет многие разительные факты из деятельности секретной службы. Вильгельм Штибер — адвокат, агент-провокатор, полицейский чиновник и военный шпион — хронически страдал тем же «абсолютным отсутствием стыдливости». Этот его моральный дефект весьма устраивал Бисмарка и династию Гогенцоллернов, не говоря уже о том, что он сильно укрепил его собственное положение в Пруссии.

Когда в 1870 году разразилась франко-прусская война, Штибер очутился в своей стихии. Впоследствии он хвастался, что имел во Франции, в зонах вторжения прусской армии, 40 000 шпионов.

Можно с уверенностью сказать, что цифра эта Штибером преувеличена. В его распоряжении имелось, вероятно, 10000–15000 человек, скомпрометировавших себя принятием платы за тайные услуги. Биограф Штибера доктор Леопольд Ауэрбах высказал мнение, что Штибер мог назвать не только 40 000 фамилий, но и адресов. Однако даже сеть всего лишь в 5 000 агентов предполагает наличие огромного аппарата для вербовки этих агентов, поддержания в их среде дисциплины, проверки их донесений и вознаграждения каждого по его действительным заслугам. Жаль, что никто не поймал Штибера на слове и не предложил ему действительно представить списки, ибо легенда об этой организации секретной службы огромных масштабов, заповеднике в 40 000 шпионов, продолжала угрожающе гипнотизировать европейские умы вплоть до того дня, когда Германия в 1914 году разожгла пламя мировой войны.

Полковник барон Стоффель, французский военный атташе в Берлине в 1866–1870 годах, был как будто зорким наблюдателем. Он ничего не слыхал об этих 40 000 шпионов, но сумел раскрыть немало тайных приготовлений, которые велись в знаменитом шпионском бюро Штибера. Так, он узнал многое о Штибере, о Зерницком, Кальтенбахе и их главных лазутчиках. Есть данные о том, что Стоффель доносил о своих подозрениях в Париж, но эти предостережения оставлялись без внимания, а сам он лишь заслужил репутацию паникера.

Французы все ещё были самой боеспособной нацией Европы. Считалось, что французские войска храбры и на континенте практически непобедимы. Одной лишь бездарностью Наполеона III и его окружения вряд ли можно объяснить последовавшую катастрофу. 6 августа — Ворт, через каких-нибудь 25 дней — Седан, и великая военная держава вышла из схватки побежденной. Очевидно, в похвальбе Штибера о том, что его армия «наполовину выиграла войну» уже в тот момент, когда война только началась, есть какая-то доля истины.

Помимо Зерницкого и Кальтенбаха Штибер в этот период имел в своем распоряжении 27 других офицеров и 157 агентов и подчиненных, усиленных полевой полицией. Бисмарк, надо думать, держал своего главного шпиона поближе к себе, часто советуясь с ним и пользуясь его услугами в каждой фазе войны, завершившейся разгромом Франции.

Отправляясь во Францию, чтобы на месте ознакомиться с митральезой, Штибер сознавал всю ответственность этой задачи. Если бы он сообщил, что новое французское оружие намного превосходит прусское, Бисмарк отложил бы хитро рассчитанную провокацию против Франции до момента окончательного перевооружения немецкой пехоты. Неумеренное восхищение шпиона митральезами и винтовками новейшего образца смутило бы его руководство и затруднило выполнение Бисмарком далеко идущих планов. С другой стороны, если бы Штибер недооценил военный потенциал и боеготовность Франции, это было бы убийственным для прусских лидеров.

В критическом 1869/70 году Штибер не промахнулся. Он принял в расчет и свои возможные ошибки. Оценив все донесения, он пришел к благоприятному для Пруссии прогнозу.

Донельзя самоуверенное военное министерство Наполеона ввело бы в заблуждение менее хладнокровного и методичного шпиона. Один из рупоров этого министерства Лебеф заверил, например, встревоженную палату депутатов, что французская армия подготовлена «вплоть до пуговиц на гетрах». Другой на месте Штибера, услыхав это, протелеграфировал бы прусскому генеральному штабу приглашение войти возможно скорее в Париж или, по крайней мере, убеждал бы военачальников начать наступление до того, как французы спохватятся и заметят бездарных руководителей способными. Но Штибер, несомненно знавший, чего стоят эти «пуговицы на гетрах», только лишний раз сверил записи и усердно продолжал работу.

Штибер — первый шпион, когда-либо работавший столь же методично, как счетчик переписи населения. Больше всего привлекали его внимание дороги, реки, мосты, арсеналы, запасные склады, укрепленные пункты и линии связи. Но он усиленно интересовался и населением, торговлей, сельским хозяйством, фермами, жилыми домами, гостиницами, местным устройством, политикой и моральным состоянием — всем, что, по его мнению, могло облегчить вторжение или пригодиться для наступающих войск.

