"Хозяин Стаи" - читать интересную книгу автора (Сергеева Ольга)

Глава 1. Арена

Город-государство Годрум. 1278 год от Сотворения мира.

В Годруме, городе-государстве, зацепившемся за мыс Ветров — самую западную оконечность материка, был праздник. Середина лета — самое время, чтобы в очередной раз почтить Богов-покровителей — так было официально объявлено. Неделю назад один из пиратских адмиралов — владелец двух десятков хищных остроносых кораблей, вернулся из крупного похода с громкой победой и богатой добычей и решил отблагодарить Богов-покровителей — так было на самом деле. Хотя была ли разница? Для граждан полиса, гордо именующих себя воинами и готовых прозвище «пират» вбить в глотку любому, кто осмелится его произнести, — уж точно никакой.

Пиратский адмирал объявил праздник, и горожане охотно поддержали его идею. А почему не поддержать, если он за все платит? Главным событием этого праздника, как и любого праздника в Годруме, должны были стать гладиаторские бои. Местный цирк по праву считался самым огромным на юге материка, а устраиваемые в нем представления — самыми кровавыми. Гордость горожан. Пиратский адмирал пообещал, что сегодня на его арене на радость зрителям умрут не меньше двух сотен рабов. Славу нужно поддерживать.

Сегодня с самого раннего утра по дороге, ведущей с одного холма на другой, от городских стен к массивному зданию цирка, тянулись люди — добраться, пока солнце не взошло слишком высоко, а в воздухе не повисла удушливая взвесь пыли, да и места получше занять. Конечно, для богатых и знатных горожан отведены специальные трибуны, но и простой народ не хочет пропустить ничего из сегодняшнего зрелища.

Трибуны цирка постепенно заполнялись народом. Сами трибуны представляли собой простые ступени из белого камня, поднимавшиеся одна над другой, на которых и рассаживались зрители, кто положив специально принесенную подушку, а кто — и просто так. В двух местах роскошными мягкими креслами и тентами, бросавшими на них тень, выделялись ложи знатных годрумцев — места, с которых открывался самый лучший вид. Пиратский адмирал обещал, что сегодня на арену выйдут не только простые рабы — обыкновенное мясо, способное лишь на жалкую смерть, но и известные бойцы, прославившие цирк — достойное зрелище на самый изысканный вкус! И трибуны заполнялись народом. Над огромным сверкающим на солнце белокаменным сооружением уже начинал подниматься гул голосов.

На трибунах собирались и начинали шуметь зрители, но глубоко под ними, в служебных помещениях цирка, там, где ждали установленного срока рабы, было тихо. Словно ничего и не происходило снаружи. Во всяком случае, так было в ее комнате. Невиданная роскошь для раба-гладиатора годрумского цирка — отдельная комната, в которой он живет. Она такую получила почти сразу, еще три года назад, и сейчас могла спокойно наслаждаться тишиной. Словно сегодняшним утром ей и не придется вовсе выходить на арену.

А вода остыла.

Это снаружи цирка уже можно было задохнуться от летней жары, а в глубоких катакомбах, уходивших чуть ли не под землю, всегда было прохладно. То есть достаточно комфортно, чтобы начать утро с принятия горячей ванны, но недостаточно, чтобы продолжать сидеть в воде, когда та уже совсем остыла. Зан подняла, что дальше нежиться не получится и открыла глаза. В них не было ни капли сонной мути и даже обычной ленивой расслабленности не было: нет, она точно знала, что ей сегодня сражаться. Зан легко поднялась и вылезла из деревянной бадьи, в которой сидела. На каменный пол с ее тела стремительно побежали струйки воды. Она взяла со стула специально приготовленное чистое полотно и, развернув, принялась вытираться. Сначала убрала капли с лица и шеи, промокнула руки и грудь, потом, легко нагнувшись, снизу вверх провела по ногам. И брезгливо, словно кошка, переступила по полу туда, где еще было сухо. Она, первые десять лет своей жизни проведшая в деревянной избе, хорошо относиться к каменным полам так и не научилась.

Дверь за спиной Зан отворилась, и в комнату бесшумными дрессированными тенями скользнули два мужчины-раба. Она не обернулась к ним, продолжая вытираться, словно и вовсе не обратила на них внимания, и они, тоже ни о чем не спрашивая ее, подняли бадью с водой и вынесли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Эти рослые рабы появлялись так каждый день: сначала принести воду для купания, потом забрать. Зан не звала их: они успели хорошо выучить, сколько же времени требуется их… Нет, не госпоже. И не хозяйке: рабыня не может ею быть. Той, кому они прислуживали. В догатской школе ее учили, что только рабыням — любимицам своих хозяев и только в самых богатых домах салевской* [*Салева — царство, северо-восточный сосед Годрума. Столица Салевы — Догата — город-порт на побережье Ражского моря. ] столицы могут прислуживать другие рабы. Оказалось, что и годрумский цирк в этом отношении ничуть не хуже! Изящно очерченные губы тронула усмешка — единственный известный ей вариант улыбки.

А еще в школе говорили, что нет хуже участи, чем стать гладиатором. Салева, школа… Как давно это было? Три года назад. В прошлой жизни. А ведь была еще и позапрошлая. Та самая с теплым деревянным полом под босыми ногами… Зан запретила себе вспоминать.

Ее звали тогда по-другому.

Зан — имя как звон стали. Это имя ей дал Али-Хазир — старший надсмотрщик годрумского цирка. Он научил ее драться так, чтобы хрупкая шестнадцатилетняя девочка могла биться на равных со здоровенными мужиками и не просто выходить живой из этих поединков, но еще и побеждать. И еще он объяснил ей, как сделать каждое движение ярким и эффектным, чтобы публика на трибунах выла от восторга. Он учил ее убивать. И она научилась так, как не ожидал никто от такой слабой и на вид такой неопасной рабыни. Даже он сам?

Зан не знала ответа на этот вопрос. Она была преступницей, посягнувшей на жизнь свободного — своего господина. Она должна была умереть. И только самому господину старшему надсмотрщику было известно, почему он решил дать ей шанс. Даже два шанса: оружие и умение им владеть. Однажды, когда она уже несколько месяцев выходила на арену годрумского цирка, одерживая одну победу за другой, она спросила его об этом. Он не удивился вопросу, словно все эти месяцы ждал, когда же она его задаст.

«Вспомни, как толпа орет и беснуется, когда ты посвящаешь им жизнь очередного раба.

Ты знал, что так будет?»

Он промолчал и усмехнулся в ответ. Она запомнила тот разговор.

Тогда, три с лишним года назад, в ее первый бой на арене годрумского цирка, ее и еще четверых рабов выкинули на белоснежный песок вообще безо всякого оружия и натравили против них зверей. Десять минут спустя она оказалась единственной, кто выжил. Из той пятерки и вообще из всех рабов, которых когда-либо выпускали на съедение специально выдрессированных псов, на развлечение черни.

Да, это считалось зрелищем для черни. А знатные годрумцы предпочитали бои гладиаторов-профессионалов, которые умели показать настоящее сражение, продемонстрировать свое мастерство во владении различным оружием, умереть красиво.

Все верно, они умирали. Или просто надоедали публике, постоянно требовавшей все новых и новых развлечений. И Али-Хазир искал, кого можно показать толпе в следующий раз. Он обратил внимание на нее: девчонке удалось прогнать псов — весьма необычно; девчонка молода и смазлива — еще интереснее! Али-Хазир не ошибся. Он что, просто не умел ошибаться, этот старый надсмотрщик?

Рабыня-гладиатор Зан, прозванная Звон Стали, — любимица публики была из тех бойцов, чье выступление приберегали на финал как самое интересное. Она еще готовилась к выходу в своей комнате, глубоко под трибунами годрумского цирка, а на его арене уже пролилась первая кровь.

Тайко-Сид, высокий статный мужчина, в коротко остриженных волосах которого уже начала появляться седина, но которому еще очень далеко было до настоящей старости — пиратский адмирал, владелец двух десятков прекрасных боевых кораблей и один из устроителей этого праздника, поморщился и отвернулся от арены, на которую как раз выгнали с полдюжины совсем никуда не годных рабов и сейчас должны были выпустить псов. Гладиаторские бои традиционно должны были начаться с кормления зверей — зрелища, безусловно, довольно забавного, но уж слишком примитивного! На белоснежный песок арены один за другим вышли огромные тощие псы, и чернь на трибунах взвыла от восторга. Там, под безжалостным солнцем, уже давно не было свободных мест: толпа не желала пропустить ни минуты из сегодняшней кровавой бойни. А вот в почетных ложах было еще пустовато. Среди знатных жителей Годрума считалось правилом хорошего тона появляться к началу основного представления — сражениям профессиональных бойцов. И уж конечно ему, Тайко-Сиду, одному из самых богатых горожан, незачем было торчать здесь с самого начала!

А на арене представление разворачивалось по привычному сценарию. Псы окружили рабов и теперь постепенно сужали круг, наскакивая то на одного, то на другого. Рабы еще пытались как-то отбиваться, но продержаться им удастся недолго — это Тайко-Сид видел прекрасно. Еще немного и прольется первая кровь, и тогда разъяренных псов уже ничто не остановит!

Тайко-Сиду не нравилось это зрелище, оно вызывало у него только скуку: этих рабов даже отдаленно нельзя было назвать бойцами — никакой отваги, никакой изобретательности! Псы и то проявляли больше сообразительности. Впрочем, они и выходили на арену не в первый раз. И не в последний. Но Тайко-Сид был здесь и не ради псов. Он никогда не пришел бы в цирк так рано, если бы не пригласил на сегодня к себе в ложу весьма важного и знатного гостя. А гостя, как известно, полагается встречать, а для этого нужно прийти раньше него.

В ложе, соседней с адмиральской, появился знакомый купец со своим семейством. Тайко-Сид раскланялся с ними и уже собирался вновь опуститься на свое удобное мягкое кресло, как дверь за его спиной распахнулся, и раб пропустил человека, которого так ждал его господин. Это был мужчина еще довольно молодой на вид, высокий и стройный. Прекрасная осанка и уверенные полные силы движения выдавали в нем великолепного бойца ничуть не хуже, чем меч в черных бархатных ножнах у его правого бедра. Из такой же черной ткани была и одежды на мужчине — узкие брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги, и короткий плащ, который он откинул за плечи, демонстрируя прекрасно сшитую рубашку из жемчужно-серого тончайшего шелка. Эта переливающаяся светлая ткань еще больше подчеркивала оттенок кожи гостя — золотистый, такой, каким становится кожа северян после многолетнего загара, а не тот смуглый, который был присущ коренным жителям Годрума. А вот глаза и волосы мужчины могли бы принадлежать и уроженцу южных земель — абсолютно черные. Волосы, прямые, гладкие и довольно длинные были собраны в хвост, перевязанный черной же шелковой лентой, оставляя открытым его гладко выбритое лицо: высокий лоб, прямой нос с изящно вырезанными ноздрями, резко очерченные скулы и подбородок. Глаза мужчины, в которых не отделить было зрачка от радужки, лишь мельком скользнули по арене, на которую открывался такой прекрасный вид из ложи Тайко-Сида. Адмирал радушно распахнул объятия навстречу гостю.

— Приветствую тебя, боярин Родослав!

Рабыня по имени Зан закончила вытираться, отбросила повлажневшее полотно и направилась к кровати. До нее четыре шага. А вообще комната почти в десять аммов* [*Амм — мера длины, примерно равная 50 см. В Годруме, как и других государствах того времени, использовались естественные меры, то есть устанавливаемые по отношению к длине человеческих конечностей, емкости сосудов, средней поклаже животных и т. д. Так амм считался равным длине руки от локтя до конца среднего пальца. ] — невиданная роскошь для рабыни. Но об этом уже, кажется, было сказано?

