Warda Фигуры из песка

I

Хей-Ди. Самый загадочный корпус Ормрона. Здесь не слышно возбуждённого щебета младших учеников — нитто-хей и топота сотен ног. Воздух пропитан запахом бальзамических веществ — миррой, кассией и щелоком. Ни горячее дуновение самума — знойного дыхания пустыни, ни северо-восточный хамсин, несущий пыль и песок, ни нежный тёплый сирокко, за которым приходит долгожданный дождь, не могли выдуть этот запах из тёмных коридоров, в углах которых в любое время дня метались, словно запертые, тени.

Вэн не любил синий корпус. Чёрная черепаха, сидевшая на венчавшем крышу башни шаре, казалось, следила за каждым, кто осмелился приблизиться к обители дато Моры. Чёрные глаза статуи были вырезаны очень искусно. Рука мастера сделала их почти живыми, отчего казалось, что символ стихии воды глядит прямо на тебя.

Атмосфера, окружающая синий корпус вырывала его из реальности. Даже в самый светлый и тёплый день башня Хей-Ди выглядела как напоминание о тёмных безлунных ночах. В самые непроглядные часы перед рассветом, когда уличные фонари уже погасли, а лампы в домах ещё не зажигались, синий корпус выглядел особенно мрачным и величественным.

Тишина и нависающая над головой громада башни заставляла мастера Вэна как можно медленнее передвигать ноги, хотя его провожатые явно торопились. Им приходилось останавливаться после каждой пары шагов, дожидаясь, пока мастер настигнет их. Но дорога от ворот магической школы до входа в обитель Моры не становилась длиннее. Рано или поздно, как не оттягивай этот момент, высокие тёмные двери, украшенные мозаикой почти непрозрачного синего и тёмного стекла встанут на пути и медленно приоткроются, словно нехотя впуская ничтожного смертного в обитель знаний.

Двери холла закрылись за спиной с тихим, едва слышимым шорохом. Вэн каждый раз напрягался в ожидании этого звука — он казался слишком вкрадчивым и жутким. Даже топот городской стражи, преследующей тебя по следам, звучит веселее.

Спустившись по пяти лестницам, Вэн и его попутчики оказались у дверей кабинета Моры. Провожатые бесшумно откланялись и заскользили вверх по каменным ступеням. Слуги Моры умели казаться големами, сотканными из воды и воздуха. Или они и были таковыми?

Вэн вошел не постучавшись. Дато медленно вскинула голову и уставившись на гостя светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Её взгляд соскользнул по долговязой, нескладной фигуре, и невыразительному лицу приглашенного.

— Мастер Вэн, — Мора встала из-за стола и плавно двинулась навстречу вошедшему. Она чуть протягивала шипящие согласные, отчего её холодный низкий голос становился похожим на шипение — Вы не торопились.

— Все идём к смерти, а к ней не опоздаешь, — заметил Вэн, процитировав кого-то из классиков магической школы.

— Это верно, — бледное идеальной формы лицо Моры не отражало никаких эмоций. — У меня есть для вас поручение. Вот, возьмите.

Дато протянула Вэну тонкую папку. Мастер, не дожидаясь приглашения, сел в кресло. Конечно, это было наглостью с его стороны, но если долго стоять в присутствии Моры — ноги словно начинали примерзать к каменному полу.

В подозрительно тонкой папке оказался только портрет девушки лет четырнадцати. На оборотной стороне было написано "Год 3848, Альрауне".

— Это всё? Фотография мёртвой девицы? — девушка на фотографии определённо не выглядела живой.

— Почему вы решили, что она мертва?

— Это не так?

Мора не привыкла к тому, что на её вопросы кто-то отвечает вопросами. Взгляд прозрачных глаз буквально воткнулся в сидящего в кресле мастера, пригвождая к месту. Прядь чёрных, отливающих синевой волос, выбилась из высокой причёски, и тут же, подчиняясь воле хозяйки, вернулась на место.

— Она жива. И вы вернёте её в Ормрон.

— С помощью портрета? — Вэн протянул руку и положил папку на каменный стол дато. Для пущего эффекта он бы встал на ноги, но в присутствии Моры и это требовало определённых усилий. — Невозможно.

— Вам это не по силам? — в голосе Моры появилось презрение. "Хоть какая-то эмоция", — подумал Вэн.

— Если вы знаете кого-то, кому это по силам, обратитесь к нему.

С усилием мастер оторвался от кресла и двинулся к двери. Он, конечно, понимал, что разговор далёк от завершения, но пора было приступать к торгу.

— Три тысячи золотых, — грандмастер прекрасно знала правила игры.

Вэн замедлил шаг, но не остановился.

— Пять тысяч золотых.

Вэн присвистнул бы, если бы не опасался, что это будет стоить ему головы. Похоже, дато Море очень была нужна эта девушка.

— Пять тысяч золотых дополнительная информация об этой… Альрауне, — огласил мастер свои условия.

— Альрауне? — Мора на секудну запнулась — Ах да. Она отправилась в Лусканию. Это всё.

— Наверняка ей понадобилась помощь кого-то из школы, чтобы пройти через портал. Если допросить этого человека…

— Невозможно, — прервала размышления Вэна Мора. — Он, в некотором роде, больше не доступен.

Если бы Вэн впервые общался с дато Морой, в этом месте он бы покрылся холодным потом. Никаких сомнений в том, почему этот несчастный "Больше не доступен" не возникало. Воображения Вэна не хватало, чтобы представить все возможные виды пытки, которым подвергли предателя, если у того не хватило ума самостоятельно вскрыть себе живот. Впрочем, для грандмастера-некроманта и это не составляло проблемы.

— Пожалуй, это мне понадобится, — Вэн шагнул к столу и протянул руку к папке. Мора притянула её к себе, отрицательно покачав головой.

— Никакая информация об этом, об Альрауне, — поправила себя Мора, — не должна выйти за стены моего кабинета.

Вэн кивнул, вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и не смог сдержать облегченного вздоха. Его не услышал никто, кроме дато Моры. Она откинулась в кресле, и удовлетворённая улыбка мелькнула на бледных с голубыми прожилками губах.

Дома Вэн первым делом отправился в подвал. Там он осторожно расстегнул рубашку и, аккуратно вытащил из воротника тонкую булавку с округлой красно-оранжевой головкой. Пинцетом мастер открутил верхнюю часть, обнажив сложный механизм. При помощи тонкой, чувствительной к свету плёнки и выпуклой линзы, Ван всегда мог получить изображение нужного предмета.

Теперь оставалось перенести его с плёнки на бумагу, увеличить, и изучать во всех нужных ракурсах. Интуиция — самое развитое из чувств мастера, подсказывала ему, что это «поручение» таит в себе бездну секретов. И, хотя, при его специализации любопытство было скорее излишней роскошью, Вэн никогда не пренебрегал возможностью получить информацию. Поскольку именно информация лучше всего превращалась в блестящие золотые монеты. Едва специальный раствор коснулся листа бумаги, на нём начало проступать изображение. Сначала первое — лицо девушки, которую ему нужно было отыскать, а затем и второе, на данный момент интересовавшее Вэна больше всего — размашистая подпись на обороте портрета. Мастер усмехнулся, взял лупу и принялся досконально изучать надпись.

Главной проблемой волшебников Вэн считал вовсе не раздутое самолюбие, и даже не высокомерие. Со всем этим маги могли бы справиться. Самым серьёзным их недостатком была твёрдая, непоколебимая вера в магию. Он носились со своими заклинаниями, как повар с любимой приправой. Только магия — повсеместно. При этом от взора вездесущих волшебников совершенно ускользал тот факт, что во многих случаях можно обойтись и без бормотания заклятий. Пара хитроумных приспособлений, ловкость рук и ни одного повода для беспокойства стражи. На самом деле Вэн тоже мог, при случае, запустить в противника ледяной стрелой или наложить проклятие, но предпочитал справляться без этого. Магия была хороша среди обычных людей, но стезя, которую выбрал для себя этот мастер, предполагала общение с волшебниками. Естественно, ещё при входе в синий корпус его внимательнейшим образом просканировали на предмет наложенных заклятий, проверили, нет ли у него с собой алхимических зелий или оружия. Да и внутри — стоило бы ауре Вэна на мгновение изменить цвет — от юноши осталось бы пятно на мраморном полу. В этой игре мастер делал ставку не на магию, а на науку. И не просчитался.

Почерк казался смутно знакомым. Вэн гордился своей памятью, но сейчас никак не мог вспомнить где видел такую широкую букву р, кончик которой загибался вверх, как хвост гремучей змеи. На последней цифре даты тушь размазалась и в пятне остался странный отпечаток. Полукруг и острый уголок испещренный мелкими полосками. Это напоминало след от печати. Маленькой, овальной печати, такой, как на кольце. От нижней черты треугольника в сторону отходила искривленная линия, отчего фигура становилась похожа на ухо. Звериное ухо. А если ещё точнее — тигриное. Вэн резко отодвинул бумагу в сторону и поднялся на ноги. Пожалуй, если бы от задания Моры можно было отказаться, он сделал бы это прямо сейчас. Печатка с тигром могла принадлежать только одному человеку в Ормроне. Дато Феалису, одному из пяти великих грандмастеров школы, виртуозу магии металла. Ни для кого не было секретом, что между пятью дато нет добрых чувств. Гай и Тахиния общались чаще остальных, поскольку оба заботились о магической школе и её учениках. Остальные — Мора, Феалис и Лавион могли годами не встречаться друг с другом, и были этим весьма довольны. Каким же образом портрет, подписанный Феалисом мог оказаться у Моры? И зачем Море девица с этого портрета? Встрять в конфликт между грандмастерами — такое не могло и в кошмаре присниться!

Мастер вскочил на ноги и принялся ходить кругами по лаборатории. Он никогда не был сторонником идеи сначала ввязываться в бой, а потом выяснять, за что воюем. Похоже, прежде чем начинать поиски в Лускании, стоило провести небольшое расследование здесь, в Ормроне.

II

Вэн закончил изучение портрета, когда за окном наметился рассвет. Первые лучи солнца пробивали светлеющий небосвод, по которому иногда пробегали радужные волны — искажения от купола, защищавшего Ормрон от великой пустыни. Мало кто обращал внимание на эти ранние утренние шумы, связанные то ли с активностью завесы, то ли со строением купола. Но Вэн не только замечал их. Он видел, как год от года они становятся сильнее. Предвещало ли это падение Ормрона под властью вековых песков, или что-то другое — Вэн не знал, да это его и не заботило. Особенно сейчас. Запах тайны и крупного барыша. Мастер ощущал его почти физически. Вечерний страх сменило рассветное предвкушение. Если Альрауне так важна для Моры, нужно узнать о девушке как можно больше.

Первым делом нужно было выяснить, каким образом сокровищу Моры удалось бежать. Если девица умеет проникать в сознание людей, обращаться с магией, или ещё что-то, обычному человеку недоступное — Вэн должен был об этом узнать прежде, чем столкнётся с Альрауне.

Едва солнце поднялось над стеной, Вэн направился в желтый, центральный корпус. Только один человек в Ормроне интересовался всеми, знал здесь всё и обо всех — сото Олия, помощница и секретарь грандмастера Гая, директора школы, но Олия была слишком умна, слишком внимательна и слишком предана своему делу, чтобы у неё легко было вытащить информацию. К тому же она относилась к Вэну далеко не лучшим образом. Сложно сказать, что её больше смущало — сомнительные занятия, которыми Вэн зарабатывал на жизнь, или его непочтительное отношение к школе и городу. По мнению мастера, Олия просто слишком долго работала с учениками школы, и глупая привычка контролировать и исправлять чужое поведение стала частью её натуры.

Однако Олии на месте не оказалось. Дверь в кабинет Грандмастера была заперта. Центральный холл корпуса Хуан-ди был совершенно пуст. Озадаченный Вэн поднялся на второй этаж, но в широких коридорах не было ни души. Наконец, Вэн заметил трёх учениц, возбуждённо переговаривающихся стоя у окна. Следуя сложившейся привычке, прежде чем приблизиться к девушкам Вэн прислушался, стараясь разобрать каждое слово.

— Да, представляешь? Там был настоящий элементаль! Конечно же, мастер Дарт одним ударом его в мясо! — Глаза ученицы сияли от восторга так, что, казалось, отбрасывали блики на её светлые волосы

— Нет, я слышала, что это Нел. Хотя, конечно, это глупости. Как такой идиот мог бы остановить элементаля! Сто процентов, это Дарт! Естественно, сам он ничего не скажет, он же такой скромный! — поддержала подругу брюнетка, трогательно краснея.

Вэн усмехнулся. В одном из заданий ему довелось поработать с этим "самым молодым и красивым мастером школы". Скромный — последнее слово, которое пришло бы Вэну в голову при описании этого человека. Равнодушный — да. Высокомерный — определённо. Способный — точно. Но скромный? Вэн не любил работать с кем-то, и хотя сотрудничество с Дартом не было самым кошмарным его воспоминанием о совместной работе, юноша, по крайней мере, не был туп как пробка и не был слишком щепетилен, чтобы возмущаться способами, которыми Вэн наполнял свой кошелёк, но всё же тот факт, что пока рядом с Вэном был Дарт, Вэна не замечала ни одна девушка — вовсе не льстил самооценке последнего.

— Он вернул Кисимото, и всех остальных, это так круто… — начала первая, но её тут же прервала третья участница беседы.

— Там не только он был, между прочим. Может быть, конечно, остальные ему больше мешали, чем помогали, но всё равно — команда есть команда. Конечно, каждая мечтала бы работать с та-вэй Дартом, но если бы все мои успехи приписывали ему, я бы ещё подумала.