Когда, наконец, пришли пруссаки, вооруженные информацией Штибера, реквизиции у гражданского населения были проведены без всякого труда. Деревенские «магнаты» — владельцы двух сотен кур — могли ожидать, что у них потребуют столько-то десятков яиц. Ближайший постоянный агент Штибера сообщал в своем донесении о максимальных возможностях снабжения армии за счет местных ресурсов. И если крестьянин сопротивлялся сдаче яиц или мяса или чего-нибудь другого, его вызывали к начальнику военной полиции, который допрашивал его, держа на столе незаполненный приказ о повешении.

Не один скопидом — буржуа падал в обморок, когда предъявленное ему требование внести такую-то сумму подкреплялось невероятно точным подсчетом всех его сбережений.

Штибер побуждал своих агентов безжалостно наказывать лиц, заподозренных хотя бы в отдаленной связи с французской секретной службой. Немцы не считались с тем, что война велась в чужой стране, с обильным населением, враждебно настроенным к завоевателям. Крестьян и рабочих вешали, пытали, казнили только за то, что они осмеливались смотреть на немецкие поезда с боеприпасами или на кавалерийские колонны.

Маршал Базен и его лучшие войска были заперты в крепости Мец, Париж осажден вскоре после Седана и капитуляции Наполеона III с огромной армией. Теперь французским секретным агентам не для кого было производить разведку, поскольку она уже не могла причинить вреда пруссакам. Несмотря на это, Штибер преследовал с невероятной жестокостью даже самые сомнительные случаи французского шпионажа.

В Версале обер-шпион и его помощник устроились в особняке герцога де Персиньи. С самого начала вторжения во Францию Штибер вел себя исключительно нагло; но в сентябре 1870 года он начал третировать и французов и немцев с отвратительной снисходительностью выскочки, власть которого получена из темного, но высокопоставленного источника. Он всегда действовал, не советуясь со своими коллегами. Подчинялся он только Бисмарку и королю, и никто из генералов не осмеливался перечить ни ему, ни его агентам. Осаживаемый и оскорбляемый военачальниками, он противопоставил им невозмутимость своей моральной «толстокожести».

Теперь это был заносчивый мерзавец, познавший всю сладость возможности внушать страх порядочным людям. За пустяковое упущение он пригрозил виселицей десяти членам муниципального совета Версаля и с удовлетворением писал об этом своей жене.

Когда начались, наконец, переговоры о сдаче Парижа, он оказал услугу Бисмарку, переодевшись под лакея.

Жюль Фавр прибыл в Версаль в начале 1871 года для ведения переговоров с осаждавшими столицу пруссаками. Его провели в дом, где помещался секретный штаб Штибера, и за все время, пока Фавр находился в тылу противника, его обслуживали так хорошо, что Фавр счел необходимым поблагодарить немецких хозяев за оказанное ему гостеприимство.

Штибер взял на себя роль слуги при делегате Парижа и с тайным наслаждением исполнял лакейские обязанности. Жюль Фавр поддался на эту удочку. Все секретные документы и шифры, которые он привез с собой, каждая телеграмма и каждое письмо, которые он получал и отправлял, проходили контроль неотлучно находившегося при нем лакея. Можно не сомневаться, что Штибер использовал это свое положение до конца.

Когда Штибер наводнил Францию своими шпионами, он включил в их состав много женщин легкого поведения, — как он указал своим помощникам, «недурных собой, но не слишком брезгливых». Он предпочитал хорошо подобранных буфетчиц, горничных, служанок в маркитанских лавках, а также домашнюю прислугу французских политических деятелей, ученых и чиновников. Его агентами были большей частью фермеры или отставные унтер-офицеры, которым он помогал устроиться по коммерческой части. Впоследствии он признал, что эффективность мужчин как шпионов не могла идти ни в какое сравнение с работой в той же области женщин.

В 1875 году республиканская Франция начала поднимать голову: германская империя была ещё слишком молода, и как в Париже, так и в Берлине серьезно считались с мыслью о возможности реванша. Французский генерал де Сиссэ был снова военным министром. Находясь в плену в Германии, он познакомился и сблизился с прелестной молодой женщиной, баронессой фон Каулла, Штибер узнал об этом и сразу же повидался с баронессой. Найдя её «не слишком брезгливой», он сумел привлечь даму к секретной службе. Снабдив баронессу крупной суммой денег, он отправил её в Париж, где она должна была зажечь в сердце военного министра чувства, с помощью которых нередко удается раскрывать любые тайны.