В ногах кровати на специальной вешалке были разложены ее доспехи, вычищенные и приготовленные еще с вечера. Доспехи… Громко звучит, как у настоящего воина. Выглядит, впрочем, также. Ну, почти.

Зан принялась одеваться. За три прошедших года движения стали привычными, выверенными до мелочей. Сначала кожаный корсет. Кожа хорошая, рыжевато-коричневая, отличной выделки. Вот только закрывает он лишь грудь и живот, а на спине шнуровка — переплетение ремешков. Зан привычно затянула их и завязала хитрым узлом: ей теперь достаточно просто потянуть за один из кончиков, чтобы распустить всю конструкцию, но сам собой в неподходящий момент узел ни за что не развяжется. Корсет переходил в короткую, такую же кожаную юбку, едва прикрывающую бедра. Али-Хазир, впервые увидев ее в этом наряде, восхищенно зацокал языком: такие ноги, как у нее, просто нельзя скрывать. Зан лишь равнодушно пожала плечами: юбка достаточно короткая, чтобы не мешать двигаться, а значит, сгодится. А ноги у нее найдется, чем закрыть.

Выгнутые листы стали на кожаном подкладе обхватили ее ноги от колена до самых бедер. По два листа на каждую ногу, закрывавших ее тело спереди и сзади и скрепленных между собой ремнями с пряжками — можно затянуть так, как нужно. Доспехи были подогнаны уже давно, и поэтому сейчас Зан просто застегнула их. Дальше следовало обуться, потому что доспехи на лодыжки одевались уже поверх сапог. Конечно, большинство рабов в Годруме не видели другой обуви кроме сандалий. Зан тоже признавала их удобство в повседневно жизни, но носиться в них по арене, засыпанной мельчайшим песком? То еще удовольствие. Поэтому очень скоро их сменили сапоги длиною почти до колена на очень тонкой и гибкой подошве, не мешавшей ей чувствовать песок под ногами.

Скоро? Это сейчас, три года спустя, ей кажется, что все произошло очень быстро. Впрочем, времени действительно прошло совсем немного до того, как Али-Хазир заказал у мастеров собственный доспех для новой рабыни и даже прислушался к ее собственному мнению (это о сапогах вместо сандалий). Большинство рабов, выходящих на арену годрумского цирка, такой чести (и таких затрат) не удостаивались вовсе: умирали раньше. «Умирали» — какое мирное слово.

Зан достаточно оказалось четыре раза выйти на арену и вернуться с нее победительницей, чтобы стать любимицей толпы на трибунах. «Толпа на трибунах» — она никогда не называла годрумцев по-другому и не думала тоже никогда иначе.

Да, старый надсмотрщик оказался прав: публике надоело видеть одно и то же. Раб выходит против раба, или три раба выходят против трех рабов, или десяток рабов выходит против десятка рабов, или «мясо» выкидываю против зверей… Публика хотела чего-нибудь новенького. И Али-Хазир угадал, что именно эта девчонка, слишком хрупкая и слишком красивая, чтобы казаться опасной, чтобы поверить — она действительно смертоносна, заставит публику вопить от восторга! Когда она убивает.

А на руки тоже доспехи: на запястья и на предплечья. Они крепились так же, как и на ногах, и застегнуть пряжки одной рукой было не так уж и просто, но Зан научилась справляться: всего то и нужно — придержать стальные листы подбородком. Вначале Али-Хазир присылал ей рабов помогать с доспехами перед выходом на арену, но Зан отсылала их назад. Девочка, пять лет проучившаяся в школе для рабынь, не выносила чужих прикосновений. И никогда ни к кому не прикасалась сама. Только когда била. Впрочем, она и драться предпочитала с оружием в руках. Али-Хазир научил ее рукопашному бою, и много раз видел, как она на тренировке или на арене, по какой-то причине оставшись без оружия, легко использовала это умение, оказываясь ничуть не менее опасной. Она вообще могла драться как угодно и чем угодно: запустить противнику песком в глаза, завладеть его же собственным оружием, просто ударить ногой или рукой с разворота. Она была способна на очень неожиданные вещи. И очень часто ее противники оказывались не готовы к ее безумному напору и бешеной скорости. А второй шанс они получали редко.

И еще она не умела сдаваться. Конечно, в самом начале на тренировочных боях с наставниками, она много раз оказывалась побежденной. Но на арене… Она словно не догадывалась, что можно остановиться, обессилев от боли и ран, или просто испугаться и попросить пощады, понадеявшись на милость зрителей. Она не умела, а Али-Хазир не пытался ее научить. Ведь именно такой она особенно нравилась публике: не останавливающейся, не знающей страха и, казалось, неуязвимой!

Боярин Родослав шагнул в ложу, позволив рабу-прислужнику закрывать за собой дверь.

— И тебе привет, адмирал Тайко-Сид!

Мужчины обнялись, хлопнув друг дружку по плечам. И в этот момент стало понятно, что Тайко-Сид, который даже среди своих моряков выделялся и огромным ростом и могучим телосложением, ни на эцб* [*Эцб — мера длины, равная ширине пальца, то есть примерно 1,8 см. ] не выше своего гостя. Родослав был уже в плечах и по сравнению с пиратом казался чуть ли не хрупким, но сам Тайко-Сид, который успел почувствовать на себе крепость его объятий, знал, что это отнюдь не так.

Они обнялись, как и полагалось давнишним знакомым. Старым приятелям? Друзьям? Кто знает, кем считали друг друга эти два человека, слишком сильных и могущественных, чтобы разбрасываться своим расположением? Адмирал Тайко-Сид был одним из неофициальных правителей Годрума. Конечно, считалось, что независимым полисом управляет совет из пяти наиболее старых аристократических семей — потомков его основателей. Но на самом деле аристократия, не подкрепленная деньгами, уже давно потеряла свое влияние, и власть в городе перешла к тем, кто смог за нее заплатить — к купцам и владельцам кораблей. К пиратам? К таким, как Тайко-Сид.

Боярин Родослав не был коренным годрумцем. Он появился в городе сравнительно недавно. Никто вообще не знал, откуда он родом. Поговаривали, что откуда-то с севера Вольных Княжеств. Знали, что у него есть собственность в Салеве. Он появился в Годруме внезапно со своей дружиной и со своими деньгами и сразу повел дела умно и умело. Он тоже был купцом, но вот собственных кораблей у него не было. И именно из-за этого Тайко-Сид недооценил его поначалу. Что поделать, если старый адмирал привык именно корабли считать мерилом не только богатства, но и власти? Он отправился в большой поход, как и всегда за последние двадцать лет сам возглавив свою эскадру. А когда вернулся, положение в городе уже переменилось. Боярин Родослав не был уже просто заезжим купцом. Он вкладывал деньги, перекупал доли. Он много чего еще делал, этот северный боярин с непроизносимым именем. Тайко-Сид решил присмотреться к нему. Он должен был выяснить, что собой представляет этот человек! Нет, они не были друзьями. Но полис, кажется, мог вздохнуть с облегчением, потому что и врагами они решили пока не становиться.

Хозяин ложи широким жестом указал своему гостю на кресло, приглашая присаживаться. Боярин Родослав расстегнул брошь-фибулу, скреплявшую его плащ у горла, и небрежно бросил его на спинку кресла, потом сел и сам на одно из лучших мест на трибунах годрумского цирка, с которого открывался такой прекрасный вид на происходящее на арене. Впрочем, как раз сейчас так не было ничего интересного. Представление со зверями уже закончилось. Надсмотрщики с длинными шестами и хлыстами загнали назад псов, и теперь рабы разравнивали и вычищали песок, засыпая оставшиеся пятна крови новым белоснежным. Почетные ложи на трибунах понемногу начинали заполняться народом. Все верно, следующее представление должно было быть гораздо более интересным.

Тайко-Сид опустился в свое кресло, а к боярину Родославу подступил его раб, пришедший вместе с ним. Он поставил на небольшой столик перед мужчинами широкую плоскую шкатулку и раскрыл ее. Потом один за другим достал два куска великолепного тонкого шелка: черный и белый, закрепленные на специальных серебряных планочках, чтобы их удобнее было держать. В гладиаторских цирках существовал обычай: если проигравший раб сдался и попросил пощады, зрители могли подарить ему жизнь, а могли приказать его убить — показать белую ткань, или черную. Собираясь на представление, каждый житель Годрума брал с собой два платка, а в последнее время среди самых богатых распространилась новая мода — такие вот специальные наборы: шелковая ткань, натянутая на серебряные рамки, шкатулки, инкрустированные перламутром или дорогими породами дерева. Сам Тайко-Сид, хоть и был известным любителем гладиаторских боев, еще не успел приобрести себе такую и теперь не без любопытства смотрел, как раб боярина раскладывает перед своим господином платки. Он быстро привыкал к местным обычаям, этот северный боярин.

Потом внимание Тайко-Сида невольно привлек и сам раб: молодой парень, высокий стройный и прекрасно сложенный с очень светлыми, почти белыми, коротко остриженными волосами, голубыми глазами и такой же светлой почти не тронутой загаром кожей — настоящий северянин. Тайко-Сид прикинул в уме, сколько боярину пришлось заплатить за такого. Выходило, что много. Если, конечно, он приобретал его здесь. Если же он привез его с собой откуда-то из северных земель, то сам боярин может не знать его реальной стоимости. Попробовать перекупить? Тайко-Сид оценил такую возможность и тут же отказался от нее: незачем. Он не знал, какой боец из этого раба, а покупать себе сопровождающего, а значит, охранника только из-за его бросающейся в глаза внешности, только чтобы выставить напоказ свое богатство — это было не в стиле пиратского адмирала. Было ли это в стиле его гостя? Тайко-Сид задумался: было бы не плохо, если бы у этого человека оказалась такая слабость!

Его собственный раб, появившийся незаметно из-за спин господ, предложил гостю бокал легкого вина и засахаренные фрукты, но тот лишь небрежным жестом отослал его прочь.

Тайко-Сид словно бы невзначай скользнул взглядом по своему гостю. Одежда того была простой. Шелк, из которого была пошита рубашка, стоил, конечно, безумных денег, но в остальном… Словно и не собирался боярин Родослав на главный городской праздник этого лета! Сам Тайко-Сид одевался также: удобно и просто. Его в Годруме знали и так — ему незачем было заявлять о своем богатстве во всеуслышание. Боярин Родослав поступал также? Взгляд адмирала зацепился за плащ, брошенный на спинку кресла, а точнее на брошь-фибулу, предназначенную скреплять его ворот. Серебристый металл, очень простая форма, никаких завитушек и вензелей, огромный темный ослепительно сверкающий камень — черный бриллиант размером с ноготь большого пальца. Причем, с ноготь большого пальца самого Тайко-Сида! Боярину Родославу незачем кричать о своем богатстве? Да уж.

Кстати и на одежду раба тоже стоило посмотреть — сапоги, вместо положенных сандалий, холщовые штаны и шелковая рубашка. Ткань, конечно, попроще, чем у его хозяина, но все же! К тому же рубашка была с длинными рукавами и воротником-стойкой, закрывающим шею. Боярин Родослав не просто одел своего раба как свободного, он еще и позволил ему скрыть ошейник!