— Ой, подумала бы она. Тоже мне! — Брюнетка жеманно повела плечами, изображая «размышления» подруги, и тут же переключилась на новую тему — Но знаете, всё так странно. Как только Мастер Дарт вернулся, все заполошные, как не знаю где. Кисимото уже перевели в синий корпус, с ним что-то там совсем не ладно. Остальные вроде тут, в лазарете, но к ним не пускают! Грандмастер Гай весь день в зале совещаний вместе с занудой Олией и этим, из пустыни…

— Он такой страшный! Я с ним в коридоре столкнулась и…

— Не перебивай блин! — Вэн мысленно присоединился к высказыванию — Так вот, там их трое, ещё и Мора к ним приходила. Они, кажется, ругались. Странненько. Простите, вам что-то нужно?

Блондинка обернулась к Вэну, вопросительно уставившись на него выразительными, густо накрашенными глазами.

— Нет-нет. Просто залюбовался — Усмехнулся Вэн и пока дамы краснели от неожиданного комплимента — быстро спустился по лестнице, направляясь к залу телепортации. Похоже, в школе случилось что-то серьёзное. А значит — большинство учителей, мастеров и сото будут заняты. Одни — пытаясь выяснить, что же произошло, другие — скрывая произошедшее от первых. Всё это было Вэну на руку. Чем больше внимания жители Ормрона уделят происшествию с командой Дарта, тем меньше внимания обратят на действия Вэна.

В зале телепортации постоянно находились несколько учениц-помощниц и один из хранителей зала — сото Леонтия, сото Бриан или сото Тосиро. Проще всего было с Леонтией — наивная и добродушная хранительница верила почти всему, что ей говорят — вытаскивать из таких людей информацию одно удовольствие. Сото Бриан получила место по протекции дато Феалиса. Кажется, она была какой-то его дальней родственницей. Бриан знала, что волшебники в курсе, каким образом она получила эту должность, и поэтому, со всем рвением души, пыталась доказать всем и каждому, что это занятие ей по силам. Выражалось это в неукоснительном следовании правилам, чего Вэн очень не любил. Но, в любом случае столкновение с Бриан было гораздо лучше, чем общение со стариклом Тосиро. Этот считал зал телепортации самой священной зоной Ормрона. Старикан был готов душу вытрясти из каждого, кто заходил в его обиталище. Кто такой, зачем пришел, кто послал, кто посмел — и так далее. К тому же Тосиро напоминал Вэну начальника стражи одного из городов, в которые Вэна заносили дела. Занятия мастера на располагали к близким отношениям с представителями закона, но именно с тем капитаном Вэн схлестнулся ни на шутку. Полученный опыт обошелся в два зуба, а также в нерушимое правило никогда не попадаться стражникам.

Вот почему увидев в зале телепортации Леонтию, Вэн облегчённо вздохнул. По крайней мере, узнать о том, кто из хранителей дежурил в прошлые сутки труда не составит.

— Вы не видели тут браслет? — вместо приветствия обратился Вэн к Леонтии, подозрительно прищуриваясь.

— Браслет? Какой ещё браслет?

— Ну, уж понятно, что не дешевый. Тут была команда. Новички. Направлялись в… — Вэн щелкнул пальцами, словно пытаясь вспомнить название города.

— В Ронтгейм. На север, — подсказала Леонтия.

— Именно. В Ронтгейм., - Вэн огляделся, словно обыскивая зал на расстоянии. — И никто из вчерашней смены не заходил?

— Кажется нет. А почему вы спрашиваете? — Леонтия окончательно растерялась.

— Уж не ради банального интереса, — бросил Вэн, и взгляд его сузившихся почти до щелочек глаз впился в крупное, румяное лицо сото. — Так кажется, или не заходил? Напоминаю, что пятый раздел "положения о функционировании телепортационных комнат" гласит, что все обнаруженные в зале вещи должны быть переданы в хозяйственный отдел, и затем возвращены владельцам.

— Я не понимаю… — начала Леонтия.

— Вы не понимаете. А кое-кто понимает. Знаете, как это называется? Хищение. Кража. И не в первый раз, — Вэн отошел к окну, его шаги приобрели военную чёткость. Обычно сутулая фигура вытянулась, демонстрируя военную выправку. — Кто дежурил вчера?

— Сото Бриан. Но мы всё проверили, в зале ничего не осталось.

— Не осталось? — Вэн усмехнулся — Конечно же нет. Если ничего не осталось, значит, кто-то это «ничего» унёс. Кто из помощников работал вчера?

— Ой, я так не помню, нужно посмотреть, — Сото явно выглядела испуганной. — Но не может же быть чтобы…

— Что может, а что не может — это мы ещё посмотрим, — парировал Вэн. — Ну и что же вы сидите? Я жду!

Леонтия поспешила к комнате управляющего. Там она трясущимися руками достала толстую книгу регистрации, открыла на нужной странице и протянула Вэну.

— Вот… Тут…

Не удостоив её ответом, Вэн изучил график дежурств и захлопнул книгу.

— Спасибо за сотрудничество, — церемонно проговорил он, но через мгновение, словно передумав, наклонился к Леонтии и проникновенно прошептал. — Естественно, всё это должно быть между нами. Я вам скажу так — расследование идёт полным ходом. Головы полетят направо и налево. И ваша помощь следствию, естественно, будет учтена.

— Следствию? — Глаза Леонтии расширились так, что даже морщинки исчезли — Какому следствию?

— Никакому. Нет никакого следствия. Вы разве ещё не поняли? Нет никакого следствия — повторил мастер, налегая на каждое слово.

— Да-да, конечно. Никакого — Леонтия обескуражено помотала головой, а Вэн уже удалялся от зала телепортации, вознося благодарность родителям за то, что наградили его незапоминающейся внешностью.

Мастер много раз пользовался вратами для путешествий, но невыразительное, полностью лишенное индивидуальных черт лицо, тут же стиралось из памяти. Весьма полезное качество для человека его профессии.

Вэн никогда не называл себя вором — хищение чужой собственности хотя и входило в его работу, но не исчерпывало её. Самому себе мастер казался кем-то вроде охотничьей собаки. Найти следы, разузнать, выяснить и, иногда, принести добычу. В начале карьеры Вэн не брезговал и заказными убийствами, но потом решил, что риск не сопоставим с наградой. Мешочек золотых и перекладина с верёвкой — всё-таки несопоставимые величины.

Из регистрационного журнала Вэн узнал, что вчера с обер-мастером Бриан работали три смены по три ученицы. Первая — с шести утра до двух дня, вторая с двух дня до десяти вечера и третья, соответственно, с десяти вечера до шести утра. За день до этого по такой же схеме работал Тосиро, правда, ему помогали не только девочки, но и пара мальчишек.

Вэн не был уверен в точной дате побега Альрауне. Грандмастер Мора наверняка понимала, что чем раньше начнутся поиски — тем выше вероятность найти беглянку. Но, с другой стороны, дато была обязана сначала замести следы. Если ей понадобилось на это несколько часов, побег должен был произойти в последнюю треть дежурства сото Бриан, с которой были некие Хайнан Рашид, Камилла Гаральд и Рё Натцуме. Вэн тяжело вздохнул. То, что в Ормроне привечали магов со всех сторон света, никогда ему не нравилось. Но его мнения никто не спрашивал. Теперь нужно было наведаться в архив и разузнать побольше о помощниках хранителей.

Архив школы находился в подвале желтого корпуса. Здесь, в сотнях стеллажей хранились досье на каждого ученика школы, информация обо всех заданиях, отчёты со всех конференций и заседаний совета. Несколько лет назад Вэн выполнил одно деликатное поручение заведующего архивом, после чего получил доступ второго уровня. Иногда в голову мастера приходила светлая идея о том, что используя некоторые детали и свидетельства от "деликатного поручения", оставшиеся у него на руках, он мог бы получить доступ первого уровня, но пока в этом не было необходимости. Спустившись в подвал, Вэн продемонстрировал смотрителю допуск и приступил к поискам. В архиве царил идеальный порядок, поэтому мастеру понадобилось не более часа, чтобы найти информацию обо всех интересовавших его учениках.

Первой он решил проверить тройку, что дежурила с десяти вечера до шести утра. Это время казалось ему самым подходящим для побега. Сейчас, спустя три часа после окончания дежурства, ученицы либо спали, либо обсуждали с родственниками — друзьями подробности "ночного путешествия". Дети не умеют держать язык за зубами.

Хайнан Рашид, судя по досье, попала в Ормрон из одного из бедуинских поселений в великой пустыне. Поэтому девочка жила в общежитии для студентов на втором этаже желтого корпуса. Туда Вэн и направился. Подчиняясь ещё одному старому правилу — "не спрашивай, если можешь подслушать", он замер у двери в комнату Хайнан. Вэну повезло, девушка была в комнате не одна и, судя по разговору, её собеседницей была Рё Натцуме.

— Сказано же было — никому ни слова! — узнать какой голос принадлежит Хайнан было не сложно. Бедуинский акцент ни с чем не спутать. Обычно Вэна раздражали все эти «пришлые», не способные даже выучить язык города, который их приютил, но сейчас мастер порадовался возможности определить, кто из девушек что говорит.

— Да, но между собой-то мы можем всё это обсудить. Они нас два часа продержали в синем корпусе, между прочим. А у меня от него давление поднимается и сердцебиение учащается!

— Великий песок, сердцебиение у неё. Сказано — никому, значит никому. Вы, светлокожие что, своего языка не понимаете?

— Точно. Одна ты тут всё понимаешь. Между прочим, любопытство — часть человеческой натуры. Или у вас, бедунов, не так?

— У нас, бедуинов, — поправила девушку Хайнан, делая ударение на «и». — Если дал слово молчать, то молчишь.

— Хайнаночка, ну пожалуйста… — сменила тактику Рё, — Ну неужели ты не понимаешь, что я всё пропустила! Мне же интересно. Эта Бриан, чтоб её Сусаноо, унёс куда-нибудь подальше, послала меня за кофе. Видите ли, всем не помешает чашечка перед рассветом. И когда я вернулась — уже всё закончилось. Этот, обер-мастер, кажется Томасон или как его там — уже лежал на полу. Между прочим, я сразу поняла, что всё, труп. И Бриан испуганная до жути, руки ходуном вот так ходят. И всё. А ты-то там была! Ну, расскажи же! Кто заклинание читал? Он заставил вас помогать? Кого переносили-то? Не может же быть, чтобы он один прибежал, заставил вас открыть портал, а потом умер от счастья!

— Не хули ушедших за предел. Мёртвых нужно уважать.

— Да не будь ты такой правильной. Между прочим, когда мы тырили яблоки из сада Леонидии, ты тоже там была.

— Но я пыталась вас отговорить! — возмутилась Хайнан и замолчала. "Давай же, — мысленно подбадривал её Вэн, — никто не услышит. Почти никто". Наконец, Хайнан решилась. Из её рассказа, изобилующего обращениями к богам Великой пустыни, дабы они простили скромную девушку за нарушение обещания, а также проклятиями в адрес любопытной Рё, которая через каждую минуту прерывала подругу уточняющими вопросами, Вэн понял следующее.

До окончания дежурства оставалось три часа. Начало времени Тигра — самые тихие часы в Ормроне. Поэтому все, даже сото Бриан начали клевать носом. Чтобы не заснуть во время дежурства обер-мастер отправила Рё на кухню, приготовить кофе. Едва за послушницей закрылась дверь, в залу влетел сото Томасон с кинжалом в руках. Он схватил Камиллу и приставил нож к её горлу. Бриан крикнула бедуинке, чтобы девушка спряталась за шкаф, но Хайнан предпочла притвориться, что упала в обморок. Эта стратегия срабатывала с некоторыми хищниками великой пустыни, так почему бы не использовать её в Ормроне. Вслед за Томасоном в зал телепортации вошла какая-то фигура, замотанная в грязно-коричневый плащ. Томасон приказал Бриан подготовить заклинание переноса. Какой-то город, Хайнан не разобрала названия. Бриан подчинилась. Когда символы на помосте в центре зала начали святиться, в комнату ворвались несколько волшебников с нашивками стражи синего корпуса. Бриан уже не могла остановить заклинание. Томасон толкнул того, кого притащил с собой так, что несчастный отлетел в портал. Фигура что-то заверещала, голос был похож на женский, но мало ли. Хайнан даже не была уверена в том, что под накидкой скрывался человек. Сам Томасон понял, что добежать до портала не успеет и воткнул кинжал себе в шею. Хлынула кровища, стражники кинулись к Томасону, постамент потух. Всё это заняло не более пяти минут. Когда из каморки появилась Рё, Хайнан решила, что можно "прийти в себя". Естественно, девушка никому не сказала, что прекрасно видела произошедшее. И Рё никому не скажет, иначе Хайнан сообщит, что действительно была без сознания, а услышала историю от Рё, которая никуда не уходила, а просто пряталась за шторой. Рё возмутилась враньём, Хайнан парировала, что напарница вернулась без кофе — и началась обычная девичья перепалка, которая Вэна мало интересовала.

О сото Томасоне Вэн мог вспомнить не так уж много. Обер-мастеру было около пятидесяти, большую часть жизни он работал в синем корпусе, кажется писарем. Каким образом этот крохотный винтик в механизме Гакко Ормрон оказался связан с пропавшей девушкой — Вэн даже предположить не мог. Хотя сейчас, задумавшись, вспомнил, что Томасон с женой жили в большом доме на центральной улице Ормрона, совсем рядом с главной площадью. Сам обер-мастер носил сшитые вещи из дорогой, качественной ткани, и заказывал костюмы не у старой Абели, которая обшивала большую часть города, а у Людовика Готфрида Иберийского — самого дорогого мастера во всём южном регионе. Иногда Вэн подумывал тёмной ночью навестить Томасона и выяснить, откуда у писаря такие заработки, но отвлекали более важные дела. Теперь же без посещения дома обер-мастера было не обойтись.

Оказавшись на крыльце, Вэн трижды постучался. Он понятия не имел, сообщили ли жене Томасона о "несчастном случае" произошедшем с её мужем. "Упал на лопату двадцать раз. А ожоги от муравьиных укусов" — усмехнулся Вэн. Оставалось действовать по обстоятельствам.