Баронессе не пришлось прилагать особенных стараний, ибо она застала генерала в разводе с женой и в полной готовности возобновить приятные отношения, немало скрасившие в свое время суровые условия плена. Разыгравшийся затем скандал был результатом болтливости де Сиссэ. После секретного заседания палаты, длившегося всю ночь, генерал обычно спешил завтракать к своей любовнице, немецкие связи которой оказались раскрыты быстрее, чем предполагал её прусский шеф. Де Сиссэ прогнали с должности, а баронессу — из Франции; но она успела выведать достаточно секретных данных, которые отнюдь не предназначались для сведения Берлина.

Новый отряд шпионов-резидентов, которых Штибер начал размещать по всей Франции после того, как условия мирного договора были выполнены, в основном состоял не из немцев, как это было до 1870 года. Штибер чувствовал всю враждебность французов к немцам после войны, и потому вербовал агентов среди швейцарцев, говорящих по-французски, и среди многих других национальностей европейского континента. Чуть не в каждом иностранце, проживающем во Франции, можно было заподозрить наемника Штибера.

Лишь спустя десятилетие французская контрразведка стала достаточно организованна и сильна, чтобы начать борьбу со Штибером на равных. Тем временем Штибер нашел выход: он вербовал своих агентов среди прогерманской части населения в отторгнутых от Франции Эльзасе и Лотарингии. В 1880 году он сообщил императору Вильгельму I, что удалось сформировать из эльзас-лотарингцев отряд более чем в тысячу человек для организации диверсий во Франции. Он помог им устроиться на службу на французских железных дорогах и каждому выплачивал от себя 25 % ставки. Штибер рассчитывал, что, когда вспыхнет война, достаточно будет одного его слова, чтобы эти агенты приступили к уничтожению или повреждению подвижного состава и другого железнодорожного имущества. Иначе говоря, Штибер полагал, что достаточно одного его распоряжения, и французская мобилизация в самый день её объявления будет парализована или, во всяком случае, сильно заторможена.

Шпионы, которых он определял на службу, получали задание устроиться либо на заводах, либо в лавчонках, как это было с большинством женщин, либо служащими в отелях. Он ждал от своей агентуры в гостиницах не только сведений военно-разведывательного характера, но и таких, которые можно было бы использовать для шантажа частных лиц за границей. Он обучил свою агентуру похищать или «изымать» для фотографирования важные секретные документы из багажа или портфелей влиятельных гостей.

Далее Штибер старался расширить свою сеть путем финансирования банковских и других международных учреждений, неизменно с целью ещё большего разветвления своей и без того разросшейся системы разведки. В некоторых случаях он, несомненно, добился успеха.

Штибер учитывал растущее влияние прессы и, уже приняв участие в создании полуофициального телеграфного агентства Вольфа, организовал в своем сложном ведомстве специальный отдел для изучения общественного мнения и наблюдения за иностранной печатью. Он всегда старался узнать, какие мотивы или чьи интересы кроются за той или иной явно антинемецкой статьей. Если ему казалось, что какой-нибудь издатель или журналист ненавидит Германию, он стремился узнать причины этой ненависти; и если деньги могли устранить или ослабить эту неприязнь, готов был щедро заплатить. Говорят, он покупал газеты чуть не во всех соседних странах, чтобы пропагандировать германофильские настроения и таким образом ослаблять возможных противников Германии. Уже состарившись, Штибер не прекращал энергичной деятельности; он послал своего секретного агента Людвика Винделя во Францию, где тот устроился кучером к генералу Мерсье, новому военному министру Мерсье не раз приходилось инспектировать укрепленные районы. Шпион Штибера Виндель привозил французского военного министра в любую закрытую зону или укрепленный район, который министр должен был посетить по своему положению и кругу обязанностей.

Так Штибер продолжал свою прежнюю крупную игру, непрерывно ставя перед собой все новые задачи; он неизменно пользовался неограниченной поддержкой Бисмарка. И когда в 1892 году он слег в смертельном приступе подагры, он мог считать всю свою деятельность полезной и почетной. Полезной она, несомненно, была; но награды, которые он стяжал при жизни, были добыты нечистыми средствами.

Свидетельствуя его безграничную преданность и заслуги перед Германией, Пруссией и Гогенцоллернами, личные представители императора и монархов других государств отдали ему последний долг. Его похороны, действительно, были многолюдны, но присутствовавшие не слишком убивались. Пожалуй, многие явились только для того, чтобы лично убедиться, что старая ищейка действительно мертва.