— Что тебя так заинтересовало, почтенный Тайко-Сид? — боярин Родослав проследил взгляд адмирала. В его голосе, очень низком и немного хрипловатом, явно звучала улыбка, не добравшаяся, правда, до глаз. — Эта забавная игрушка? — он указал на шкатулку с платками.

— Твой раб, — Тайко-Сид постарался добавить в свой голос той же шутливой беззаботности. Выдавать раба за свободного считалось серьезным оскорблением. С другой стороны, его гостю, знатному боярину из далеких северных земель, позволено многое, хотя бы потому, что он не годрумец. Вот и думай, Тайко-Сид, чего хотел твой гость: намеренно оскорбить тебя? Или он действительно просто не знает местных обычаев? А портить с ним отношения из-за глупости не хотелось бы. — Он скрывает свой ошейник, — совсем шутливым тон не получился.

— Мой кто? — изящная темная бровь приподнялась, изобразив искреннее недоумение. Родослав перевел взгляд с хозяина ложи на парня, что пришел вместе с ним. И тот словно зеркало повторил жест своего хозяина. Потом вздохнул, словно эта сцена повторялась уже не в первый раз, и принялся расстегивать ворот рубахи, раздвинул края шелковой ткани достаточно для того, чтобы Тайко-Сид увидел: ошейника на нем не было.

— Лука — не раб, — пояснил боярин. — Он один из моих людей.

— Тогда почему он тебе прислуживает?

На этот раз вздохнул сам боярин:

— Он не прислуживает. Он служит у меня.

— Не понимаю! — Тайко-Сид даже не пытался скрыть своего недоумения.

— А я не понимаю, почему вы, южане, окружаете себя таким количеством рабов, почему верите в их преданность? — тон боярина ничуть не изменился: все то же легкое любопытство с оттенком дружелюбной улыбки. Но Тайко-Сид не был бы пиратским адмиралом и одним из правителей Годрума, если бы не умел понять, когда его собеседник говорит серьезно.

— Мы считаем, что это унизительно для свободного человека прислуживать другому свободному человеку, — осторожно проговорил он.

— Ты считаешь себя униженным в чем-либо, Лука? — боярин Родослав обратился к своему… слуге?

— Это честь для меня служить вам… боярин! — светловолосый парень на долю секунды запнулся перед тем, как произнести «боярин», словно задумался, как обратиться к своему господину. Но даже внимательный Тайко-Сид не заметил этого, потому что Родослав заговорил вновь:

— В моем доме нет ни одного раба! Меня окружают только те, кто хочет быть рядом со мной, кто сам это выбрал! Только им я доверяю.

А Тайко-Сид вдруг вспомнил, какие слухи ходили о его сегодняшнем госте по городу. О странном северном боярине и его не менее странных людях. Кажется, Тайко-Сид начинал узнавать что-то по-настоящему интересное. Беловолосый парень застегнул воротник рубашки. Тайко-Сид машинально следил за этим движением, задумавшись о своем. А парень усмехнулся. На долю секунду между его губ мелькнули два ряда белоснежных длинных и очень острых клыков! Совсем не человеческих… Тайко-Сид вздогнул и попытался присмотреться повнимательнее, но парень уже отступил за спину господ, чтобы не мешать им видеть арену, на которой как раз начиналось новое представление.

На плечи и грудь Зан надела что-то вроде воротника — сложную конструкцию из металлических пластин. Плотные стальные лепестки привычной прохладной тяжестью легли на обнаженную кожу, немного не дойдя до верхнего края кожаного корсета. А на шее была своя защита, не снимавшаяся, даже когда Зан уходила с арены, — рабский ошейник. Уже давно не просто полоска мягкой кожи, не только знак ее принадлежности. Простую кожу заменило светлое золото — полоса высотой в целых три эцба. Год назад она получила из рук старшего надсмотрщика этот особый знак. Тяжелое украшение. Дорогое. Далеко не у каждого свободного нашлось бы столько денег, сколько хозяева цирка потратили на него. Зан не знала, сколько она сама может сейчас стоить, но после этого хотя бы догадывалась.

А новый ошейник очень даже неплохо защищал от возможных ударов в шею. Зан поняла это сразу. Она усмехнулась тогда, представив, как понравятся старшему надсмотрщику глубокие царапины на дорогом украшении — золото все-таки мягкий металл. Она усмехалась и сейчас, снова вспомнив это: действительно не понравились! Особенно с учетом того, что ее противника угораздило попасть прямо по гравировке, изображавшей герб годрумского цирка. А спросить после окончания боя было уже не с кого…

Ошейник, конечно, заново отшлифовали, и герб подправили. Потом делали это еще пару раз. Причем последний — совсем недавно. Так что сегодня ее «украшение» блестело и сияло совсем как новенькое, даже герб. Герб, кстати, представлял собой изображение головы хищной птицы с распахнутым клювом. Вообще птицы были на гербах множества знатных домов Годрума, ведь именно с этими хищниками, внезапно падающими с неба на беззащитную жертву, и ассоциировали себя пираты. Впрочем, птица на цирковом гербе самой Зан больше всего напоминала падальщика. Она не говорила об этом никому, даже Али-Хазиру: конечно, рабыне-гладиатору полагалось думать больше, чем рабыне для утех, но не настолько же?!

А еще новый широкий ошейник закрывал один из шрамов на теле Зан. Собственно их и было-то всего два и оба на шее, с левой стороны: один оказался под ошейником, а второй прямо над ним, как раз на том самом месте, где под нежной кожей билась синеватая жилка. Тонкие, белые, почти не видимые. Их никто и не замечал кроме самой Зан. Их не замечала и она сама, пока жила в Догате, в школе для рабынь. Все изменилось только здесь в Годруме, когда ее кожа после постоянного пребывания на солнце потемнела от загара. Конечно, она по-прежнему оставалась очень светлой, намного светлее, чем у местных жителей, но все-таки загорела достаточно, чтобы на ней проявились тонкие белые ниточки шрамов — единственных шрамов на ее теле.

Зан не пыталась их скрывать. Хозяин оставил на ней глубокие отметины. Куда уж там каким-то шрамам?! Никто не замечает вокруг и не пристает с расспросами — уже достаточно! Недоумение окружающих вызывало другое: почему эти шрамы по-прежнему оставались единственными. Зан видела рабов, проведших по столько же боев, сколько и она. Их кожа была покрыта страшными рубцами: по одному, а то и по несколько новых после каждого выхода на арену. Только на ней все полученные раны заживали, не оставляя никаких следов, да еще и затягивались в несколько раз быстрее! Али-Хазир вначале заинтересовался. Зан сказала, что не знает, почему так. Али-Хазир усомнился. Зан предпочла промолчать. Али-Хазир решил оставить ее в покое: в конце концов, рабыня с красивым молодым телом нравилась публике гораздо больше, чем рабыня с телом изуродованным. А уж то, что ей не приходилось подолгу восстанавливаться после каждой травмы, пропуская бои, было и вовсе замечательно.

Поверх воротника из стальных пластинок Зан прикрепила наспинные ножны, сначала правые, потом левые. Широкие ремни крест-накрест легли через грудь. Зан привычным движение подтянула пряжки, подергала за ремни, проверяя, надежно ли они закреплены, не перекосятся ли в самый неподходящий момент. От этого зависело, насколько легко и быстро она сможет вытащить из них оружие. Что еще нужно для успеха гладиатору?

Умение им владеть. Разным. Самым сложным и необычным. За пять лет в догатской школе Зан пришлось изучить множество разных наук, в годрумском цирке ее учили владению оружием. Али-Хазир не жалел на это ни времени, ни ее сил, ни собственных. Он знал: молодая смазливая рабыня понравится зрителям, но еще больше им понравится рабыня вооруженная.

На арене годрумского цирка начиналось новое представление. В нем друг против друга должны были сойтись двадцать рабов, разделенных на две команды. Одни были вооружены копьями и продолговатыми щитами, у других были круглые щиты и мечи. Еще у каждого из гладиаторов на правой руке были повязаны куски ткани красного или синего цветов.

— Это что-то вроде опознавательных знаков? — поинтересовался боярин Родослав у пиратского адмирала Тайко-Сида, в ложе которого на трибунах годрумского цирка они сейчас и сидели. Гость все-таки принял угощение — стакан охлажденной воды — и теперь сделал из него небольшой глоток.

— Да, — пожал плечами Тайко-Сид, наблюдая, как на арене рабы выстраиваются в две шеренги друг напротив друга. Скоро главный распорядитель боев — известный всему Годруму надсмотрщик Али-Хазир подаст знак, и они бросятся в атаку. — Сейчас их, конечно, еще можно отличить по оружию, но потом такая свалка начнется, — Тайко-Сид махнул рукой. — Да вы сами увидите!

Откровенно говоря, он не очень понимал, как ему следует себя вести: он не знал, бывал ли его гость когда-либо раньше на гладиаторских боях. Насколько подробно ему следует объяснять правила, чтобы с одной стороны не показаться навязчивым, а с другой не проявить невнимание к гостю?

Сигнал к началу был подан. Рабы бросились друг на друга, что-то громко закричав, очевидно чтобы подбодрить самих себя. Толпа на трибунах в ответ завопила еще больше. Им уж точно было веселее, чем рабам на арене.

Тайко-Сид покосился на своего гостя: как тому нравится представление. А лицо боярина Родослава ничуть не изменилась. Он смотрел на арену все также, словно там и не было двух дюжин рабов, режущих друг друга. Две человеческие стенки столкнулись. Крик сменился звуками глухих ударов оружия о щиты, звоном металла о металл, предсмертными хрипами, алой кровью, брызнувшей на белоснежный песок…

— Я слышал, что рабов-гладиаторов иногда выкупают? — поинтересовался боярин Родослав. Он произнес это, не повернувшись к адмиралу. Просто поднес к губам стакан с ледяной водой и сделал из него еще один небольшой глоток. Взгляд его не отрывался от происходящего на арене. Совершенно равнодушный взгляд. Хотя кто его разберет, что там, в этих глазах, в которых даже зрачка от радужки не отделить?! — Тех, кто хорошо дерется, покупают матросами на корабли или даже охранниками, — продолжил он свою мысль.

— На самом деле такое происходит довольно редко, — покачал головой Тайко-Сид, удивляясь, чем мог быть вызван такой вопрос. — Цирк постоянно покупает много рабов, а вот продают из него лишь единиц. Да и то в основном инвалидов и стариков, которым только милостью Темных Богов удалось выжить!

— Почему? — в голосе боярина Тайко-Сиду почудилась нотка любопытства. — Люди, для которых сражаться — профессия. Среди них наверняка есть стоящие бойцы. Почему бы не использовать их с большей пользой, чем просто ради развлечения? — он по-прежнему смотрел на арену, как будто был по-настоящему увлечен кровавым зрелищем, словно один из тех простолюдинов, что вопили на трибунах вокруг почетных лож. Но они-то вопили, а он задавал вопросы. Сложные. Тайко-Сид поморщился.

— Посмотри на них! — он указал на арену. К этому моменту на ногах осталось лишь пятеро рабов: четверо с красными повязками на руках и один — с синей. Четверо, окружившие одного, и один, еще пытающийся отбиваться. — А ты бы сам купил кого-нибудь из них? Нет, я помню, — Тайко-Сид остановил боярина, хотевшего возразить — ты не держишь рабов. Но если бы это было не так? Посмотри: до сегодняшнего дня они ведь были знакомы, жили в одной клетке, вместе ели, вместе тренировались, может быть, даже друзьями друг друга считали. А потом им надели на руки одним синие повязки, а другим красные, дали оружие и сказали идти убивать друг друга. И они пошли убивать! Ты бы взял такого на свой корабль? На один корабль с собой!