Дверь открыла жена Томасона. Полноватая седовласая леди с идеальной осанкой и королевской грацией. "Ещё бы, на запросы такой жены писарю не заработать". От внимания мастера не ускользнули ни волосы с тщательно закрашенной сединой, уложенные в высокую прическу, ни старательно запудренные морщины, ни дорогое платье, скрывающие недостатки фигуры и подчёркивающие внушительную, покрытую светлой пудрой, грудь.

— О, мадам, вы должно быть супруга обер-мастера Томасона! — воскликнул Вэн, церемонно кланяясь. — До моих ушей доходили слухи о вашей неувядающей красоте, но, признаюсь, я не верил им. Теперь же я просто обязан извиниться перед вами за свои сомнения. Вы прекрасны, прекрасны! — предано заглядывая в глаза женщине, Вэн лишь мельком взглянул на гостиную, за спиной «мадам».

— Ну что вы, — покровительственно улыбнулась дама, расплываясь в довольной улыбке — не нужно! Вы к Томасону?

— По правде говоря, да. Несколько дней назад, я не помню точно, всегда теряюсь в обществе красивых женщин, знаете ли… — Вэн смущённо поправил платок на шее. — Ваш муж ведь занимается изучением старинных свитков?

— Реставрацией, — поправила хозяйка.

— Да, реставрацией, именно. Вечно забываю это слово. Так вот, несколько дней назад я передал ему один старинный свиток. Хотел узнать, на сколько он старинный, так, безделушка по сути, но я, к стыду своему, любопытен. О, наверное, мне не стоит отвлекать вас от дел, могу я увидеть вашего мужа?

— Томасона нет. Мой муж, человек погруженный в работу, поэтому иногда забывает о времени. Боюсь, ничем не могу…

— Удивительный человек! — прервал вежливое прощание Вэн. — Если бы у меня была такая супруга, я бы забывал о времени дома, а не на службе, — Мастер придал лицу максимально восторженное выражение, и тут же затараторил, — Простите, это замечание было не корректным, я не должен был… О, наверное мне лучше уйти.

— Я думаю, что мой муж появится максимум через полчаса. Могу предложить вам подождать его здесь, — Цветистые комплименты достигли намеченной цели.

— Это не стеснит вас? Мне бы не хотелось доставить вам даже малейшие неудобства.

После минутных препираний Вэн с удовольствием уступил и вошел в большую, со вкусом обставленную гостиную. Одна из стен была заставлена книгами — тут стояли всевозможные руководства по работе со старинными рукописями, которые мастер заметил ещё с порога, и дамские романы со всех сторон света.

Хозяйка принесла кофейник, пригубила бодрящий напиток и уснула с блаженной улыбкой на губах прямо на середине рассказа о своём последнем путешествии в Синсвальд на выставку народных промыслов. Снотворное действовало всего пять — десять минут, но для Вэна этого было вполне достаточно. Сначала он поднялся на чердак, рассчитывая обнаружить там домашнюю лабораторию Томасона. Реконструкция рукописей для школы не могла принести достаточно денег, чтобы содержать такой дом. А значит, сото брал заказы на стороне. В реконструкцию свитка, кроме прочего, в «особых» случаях входило сведение клейма владельца. "Жаль, что я не знал про Томасона раньше, могли бы посотрудничать" — мысленно вздохнул Вэн, поднимаясь на чердак. На первый взгляд, здесь не было ничего интересного. Но приглядевшись можно было обнаружить на покрытом пылью полу следы сапог, а на крышках сундуков — отпечатки от пальцев. Вэн спустился на второй этаж и заглянул в спальню. У порога он обнаружил маленькие светло-голубые крупицы, похожие на окрашенную манку. Такие остаются после того, как сонный шарик, выпустив усыпляющий газ, распадается на мелкие частицы. Сомнений не оставалось — в доме побывал кто-то ещё. И, учитывая сложность создания сонных шариков и их цену — этот кто-то имел прямое отношение к синему корпусу.

Надежда на то, что слуги Моры что-то пропустили, была крохотной, но у Вэна было серьёзное преимущество над ищейками грандмастера. Он ранее имел дело с «реставраторами» вроде Томасона. После нанесения мази, удаляющей чернила от печати хозяина, свитки нужно было поместить в тёплое, но не горячее место. Через пару дней, после того как мазь въестся в пергамент и выдавит чернила наружу, им нужно было смести щёткой и снова нанести раствор, расширяющий волокна свитка, чтобы не осталось следов от вдавливания печати в бумагу. И снова в тепло. Тайник Томасона должен был находиться рядом с источником тепла. Камин не подходил — человек, топящий камин летом, обязательно привлёк бы внимание. Оставалась печь в кухне.

Оказавшись в комнате, Вэн мысленно похвалил Томасона. При создании тайника тот не использовал никакой магии, поэтому слуги Моры, которым и в голову бы не пришло, что кто-то может создавать тайник при помощи глины, рук и кирпичей, а не бормотания заклинаний, не могли найти ничего.

Мастер тщательно изучил печь и подвигал заслонки для дыма. Одна из них при вытаскивании издавала чуть слышный щелчок. Вэн достал из рукава тонкую иглу, и с её помощью исследовал паз для заслонки. На правой стенке изнутри обнаружилась маленькая кнопка. Её можно было нажать, отодвинув заслонку в сторону на нужное количество градусов, но Вэн справился иглой. Раздался тихий, глухой щелчок и конструкция затихла. Пришлось снова изучать печь и, наконец, с правой стены обнаружился чуть выдавшийся вперёд кирпич. Он легко вытащился из кладки, оставив тёмное, манящее отверстие. Когда-то в юности Вэн сунул в похожее руку, после чего четверо лекарей собирали её по кусочкам несколько часов. С тех пор пальцы правой руки не ощущали холода, а Вэн начал носить с собой несколько удобных щипцов и зеркала с удобными креплениями.

У мастера оставалась пара минут до пробуждения хозяйки дома. При помощи маленького фонаря и зеркала, Вэн изучил тайник, исследуя каждую щель в камнях. Когда ничего подозрительного не обнаружилось, на свет была извлечена пухлая тетрадь в кожаной обложке и несколько свитков. Найденые вещи мастер сложил в потайные карманы, нашитые на внутреннюю часть костюма, затем вернул кирпич на место, принёс из гостиной кружки, вымыл их, вернул в гостиную и наполнил чуть остывшим напитком, предварительно натянув перчатки.

Ресницы жены Томасона задрожали.

— И что? — Вэн сидел в той же позе, что и пять минут назад.

— Что? — Женщина удивлённо огляделась и потрясла головой.

— Вы как раз рассказывали о той даме, с которой схлестнулись на благотворительном аукционе в Синсвальде. Вы плохо себя чувствуете?

— Нет. То есть да. Я не знаю.

— Вы вдруг побледнели. Может быть, вам лучше прилечь?

— Нет, я…

— Голова кружится? Чувствуете странную усталость и вам сложно сфокусировать взгляд на одном предмете? — Вэн безошибочно описывал симптомы отравления парами сонных шариков. Его зелье никаких последствий не оставляло.

— Да. — подтвердила женщина, устало потирая лоб, — Откуда вы знаете?

— О, я разве не сказал? Я лекарь, обучался в медицинской академии в Бодине. Вам необходимо прилечь и немного отдохнуть. Я обязательно зайду позже и проведаю вас. Хотите, я помогу вам подняться в спальню?

Дама отказалась. Ещё бы — там на туалетном столике стояло такое количество косметических средств, что у любого человека возник бы вопрос — если всё это входит в дневной макияж мадам, то что же с её "естественным лицом"?

Через несколько минут Вэн покинул мадам Томасон и вернулся к себе в квартиру, чтобы как можно быстрее изучить дневник погибшего обер-мастера.

Большая часть дневника представляла собой скучные заметки Томасона о повседневной жизни, жалобы на постоянно требующую внимания жену и спад интереса со стороны клиентов. Но ближе к концу дневника начали появляться более интересные записи.

"Сегодня грандмастер Мора вызвала меня к себе в кабинет. Разговор прошел в её обычной манере она говорила, а я пытался не стучать зубами. Боги великие, эта женщина окружена такой аурой ужаса и смерти, что я чувствую её на расстоянии в несколько этажей. Чем больше она говорила, тем страшнее мне становилось. Она сказала, что ей известно о моих тайных делишках, которые я называю «реставрацией» старинных свитков. И что эта информация в любой момент может оказаться на столе попечительского совета. Тогда я вылечу из Ормрона, лишившись не только всех званий, но и всего имущества. Однако, если я буду вести себя разумно и выполнять все её требования, она закроет глаза на моё неподобающее поведение. Позже, анализируя наш разговор, я понял, что это было ничем иным, как предложением о работе, сделанным в традиционном стиле грандмастера Хей-Ди."

"Впервые был в дальнем подвале. Мне было так страшно, что я почти ничего не сумел рассмотреть. Похоже, моя новая работа заключается в том, чтобы записывать ход какого-то исследования, но что будет его предметом — пока не понятно".

"Кажется, я действительно вляпался во что-то ужасное. Чего ещё я ожидал от сотрудничества с Морой! Это существо, которое они исследуют, это девочка! Живая, из плоти и крови! Мать Си-ван-му, что же они делают! Мора говорит о ней как о неживом предмете. Что у этой женщины вместо сердца?"

"Руки дрожат весь день. Я пытался успокоить себя тем, что этот ребёнок в любом случае не жилец. Существо, лишенное речи и разума. Но как она кричит. Как она кричит, когда Мора накладывает на неё эти жуткие заклинания! Сегодня, когда профессор Гарен удалился на несколько минут, оставив меня с наедине с этой девочкой, я протянул ей руку, и она метнулась в сторону так, словно я собирался её ударить…"

"Она положила мне голову на колени. Как щенок, или котёнок. Полгода, целых полгода я разговаривал с ней, пока Гарен о чём-то беседовал с Морой или с другими профессорами. Мне кажется, что она понимает то, что я ей говорю. Бедное дитя. Чем она заслужила всё то, что с ней делают? Я попытался просмотреть бумаги на столе Гарена, пока он не видел, но не нашел никаких упоминаний о её родителях и происхождении. Мне до сих пор неизвестно, какую цель преследует Мора".

"Хожу по краю. Шаг в сторону — и я пропал. Я дал ей имя. Альрауне. Имя девушки из одного древнего сказанья. Не знаю, почему именно оно, да и важно ли это? Из безымянного существа она превратилась в человека. Называя что-то, мы даём ему новую жизнь. Жизнь, в которой он останется даже после того, как перестанет существовать в этом мире. Давая имя, даёшь историю. Право на память после. Альрауне. Мягкое начало, раскатистое «р», рассекающее имя надвое и «уне» — «лучше», с одного из древних языков."

"Не иначе как Гуань-инь простерла надо мной ивовую ветвь сегодня. Я проговорился! Назвал имя Альрауне прямо при Гарене! Слабоумный! А этому монстру в человеческом облике даже понравилось. В его устах имя моей девочки звучит как проклятие. Кажется, он даже дато Феалису предложил этот вариант. Как они могут? Зная, что она живая. Зная, что у неё есть имя, как они могут продолжать делать то, что делают? И только Мора по-прежнему зовёт её «оно». По крайней мере, грандмастер честна. Альрауне для неё — лишь средство. Только для достижения чего?".

"Альрауне уже довольно неплохо говорит, хотя об этом знаю только я. Рассказываю ей о мире за стенами, о животных, о других людях, о солнце. Зачем я это делаю? Ведь нет никакой надежды, что однажды она покинет мрачные подвалы Хей-Ди. Но она так слушает, у неё даже дыханье прерывается от интереса. Никто и никогда не слушал меня так. Никому и никогда мне не хотелось рассказать всё то, что я рассказываю ей. Я словно заново открываю для себя мир вокруг, когда разделяю его с Альрауне. Между тем Они не останавливаются. Всё, что я могу — это смотреть на неё, пока в её тело вливают ядовитые растворы, режут или колют. Иногда она перестаёт дышать, и тогда Они уходят чтобы посовещаться, а я говорю, говорю… Всё, что я могу, это говорить!"

"Решено. Всё состоится сегодня ночью. Верю ли я в успех? Нет, не очень. Но я думаю, что умереть, защищая того, кто тебе дорог, это большая честь. Вся моя жизнь до этого — что она? Ругань с женой, старые свитки, страх, что тебя раскроют и звон золотых монет. Разве это похоже на жизнь? Но может ли у меня быть другая? Или она уже есть? Я разработал план, и, пусть наивно, я верю в то, что он сработает. Что будет после? Мы сбежим. Мы уедем на юг, туда, где небо днём синее моря, а ночью чернее чернил, которыми я пишу. И будет белокаменный дом с резными ставнями и гулкими прохладными комнатами. Большая библиотека с тысячами книг. И воздух, что дням плавится от солнца, а ночью несёт влагу. Мечты. Фигуры на прибрежном песке, которые неизбежно смоет море. Но разве это повод их не строить? Пусть всё это только в моей голове, но оно уже существует где-то и согревает меня. Я хочу разделить это тепло с Альрауне. Я хочу научить её мечтать и показать, что мечты могут стать реальностью. Да, пусть я старый дуралей, но если находится человек, или не человек, с которым можно разделить мечту — это самый великий дар богов. И я приму любую плату за него."

Такой оказалась последняя запись дневника. После того как Вэн тщательно изучил обложку, он при помощи кислоты уничтожил тетрадь. Ситуация ясна — старик встретил юную красотку, расчувствовался, вспомнил молодость и пафосно проткнул себе шею, порассуждав напоследок о морали. Теперь оставалось найти девицу и вернуть Море. Это должно быть несложно, учитывая, что беглянка едва умеет разговаривать и все её представления о мире ограничиваются радужными сказочками полоумного обер-мастера.

Вэн ещё раз проверил снаряжение и отправился в зал телепортации.

III

Гераклея. Столица некогда великой империи, от которой теперь остался лишь клочок земли у пролива. Когда-то этот крошечный городок великой империи носил название Трапезиус, да и на карте оставался только благодаря тому, что здесь находился телепортационный помост, но позже, когда сюда стеклись изгнанные из захваченной столицы горожане крестьяне, лишенные земель, пострадавшие от войны купцы и солдаты проигравшей армии, город разросся. Лусканцы назвали его «Гераклея» — так же, как и древнюю столицу, павшую под сапогами оттоманов. Здесь, на выжженной солнцем каменной земле, некогда великий народ оставили в покое. Согласно официальной легенде, которая здесь именовалась громким именем «история» — завоеватели рассчитывали, что потерявшие посевы, изгнанные на самую неплодородную почву, лишенные пресной воды люди быстро сдадутся и присягнут на верность всесильному султану, но их ожидания не оправдались. Один из лусканских священников, ныне причисленный к лику святых, пробил посохом в камне ручей, чтобы напоить своих собратьев. Так у лусканцев появилась вода, а затем новые посевы, новые угодья и новые надежды. В результате султан впечатлился героизмом противников и оставил их в покое. На самом деле всё обстояло гораздо проще. Система врат, позволявших за долю секунды переноситься из одного места в другое, находилась под постоянным контролем магических гильдий и университетов. Их представители были заинтересованы в бесперебойной работе этой системы, а война могла помешать этому. Поэтому султан остановился у новой Гераклеи и не пошел дальше. Он мог завоевать пару-тройку стран, но противостоять давлению магического совета ему было не по силам. Поэтому Гераклее были подарены несколько лет спокойного существования. До тех пор, пока соглашение между магами и султаном не будет достигнуто. Но зачем рядовым гражданам знать такие тонкости?

Зал телепортации в храме Солнцеликого был совершенно пуст. Ни встречающих волшебников, ни охраны. Впрочем, это не очень удивило мастера. Здесь, в Гераклее очень неодобрительно относились к использованию магии, поскольку по местным верованиям чудеса — прерогатива бога, а никак не смертных. Официального запрета на использование магии не существовало, но неофициально колдовство всячески порицалось, вплоть до забрасывания волшебника камнями прямо на улице. Отсутствие в государстве магов влекло сюда кучу нечисти. Оборотни, вампиры, гули и прочие существа тени, способные затеряться среди людей стекались в Гераклею обделывать дела, развлекаться и питаться. Скорее всего, именно на это рассчитывал Томасон. В городе, где большая часть туристов ведёт себя неадекватно в полнолуние, а оставшаяся часть — постоянно, девушке из подземелий затеряться гораздо легче.

Теперь нужно было выяснить, что случилось с девицей в Гераклее. Вэну пришлось долго плутать в коридорах храма прежде, чем он нашел дряхлого старикашку, неодобрительно глядящего на пришельца.

— Ходют всякие. Нечисть одна… — пробормотал дедок, напоровшись на Вэна.

— И вам добрый день! — отозвался Вэн. — Сегодня здесь появилась девушка. Ростом мне где-то по грудь, волосы тёмно-рыжие, кожа бледная. Куда она направилась?

— Срам. Совсем стыд потеряли! Баба в храме пресветлого. Осквернители, чтоб вам! — дед угрожающе застучал палкой об пол. Напугать это могло, пожалуй, только муравьёв, если бы они здесь были.

— И где она сейчас?

— Выгнал, знамо дело! Явилась, зенками щёлк-щёлк. "Где это я?" — расходились тут. Сколько говорю уже — заколотить дыру бесовскую, смолой залить до основания!

— Точно. Обязательно залить. Куда девчонку выгнал?

— Вон! И ты вон пшел! Безбожники, отродья бесовские, чтоб вам! — заскорузлый палец указывал на дверь. Его обладатель уже дрожал от ярости. Вэн не замедлил последовать совету дедули, а в спину мастеру летели всё новые проклятья. "Вот и побывал в светлой обители Солнцеликого" — усмехнулся Вэн, распахивая тяжелую, окованную железом дверь. Она вывела его на крохотную грязную улицу, которая через сотню метров вливалась в площадь перед храмом. Видно, его настоятель считал, что магам не положено ходить через главный вход, и они вполне обойдутся задворками.

Базарный день был в разгаре. Над площадью стоял ровный гул голосов, изредка прерываемый выкриками особенно голосистых зазывал. Вэн не любил места скопления людей. Он вообще не отличался любовью к людям, а когда их количество переваливало за десяток — ощущал безотчетное раздражение. Его прекрасная память на лица, голоса и повадки, начинала сбоить, смешивая всё увиденное в безобразную кучу, из которой можно было иногда выхватить глаза особенного цвета, разбитый нос или лысину. Сосредоточиться в таких условиях было сложно.

Мастер огляделся и облегчённо вздохнул. На ступенях храма сидела нищенка — бледная, лишенная возраста женщина, со старательно упрятанными под платок волосами, острыми локтями и тонкими, как ниточки, руками. Глаза и уши любого города — попрошайки, нищие и трактирщики. Источники самой надёжной информации, для добычи которой хватало десятка медных монет.

Вэн приблизился к нищенке. Та испуганно отодвинулась. Мастер достал из кармана серебряную монетку и подкинул в воздух, убедившись, что блики отраженного в серебре солнца не остались незамеченными. Он бросил монетку в оловянную кружку и та жалобно звякнула. Нищенка зашептала слова то ли благодарности, то ли молитвы, то ли чего-то среднего. Вэн достал следующую монету, но расставаться с ней не спешил.

Прошла минута. Нищенка нерешительно подняла голову и тут же опустила её, опасаясь смотреть на незнакомца.

— Девушка. Грязный плащ, рыжие волосы. Её выгнали из храма. Куда она направилась?

Женщина молчала. Вэн достал ещё одну монетку и подбросил обе, прислушавшись к мелодичному звону.

Трясущейся рукой нищенка указала на лоток булошника. Румяный мужчина лет сорока в грязном белом переднике бойко убеждал старушку в свежести хлеба. Вэн бросил нищенке обещанную монету и двинулся к торговцу. Стоило Мастеру отойти от женщины на несколько шагов, как к той подлетел упитанный мужчина и вырвал кружку из её рук. Он что-то выкрикнул и замахнулся. Женщина распласталась на ступенях, прикрывая голову руками. Но удара не последовало, видимо, этому помешал блеск золотых на дне кружки. Вэн равнодушно отвернулся, но через секунду кто-то схватил его за рукав плаща. Перед мастером появился тот самый мужчина.

— Господин так щедр! Может быть, вы желаете ещё что-нибудь? Любые услуги, всё, что угодно. На потном покрасневшем лице застыла услужливая улыбка.

— Исчезни. — коротко бросил Вэн, освобождая руку. Несчастный тут же отскочил в сторону, замер на мгновение, и снова направился к нищенке, на ходу закатывая рукава и выкрикивая что-то про хорошего клиента и ленивую бабу. Мастер не обратил на это никакого внимания. Как только булочник закончил разговаривать с клиенткой, он повернулся к Вэну и едва ли не в ухо тому прокричал "Свежие булочки, ватрушки и калачи. Хлеб ржаной, пшеничный, овсяный и ячменный! Самый вкусный хлеб в Гераклее! Покупай скорее!".

— Я тут кое-кого ищу, — начал Вэн, но булочник прервал его гневным возгласом

— Коли не за хлебом — вали отсюда. Не мешай честным людям зарабатывать на масло!

— Разве может честный человек не помочь другому честному человеку. За доброту воздаётся, не так ли? — Вэн достал из кармана ещё одну серебряную монетку. Обычно он так не разбрасывался деньгами, но поскольку дело было почти завершено, мастеру не хотелось терять время на дипломатические ухищрения.

— Ладно, говори, — милостиво разрешил булочник.

— Девица лет четырнадцати. Рыжие волосы, — Вэну снова не дали закончить.

— Ах, так ты эту дрянь ищешь! Ворюга проклятущий! Такой же, как она! Ну-ка вали отсюда, иначе стражу позову!

Стража определённо была бы здесь лишней. Поэтому Вэн аккуратно ткнул булочника иглой в бок, прерывая словесный поток, и зашептал в ухо.

— Если честного человека вынудить, он может легко превратиться в убийцу. Заткнись и слушай. Девица не в себе, двинутая малость. Её родители, не последние в городе люди, послали меня её отыскать и заодно возместить ущерб тем, кому она навредит. Но поскольку от возмещения ты только что отказался, я могу найти не девочку, а её похитителя. Я получу награду, а ты — виселицу. Богатые шутить не любят, знаешь ли. Так что лучше нам, как честным людям, по дружески поболтать и разойтись в разные стороны. Согласен?

Булочник побледнел и медленно кивнул. Вэн убрал иголку в рукав, но отодвигаться не стал.

— Так что? Ты её видел?

— Видел. Она у меня булку спёрла. Вообще больная! Подошла, говорит "я есть хочу", и булку хвать! А я только товар разложил. Всё свежее, с пылу с жару! Я, естественно, схватил её, подозвал стражу, её и увели.

— Куда увели?

Испуганному торговцу не пришло в голову, что «сыщик», которого наняли живущие в Гераклее богачи, просто обязан знать, куда здесь доставляют преступников.

— В кутузку, куда же. Тут рядом совсем. Там подержат до заката, а потом переведут в крепость. Всё, я ничего больше не знаю, именем Солнцеликого клянусь!

— Ну, если именем Солнцеликого — усмехнулся Вэн. — Как ты понимаешь, богатеям двинутую дочку ни к чему в свет выводить. Так что ты меня не видел, я тебя не видел.

— Конечно-конечно — затрясся булочник. — я никому ни слова не скажу. Молчать буду, как рыбы в воде. Никому, ни словечка, ни полсловечка.

У Вэна не было ни времени, ни желания выслушивать заверения в вечной верности, поэтому он поспешил к арестантской, прихватив с лотка пышный золотистый калач.

"Кутузка" — каменное здание во внутреннем дворе у крепостной стены, оказалась неожиданно маленькой. Либо в Гераклее почти не было преступности, либо преступников здесь просто не ловили.

Двое стражников, стоявших у входа, не обратили на Вэна никакого внимания. Он даже немного расстроился, поскольку испытывал особую любовь к обману городской стражи. Внутри оказалось темно. Несколько лучей полуденного солнца пробивались сквозь узкое зарешеченное окно в стене. В нос ударил запах прелой соломы, мочи и грязи. Стражник, сидящий за деревянным столом, медленно поднял голову и мутными глазами уставился на вошедшего. Часть комнаты терялась в темноте, пока глаза привыкали к отсутствию света, Вэн успел разглядеть только прутья решетки и грязные тряпки за нею.

— Вы… зачем… будете…? — стражник пытался вспомнить официальную форму приветствия, но после второго слова отчаялся. "Интересно, что с этим несчастным сделает капитан стражи, когда увидит его в таком состоянии? Я бы не отказался от этого представления" — подумал Вэн. С его нелюбовью к городской страже могла поспорить только нелюбовь к волшебникам. Не было никаких сомнений в том, что разговаривать со стражником будет сложно. От несчастного не пахло алкоголем, но его зрачки были расширены, руки покрыты красными пятнами, а рубаха пропиталась потом. Симптомы не вызывали сомнений — стражник баловался ласточкиной травой, которую здесь называли подтынник. Обычная, казалось бы, травка с желтыми цветочками. Съел чуток, и в голове туман, на душе легко… И в голову не приходит, что если ни одно животное, кроме пятнистых оленей, эту травку не ест, значит что-то с ней не так. С другой стороны, состояние слуги правопорядка позволяло Вэну беспрепятственно осмотреть темницу, что тот незамедлительно сделал. Стражник в знак протеста попытался встать со стула, но это оказалось ему не по силам.

Стараясь дышать как можно реже, Вэн приблизился к клетке. Грязная тряпка на полу оказалась бродягой, который мирно дремал на вонючей соломе. В дальнем углу, скорчившись, сидел худой парнишка — оборванец. Его босая пятка очерчивала узоры на грязном полу, и пацан был не на шутку увлечён этим. Третьим отказался мужик в мятой шляпе и грязной рубахе, судя по синяку в пол лица, тот либо попал сюда за драку, либо оказал сопротивление при аресте. Заключенный сосредоточенно грыз ногти.

— Эй, ты, — позвал Вэн парнишку, но тот даже не шевельнулся.

— Чего надобно? — драчун выплюнул на пол обкусанный ноготь — Он тебя не услышит. Малахольный. Крыша тю-тю.

— А у тебя с крышей всё в порядке?

— Зависит от того, кто спрашивает, — пивное амбре изо рта арестанта заставило Вэна прикрыть рукой лицо.

— Утром сюда привели девчонку. Среднего роста, рыжая. Где она?

— Девчонку? Помню. Миленькая. А ты ей кто, папаша? — заинтересовавшись, мужик подполз к решетке.

— Где она?

— Я тебе что, справочник? — попытался возмутиться узник, но Вэн одной рукой вцепился ему в шею, а другой направил блестящую иглу в глазное яблоко. Несчастный замер.

— Где она? — повторил мастер.

— Забрали. Фифа какая-то притащилась, со стражником побалакала, и увела девку. Я гляжу, она этому пакетик суёт, а в нём, знамо что — травка. Только они ушли, тот зажевал и отлетел.

— Что за «фифа»?

— Да не знаю я её! Она не в первый раз приходит. Каждый раз как девчонка в камере — она тут как тут. Повеселится, не даст. Я тут частенько…

— Завсегдатая сразу видно, — насмешливо проговорил Вэн — Так что с этой «фифой»?

— Я раньше думал, что она там благотворительница какая, но тут скумекал, чего бы благотворительнице охраннику травку совать? Это всё. Правда всё!

Вэну всё это не понравилось. Очень не понравилось. Он рассчитывал, что Гераклея была выбрана Томасоном случайно. Но стоило девице оказаться тут, как её тут же кто-то прибрал к рукам. С другой стороны — если эта «фифа» действительно и раньше забирала из арестантской девушек, случившееся с Альрауне могло быть совпадением.