На арене последний раб с синей повязкой упал, разрубленный мечом чуть ли не пополам, а оставшиеся четверо принимали восторженные крики публики. Наверное, заслуженные.

Боярин Родослав отвернулся от арены, наконец-то переведя на своего собеседника отсвечивающие алым глаза.

Отсвечивающие алым?!.. Нет. Никакого алого. Сплошная чернота. Обычные темные глаза! Тайко-Сид заставил себя успокоиться и даже продолжить:

— Вот эта четверка, — он указал на арену. — Сегодня они дрались вместе и выиграли. Они одна команда. Но если сейчас старший надсмотрщик прикажет им развернуться и начать сражаться друг против друга, они сделают это! Ни на секунду не задумавшись!

— Что, неужели гладиаторы никогда не отказываются сражаться? — поинтересовался Родослав и уточнил с легкой насмешкой в голосе. — Ну, хотя бы не пытаются отказаться?

— Практически нет, — Тайко-Сид брезгливо пожал плечами. — Я же говорю — рабы.

Боярин Родослав усмехнулся на этот раз уже открыто.

— И ты еще удивлялся, почему я предпочитаю обходиться без них!

Зан согнула руки в локтях, проверяя, не мешают ли доспехи. Доспехи сидели хорошо. Правильно, то есть не сковывая движений. Мастерам, делавшим их для рабыни, пришлось немало повозиться, подбирая и придумывая нужную конструкцию, прежде чем она осталась довольна. Зан считала: защита защитой, но только пока она не мешает ей двигаться. Прямого удара здоровенного мужика в два раза тяжелее ее она все равно не выдержит хоть в доспехах хоть без них, а вот если ей не хватит ловкости, чтобы увернуться, или скорости, чтобы ударить первой…

Следующую деталь своего «боевого» облачения Зан не любила. Точнее, она не любила ее вначале, пока не придумала, как использовать. А тогда, два года назад, Али-Хазир настоял на своем, напомнив, что Зан позволили самой выбрать себе обувь. Он мог бы и не напоминать, а просто приказать. Но старый надсмотрщик вообще был не из тех, кто просто отдавал приказы рабам, когда можно было доказать свою правоту. Или это Зан была не из таких рабынь, которым можно было просто приказать и забыть, будучи уверенным, что она все выполнит?

Зан сняла с вешалки плащ, сшитый из шкуры кахашинского леопарда. Хотя, «сшитый» — это несколько громко сказано: от шкуры в нем осталось гораздо больше, чем появилось от плаща! Распластанная шкура, четыре лапы, на которых даже когти сохранены, длинный хвост. Не было только головы — Али-Хазир решил, что капюшон будет уже лишним. Зан перекинула шкуру через левое плечо, лапы с помощью золотой застежки крепились на правом, а сама шкура свисала у нее за спиной.

Этого леопарда Зан убила сама. Наверное, поэтому Али-Хазир и настоял, чтобы она забрала себе эту шкуру: охотница, демонстрирующая свою добычу, нравится публике больше, чем просто охотница!

Зан уже не очень хорошо помнила тот бой. Он слился для нее с десятками других боев, что были позже, воспоминания расплылись, утратили четкость. Она помнила, что к тому моменту она уже четыре или пять раз сражалась на арене против людей — настоящих бойцов. Она всех их победила, и толпа на трибунах уже начала узнавать ее. И когда старший надсмотрщик объявил, что в очередном бою против нее выпустят не человека, а кахашинского леопарда, Зан… обиделась. Да, наверное, это странное, такое незнакомое чувство можно было назвать именно обидой. Она помнила, что в первый раз ее выкинули на арену как кусок мяса именно против зверей. Но сейчас она куском мяса уже не была! Она знала, что достойна большего, настоящих противников!

Зан попыталась объяснить это Али-Хазиру. Он, кажется, даже что-то понял. Он сказал, что леопард будет всего один. Он сказал, что ей дадут оружие. Он сказал, что ей понравится. Он не обманул.

Кахашинский леопард оказался достойным противником. Он был сильным, ловким и очень быстрым, и казалось, что когти на его лапах ничуть не короче кинжалов в ее руках. А еще он был кошкой, огромной и очень умной. В какой-то момент Зан поймала себя на мысли, что он напоминает ей тех, что когда-то давно пришли в ее родную деревню. Шкура леопарда была золотистой с коричневыми не то кружочками, не то пятнышками. Ничего общего с белоснежной роскошью в полночно черных разводах. Но разве в этом дело?

Зан убила его. Когда поняла, что перед ней на арене цирка всего лишь зверь. Там, в деревне, были Звери. И даже больше.

А плащ получился роскошным: легким и совсем не мешающим. Он струился за ее спиной, летел, когда она двигалась, а уж когда она дралась… Зан распорядилась нашить на край шкуры специальные заклепки с острыми шипами. А потом два месяца тренировалась, придумывая и отрабатывая удары, при которых плащ своим утяжеленным острым краем ударял бы по противнику. Проще всего получалось по ногам. Зан показала новый прием Али-Хазиру. Ему понравилось, но самой Зан нет: это было просто, а значит не интересно. Она осталась довольна, только когда у нее стало получаться попасть плащом в лицо противнику, по глазам. После особенно удачных ударов глаз у ее противника уже не оставалось.

Зан нравилось. К тому моменту она успела полюбить свой плащ, да и он уже не был просто плащом и даже не просто трофеем. Оружие. Вообще ничего, не являющегося оружием или защитой, на Зан, когда она выходила на арену годрумского цирка, не оставалось. А по поводу плаща недовольны (правда, исключительно молча) были только рабы, приставленные к ней следить за доспехами: им приходилось его чистить после каждого боя. А отчистить леопардовый мех — это вам не стальные доспехи тряпочкой протереть!

Зан вынула две длинные шпильки, удерживавшие пучок на затылке, и распустила волосы поверх плаща. Никто из рабов-гладиаторов больше не носил таких длинных волос. Большинство людей, кому регулярно приходилось сражаться, вообще предпочитали брить голову наголо. Зан знала, что так делали не только рабы-гладиаторы, но и воины из свободных: считалось, что за длинные волосы противнику очень удобно тебя схватить. Али-Хазир когда-то и ей предложил их обрезать. Зан вспомнила надсмотрщицу из догатской школы. Она была воином и регулярно сбривала волосы, демонстрирую всем идеально гладкий череп, даже не смотря на то, что достойных противников для нее давно уже не было. Зан отказалась. Али-Хазир не стал настаивать: в конце концов, он ведь намеревался продемонстрировать публике нечто по-настоящему необычное.

Зан подошла к зеркалу, установленному возле одной из стен. Огромное, в целый человеческий рост — дорогая вещица, даже для пиратского Годрума, привыкшего к показной роскоши, — еще одно свидетельство того, что она отнюдь не простая рабыня.

Волосы Зан густой волной сияющее-светлого серебра спускались ниже бедер. На ярком годрумском солнце, когда она выходила на арену, они казались слегка золотистыми, но сама Зан знала, волосы какого именно цвета достались ей от матери. Редкий оттенок. Даже для севера Махейна* [*Махейн — одно из Вольных Княжеств. Вольные Княжества — группа небольших независимых государств, расположенных на севере материка. Непосредственной границы с Годрумом не имеют].

Основная масса ее волос оставалась распущенной, но отдельные пряди, выбранные, казалось, без всякой системы, были заплетены в тонкие косички, закрепленные на концах кожаными ремешками. Их заплетанием Зан занималась еще с самого утра, сразу, как проснулась, до того, как рабы принесли воду для ее ванны. Сейчас оставалось прическу только закончить. Зан раскрыла ларец, установленный на небольшом столике, и принялась, выбирая одну за другой прикреплять к косичкам прямо поверх полосок кожи металлические подвески. Каждая подвеска была около тефаха* [*Тефах — мера длины, равная ширине ладони, то есть примерно 7,4 см. ] в длину, не слишком тяжелая, но зато с острым кончиком и гранями.

Да, за длинные волосы твой противник, конечно, может схватить тебя. Но к Зан для этого сначала придется подобраться! В общем, волосы были не хуже плаща. В смысле: ничуть не менее полезны.

Пиратский адмирал Тайко-Сид взял с подноса, предложенного ему рабом, очередной бокал белого охлажденного вина — прекрасный напиток в жаркий день. Он думал о том, что сказал ему его гость — боярин Родослав — о том, что можно жить, не имея в своей собственности ни одного раба. Тайко-Сид, конечно, знал, что в северных Вольных Княжествах рабство распространено намного меньше, чем в его родном Годруме, но чтобы настолько?! Он мог себе представить, что охранники будут свободными, что просто вольнонаемными работниками станут его лекарь и портной. Но как быть с теми, кто прислуживает в его огромном поместье? А рабыни в его гареме? Интересно, а как сам Родослав решил эту проблему? Не может же он обходиться без гарема?

— Я хотел у тебя спросить… — Тайко-Сид повернулся к своему гостю, решив задать так заинтересовавший его вопрос.

— Да? — боярин отставил на столик стакан с ледяной водой, опустевший едва ли наполовину.

«Впрочем, наверное, может», — решил адмирал.

— Как тебе последнее представление?

Родослав взглянул на арену так, словно успел уже забыть, что там происходит. А на ней как раз заканчивалось самое масштабное из сегодняшних зрелищ: какая-то историческая инсценировка с огромным количеством рабов, колесницами и даже подобием укреплений, которые гладиаторам пришлось брать. Чем они не слишком-то успешно и занимались последние полчаса.

— Год назад, когда я был в Догате, там как раз входили в моду такие инсценировки, — проговорил боярин Родослав. — Я помню, считалось особым шиком поставить гладиаторское представление как можно ближе к реальному историческому бою, — он усмехнулся. — Я вижу, эта мода докатилась и до вас. Неужели даже в Годруме верят, что настоящая драка может быть красивой?

Тайко-Сид поморщился: «Али-Хазир обещал, что зрелище будет впечатляющим. После того, как назвал его стоимость!»

— Красоты здесь не больше, чем в любом другом гладиаторском бою, — пожал плечами он. — Но, по крайней мере, исторические факты восстановлены весьма точно. Колесницы делались вручную по старым чертежам, да и костюмы…

— А какое сражение они здесь пытаются разыграть? — поинтересовался Родослав. — Я, может быть, не очень хорошо разбираюсь в годрумской истории… — он спрашивал вполне серьезно, но почему же Тайко-Сиду чудились насмешливые нотки в низком хрипловатом голосе?

— Взятие Россы — этивийской столицы — войсками Салевы, — ответил он.

— Хм? — боярин еще раз задумчиво оглядел происходящее на арене. — Если мне не изменяет память, это сражение произошло около двухсот пятидесяти лет назад?

— Да.

— И вы говорите, что чертежи колесниц сохранились с тех времен, и мастера не поленились и воссоздали их специально для этого представления?

— Да, — адмирал кивнул, уже чувствуя, что его гость к чему-то клонит. Еще бы знать, к чему?

— А никому не пришло в голову съездить в Этиву? Росса по-прежнему стоит на том же месте, что и двести пятьдесят лет назад: на берегу высоченного холма в излучине двух рек! К ней не то что на колесницах, к ее стенам даже просто верхом не подъехать! Последний дневной переход до Россы салевской армии пришлось проделать пешком и также, силами пехоты, ее и брать. И кстати… — боярин Родослав небрежно махнул рукой в сторону арены. На ней рабы, изображавшие защитников этивской столицы, камнями, длинными копьями и растянутыми цепями сумели опрокинуть колесницы и окружили выбитых из них «салевцев», которые, сразу же став совершенно беспомощными, уже сдавались и просили зрителей сохранить им жизни. — И кстати, — продолжил боярин, — двести пятьдесят лет назад салевцы город взяли.