Рассчитывать на то, что стражник что-то расскажет, было бессмысленно. Тот, со счастливой улыбкой, обнимал железный кувшин, стоящий на столе, и шептал ему что-то нежное.

Оказавшись на свежем воздухе, Вэн направился к беседующим стражникам.

— Добрый день. Простите, что прерываю вас, но мне нужна некоторая помощь…

Два здоровых детины с мечами на поясах замолчали, и уставились на Вэна.

— Я недавно в городе, планировал тут обосноваться. Низкий уровень преступности, хорошие дороги, прекрасный климат — что ещё нужно человеку для счастья?

— И чего?

— Сегодня утром я был тут неподалёку, и моё внимание привлекла одна дама. Ну, вы знаете, как это бывает…

Стражники загоготали.

— Дело в том, что она выходила из арестантской. Кажется, с ней была какая-то девочка, я не разглядел. И теперь мне просто жизненно необходимо узнать кто она. Я уверен, она была тут не впервые. Вы знаете кто она?

— Ещё бы. Это эта, как её, ну? — говоривший вопросительно уставился на второго стражника. Тот пожал плечами.

— Не помню, как её звать, — продолжил стражник — Мелисса, чтоли? У неё какой-то пансион для девиц. Набирает всякого отребья.

— Но на физиономию-то она ничего — одобрительно прервал его товарищ.

— Это точно. Раз в месяц, кажись, приходит. У них, видимо, с капитаном сговор какой, потому что иначе как бы этих девок из камеры выпускали?

— Не выпускали бы, конечно. Пансионат этот за городом. Из северных ворот прямо, до леска, а там направо и упрёшься.

Охранники снова загоготали, но выяснить что их развеселило на этот раз у мастера не было ни времени, ни желания.

Расшаркавшись, Вэн вернулся на площадь. Поскольку стражники подтвердили, что «фифа» по имени Мелисса, бывает у крепостной стены регулярно, всё это могло быть простым совпадением. Подобная легенда отлично сработала бы для спасения Альрауне, но судя по дневнику, обер-мастер мало задумывался о том, что будем после того как он и девица покинут Ормрон. "Просто стечение обстоятельств" — попытался успокоить себя Вэн, но ему это не удалось.

Подозрения Вэна усилились, когда в ближайшей таверне не оказалось ни одного извозчика, готового за пару золотых доставить мастера к пансиону. Услышав о месте назначения, здоровые, на голову выше мастера мужики, тут же отказывались от щедрого предложения. Возможно, виной всему лес, неподалёку от пансиона. Туда без жизненной необходимости не ходили даже в солнечный день. Кроме этого, особняк, в котором размещался пансион, тоже пользовался в народе дурной славой. Многих удивляло решение леди Мелиссы устроиться в таком месте. Кое-кто считал, что причина этого — повышенное мужское внимание, которым пользовалась Мелисса и многие её девчонки. По всей видимости, увозя их за город, содержательница пансиона пыталась удержать девиц от греха. Но в то же время ходили слухи, что сама хозяйка не менее загадочна, чем дом, в котором она поселилась. Как удалось выяснить мастеру — Мелисса появилась в городе вскоре после войны, и тут же занялась сиротами. Откуда у неё деньги на содержание пансиона и его обитательниц — никто не знал, а Мелисса просвещать кого бы то ни было не спешила. Количество загадок в этом деле не уменьшалось.

Наконец, в третьей по счёту таверне Вэн нашел извозчика, который, после небольшого торга взялся доставить Вэна к пансиону, а затем, вместе с «племянницей» вернуть в город. Судя по внешнему виду извозчика и его кибитки — мастер был последним шансом на заработок, поскольку затруднительно найти желающего ехать несколько часов с пьяным возницей в полуразбитой дорожной повозке.

Предчувствия Вэна не обманули. В дороге от кибитки отвалилось колесо, его починка заняла несколько часов, после чего стало понятно, что до пансиона путники доберутся в лучшем случае на закате. Как только эта мысль дошла до затуманенного алкоголем сознания возницы, тот решил вернуться в город, и только изрядно потоптавшись по жадности пьянчуги отказом платить за неоказанную услугу, Вэн смог убедить извозчика продолжить путь.

Пансион — здание в луканском стиле, производил смешанное впечатление. Массивные тёмные стены и каменный свод делали строение тяжелым, словно вдавленным в землю, в то время как узкие, заострённые к верху арки окон, напоминающие стрелы, тянули здание вверх. Безызвестный архитектор потрудился над тем, чтобы идеально вписать здание в окружающую природу. Создавалось впечатление, что замок не был построен в лесу при помощи каменотесов и плотников, а вызрел внутри леса, как зреют семена тополя или берёзы, поднял тёмную голову, постепенно раздаваясь вширь, раздвигая корни и кроны деревьев. Освещённые лучами заходящего солнца каменные стены покраснели, голые ветки засохшего плюща, обвивающие замок, стали похожи на кровеносные сосуды.

— Ты того, быстрее, — попросил возница, судорожно сглотнув.

— Дождись меня, нас — быстро поправился Вэн, спрыгивая с подножки.

Здание казалось совершенно пустым. Отражения солнца заставляли окна светиться золотым светом, но было заметно, что это наружный свет, а не внутренний. Никто не окрикнул мастера, когда тот подошел к двери и распахнул тяжелые деревянные створки. В доме царила тишина. "Что угодно, но только не пансион" — решил Вэн. Толстый слой пыли на перилах лестницы, диваны, покрытые выцветшей тканью — всё указывало на то, что в этом доме не жили. "Прекрасная леди, о которой никто ничего не знает, раз в месяц наведывается в тюрьму, чтобы забрать оттуда молодую девицу, после чего девицу никто не видит. Сегодня она забрала очередную девочку. Сегодня. В новолуние". Стоило этой мысли придти мастеру в голову, он мысленно выругался на трёх языках. Извечное стремление людей избежать смерти приводит к появлению таких, как Леди Меллисса — Стригоайка — женщина-волшебница, принявшая силу от народа ночи, умершая и перерождённая в новой форме, чтобы жить вечно. И нужно-то для такой жизни только раз в месяц, в новолуние, высосать из молодой девушки немного энергии. Девушка лишится её и умрёт, а Стригоайка будет жить ещё месяц. Вечная молодость в обмен на чью-то жизнь, кто бы отказался? Мастер задумался. Стригоайки — умные, живучие, вёрткие и, самое главное — уже мёртвые создания. Убить такую тварь ещё раз не просто. Очень не просто. Так стоит ли игра свеч? Пять тысяч золотых, признание Моры и возможность, наконец, бросить эту надоевшую работу, купить домик у моря и безбедно жить до конца своих дней, гуляя по бережку и подстригая розы, но высокая вероятность так никогда и не выйти из этого здания, или — гнев Моры, возможное изгнание из Ормрона, но полная безопасность. В конце-концов, с тяжелым вздохом, Вэн обогнул лестницу наверх, прошел через кухню и там нашел маленькую дверь, за которой начиналась лестница в подвал. Нежить отличается странной любовью к земле.

Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, Вэн начал спуск. Холод от каменных ступеней ощущался даже через подошву сапог. Пахло мокрой глиной и плесенью. Лестница упёрлась в узкий проход, освещённый с одной стороны. Мастер прислушался.

— Красивая. У тебя такие удивительные волосы. Никогда не встречала такого тёмно-рыжего оттенка. Похож на древесную кору… Не бойся, ничего не бойся, я не причиню тебе вреда. — голос звучал мягко и успокаивающе. Он струился, как шелк между пальцев — гладкий, прохладный, чувственный.

— Я не боюсь. Зачем мы пришли сюда? — Видимо, это была Альрауне. Она говорила тихо и медленно, словно пробуя каждый звук на вкус.

— Изумительная кожа. Чистая, бархатная. Такая кожа и волосы такого цвета. Откуда ты?

Стриггоайка решила побеседовать с жертвой, не иначе как для лучшего пищеварения. Мастер нащупал в левом рукаве алхимические иглы. В отличие от обычных стальных, эти были покрыты различными снадобьями, на все случаи жизни. Взяв по тонкой игле в каждую руку, Вэн замер у самого входа. Он надеялся, что ему удастся поразить стриггоайку с первого удара. По игле на каждое сердце. Длительный бой мог оказаться мастеру не по силам — вёрткая, быстрая и очень сильная ведьма, наверняка сохранившая кое-какие колдовские навыки из своего «прижизненного» арсенала — слишком сильный противник для открытого боя.

Стриггоайка почувствовала его на одно мгновение, на удар сердца раньше, чем было нужно. Первая игла пробила одно из сердец, а вторая лишь царапнула кожу на предплечье. Ведьма рванулась в сторону, к стене и тут же, не подвластная никаким земным законам взлетела в воздух, замерев в тёмном углу между каменной кладкой и деревянным настилом крыши. Вэн откатился в сторону, прочертив на покрытом пылью полу коридора широкую полосу. Альрауне стояла в центре комнаты, озираясь по сторонам. Стригга молча бросилась вперёд, к коридору. Вэн, предчувствуя этот маневр, выхватил новую иглу и метнул её вперёд. На этот раз игла вонзилась в белую, покрытую синей сетью сосудов, шею. Ведьма зарычала, оттолкнулась от стены, и в ту же минуту сильный удар сбил мастера с ног, и едва ли не внёс в комнату. На лице Вэна остались капли чёрной крови стриги. Он наткнулся спиной на стену, и тут же, даже не успев ощутить боли, отпрянул к большому камню в центре, у которого стояла Альрауне.

— Пригнись, идиотка! — выругался Мастер, дёргая девушку за руку. Та с интересом уставилась на него, наклонив голову, как воробей.

Стригга затаилась в коридоре. До уха Вэна донёсся тихий звон и рычание. Леди Мелисса вытащила иголки и отбросила их в сторону. Напыление, весьма действенное против всякой нежити, уже впиталось в кровь, ослабляя монстра.

Мастер выглянул из укрытия и резко дёрнулся в сторону. Ледяная стрела вонзилась в щель между кирпичами и тут же стекла на пол мутной лужицей.

Вслед за стрелой в комнату влетела стригга. Её скрюченные руки с тёмными, завернувшимися вниз, как у ястреба, когтями, пронеслись в нескольких сантиметрах от лица Вэна. Тот стремительно оттолкнулся от пола, перекатился на спине через камень и оказался по другую сторону жертвенника, покрытого склизкой кровью ведьмы. Её раны кровоточили, и организм, теперь все силы тративший на поддержку жизни в давно мёртвом теле, больше не мог скрывать реальный образ нежити. Кожа пожелтела и обвисла на костях, как тонкий пергамент. Волосы — некогда ярко-рыжие, побелели. Черты лица заострились, белки глаз стали пепельными, а радужка — ярко желтой, почти светящейся.

— Охотник за нежитью? Сколько тебе за меня заплатили? Я дам больше.

— Не потянешь, — усмехнулся Вэн, выбрасывая из рукава новую иглу. Ведьма молниеносно кинулась вперёд, игла не достигла своей цели, поразив предплечье. Но это не помешало Стригге схватить девушку, и прикрыться ею, как щитом. Теперь мастер не мог пробить ведьме второе сердце, не проткнув голову Альрауне.

— Храбрый, но глупый — прохрипела стригга, и в этот момент новая игла Вэна пробила правое предплечье стриггоайки. Игла была зачарована таким образом, чтобы в полёте набирать максимальное ускорение, поэтому ударила с такой силой, что не только пробила тело ведьмы и отнесла его к стене, но и воткнулась в твёрдый камень.

Крик замер на обескровленных губах. Вместо проклятья, стриггоайка выбросила вперёд почти не двигающуюся левую руку, и новая ледяная стрела сорвалась с её пальцев. Но теперь она метила не в Вэна, а в Альрауне. Мастер кинулся вперёд, чтобы защитить свои пять тысяч золотых, стрела растворилась в воздухе, ведьма смачно плюнула и капля слюны, стремительно увеличивая размер, упала на ноги мастера. Зелёная масса моментально застыла, приковывая его ноги к полу. С громким криком Стригга освободила плечо, оставив на игле обрывок платья и сгустки крови. Шатаясь, она сделала пару шагов и схватила Альрауне за плечи.

— Попозже мы мило побеседуем. А пока мне нужно кое с чем закончить — Ведьма то ли закашлялась, то ли рассмеялась. — Ты же не думал, что я причиню вред своему источнику?

— Источнику? — переспросила Альрауне, серьёзно глядя на Стриггу.

Вэн попытался подняться, но застывшая слюна держала крепко.

— Не бойся, детка. Всё будет хорошо. Повернись ко мне.

Девушка беспрекословно послушалась.

"Сумасшедшая. Она совершенно ненормальная!" — пронеслось в голове Вэна. Мастер лихорадочно пытался что-то придумать. В конце-концов, он был готов позволить стриггоайке перекусить этой девицей, но обрести в этом замке вечный покой в его планы точно не входило.

Стригга наклонилась и впилась зубами в тёплую, золотистую кожу жертвы. Вэну показалось, что он слышал довольное урчание. То, что произошло дальше, предсказать было невозможно. С громким, нечеловеческим криком, ведьма отпрянула от девушки. Тощие, узловатые руки, как две уродливые птицы, заметались по груди Стригги, пытаясь избавиться от невидимого груза. Ведьма сипела, пытаясь втянуть хоть немного воздуха. Она осела на землю, непрерывно колотя по собственной груди. Кожа пошла струпьями, обнажая кости. Седые волосы стремительно редели, с тихим треском ведьма, ещё пытаясь дышать, превращалась в прах. Спустя секунду он Леди Мелиссы осталась только горстка праха.

— Кто ты, мелкий бес тебя задери? — Вэн уставился на девушку, пытаясь найти в её облике или её магической ауре хоть что-то, что могло бы дать ответ на этот вопрос.

— Альрауне. Мастер Томасон сказал, что это моё имя! — спокойно ответила та, переводя взгляд с того, что некогда было Стриггой на мастера.

Тот, со стоном повернулся, и приподнялся, пытаясь освободить ноги от липкой субстанции. Девушка с интересом наблюдала за его попытками.

— Помочь не хочешь? — Вэн сморщился, стараясь не вдыхать чудный аромат ведьминской смолы.

— Плохо пахнет, — заметила девушка.

— Не то слово.

Вся эта история плохо пахла с самого начала.

IV

Солнце покинуло горизонт, и тьма стремительно завоёвывала освободившееся пространство. Внутренний двор «пансиона» был совершенно пуст. Возница не дождался заказчика — по собственной воле ли, или по воле проголодавшихся волколаков- гадать можно было долго, а проверять на собственном опыте не хотелось.

Добраться до города пешком — было делом не лёгким даже в ясный день, не говоря уж о ночи, в которой даже луны на небе нет. Оставаться на ночь в замке, где хозяйничала стригга, Вэну не хотелось. Места, в которых творится зло, скоро и сами становятся проводниками созданий ночи. Искать укрытия в лесу нужно было раньше, пока на небе оставался хоть проблеск солнца. Тогда можно было найти достаточно большое дерево, пещеру, или любое другое укрытие. Но, с наступлением ночи, лес становился слишком опасным для двух путников, один из которых — душевнобольная девица.

Осмотрев внутренний двор, мастер наткнулся на маленькую, отдельно стоящую избушку рядом с разрушенной конюшней. Судя по заросшему травой порогу, к ней давно никто не подходил, что сейчас мастера вполне устраивало. Рассохшаяся деревянная дверь раскрылась с тихим скрипом. Внутри, погребённые под толстым слоем пыли, обнаружились широкая кровать, стол с колченогим стулом и небольшой очаг, засыпанный пеплом. По крайней мере, тут можно было переждать ночь.

— А ты правда охотник за нечистью? — Альрауне провела пальцем по столу и тут же громко чихнула, от поднявшейся в воздух пыли.

— Нет, не правда. А вот кто ты — мне очень интересно.

Вэн достал из кармана мел и начал рисовать защитные знаки на внешней части двери.

— Мне тоже интересно. — согласилась девушка, наклонившись к очагу. — Тут разводят огонь?

— Да, тут разводят огонь, но мы этого делать не будем.

— Почему?

— Потому.

У Вэна не было ни малейшего желания разговаривать с «заданием». Проводить ночь в забытом богами месте, рядом с замком, служившим гнездом стриггоайке, неподалёку от леса, в котором обитают волколаки и прочая нечисть — не было любимым занятием мастера.

— А что ты сделал там, на двери?

— Нарисовал. Защитный знак. Он скроет этот дом от чужих глаз. Сделает, — мастер запнулся, подбирая слова, понятные этому созданию. — Менее заметными.

— А зачем нам быть менее заметными?

— Ты всегда такая любопытная? Ложись спать лучше.

— Любопытная? Что это значит? — Альрауне снова по-птичьи наклонила голову и уставилась на мастера. Он едва мог различить её силуэт в темноте.

— Это значит, что ты задаёшь слишком много вопросов. Ложись и спи.

— Спать? Лежать до рассвета с закрытыми глазами и ждать, пока к тебе придут сказочные истории? Да, это было бы интересно. Но я не могу тут лечь. В носу так странно… — в доказательство своих слов девушка ещё раз громко чихнула.

Мысленно выругавшись, Вэн стащил с кровати матрас с одеялом, открыл дверь и хорошенько встряхнул запылившиеся вещи. Затем швырнул их на место и плотно затворил дверь.

— Всё. Ложись и спи.

— А ты? Людям надо спать, мне мастер Томасон говорил.

— Я посплю дома.

— А где твой дом?

Мастер тяжело вздохнул. Вот поэтому он и не любил задания, касающиеся людей. Принести заказчику старую вазу, или притащить ему упирающуюся наследницу — разница только в том, что ваза будет молчать, не замёрзнет по дороге, не будет проситься в туалет, поесть и поспать. Вещи вообще нравились Вэну гораздо больше, чем люди.

Ночь прошла беспокойно. Со стороны леса то и дело доносился волчий вой, но этот звук хотя бы можно было узнать. Остальные — хруст веток, рычание и рёв, явно принадлежали существам, с которыми мастер знакомиться не хотел. Перед самым рассветом мир за окном укутала мягкая, непроницаемая серая пелена. Вместе с промозглым, пронизывающим до костей холодом, в избушку начал проникать туман. Он вползал через трещины в двери и щели в оконной раме. На кровати ворочалась Альрауне. Иногда до уха Вэна доносилось тихое постукивание её зубов — истончившееся одеяло и лёгкое, почти прозрачное платье, служившее некогда мадам Томассон ночной рубашкой, почти не грели. В конце-концов, изрядно замерзший Вэн, развёл в очаге костёр, пустив на дрова тот самый колченогий стул, что служил ему верой и правдой всю ночь.

— Огонь такой красивый! — голос Альрауне, раздавшийся прямо над ухом, заставил Вэна отпрянуть в сторону и выругаться.

— Что значит это слово? — тут же поинтересовалась девушка, протягивая ладони к огню.

— Ничего хорошего. Тебя что, никаким манерам не обучали?

— Обучали? Манерам? Ты говоришь много незнакомых слов. Мастер Томасон не говорил таких.

— А какие он говорил?

Вэн отодвинулся к окну, стараясь разглядеть в туманной мгле хоть что-нибудь. Похоже, им предстояло оставаться в избушке, пока не встанет солнце.

— Много разных. Он ведь умер, да? Мастер Томасон. Я видела, когда он толкнул меня в свет. Теперь я никогда его не увижу. Он был очень хороший. И добрый. — Девушка, заглядевшись на пламя, словно забыла о существовании мастера, и теперь рассуждала вслух, медленно подбирая слова под мысли. — Меня не было. Долго-долго. Была только темнота. Ничего. Нет Альрауне. А потом голос. Пришел голос и появились уши, чтобы слышать. Глаза, чтобы смотреть. Руки, чтобы трогать. Появилась Альрауне. Или не так. Ничего не было. И мира не было. А потом появилась Альрауне и появилось всё вокруг. Теперь мастера нет. А мир ещё есть. Жалко, я бы хотела посмотреть всё то, что он мне говорил. Но без него нельзя…

— Так ты ничего не помнишь, до Томасона? Родителей, семью там, — Вэн осёкся и удивлённо замер, пытаясь понять — он ли это всё сейчас сказал, и, главное, зачем он это всё сказал. У него не было никакого желания узнавать что-то об этой девушке. Она — лишь пять тысяч золотых, которые пока не приобрели настоящей формы.

Мастер отвернулся от окна, и впервые внимательно посмотрел на свой трофей. Альрауне сидела на краю кровати, протянув тонкие руки к огню. Её тёмно-рыжие волосы приобретали цвет золотистого пламени там, куда падал свет. Тяжелые, разделённые на толстые пряди, они были похожи на корни дерева, и отблески огня, как занимающиеся пожары, двигались из стороны в сторону, в такт движению головы. Кожа, без малейшего следа веснушек, вызывала в памяти тёплый речной песок. И, чудилось, капни на девушку водой — её кожа тут же потемнеет, как берег от набежавшей волны. Вспоминая мадам Томасон, Вэн понял, почему мастер так восхищался этой девочкой. Живя с вечно напудренным манекеном, который каждое утро рисует себе лицо, и каждый вечер его стирает — начнёшь тосковать по натуральности. А Альрауне была совершенно натуральной. Словно над её созданием трудились не родители, а природа.

Ответ Альрауне прозвучал как продолжение мыслей Вэна.

— Семья? Нет. Никогда не было. Меня создали. Наверное, эта красивая женщина. Томасон говорил, что у неё кожа как туман и глаза, как замёрзшая вода. Она сделала то, что было до Альрауне. Не сказала зачем.

— Сделала? Так ты — не человек?

Вэн много слышал о големах, элементалях и призванных существах. Он и сам знал пару заклинаний для вызова помощника, но существо выглядящее как человек, с аурой и повадками человека… Это было почти невозможно. Почти, потому что Вэн, несмотря на изумление, тут же поверил девушке. Такое происхождение трофея многое объясняло. И поведение Моры, которая даже не знала имени воспитанницы, и участие в деле Феалиса — специалиста по обращению с неживыми субстанциями, и смерть стриггоайки.

— Человек? Нет, я думаю, нет. А сложно быть человеком?

— У меня с этим никогда трудностей не возникало — усмехнулся мастер. — Поспи ещё с час, день обещает быть трудным.

— День? Обещает? Как это?

Вэн вздохнул и отвернулся к окну. У него не было желания разговаривать со своими пятью тысячами золотых. Всё должно быть элементарно — нашел товар, вернул товар, получил награду. Никаких осложнений. Но интуиция, которая никогда мастера не подводила, подсказывала, что на этот раз всё будет не так просто. Вглядываясь в медленно распадающиеся клочья тумана, мастер безуспешно пытался понять, зачем Море эта девочка. Дато Феалис, давно мечтавший создать предмет, наделённый разумом — вполне мог, наконец, достичь успеха. Но Мора?

Едва туман рассеялся, Вэн разбудил девушку и они покинули избушку.

Холодное утро сменилось ярким, солнечным днём. Путники не останавливались ни на минуту. Вышагивая по пыльной дороге Мастер, краем глаза наблюдал за Альрауне. Девица вела себя гораздо лучше, чем он ожидал. Она не ныла, не просила сделать привал, поесть или отдохнуть. Только заворожено рассматривала однообразный пейзаж вокруг — заросшие дикой травой брошенные поля, стрекоз и бабочек, порхающих в воздухе, ласточек, куропаток и прочую живность. Испуганный заяц, метнувшийся к придорожным кустам, привёл девушку в невыразимый восторг. Какие уши! Какие ноги! Какой хвостик! Какой серенький! — Вэну пришлось около часа выслушивать дифирамбы удивительному зверю, но, поскольку на скорости передвижения это не сказывалось, мастер не стал прерывать восторженный монолог. Альрауне словно испытывала странное удовольствие от облечения своих эмоций в слова. Способность говорить, видеть и понимать, доступная большинству людей от рождения и потому не вызывающая пиетета, для этого ребёнка была удивительным, ещё не до конца познанным даром. В конце-концов, подчиняясь странному, совершенно не типичному для такого циника порыву, Вэн показал Альрауне как ловить бабочек. Далеко не с первой попытки девушке удалось бесшумно приблизиться к цветку и аккуратно, дрожащими пальцами ухватить бабочку за крылья. Пушистое тельце тут же затрепетало, зашевелились длинные усики, и бабочка тут же снова оказалась на свободе. "Когда летает, гораздо красивее" — серьёзно заключила девушка, словно делая научное открытие. Вэн усмехнулся. Найти красивой бледную капустницу мог только не человек. Что же тогда она скажет, увидев "Павлиний глаз" или «Махаон», не говоря уж о таких как тревожная, похожая на полыхающий закат Морфо Гекуба или Морфо Пелеида с удивительными фиолетово-синими крыльями. Однажды Вэн «доставал» для одного заказчика редкую книгу с описаниями бабочек. Поскольку в процессе доставки товара возникли некоторые осложнения, и мастеру пришлось почти неделю сидеть в заколоченной деревянной бочке — он изучил фолиант достаточно подробно. А ведь на самом деле было бы не плохо самому побывать в тех краях, где водятся эти чудные бабочки. Сколько восторга такое путешествие вызвало бы у этой девочки — она ведь даже моря никогда не видела. На этой мысли мастер чертыхнулся и едва поборол желание привести себя в чувство пощёчиной. Это существо никогда не увидит никаких бабочек. Он должен вернуть её Море как можно скорее, получить награду, купить, наконец, домик у моря и зажить счастливо. Наверняка все эти глупые мысли — результат боли в костях от сражения с стриггой и бессонной ночи на краю леса. На всякий случай мастер высунул из рукава маленькую иглу с ободряющим составом и, чуть поморщившись, воткнул в вену, чтобы зелье подействовало как можно быстрее. Альрауне ничего не заметила, поскольку сосредоточенно изучала оставшуюся на пальцах пыльцу. Пришлось потратить несколько минут на то, чтобы объяснить, что золотистый след на пальцах — вовсе не волшебная пыль, позволяющая летать, а обычная цветочная пыльца. Кажется, Альрауне так и не поверила мастеру. Мысль о том, что каждый цветок на поле посыпан волшебной пылью, которая попадает на крылья бабочек и позволяет им летать — слишком понравилась Альрауне, чтобы та от неё так легко отказалась.

После полудня Вэн сам решил сделать привал. Час-другой в данном случае ничего не решали. Чуть в стороне от дороги обнаружилась заброшенная ферма, решив, что там можно раздобыть дров для костра, а также кое-какой еды, Вэн и Альрауне направились к развалинам. Действительно, там было чем развести костёр, но мысль поймать и зажарить кролика или куропатку привела Альрауне в такой ужас, что от мясного обеда пришлось отказаться. На попытку объяснить, что человек часть природы и поедание братьев наших меньших — такая же часть человеческого существования, как дыхание, разбилась об утверждение "я с куропятками и зайцами только сегодня познакомилась, я не могу их есть". Хорошо, что на огороде рядом нашлась свежая зелень, ещё не совсем спелые огурцы, редис и даже невесть как уцелевшая тыква. Прошлогодние апельсины в маленьком саде на вкус были ничуть не хуже свежих. После обеда путешественников потянуло в сон, и они остались подремать пару часов под раскидистыми ветвями тополя.

Путники не торопились, поэтому город появился на горизонте только к закату. Закату пламенеющему и распространяющему вокруг запах гари и тёмный дым. Город горел. На встречу начали попадаться люди, покидающие недавнее пристанище с тем, что могли унести в руках. Чем ближе подходили к городу, тем полноводнее становилась людская река. Плакали дети. Скрипели нагруженные повозки, мычали коровы. Остывший песок вздымался под ногами и тут же оседал, придавленный пеплом и копытами.