Он протянул руку к столику, на котором были разложены шелковые платки, и, выбрав черный, перекинул его через край ложи.

— Глупости все это, — произнес он. — Какие вы, люди, странные: просто смерти вам уже недостаточно.

Зан снова вернулась к стойке возле кровати и на секунду замерла. Все, что она делала до этого, было рутиной, но каждый раз, когда ей предстояло прикоснуться к оружию, она испытывала странное благоговение, как тогда, в самый первый раз.

Что самое важное для раба-гладиатора? Большинство тех, кто выходил на арену годрумского цирка, считали, что главное — иметь свое личное оружие. Зан соглашалась с ними, не раздумывая!

Вначале Али-Хазир учил ее драться на деревянных мечах. Зан послушно выполняла все упражнения, но считать деревянные палки оружием?! Конечно, и им можно было убить, если хорошенько размахнуться и стукнуть посильнее! Зан усмехнулась. Но те приемы, которые пытался вложить в ее тело старший надсмотрщик, они были красивыми и требовали правильного владения своим телом и правильного оружия — настоящего оружия!

В тот день, когда Али-Хазир впервые позволил ей взять в руки стальной меч, Зан почувствовала себя свободной!

Свободной? Рабыня-гладиатор, рискующая своей жизнью на потеху толпе? Зан знала, что это звучит смешно. Она бы и сама посмеялась, но она не привыкла отмахиваться от собственных ощущений. Каждый раз, когда она выходила на арену и вынимала из ножен клинок, она была свободна.

Али-Хазир изначально разрабатывал для Зан особую манеру боя. Он знал, что девушка, даже несмотря на то, что на самом деле она гораздо сильнее, чем кажется на вид, никогда не сможет драться, использую те же приемы, что и здоровые мужчины, полагавшиеся на силу своего удара. Поэтому ей нужна была своя система. И никакого щита. Старший надсмотрщик сказал: если ты научишься драться достаточно хорошо, твой меч сумеет защитить тебя, если нет — тебе и щит не поможет. Зан согласилась: ей заранее не нравилась идея таскать за собой по арене здоровенную тяжесть.

Правда, скоро выяснилось, что и большинство мечей из оружейных годрумского цирка слишком тяжелы для нее. Тогда Али-Хазир нашел для нее кинжалы. Два кинжала довольно длинные, почти в локоть длиной, они были совершенно одинаковыми. Большинство бойцов, если и отваживались на двуручный бой, выбирали для себя старшее и младшее оружие: для правой и для левой руки. Но Зан обеими руками владела одинаково! Али-Хазир был доволен! Толпа на трибунах, впрочем, была довольна тоже.

Но это еще не было ее личным оружием. Зан нравились ее клинки, но в глубине души она всегда мечтала о чем-то большем. Правда, поняла она это только в тот день, когда Али-Хазир вызвал ее к себе и сказал, что специально для нее пригласил в цирк купцов, привезших оружие. Купцы приехали не откуда-нибудь, а из Махейна.

Старший надсмотрщик уже давно выяснил, откуда родом его рабыня. А может быть, выбор пал именно на этих купцов просто потому, что махейнские кузнецы славились лучшими мастерами на всем материке. Зан не спросила. Али-Хазир не объяснил. Но ей показалось, что старый надсмотрщик очень внимательно наблюдал за ней. Зан не возражала: при виде купцов, светловолосых и бородатых, при звуках их мягкого северного выговора… она не почувствовала ничего.

А что она должна была почувствовать? Просто свободные люди, просто купцы… Совсем иное впечатление произвело на нее оружие, разложенное перед ней.

Зан внимательно рассматривала его стальную смертоносную красоту, изучала, прикасалась, брала в руки, взвешивая и оценивая балансировку. Заезжие купцы и сам Али-Хазир смотрели на нее с немым изумлением. Они-то думали, что им придется объяснять ей и советовать! Откуда девчонка, которую пять лет учили как рабыню для утех, могла разбираться в качестве оружейной стали?!

А Зан и не разбиралась в том смысле, в каком разбираются профессиональные оружейники. Она просто спрашивала, и сталь отвечала ей, а она понимала. Наверное, так когда-то разговаривал с металлом ее отец, не зря же слава о его мастерстве разлетелась далеко за пределы их деревни. Слишком далеко. Зан запретила себе вспоминать. Сейчас и здесь ей нужно было просто выбрать себе оружие. Такое, чтобы показалось публике достаточно эффектным? Ну уж нет! Оружие предназначено только для нее. А публике она уж как-нибудь сумеет понравиться!

Зан остановила свой выбор на норле. Точнее, тогда она еще не знала, как называются эти две узкие стальные полосы в полтора амма длиной, скрепленные между собой удобной рукоятью почти в три тефаха. Зан, уставшей от коротких кинжалов и необходимости постоянно беспокоиться, не подпустила ли она противника слишком близко, этот своеобразный смертоносно острый шест понравился в первую очередь именно своей длиной — почти в человеческий рост. А уж когда Али-Хазир показал ей, как после легкого нажима рукоять с тихим щелчком распадается на равные половинки, а норла превращается в два длинных прекрасных меча, Зан только усилием воли удержала себя, чтобы прямо сейчас не выхватить свою новую любимицу у него из рук и не отправить тренироваться!

И еще она была легкой. Сталь была настолько высокого качества, что неизвестный мастер смог позволить себе сделать клинки очень тонкими. Они слегка дрожали, словно трепетали, при каждом замахе. Прекрасная, длинная, тонкая, изящная — то, что нужно было для Зан!

Вообще-то норла сразу привлекла ее внимание среди всего разложенного товара: было в ней что-то странное и, пожалуй, даже неуместное — оружие, встречавшееся только среди кочевников из далеких южных степей… Далеких и южных даже по отношению к Годруму! Что уж говорить о Махейне? Откуда же северный купец мог узнать о существовании подобного орудия убийства? Почему он решил изготовить его?

Но эта чуждость и нарочитая неправильность как раз и была тем, что привлекло Зан в норле. Словно она нашла в ней частичку собственной потерянной души. И за прошедшие годы это ощущение ничуть не стало слабее. Может быть, поэтому она каждый раз замирала в нерешительности, прежде чем прикоснуться к ней, словно боялась, что стальное чудо исчезнет под ее рукой?

Зан заставила себя встряхнуться и решительно взяла оружие с подставки. Хранилась норла в разобранном виде, и носила в ножнах Зан ее также. А дралась? По-разному. Соединить две рукояти в одну или снова разъединить их было так просто и так быстро! И противник никогда не знал, что встретит его в следующее мгновение: два длинных меча или один очень длинный шест. Публика любит неожиданности!

Зан плавно опустила обе части норлы в ножны за своей спиной. Потом потянула назад, попробовав, плавно ли они выходят. Осталась довольна.

Ну вот, кажется, все. Зан почти готова. Осталась лишь одна совсем незначительная деталь. Наверное, единственная часть ее снаряжения, не несущая никакой функциональной нагрузки — простая дань толпе на трибунах, которая любит таинственность.

Зан вернулась к столику возле зеркала, взяла с него замшевую коричневую маску и закрепила у себя на лице: две тонких тесемки по бокам прошли за ушами, а декоративная золотая цепочка легла сверху головы, как раз по пробору между волосами. Пряди волос Зан вытащила из-под завязок, чтобы прикрыть их.

Маску придумал Али-Хазир. Он сказал, что немного таинственности вызовет к ней еще больший интерес. Мягкая коричневая замша закрывала ее лоб, нос и щеки, не доходя до подбородка и оставляя открытыми ее губы, которые так почему-то начинали казаться более пухлыми. Маска не мешала Зан ни видеть, ни говорить. По ее мнению, она и ее облик не сильно изменяла. Большинство ее противников, с которыми ей приходилось встречаться на арене, видели ее в коридорах годрумского цирка, поэтому тоже прекрасно узнавали ее. Да и как не узнать? Второй такой в Годруме не было! А вот публика за три прошедших года так и не увидела лица своей любимицы. Это подогревало интерес — Али-Хазир оказался прав. Сама Зан и не пыталась понять его логику и уж тем более толпы: тело слишком красивое, чтобы его скрывать, а лицо — слишком красивое, чтобы показывать?

Пять лет в годрумской школе маленькую рабыню учили, как соблазнять мужчин. Она ничего не забыла из тех уроков, она просто применяла сейчас свои знания в несколько иной области! Зан не боялась демонстрировать свою красоту и выглядеть привлекательной: толпа на трибунах всегда достаточно далеко от нее. Они могут только смотреть, а для тех, кто решит попробовать прикоснуться, у нее всегда найдется ее норла!

Боярин Родослав, почетный гость Тайко-Сида, вывесил черный платок, приговаривая два десятка проигравших рабов к смерти, и самому адмиралу тоже ничего другого не оставалось. Не оскорблять же своего гостя, выражая другое мнение?!

Второй черный платок, появившейся на перилах почетной ложи, был уже вполне достаточным приговором. Тайко-Сид — устроитель сегодняшних боев: ему и решать. Впрочем, и остальные зрители, похоже, не собирались возражать: «салевцы» проявили себя не слишком-то доблестными бойцами.

Тайко-Сид вздохнул: добивание гладиаторов на арене теперь займет какое-то время. Определенно, сегодня он еще не видел ничего по-настоящему интересного!

— Не знал, что ты увлекаешься историей? — поинтересовался он у боярина Родослава, пытаясь восстановить прервавшийся разговор.

— Нет, не особенно, — возразил тот. — У меня в этой жизни только одна страсть — оружие!

— А, — Тайко-Сид изобразил понимание. — Вот откуда ты знал о колесницах!

— Нет, — Родослав еще раз покачал головой, усмехнувшись. — Я предпочитаю благородную сталь!

— В Годруме ты уже успел прославиться, как поставщик самого лучшего оружия! — на этот раз адмиралу пришлось приложить усилие, чтобы испытываемое им раздражение не проскользнуло ни в голосе, ни в словах. До того, как в городе появился этот северный боярин, все богатые годрумцы покупали оружие только у него!

— Просто я везу оружие напрямую из Махейна, — Родослав пожал плечами, словно не обратив внимания ни на похвалу, ни на то, что скрывалось за ней на самом деле. — Сам знаешь, таких мастеров, как там, нигде больше не найти!

— А еще уже ходят легенды о твоем собственном клинке, — Тайко-Сид выразительно покосился на меч, висящий у бедра боярина. Родослав переложил ножны с клинком к себе на колени, медленно провел рукой по уже немного вытертой бархатной отделке, по очень простой, обвитой кожаными ремешками рукояти.

— Если все оружие — моя страсть, — проговорил он, — то это… У меня нет слов, чтобы выразить… — адмирал молчал, ожидая продолжения, но его гость вдруг усмехнулся и закончил уже совсем иным тоном. — Иногда я становлюсь просто на диво сентиментальным!

— А могу я взглянуть на него? — осторожно поинтересовался Тайко-Сид. Он не преувеличивал, когда говорил, что об этом клинке в городе чего только не рассказывают. Даже то, что это последнее творение какого-то великого мастера. И сейчас он не собирался упускать такого прекрасного шанса лично взглянуть на него.

Родослав задумчиво посмотрел на адмирала, потом перевел взгляд на меч, лежавший у него на коленях, и медленно покачал головой.