— Куда они все идут? Зачем они? — Альрауне, почти не дыша, разглядывала сгорбленные фигуры стариков, опирающихся на узловатые палки, испачканные слезами и сажей лица детей, сидящих в повозках, или бредущих держась за материнские юбки, смотрела в пустые глаза женщин, прижимающих к груди младенцев, или на перебирающие четки руки. Кто-то ругался, выясняя кому принадлежит пятнистая корова. Мимо пробежала женщина с полубезумным видом. Её спутанные тёмные волосы едва не хлестанули Альрауне по лицу. Женщина звала кого-то по имени, судорожно вглядываясь в людской поток.

— Она кого-то потеряла? Куда они все? Что случилось? — пытаясь добиться ответа от попутчика, девушка подёргала мастера за рукав, тот тут же, машинально, схватил её за руку и прошипел.

— Держись рядом. Ни на шаг!

Мысленно мастер ругал себя всеми словами, которые мог вспомнить на четырёх языках. Если бы они не задержались из-за тумана. Если бы он не сделал привел — можно было бы успеть! На город напали. Кто — огненные демоны, империя, или великий совет магов — Вэн не имел ни малейшего понятия. Так или иначе храм, узурпировавший портал, не вызывал тёплых чувств ни у кого, за исключением горстки местных верующих. От размышлений мастера отвлёк нарастающий гул голосов. Кто-то закричал, люди бросились врассыпную, из толпы, копытами раздавливая спины, белыми зубами прогрызая себе путь, вырвался огромный, почти чёрный конь. Он несся вперёд, не разбирая дороги, по ногам и телам, в глазах животного полыхали отсветы пожара. Обезумевшая чёрная махина неслась прямо на Вэна. Мастер ловко двинулся в сторону, отбросил Альрауне с дороги, подхватил рукой узду, другой обхватил пахнущую дымом морду зверя, закрывая глаза, и зашептал что-то в испуганно подрагивающие уши. Конь сделал ещё несколько шагов и остановился, подёргивая головой. Вэн, не переставая шептать, отвёл добычу в сторону от людского потока и огляделся, в поисках девушки. Она стояла в стороне, удивлённо рассматривая коня.

— Как ты это смог? Он бежал, он боялся, а ты его так раз, и поймал. И он больше не боится? Это волшебство?

У девушки был настолько изумленный вид, что Вэн не сдержал улыбки.

— Нет, не магия. Я научился этому в Ганарии.

— А что такое Ганария? — тут же переспросила девушка, хватаясь за протянутую руку и неловко забираясь в седло перед Вэном.

— Ганария, это небольшая страна за морем, со всех сторон окруженная горами. Внутри поля, озера… Ничего особенного, по сути. Единственный проход ведёт через горы, и пока никто с головой на плечах не рисковал провести сквозь него армию. Правители бывают дураками, но самоубийцы среди них встречаются реже. — Мастер улыбнулся своим воспоминаниям и направил лошадь в сторону от людского потока. — Есть там что-то такое в воздухе, в земле, в воде… Свобода какая-то. Не как здесь. За их лошадей в нашей части света берут уже не золотом, а платиной. Кто знает, отчего у них такие кони. Там рождаются в седле и даже умирают в седле, гоняя бесчисленные табуны. Местные и сами похожи на своих лошадей, такие крепкие, жилистые, терпеливые, но разозли такого — кулаки у него не мягче копыт будут. Я-то знаю, о чём говорю. Обращаться с лошадьми я там научился, хотя местных мне далеко.

— Очень красиво — Вздохнула Альрауне так, словно сама увидела описанную картину. — А что такое свобода?

Мастер задумался.

— Свобода? Сложно описать даже. Свобода, это когда ты можешь делать то, что хочешь, и делать это так, как хочешь. Идти куда хочешь. Жить как хочешь. И никто не укажет тебе как надо жить или как правильно делать. Как-то так, наверное.

— Но, если никто тебе не укажет, как ты узнаешь как правильно?

— Сердце подскажет — усмехнулся мастер. Девушка задумалась. Она долго молчала, глядя на бредущих от города жителей, отрешенно поглаживая мягкую, спутанную конскую гриву.

— Значит, я не могу быть свободной? Ведь я не человек, у меня, наверное, и сердца нет?

— Почему… - начал мастер и тут же осёкся. Альрауне не могла быть свободной. Она принадлежала Море. Так, как предмет принадлежит его создателю. Как горшечнику принадлежит вылепленный горшок. Как кузнецу — выкованная подкова.

Запах гари становился всё сильнее. Путешественники остановились у городской стены.

— А ты научишь меня делать с лошадями так, как ты? Потом, когда-нибудь? — задумчивое выражение покинуло испачканное сажей личико девушки. На нём светилось привычное любопытство.

Вэн промолчал. Да и что он мог ответить?

Неподалёку у городских ворот, мастер оставил коня и девицу. Слишком велика была вероятность потерять их в людском потоке и дыму. Горели деревянные перекладины на крышах, пучки сена и прошлогодней травы, даже камни горели, раскаляясь до красна и обжигая воздух. Схватка на главной площади закончилась полной победой завоевателей — красно-зелёная форма оттоманской гвардии развеивала сомнения относительно произошедшего. Султан, наконец, получил добро на уничтожение последнего оплота врага, и отныне весь полуостров, а с ним и почти всё море, до самого предельного океана, принадлежали только ему. Вэна, на данным момент, мало интересовал изменившийся политический расклад в этой части света.

Главной проблемой было то, что все входы в храм солнцеликого оказались полностью запечатаными, и расположившиеся на площади вояки вряд ли стояли там, дабы приветствовать входящих. Сейчас даже нашивка мастера на рукаве рубашки Вэна не могла служить паролем для прохода в храм. Наверняка тех нескольких несчастных, которые были способны активировать телепортационное заклинание либо убили при нападении, либо держат где-то, всеми силами переубеждая сменить веру. Памятуя о том, как фанатичны были последователи солнцеликого, на переубеждение придётся потратить достаточно много сил и времени. И далеко не все его переживут. А значит — султану придётся ждать, пока великий совет пришлёт новых магов, открытых для «сотрудничества». И вряд ли это случится раньше, чем захваченный город превратится в клоаку благодаря упивающимся победой военным, разоренным гражданам, и трупам на улицах. Сначала грабежи, затем чума или что-то похуже, потом, наконец, воцарится некое подобие порядка, если в городе ещё останутся живые. Существующий порядок вещей разрушается гораздо быстрее, чем строится новый. А времени у Вэна было не так много.

Ближайший путь до Ормрона лежал через северный портал в Левкотеоне — богатом торговом городе, где пересекались юг и север. Вэн мысленно прикинул во сколько обойдётся путешествие, вздохнул, и направился к южным воротам. Нужно было добыть где-нибудь ещё одну лошадь прежде, чем султан объявит всё вокруг своей собственностью и ворам начнут отрубать руки.

V

Дорога растянулась на недели. Постоялые дворы, лошади, узкие речушки, бескрайние поля, каменистые горы сменяли друг-друга день за днём.

Вэн искренне пытался не разговаривать с девушкой больше необходимого. Но это было просто невозможно. Она спрашивала обо всём. Любой цветок, любое животное, предметы одежды, посуда, оружие — всё вызывало у неё неподдельный и насколько искренний интерес, что устоять не было никакой возможности. Вэну часто приходила на память фраза из журнала Томасона "она умеет слушать, как никто другой". Это оказалось правдой. Когда мастер что-то рассказывал, слушательница словно умирала. Она приникала к его голосу, как к живительному источнику, втягивая слова, звуки, смыслы и поглощая их широко распахнутыми глазами, приоткрытым ртом, склонённой на бок головой. И всё услышанное наполняло её удивительной, чистой радостью, которой мастер не видел уже много лет. Ей будто было достаточно самого факта, что она знает о чём-то. Знание о предмете было для неё гораздо ценнее самого предмета. Ни роскошные кареты, встречаемые ими в дороге. Ни расшитые наряды встречаемых на постоялых дворах дам, ни рассказы о прекрасном оружии или драгоценных камнях — не вызывали у девушки желания иметь всё это. Достаточно было того, что «это» где-то существует, под тем же небом, что и Альрауне. Её удивительная жажда знаний касалась всего — даже самого Мастера. Непостижимым для самого себя образом он рассказал ей о путешествиях, о не очень законной работе, но её интересовала не только его жизнь. Ей было интересно, что он думает, как он чувствует — способность чувствовать вообще приводила её в неземное блаженство, самой ей не хватало слов, чтобы описать каково это — вдруг почувствовать, что ты есть. Что пол под тобой холоден, что кожа саднит под порезами, а глаза болят от ярких вспышек заклинаний. При этом любопытство Альрауне никогда не касалось её собственного будущего. Ей было всё равно, куда они направляются, зачем, и что ждёт их в конце путешествия. Для девушки существовало только сейчас — одно упоительное сейчас, которое не имеет начала и конца. Возможно, поэтому мастер никогда не видел её грустной или раздраженной. Было только две Альрауне. Альрауне слушающая, и Альрауне размышляющая над услышанным. Каждое слово мастера откладывалось где-то в её рыжеволосой голове и оставалось там, высеченное на мраморных коридорах разума. Девушка помнила всё, что он ей рассказывал, всё сказанное им чудесным образом становилось частью этого удивительного существа. И от этого казалось, что девушка сама становится его частью. Под упоенным взглядом зелёно-карих глаз, впитывающих каждый звук, Вэн всё чаще ощущал себя преступником, отнимающим еду у нищих, чтобы выбросить. Она смотрела на него как на божество, на сущность, явившуюся ей, чтобы познакомить с этим миром. Как на проводника из мира безмолвия и темноты в мир слов и образов. Глядя на него, она видела кого-то другого. И от этого просыпалось желание стать другим. Тем самым героем, которого она видела в нём. А это было слишком непохоже на мастера Вэна, вора, мага и убийцу. Он никогда не заблуждался насчёт себя самого и своего места в мире. Всё, что ему было нужно — заработать достаточно деньжат, прикупить домик на берегу моря, сидеть по вечерам в кремле-качалке, раскуривая трубку, и смотреть на белых барашков, пасущихся на синей глади. Он никогда не видел себя в роли "Открывателя миров", и никогда не хотел этого. Но сейчас, натянутый на него чужой образ вдруг становился привлекательным и, что было самым ужасным, реальным.

Альрауне смотрела на него так, словно он уже был этим «кем-то» — добрым, умным, понимающим и знающим. И эта вера в то, что он уже такой, делала возможность стать таким очень близкой. От этого мечты о домике на берегу становились всё бледнее. Что он будет делать в этом кресле-качалке. На каком барашке ему надоест белая пена и обступающее со всех сторон одиночество? Вдруг он, всегда избегавший любых привязанностей, на самом деле лишал себя чего-то очень важного. Чего-то, о чём он даже не мог рассказать этой девушке, поскольку сам этого не знал?

Такие мысли заставляли мастера просыпаться среди ночи, нарушая одно из важнейших правил — использовать любую возможность для восстановления сил. Под их влиянием он переставал погонять лошадь или возницу, устанавливалась долгая тишина, прерываемая неспешным постукиванием копыт, пением цикад и стрёкотом крыльев мотыльков. И чем ближе оказывался Левкотеон, тем медленнее двигались путники.

Вэн не раз замечал, что жизненно важные решения приходят как удар молнии. Можно бесконечно размышлять, взвешивать и сравнивать, но настанет момент, когда решение будет выхвачено из темноты неосознаного яркой вспышкой разума. Уклониться от удара, или принять его. Оставить противнику жизнь, или отправить его к праотцам…

Всё случилось в маленькой деревне, не более чем в дне пути от Левкотеона. Предполагалось проскочить её, едва измазав копыта лошадей в местной пыли, но неожиданно Альрауне осадила коня, да так резко, что тот поднялся на дыбы прямо посреди узкой улицы, заставленной кособокими домишками. Вэн не успел даже выругаться — девушка замерла, как изваяние, уставившись куда-то в сторону.

Едва пыль чуть осела, мастер заметил малыша, ползающего по песку чуть в стороне от дороги. Ребёнок вздрагивал, по всей видимости, от икоты, и тряс расставленными руками. Судя по перемазанному, красному лицу, он рыдал так долго, что сил кричать больше не осталось.

— Почему он так делает? Он плакал?

— Да, он плакал. Поехали, — Мастер подхватил рыжую кобылку под уздцы, но та даже не двинулась с места, то ли подчиняясь безмолвному приказу хозяйки, то ли из лошадиного упрямства.

— А почему он плачет? Он хочет есть? — девушка ловко спустилась на землю, сделала пару шагов к ребёнку и остановилась, не решаясь подойти ближе. Она вообще опасалась людей, и исключение было сделано только для мастера. Стоило кому-то на постоялых дворах заговорить с ней, Альрауне тут же убегала, или так пристально смотрела на несчастного, что тот предпочитал ретироваться самостоятельно. Вот и сейчас девушка остановилась, наклонила голову, и всматривалась в ребёнка, как в неизвестное науке создание.

— Какая разница, почему он плачет, — мастер раздраженно повел плечами. Он не любил маленьких детей, как, впрочем, и больших. — Едем.

— А разве вот так проехать мимо плачущего ребёнка это, — Альрауне замешакалась, подбирая слово, — по-человечески?

"Ты вообще не человек" — едва не сорвалось с губ мастера, но в последний момент он поймал обидные слова почти на кончике языка. Вместо этого он произнёс

— По-человечески будет делать свои дела, и не лезть в чужие.

— Как я могу лезть в его дела, если я даже не знаю, почему он плачет?

Поборов нерешительность, девушка приблизилась к ребёнку, следившему за ней настороженным взглядом.

— Почему ты плачешь?

Вместо ответа ребёнок ухватился за тёмно-рыжие пряди её волос и потянул вниз.