— Извини, но думаю, это не лучшая идея. Когда-то на севере Махейна существовала легенда: если ты обнажил меч, то должен непременно пустить его в дело. А любоваться им, как каким-нибудь пустым украшением, оскорбление для благородного клинка! — он взглянул на Тайко-Сида. — Надеюсь, ты не сочтешь это невежливостью с моей стороны?

Адмирал поспешил покачать головой, а сам подумал, что когда боярина называли странным человек, это, пожалуй, было еще преуменьшением!

— А знаешь, — Родослав вдруг усмехнулся, — главное в клинке — дать ему напиться достойной крови! Хотя тому, чем дерутся здесь, даже это вряд ли поможет!

Рабы-прислужники укатывали с арены остатки колесниц, а вслед за ними уходили и победившие гладиаторы.

— Впрочем, при таких бойцах… — хмыкнул Родослав, а Тайко-Сид мог с ним только согласиться. Хотя, если верить Али-Хазиру, как раз сейчас должно было начаться нечто по-настоящему интересное! Все верно, вот уже поднимается решетка на дальнем конце арены. Тайко-Сид повернулся к своему гостю:

— Посмотрим, как тебе понравится это!

Для тех, кто решит прикоснуться к ней, у нее всегда найдется норла. Зан усмехнулась своему отражению в зеркале, и полюбовалась, как изгибаются ее губы под плотной коричневой замшей полумаски. Слишком мягкие на фоне рукоятей норлы за плечами. Слишком изящные для шкуры убитого ее руками леопарда, спадающей за спину. Слишком красивые для блистающей стали доспехов. Слишком…

«Кор-р-р-р и щелк-щелк-щелк», — раздалось за ее спиной. Зан обернулась. На ее постели на задних лапках, сложив на круглом животике передние и внимательно глядя на нее чуть выпуклыми темно-фиолетовыми глазками, сидел Кор — ее иглозубый сурикат. В двери ее комнаты для него был устроен специальный лаз, и он научился исчезать на ночную охоту и возвращаться по утрам совершенно бесшумно. Зан подошла к кровати и протянула зверенышу руки.

— Появился, наконец-то. А я уже думала: мне сегодня выходить без тебя! — она даже не пыталась придать голосу суровости. Какой смысл, если Кор с легкостью считывает ее эмоции, как и она его? Зверек ухватился передними лапками с длинными чуткими пальчиками за протянутые ему руки и по ним, а потом по меховому плащу, вцепляясь в него длинными острыми коготками (как ему удается не поцарапать ее кожу, Зан не знала до сих пор), взобрался на ее плечо и уселся там, обвив своим невозможно длинным лысым хвостом с пушистой кисточкой на самом кончике ее шею.

Зан последний раз кинула взгляд на свое отражение в зеркале. Да, вот теперь она совершенно готова. Она никогда не выходила на арену цирка без Кора. Когда он появился в первый раз, Али-Хазир очень удивился, но потом согласился, что это неплохая идея. Толпа на трибунах выла от восторга, увидев на плече рабыни жуткого уродливого и зубастого зверька. Ее тогдашний противник? Хм… Зан не успела спросить.

Они всегда выходили на арену только вдвоем. И каждый раз Зан знала, что для драки у нее есть не только ее собственное тело и ее оружие, но еще с десяток острых когтей и, наверное, сотня не менее острых зубов! И так было не потому, что она чего-то боялась или не умела. Просто Кор, как и ее норла, был потерянной частичкой ее собственной души! Потерянной и найденной. И неотделимой.

Рабыня-гладиатор — любимица годрумской публики шагнула за порог комнаты: через полчаса ее выход на арену.

Али-Хазир ждал ее в конце коридора, возле самой решетки, отделявшей его от залитой ослепительным солнечным светом арены. Зан мельком взглянула на то, что происходило на ней. Предыдущее представление уже закончилось, и рабы-прислужники даже успели убрать тела проигравших гладиаторов, а теперь укатывали какие-то странные транспортные средства, напомнившие Зан древние колесницы. Впрочем, все это происходило на дальнем конце арены, и расстояние не давало ей разглядеть все как следует, а здесь, возле этих ворот, они с Али-Хазиром были одни. Ну, еще пара младших надсмотрщиков возле ворота, подымавшего решетку, но на них Зан привычно не обращала внимания.

— Ты готова? — Али-Хазир оглядел ее придирчивым взглядом. Рабыня промолчала, лишь слегка развела руки в стороны, позволяя ему самому оценить степень своей подготовки. Она уже давно не была той маленькой девочкой, что попала в рабство, но по-прежнему предпочитала промолчать, когда не видела смысла в словах. Тем более что ее последний хозяин просто предпочел привыкнуть, больше не пытаясь переделать под себя характер своей рабыни. — Хорошо, — Али-Хазир удовлетворенно кивнул. — Не волнуйся: уже скоро твой выход. Я помню, что ты не любишь ждать.

— Ну, раз уж мы все равно ждем, Али-Хазир, — усмехнулась Зан, — может, раскроешь мне страшную тайну, кого мне придется убить сегодня?

Зан, рабыня, которую так обожала годрумская публика, всегда обращалась к старшему надсмотрщику только по имени. В первый день их знакомства ей было все равно, ударит он ее за непозволительную для рабыни наглость или нет, убьет или оставит в живых. А когда они встретились в следующий раз, она решила, что уже слишком поздно начинать звать его господином. Впрочем, в присутствии других рабов она все-таки делала это: разрушать авторитет старшего надсмотрщика никогда не входило в ее планы.

— Нет. Ты же знаешь, что не положено, — Али-Хазир качнул головой.

— Для других рабов делают исключения, я уверена.

Если честно, она и сама не понимала, зачем настаивает: не так уж ей и хотелось знать. За три года она привыкла выходить на арену, даже не предполагая, что ждет ее там. Вначале она действительно пыталась разузнать заранее, но потом ей это даже понравилось: она выходила и убивала, и ей не было разницы кого! Но сегодня она снова задала этот вопрос. А Али-Хазир не собирался отвечать:

— Других рабов не зовут «Звон Стали».

Зан прислушалась к реву толпы, раздававшемуся с трибун. Все верно, они уже знали, кто должен выйти на арену следующим, и словно удары огромного барабана, вздымалось и падало в воздух ее имя, выкрикиваемое тысячами голосов:

— Зан! Зан! Зан!

Имя как звон стали…

— За-а-ан!

Имя как звон клинков…

Рабыня отвернулась от решетки, словно так она переставала слышать.

— Мне все равно, как меня называют, что кричат: они — на трибунах. А на арене я всегда одна.

— Я помню, — Али-Хазир кивнул головой. — Ты, твой звереныш и оружие в твоих руках.

— И противник, посмевший выйти на мою арену.

— Сегодня все также. Ничего не изменилось, — они говорили, словно продолжая фразы друг друга.

— Я знаю, — Зан медленно прикрыла глаза, пряча их от ослепительного сияния белого песка на арене. — Поднимай решетку.

Али-Хазир усмехнулся и махнул рукой надсмотрщикам, замершим у ворота. Его лучшая рабыня. Его самая талантливая ученица. Он никогда, с самого первого дня, не пытался сломить ее, изменить характер, потому что дураком он не был! Зачем? Она и так убивает лучше всех!

Зан, как всегда не дожидаясь, пока решетка поднимется до конца, шагнула на арену. Али-Хазир не договорил. На арене — она, живое тепло Кора на плече, привычная тяжесть оружия в руках и безумная свобода, бегущая по жилам!

Адмирал Тайко-Сид и боярин Родослав одновременно оглянулись на ворота, через которые на арену шагнул новый гладиатор. И вместе с ними его заметили и другие зрители, и по трибунам, нарастая, покатился многоголосый восторженный вой: публика приветствовала свою любимицу!

— Ее называют Звон Стали, — улыбаясь, пояснил Тайко-Сид. Он был доволен, что теперь наконец-то сумеет предложить своему гостю достойное зрелище.

— Женщина? — недоверчиво уточнил боярин, вглядываясь в фигуру гладиатора, шагавшего через арену.

— Да. Как тебе?

— Ну, ее оружие сложно оценить, пока оно в ножнах, — Родослав усмехнулся, напоминая адмиралу, на чем остановился их разговор. — Как и самого бойца. Если честно, она выглядит не слишком-то внушительно.

Звон Стали как раз остановилась перед ложами и коротко поклонилась почетным гостям, как того требовал годрумский обычай. Поклон больше походил на кивок, но Тайко-Сид не обратил внимания на непочтительность рабыни, с удовольствием разглядывая ее саму. Кожаный корсет плотно облегал стройную фигуру, больше подчеркивая, чем скрывая, да и пластины доспехов прилегали друг к другу не плотно, выставляя напоказ нежную светлую кожу. Причем именно там, где она больше всего привлекала внимание: на внутренней поверхности бедер и рук, на груди… Длинные светлые распущенные волосы тоже не добавляли внушительности. Родослав прав: меньше всего она напоминала рабыню-гладиатора. Тайко-Сид видел таких: если не знаешь, что перед тобой женщина, от мужика не отличишь! А на личико этой длинноногой красотки адмирал не отказался бы взглянуть! Он уже не раз делал недвусмысленные намеки Али-Хазиру, но старший надсмотрщик предпочитал пока отмалчиваться.

Тайко-Сид мотнул головой, прогоняя ненужные мысли: он-то, в отличие от своего гостя, видел, как эта девчонка умеет драться!

— За последние три года она не проиграла ни одного боя, — произнес он. Боярин Родослав недоверчиво изогнул темную бровь, а Тайко-Сид продолжил. — Последние два месяца ее не выставляли, потому что не могли найти для нее достойного противника. Никто больше не хотел ставить против нее!

— Почему же сейчас она здесь?

Рабыня направилась к противоположному краю арены, чтобы поприветствовать зрителей, собравшихся там, и предоставив мужчинам возможность полюбоваться роскошным пятнистым плащом, струящимся за ее спиной, и оскаленной звериной мордочкой, выглянувшей из-под ее волос.

— Я обеспечил ей достойных противников, — Тайко-Сид улыбнулся, довольный собой. Он ждал, что боярин начнет расспрашивать его, но тот только выжидательно молчал. — Мы ходили к Патийским островам и встретили там местный корабль, — начал рассказывать адмирал. — Всего один корабль. А у меня было двадцать. Мы окружили их и предложили сдаваться. А они не просто отказались, а еще и первыми напали на нас! — он усмехнулся. — Представляешь, у них на борту даже товара особого не было! — пират сделал паузу, предоставляя своему гостю оценить его рассказ. Родослав кивнул, показывая, что слушает. — Они знатно дрались! Я дюжину своих там положил. А когда нам все-таки удалось захватить корабль, оказалось, что это и не купцы вовсе, а какой-то мелкий местный князек со своей дружиной. Он сам остался в живых и предложил мне за себя выкуп. Я уже хотел было согласиться: с его корабля нам никакой добычи взять не удалось. А потом я вспомнил, как он дрался, и об этой рабыне подумал. И решил, что свой выкуп он будет отрабатывать на годрумской арене!

Родослав вдруг рассмеялся:

— А ты хорош, адмирал! Посреди боевого похода думаешь о рабыне-гладиаторше!

Тайко-Сид, ничуть не обидевшись, рассмеялся вместе с ним.

— Зато теперь нас ждет достойное зрелище! Я выбрал самого князька и еще двоих лучших бойцов из его дружины! — он отсмеялся и закончил уже серьезно. — Я пообещал им свободу, если они победят. И я поставил на них.

— А она? — темные глаза боярина в упор посмотрели на пирата.

— Что она? — не понял Тайко-Сид.

— Если твои патийцы победят, они получат свободу, — пояснил Родослав. — А что в случае победы получит она?

— Ничего. Она же рабыня-гладиатор! — Тайко-Сид хотел произнести это с недоумением, но под пристальным взглядом непроглядно черных глаз недоумения не получилось.

— Сколько ты поставил? — поинтересовался боярин.

— Сотню золотых.

— Я ставлю сто пятьдесят. На нее. Если она проиграет — деньги твои. Если выиграет — ты отпустишь ее.

— Но ты ведь даже не видел моих бойцов! — воскликнул Тайко-Сид. Родослав лишь усмехнулся. — Я не понимаю, зачем тебе это нужно?

— Просто я сегодня еще не видел ничего по-настоящему интересного! — боярин протянул руку. Пиратский адмирал задумался на две секунды, а потом пожал ее.

Зан остановилась посреди арены и огляделась по сторонам. От этой, самой центральной точки, трибуны, полные зрителей, были уже довольно далеко. Достаточно далеко, чтобы она могла перестать обращать на них внимания. Зан медленно выдохнула, чувствуя, как хвост Кора щекочет полоску обнаженной кожи на ее предплечье. Она подумала было перейти на другой уровень зрения прямо сейчас, чтобы не тратить на это время потом, посреди боя. С другой стороны, нельзя сказать, что сделать это было так уж долго. За последние годы у нее было достаточно возможностей тренироваться, чтобы сейчас у нее получалось практически без усилий. Да и на своего противника сначала все же лучше посмотреть обычным взглядом. Зан еще раз огляделась по сторонам, гадая, из каких ворот он появится. И когда это произойдет? Ей приходилось прилагать усилия, чтобы просто стоять, по-прежнему спокойно опустив руки вдоль тела, и не вытаскивать норлы-мечи из ножен. Али-Хазир знает, как она не любит ждать!

Решетка на воротах справа от нее начала медленно подниматься вверх. Зан повернулась лицом в ту сторону. Пространство за воротами казалось черным провалом, и ей оставалось только ждать, когда ее противник шагнет на арену. Еще немного!

Она дождалась. Из ворот под лучи ослепительно сияющего солнца шагнул мужчина. Даже с отделявшего их расстояния в сотню аммов Зан смогла оценить, насколько он высокий и широкий в плечах. О таких принято говорить — мощный. И кожаная броня, плотно расшитая металлическими пластинками, только добавляла его фигуре массивности. Он был закован в нее весь — вплоть до латных перчаток, открытой оставалась только голова. Словно специально для того, чтобы зрители могли оценить широкое лицо с выдающимся вперед подбородком и длинные светло-серые волосы, собранные в высокий хвост на затылке. Зан мельком вспомнила, что такую прическу обычно носят патийские воины. Причем только те из них, кто уже успел прославить свое имя каким-либо достойным деянием. Вооружен мужчина был широким длинным мечом, не менее огромным, чем его хозяин.

Нет, Зан, конечно, знала, что Али-Хазир для сегодняшнего боя нашел для нее по-настоящему достойного противника. Но не перестарался ли он?

Вслед за первым мужчиной из ворот вышли еще двое, и только после этого решетка начала медленно опускаться. Зан молча выругалась, помянув Темных Богов. Эти двое ничем не уступали первому: высокие, мощные, закованные в кожано-стальную броню, вооруженные длинными мечами. Каждый из них был в два раза тяжелее Зан. А вместе они, наверное, раз в шесть сильнее!

Что ж. Она привычным движением закинула руки за плечи и вынула из ножен мечи-норлы. Улыбнулась, услышав такой знакомый тихий шорох. Кор на ее плече завозился и воинственно защелкал, скаля острые клыки. Похоже, не одна она думает, что будет интересно! Звон Стали шагнула вперед, навстречу своим противникам.

Испугалась ли она? Она, наверное, испугалась бы, если бы тот, самый первый, мужчина вышел один. Но раз их трое, это будет… Интересно!

А они тоже шли ей навстречу, так и держась небольшим клином: один на острие и двое по бокам и немного сзади. Зан успела отметить, что те двое на вид кажутся немного моложе первого, и их волосы, гораздо более короткие, свободно рассыпаны по плечам. Значит, она все угадала верно: именно первый — главный среди них. Уделим ему немного больше внимания!

Зан поняла, что перешла на бег, только когда леопардовый плащ хлопнул за ее спиной. И мужчина-патиец тоже побежал ей на встречу. За ним бросились и двое других, но они — на пару секунд позже. И этого мгновения оказалось достаточно, чтобы первый вырвался вперед, оставаясь один. Не на много. Но ей много и не было нужно!

Они налетели друг на друга. Два тонких, гибких, казавшихся такими хрупкими клинка столкнулись с тяжелым мечом. Оплели, остановили. Патиец замахнулся сверху вниз безо всяких изысков. Он что, правда, надеялся разрубить ее одним ударом? Зан усмехнулась. Ему ничего не рассказали о ней. Или он просто не поверил, когда увидел ее! Если так ему недолго осталось: дураки на арене годрумского цирка не живут!

А мужчина ударил конечно без изысков, зато вложив в удар всю свою силу да еще и с разбега. Так что, расчет был не так уж и глуп: ни одна девчонка ее комплекции такой удар отразить не смогла бы. Мастерство там или не мастерство. Но отражать его Зан и не собиралась!

Полшага в сторону, влево, поворот вокруг своей оси. А клинки сдвигаются, словно лезвия закрывающихся ножниц. И меч патийца, по-прежнему зажатый между них, просто соскальзывает. Зан довершила разворот, оказавшись к мужчине чуть ли не спиной, и, вложив всю инерцию своего движения, двумя руками толкнула клинок патийца в сторону, со своих. Мужчину повело, утягивая весом собственного клинка, а Зан развела норлы в стороны. Сейчас все еще раз увидят, в чем преимущество парного оружия! Одна половина норлы — в левой руке, осталась блокировать возможный удар патийца, если тому вдруг удастся остановить движение, а правая рука уже привычным движением пальцев переворачивала рукоять в обратный хват. Она толкнула клинок назад над своим плечом, туда, где должно было находиться плечо мужчины, или даже его шея, если повезет. В любом случае, увернуться ему не успеть: он слишком тяжелый для этого!

Клинок прошел над ее плечом, распоров лишь воздух. Патиец увернулся!

Темные Боги! Не должны быть здоровые мужики такими верткими! Не должны, иначе хрупким маленьким рабыням приходится плохо!

Двое других патийцев подбежали к ним одновременно, и Зан повезло, что ударил из них только один. Второй побоялся задеть своего предводителя. Им там понадобится пара секунд, чтобы выйти на позицию, с которой они смогут нападать, не мешаясь друг другу.

Или не понадобится… Зан затылком почувствовала волну воздуха за спиной от стремительно приближающегося меча. Кто же там опять оказался таким быстрым?!

А патиец, что был перед ней, тоже атаковал совсем не просто. Сначала его меч шел почти горизонтально — обычный удар, направленный в шею. Но в последний момент мужчина вдруг резко изменил его траекторию, крутанув запястьем. И клинок обошел ее норлы, выставленные, чтобы блокировать высокий удар, и уже летел вбок и немного вниз. Подлый замах: если не пробьет доспех на животе, распорет незащищенную кожу на бедре.

И лишь доля секунды, чтобы соединить рукояти норлы, щелкнув хитрым замком, и чтобы крутануть получившийся шест, разворачивая перед собой сверкающую мельницу. Чтобы понять по звону металла, что меч патийца отброшен в сторону, натолкнувшись на призрачно плотную защиту.

И нет больше ни секунды, чтобы отразить удар, который сейчас обрушится сзади…

Кор метнулся с плеча. Не издав ни единого звука, как делал это всегда, когда дело доходило до настоящей драки. А Зан уже делала сальто в сторону — просто прыжок через голову, не касаясь руками земли. Уйти с траектории возможного удара. Хотя бы на пару секунд занять такую позицию, чтобы все противники оказались с одной стороны. Они конечно перегруппируются. Они умеют это делать — Зан уже успела понять! Но ей сейчас нужно было хотя бы такое призрачное ускользающее преимущество.

Зан приземлилась на ноги, еще в воздухе развернувшись лицом к своим соперникам, и вновь размыкая норлу на два клинка. Она еще успела заметить, как старший патиец стряхнул со своей руки Кора, когтями и зубами вцепившегося в кожаный доспех. Зверек отлетел в песок под ногами мужчин, но ни один из них даже не подумал добить его. Все они смотрели на Зан и шли к ней, расходясь полукольцом, стремясь окружить ее. Кор гневно защелкал, топорща шерстку на спине: его сочли недостойным противником!

«Ничего, меня они тоже, похоже, недооценивают!»

Зан не стала отступать: эти патийцы слишком хорошо выучены, ей все равно не удастся держать их всех с одной стороны. Она шагнула вперед. Правая рука поднята на уровень плеча, и норла-клинок смотрит вперед и немного вниз. Левая — возле бедра, и клинок направлен в сторону и верх. Защита? Нападение? Все вместе. Стальной смерч!

Мужчина напали на нее одновременно. О да, они были прекрасными воинами! Сильными, быстрыми, тренированными драться как одна команда. Три огромных меча, каждый длиннее, чем ее норлы-клинки. И тяжелее. И, кажется, ничуть не медленнее.

Или все-таки медленнее? Три против двух в ее руках, а она еще жива?

Зрители на трибунах выли от восторга. Разбирали ли они хоть что-нибудь? Могли ли отделить один удар от другого? Серебряная паутина клинков, налетающих друг на друга, сталкивающихся, скользящих лезвиями… Словно их не пять всего — на четверых человек. Их не может быть всего лишь пять! Фигуры мужчин, закованные в плотные доспехи. Высокие, огромные, слишком, невероятно, быстрые… Плотным кольцом. И не могут сомкнуться! Им осталось сделать всего один шаг, но та, что в центре, обжигает сильнее пламени.

За движениями девчонки не уследить. Никто больше не дерется так, как она! Ее клинки плетут немыслимый узор, каждую секунду меняя направление, успевая не только отражать удары трех мужчин, но еще и атаковать, проскальзывая между их мечей, находя щели в казалось бы непробиваемой обороне. Ее тело ни секунду не стоит на месте. Она двигается, перетекая из стойки в стойку. Она отклоняется, пропуская удары над собой, подпрыгивает, перекатывается по песку и вновь поднимается на ноги еще до того, как они успевают понять, что она упала! Плащ мечется за ее спиной, острыми жалящими крыльями взлетают и падают волосы. Губы приоткрыты, но плотная маска мешает разглядеть выражение ее лица. Боится ли она? Понимает ли, что ей пора испугаться? Ей не вырваться из зажавшего кольца. Но и им его пока не сомкнуть!

Толпа на трибунах выла от восторга. Такого боя можно было ждать вечность! Но Зан их не слышала. Клинки в ее руках сверкали смертоносным вихрем. И безумное, сжигающее душу чувство свободы бежало по венам. Здесь и сейчас только она была властна над собой! Свобода решить за себя: убить. Или свобода погибнуть!

Ей не пришлось даже прикрывать глаза — этого ей уже давно не было нужно. В долю секунды мир вокруг выцвел и тут же налился новыми красками, силуэты вокруг расплылись, обрастая цветными тенями. Она привычно шагнула на другой уровень зрения. Отметила сияние вокруг своих противников: бледно-зеленое у двоих младших и ярко желтое у старшего патийца. За прошедшие годы она успела заметить, что именное такое бывает у самых лучших бойцов. Желтое свечение было когда-то у Эзры. Ну, так она танцевала!

Воздух наполнен сияющим перламутром, таким густым, что остается лишь удивляться, как людям удается им дышать! Ярко-рыжее сияющее кружево Кора на самом краю восприятия. Он привычно не лезет под ноги к дерущимся гладиаторам, ожидая сигнала от хозяйки.

«Сейчас!»

Когда-то, чтобы сказать что-нибудь Кору, ей нужно было ловить нити перламутра, плывущие в воздухе, соединяться с ними собственным кружевом и по ним отправлять послание зверенышу. Наверное, впрочем, она и сейчас проделывала все то же самое. Хорошо, что ей уже не требовалось над этим задумываться. Три клинка против двух твоих — серьезный отвлекающий фактор!

Кор метнулся к тому патийцу, на которого она указала. Вначале боя она решила, что сегодня от зверька особой пользы не будет: плотные кожаные доспехи ему не прогрызть. Но сейчас все изменилось: минуту назад ее клинок достал ногу мужчины. Всего лишь царапина — тот даже скорости не замедлил. Но как раз то, что нужно для Кора!

Мужчина взвыл и сбился с атаки, когда тонкие и очень острые зубы рванули рану, выдирая из нее кусок плоти. Он попытался стряхнуть с себя звереныша, мигом забыв о своей основной противнице. Зан бы сейчас развернуться и одним ударом добить его. Но двое других патийцев были выучены действительно хорошо: ни один из них не прервал свою атаку, не бросился на помощь другу, даже не взглянул в его сторону! Но Зан не зря переходила на этот уровень зрения. Сейчас они увидят еще один фокус. Из ее любимых.

Раньше у нее такое получалось только с неразумными животными. Но три года боев — достаточное время для тренировок!

Кор рвал рану на ноге патийца. Тот вопил, пытаясь сбросить его с себя. Ему бы один раз махнуть мечом по крошечному меховому тельцу, но мужчина не делал этого, очевидно не слишком-то надеясь не попасть по собственной ноге. Зан все-таки пришлось ухватиться сознанием за взвешенные в воздухе нити перламутра и по ним потянуться к мужчине. Его сознание полыхало болью, его нога, которую рвали острые зубы, превратилась для него в центр мироздания. Голубое сияние, ровное почти над всем его остальным телом, вокруг ноги светилось грязными серовато-синими всполохами. Главное — помнить, что это только его боль. Зачерпнуть ее. Не нужно ничего представлять: ни рук, сложенных ковшиком, ни густой жидкости, которую можно было бы почувствовать на ощупь. Просто вот есть боль, вот она перетекает по воздушным кружевам перламутра. Немного усилия, и Зан кидает ее на другого патийца, на одного из тех, что еще нападает на нее.

Мужчина вскрикивает от боли. И от неожиданности выпускает меч из самих собой разжавшихся пальцев. Зан специально не прицеливалась. Так уж получилось, что ее удар пришелся по его правой руке! Рабыня упала вниз, пропуская чей-то меч над собой, и кувырком перекатилась под ноги мужчины. Не подымаясь, прямо с земли двумя мечами сразу крест-накрест полоснула по его ноге. Стальные пластинки доспехов, толстая кожа штанов, человеческая плоть, кость, хрустнувшая под клинками… Кровь горячей волной плеснувшая на Зан. Она по-кошачьи фыркнула и мотнула головой, стряхивая с волос густые темные капли, и одним плавным движением перетекла на ноги.

А мужчина вопил, уже как-то совсем по-другому, захлебываясь собственным криком. Он упал на землю. И его нога тоже упала. Раньше него. Отдельно. Его бывшая нога. Зан знала, что большинство ее коллег-гладиаторов на этом посчитали бы свою работу выполненной и оставили противника в покое: повезет и дотянет до конца боя — зрители, может быть, решат его не добивать. Он, конечно, останется калекой, но ведь выживет! Но еще Зан знала, что сама, оказавшись на его месте, предпочла бы, чтобы ее добили прямо сейчас.

Она шагнула к мужчине и с размаху вертикально опустила клинок в его грудь. Он прошел между стальных пластинок, между ребер и так же легко вышел назад, взметнув новый фонтанчик крови.

Крик, раздавшийся за ее спиной, заставил Зан обернуться. На этот раз в крике не было боли, а бы… Гнев? Патиец, тот, кого она определила как старшего из трех, несся на нее, подняв меч в замахе. Он хотел помешать ей добить того раба? Он ненавидел ее сейчас потому, что не успел? Кажется, их драка переставала быть просто представлением для толпы на трибунах!

Зан подумала, что не знает больше ни одного гладиатора, который на его месте пытался бы помешать ей добить другого раба, даже дравшегося на одной стороне с ним. Зан смотрела в широко распахнутые глаза мужчины и почему-то думала: это не оттого, что теперь их оставалось лишь двое против нее.

Мужчина налетел, она перетекла в сторону, косым замахом отбив его меч. Это у нее всегда получалось лучше всего — неожиданными движениями уходить из-под ударов, сбивая противников с толку. Но, похоже, сегодня ей этого не позволят.

И еще, против нее их снова было двое.

Второму патийцу наконец-то удалось отбиться от Кора. Звереныш отлетел в песок и, развернувшись еще в полете, ничуть не хуже чем это умела делать его хозяйка, приземлился на лапы и хотел снова кинуться на своего врага. Зан остановила его. Он сделал уже достаточно, а она теперь справиться и сама. С двумя — справится!

Клинки столкнулись с пронзительным звоном. «Звон Стали» — это, кажется, кричит толпа ни трибунах? «Что ж. Надеюсь, им нравится!»

А Зан не собиралась больше позволять втягивать себя в это бесконечное фехтование. Она шагнула назад, отступив от первого патийца, и развернулась лицом ко второму. Тот несся на нее. Меч в двуручном хвате поднят над головой. Отличный получится удар, когда он его завершит. Если завершит, потому что прямо сейчас он полностью открылся. Он, конечно, не ожидал, что она развернется к нему, что шагнет навстречу… Отличный у него получится удар — ей не устоять. А значит он не должен его завершить. И он так раскрылся! Только вот он еще слишком далеко, ей не дотянуться. А когда он окажется ближе, его удар уже будет завершен…

Руки, не дожидаясь приказания разума, начали действовать сами. Соединить клинки вместе, щелкнуть хитрым замком в рукояти… Норла, конечно, не обычный шест — ее не перехватишь за один конец. Но рукоять, собранная из двух, становится длиннее на целых полтора тефаха. Всего на полтора тефаха… И если взяться за нее вот так, совсем вплотную к лезвию, и толкнуть другим лезвием вперед, как толкают шест или копье…

Все верно, этих полутора тефахов оказалось достаточно.

Патиец повалился на песок, пытаясь зажать руками распоротый живот.

Но еще один, самый главный, самый опасный из них, по-прежнему оставался на ногах. И он был сзади.

И снова, как в самом начале боя, ощущение приближающегося удара за спиной. И даже Кора нет, чтобы зубами и когтями повиснуть на руке с мечом, отводя удар от неуспевающей развернуться хозяйки.

Зан перекинула норлу в левую руку, крутанула ее вокруг запястья и одновременно шагнула назад. За весь бой она не делала еще ничего более опасного: она могла просто налететь на несущийся навстречу меч! Но если не сделать этого, не сбить противника с рассчитанного им удара, у него останется слишком много времени, чтобы подумать, чтобы изменить траекторию… Для обычного человека скорректировать траекторию в процессе удара, конечно, было бы невозможно, но этот-то обычным не был! Зан уже успела выяснить.

А ее собственная рука уже закидывает норлу за плечо, положив ее на спину… Поперек обрушившегося меча. Сталь по стали…

Боль была такая, что Зан показалось: патиец ее все-таки достал.

Ее отбросило вперед на песок. Она упала и заставила себя, не останавливаясь откатиться еще дальше. Только потом поднялась на четвереньки, вскинув норлу над головой, готовая отразить любой удар, с какой бы стороны он ни пришел.

Хотя, если она по-прежнему может двигаться, значит не все так плохо…

Патиец шел к ней. Его меч был опущен в землю. Он больше не хотел с ней драться. Просто убить.

А Зан вдруг поняла: если бы она оказалась слабой добычей, если бы в самом начале боя позволила себя ранить, сдалась — они не стали бы ее убивать. Эти мужчины шли на арену, чтобы показать зрителям красивый спектакль. Они действительно не знали, кого выпустят против них!

Зан взвилась вверх, даже не потрудившись сначала встать на ноги, оттолкнувшись норлой от земли. Она, конечно, не шест — слишком острая, кончик клинка успел уйти в песок. Но Зан уже летела, вперед и вверх, прямо над головой патийца. Тело извернулось под немыслимым углом, правая рука вцепилась в длинные светло-серые волосы, собранные в высокий хвост, а левая привычным движением крутанула норлу вокруг запястья, почти не заметив встретившегося сопротивления.

Зан приземлилась, немного согнув ноги в коленях, гася удар. Перекосившийся плащ хлопнул ее по спине, и она откинула его за плечо. Все-таки не слишком-то это удобная штука, когда приходится кувыркаться через голову. И не только через свою.

Тело слева от нее грузно рухнуло на песок, заливая его темной кровью. Зан перевела взгляд на то, что держала в правой руке — голова патийца. Длинные светло-серые волосы, собранные в хвост, глаза открыты и смотрят куда-то в песок…

И никто больше не нападает. Некому. И арена вдруг снова кажется совершенно, абсолютно, нереально пустой…

Зан зажмурилась, выталкивая себя на первый уровень зрения. Это о чем-то говорило, если ей приходилось прикладывать для этого такие ощутимые усилия. Она вскинула над головой левую руку с норлой и правую тоже подняла повыше: ей же еще нужно поприветствовать толпу на трибунах, скандирующую ее имя.

Зан повернулась к ложам почетных гостей. На перилах центральной, самой роскошной из них, был вывешен белый флаг.

Зан с недоумением покосилась на голову патийца в своей руке, перевела взгляд на тела двух других гладиаторов, тоже не подававших признаков жизни. Кого они собираются помиловать?

Как раньше на трибунах поднимался гул, также сейчас по ним волной раскатилась тишина. Словно толпа тоже не могла осознать, что происходит!

А на перилах той самой ложи рядом с первым флагом появился второй. И тоже белый.

Зан смотрела, не в силах оторвать взгляд. Она слышала когда-то давно об этой традиции: если белый флаг показывали гладиатору, выигравшему бой, это значит, ему дарили свободу!

Они не могли бы дать ей больше, даже если бы подарили жизнь!

Трибуны взорвались восторженным ревом. Зан смотрела, как один за другим люди вскакивали со своих мест, размахивая над головой белыми платками. Она медленно опустила норлу к земле, словно только сейчас понимая, что ей больше не с кем драться, и разжала пальцы на правой руке, выпуская из них свой, уже не нужный трофей.

Трибуны вопили и орали, и размахивали платками, сразу побелев, словно оказавшись присыпанными снегом. Самым белым снегом самого первого дня зимы…

Когтистые лапки уцепились за плащ, и Кор привычной теплой тяжестью забрался по нему и уселся на своем привычном месте у нее на плече, напомнив, что она еще умеет дышать!

Она, Кор, оружие в ее руках и свобода, бегущая по венам!..

Зан повернулась и пошла прочь с арены. Как можно дальше от годрумского цирка.