— Зачем он тянет меня за волосы? — девушка попыталась высвободить волосы, но цепкие пальчики тут же вцепились в другую прядь.

— Наверное, они ему нравятся. Ты долго собираешься его развлекать?

— Почему он тут один? Он потерялся? Надо найти ему маму.

— У него наверняка уже есть мама. Которая и оставила его здесь.

Альрауне неловко, дрожащими руками, подхватила малыша на руки. Ему, похоже, очень нравились отблески солнца в её волосах, ребёнок забыл про недавнюю истерику и довольно улыбался, пытаясь поймать солнечных зайчиков в рыжем покрывале.

— Как ты думаешь, у меня могут быть дети?

Мастер, как раз перебросивший ногу, чтобы спуститься с седла, едва не запутался в сбруе.

— В смысле?

— У людей рождаются другие люди. Одни люди создают других людей. Но я не человек, меня создали. Могу ли я создать кого-то?

Вэн задумчиво почесал лоб, девушка же, не замечая его смущения, продолжила: "Если у меня появится кто-то, кто будет частью меня, я стану больше похожа на человека? Мастер Томасон говорил, что любовь к ребёнку, или любовь к другому человеку, это часть человеческой натуры. Сильное, очень важное чувство. А я могу испытывать любовь? Мне может быть больно, я знаю. Или интересно. Или страшно. Мне иногда страшно ночами, когда вокруг темно и в голове очень много вопросов. Но я не знаю так ли страшно людям? Каково это, когда страшно по-людски? Иногда у меня бывают странные чувства, я не могу их понять. Вдруг становится тепло где-то в груди. Когда я вижу красивую бабочку. Или необычный цветок. Или закат. Или когда морковка — девушка кивнула в сторону лошади — тыкается мне в руку тёплым носом…"

Кажется, такой растерянности мастер не испытывал с тех пор, как вечером в саду его поцеловала старшекурсница. Поэтому он только спросил

— Почему морковка?

— Когда я прихожу к ней с морковкой, она трясёт гривой и причмокивает. Ей нравится морковка. И слово нравится. А если слово нравится, его можно сделать именем. А тебе нравится морковка? — малыш не ответил на заданный вопрос и вместо этого ухватил новоявленную няньку за нос.

— Похоже, ему больше нравится твой нос, — Вэн не смог сдержать улыбки.

— Но я не могу оставить ему свой нос, — задумчиво проговорила Альрауне, хотя понять её, благодаря зажатому детской ручкой носу, было сложно. — Когда ты улыбаешься, у меня тоже бывает это странное чувство, — неожиданно сообщила она, усаживая ребёнка на землю. И тут же, чуть смутившись, быстро добавила — Мы можем найти его маму?

— Да, конечно. — Вэн радостно ухватился за возможность сменить тему. — Она, наверное, в лавке.

Альрауне протянула малышу руку, тот схватил её за палец, и парочка медленно двинулась к строению с вывеской "хозяйственная лавка". Мастер шел чуть поодаль, пытаясь понять, откуда это странное, нелогичное желание сделать два шага вперёд, взять девушку за руку и возглавить процессию.

В лавке молодая мамаша уже переворачивала мешки с мукой, пытаясь отыскать потеряшку. Хозяйка лавки осматривала чулан и так гремела жестяной посудой, что услышать плачь ребёнка на улице, не было никакой возможности. После потока благодарностей, и нескольких покупок, можно было продолжить путь.

— Знаешь, наверное, мне бы хотелось иметь семью. — Девушка, не торопясь сесть в седло, разглаживала гриву Морковки, а ветер тут же спутывал волосинки обратно. — Мастер говорил, что семья, это люди одной с тобой крови. Родители или дети, например. Но меня сделали. Из песка и из чего там ещё… У меня не может быть родителей, только тот, кто меня создал. И, наверное, не может быть детей. Значит, у меня не может быть семьи. А у тебя есть семья?

Мастер задумался и затем честно ответил.

— Нет, думаю Томасон не прав. Семья, это не обязательно общая кровь. Вот у меня, вроде как были родители, и, кажется, даже братья с сёстрами. Но я их почти не помню, с тех пор как меня отправили в школу — никого не видел. Не знаю уж где они, что с ними и чем они занимаются. И меня это никогда не интересовало. Крови недостаточно, чтобы связывать людей. — Мастер пожал плечами — Может быть, я мог бы найти семью в Ормроне, если бы мне это зачем-то понадобилось. Когда люди работают в команде, и жизнь одного постоянно зависит от другого — это посильнее крови будет. Так что я не думаю, что главное — это кровь. Семья это люди, на которых ты можешь рассчитывать, и которым всегда готов помочь сам. Это те, с кем хорошо.

— Те, с кем хорошо… — задумчиво повторила Альрауне, удобнее устраиваясь в седле. — Значит, ты мог бы стать моей семьёй?

И это было как молния, выхватывающая из тьмы ясное, твёрдое и неотвратимое решение.

— Да. Пожалуй, мог бы.

И всё. Осталось всего немного — ускользнуть от всевидящего ока Моры, забрать из хранилища отложенные средства, выправить новые документы и вот она — свобода. Иди куда хочешь, только не к великой пустыне. Можно сесть на один из этих огромных кораблей и отправиться на другую сторону света. На восток. Туда, где волшебство воспринимается как чудо, туда, где раскинула степи свободная Ганария. Морей там нет, а вот озёра — чудесные.

В Левкотеоне у мастера были кое-какие связи. Они могли помочь с выводом денег и с новыми документами. Причём сделать это быстро. Дато Мора наверняка в курсе того, что случилось в Гераклее. Не сложно предположить, куда направится Вэн с Альрауне и рассчитать примерное время их прибытия на место. Если он задержится более, чем на пару дней, грандмастер заподозрит неладное. Вэн не собирался льстить себе, предполагая, что удостоился хоть какого-то доверия со стороны Моры. Доверяй она хоть кому-то, ей никогда бы не взобраться так высоко. Если бы не пристрастие к тёмным наукам вроде некромантии, Мора вполне могла бы стать членом высокого совета магов. Однако между столь лестным титулом и не совсем законными экспериментами грандмастер выбрала второе. Вэн понятия не имел почему, и, наверняка, не только он. Скрытность Моры в этом, да и во всём, что касалось её самой или её занятий, предоставляла огромный простор для догадок. Но что от них толку? В любом случае, дато либо уже наводнила город своими шпионами, либо сделает это в ближайшее время.

Перебирая в памяти знакомых, мастер остановился на Протагоре. Лет пять назад Вэн поймал этого мальчонку когда тот пытался чистить чужие карманы. С карманами Вэна ему не повезло, но поскольку общаться с городской стражей в планы мастер не входило, пришлось хорошенько всыпать несчастному. Однако того побои не очень напугали. Гораздо интереснее ему было, как Вэн смог его обнаружить — похоже, мальчонка, которого, как выяснилось, звали Протагором, считал себя одним из лучших воров города. В конце-концов мастер, который как раз закончил серьёзное дельце, и планировал пару месяцев отдохнуть, показал мальчишке пару приемов. Тот учился быстро, у парня был настоящий талант в области очистки пухлых кошельков. Решив, что грех пропадать такому таланту, мастер свёл его кое с кем в теневых городских кругах. Но мальчишка оказался не слишком контактным. В глазах Вэна это было, скорее, плюсом. Протагор брал то, что ему нужно, и тут же уходил — не связывая себя обязательствами, не примыкая ни к одной группировке, ни к одному ордену. После этого пути Вэна и Протагора несколько раз пересекались, и, насколько было известно первому, мальчишка так и не изменил своим идеалам. Вор на свободных началах был сейчас самой лучшей кандидатурой для получения необходимого. Отсутствие тесных связей с коллегами по ремеслу с одной стороны давало надежду, что Протагор не попал в зону внимания засланцев Моры, а с другой — вор со стороны, занимающийся кое-какими личными махинациями с документами, не возбудил бы подозрений в криминальных кругах. Благодаря этому пребывание Вэна и Альрауне в Левкотеоне могло пройти совершенно незамеченным, что мастера совершенно устроило бы.

Эти мысли занимали мастера, пока путники неспешно проезжали по узеньким улицам рабочего района Левкотеона. Здесь, в отличие от центральной части, почти не было повозок, торговцев или нищих. Трёхэтажные дома наклонялись друг к другу, почти полностью закрывая небо, отчего на улочках было темно и душно. Едва слышно постукивали деревянные ставни, хлопало развешенное на крошечных балконах бельё. Город всегда вымирал в полуденные часы, желтые городские стены источали жар, как нагретые угли. Там, где солнце добиралось до вымощенной камнями земли, его лучи полыхали так ярко, что больно было смотреть. В такое время не было нужды заботиться о скрытности — даже птицы сидели в сплетённых гнёздах под раскалёнными крышами, стараясь лишний раз не вдыхать обжигающе горячий воздух. Жгучее солнце не беспокоило только Альрауне. Одетая в традиционную мужскую одежду этих мест, она чувствовала себя так же комфортно, как в привычном платье. Ни доходящий до лодыжек кафтан и наброшенный сверху мишлах — кремовая накидка с золотистой обстрочкой, ни ихрам — закрывающий голову и шею, ни головной обруч ничуть ей не мешали. Сам мастер терпеть не мог подобную одежду — ремни с вставленными иглами, которые он носил в рукавах, на ногах и даже на поясе, намокли от пота и, больше не поддерживаемые тонкой облегающей рубашкой, скользили по телу.

Наконец, путешественники дошли до небольшого здания с полопавшимися стенами и растрескавшейся крышей. Внутри оказалось ничуть не прохладнее, чем снаружи. Смуглый мальчонка в белой тюбетейке вскочил с коврика и бросился к гостям, щебеча на местном. Вэн ответил ему на языке южных бедуинов, вознося короткую молитву. Похоже, сегодня небеса были благосклонны к мастеру, мальчишка ответил на ломаном лацийском — самом популярном языке в этой части света. К счастью Вэна языка бедуинов мальчишка не знал, иначе жуткий акцент и не менее жуткая грамматика тут же выдали мастера.

— Я и мой сын хотеть комната. — Ответил мастер, подражая плохому произношению прислужника.

— Есть много комната. Хороший комната. Дешево. Два золотой день.

— Два золотой? — Вэн развернулся и толкнул Альрауне к двери, проговаривая под нос те бедуинские слова, которые смутно помнил. Кажется, он произнёс что-то вроде "циновка, великая пустыня, верблюд, скорпион", но для юного портье это звучало как страшные незнакомые ругательства.

— Один золотой. Один золотой и еда вечер.

Мастер изобразил крайнюю задумчивость, после чего кивнул и достал деньги. Мальчишка сопроводил новых постояльцев в комнату наверху. Четыре стены, крыша и округлая дыра вместо окна. В один золотой входили две циновки, несколько подушек, низкий столик и ржавая раковина. Страшно было подумать, как же тогда выглядит ужин. Вэн надеялся, что они не задержатся в этом городе так надолго.

Как только маленький слуга удалился, Вэн достал из походной сумки свисток, и дунул в него. Раздался чуть слышный писк.

— Что это? — Альрауне разглядывала трубочку так, словно та была сделана из драгоценного металла.

— Свисток. Он приманит почтальона.

— Почтальона? Того, который носит в сумке письма с посылками и отдаёт их людям?

Мастер расхохотался, представив себе внушительного дядечку, влетающего в окно на зов свистка.

— Нет, сокола. Он передаст моё сообщение Протагору. Я напишу его на бумаге и вставлю в кольцо на лапе птицы — добавил Вэн чтобы избежать вопроса "а как передаст, соколы ведь не умеют разговаривать". Мастеру нравился придуманный мальчишкой способ общения. Никаких связных или подставных людей, никаких опасений, что кто-то донесёт страже. Дал свистки нескольким клиентам, те передали знакомым с похожими проблемами и так далее — без работы не останешься. Даже если кто-то заложит, и охранники правопорядка получат сокола — отследить полёт птицы невозможно, а если использовать магию хозяин пернатого узнает об этом гораздо раньше, чем боевой отряд городской стражи доберётся до места назначения. Определённо, Протагор знал своё дело.

Посланник появился примерно через полчаса. Вэн набросал короткую записку, используя при этом алхимические чернила. Если поблизости от читающего окажется активное магическое поле — например, сильный волшебник, мастер узнает об этом сразу же. Правда, для этого нужно было после отправки письма выпить оставшийся состав, но чего не сделаешь для безопасности.

Птица расправила широкие крылья и скрылась в ярко-синем небе. Потянулись томительные часы ожидания. Солнце, утомившись от собственного жара, поползло к западу, краснея от стыда за выжженную землю. Улицы постепенно оживали. Затопали ботинки и босые ноги, застучала посуда, выставленная на стол в ожидании ужина, затрещали печи, обжаривая тонкие лепёшки. Птицы сначала робко, а затем, постепенно набирая силу, обменивались трелями. Засыпанные песком, расплавившиеся под лучами солнца, лёгкие города медленно наполнялись остывающим вечерним воздухом.

Альрауне сидела у окна, задумчиво глядя на розовеющие крыши.

— О чём задумалась?

Девушка отрешенно прочертила на пыльном подоконнике полоску.

— Люди часто думаю о том, зачем они?

— В каком смысле? — Мастер опустился на циновку рядом с Альрауне.

— Ну, зачем они живут? Смотри, — она повернулась к столику и указала на медный кувшин с вмятиной на боку — этот сосуд нужен, чтобы в нём хранить воду. Эта подушка — чтобы было удобнее сидеть. Всё нужно для чего-то. А зачем я? Меня ведь сделали зачем-то, но если я не знаю для чего я, как я смогу выполнить это?

Мастер поднялся на ноги и взял в руки кувшин.

— Он пуст. В нём нет воды. А кувшин есть. Если бы он был нужен только для воды — как бы он мог существовать отдельно?

Вэн вернулся к окну и смахнул с каменного проема горсть песка.

— Зачем, по-твоему, песок? В нём почти ничего не растёт, он только нагревается от солнца и остывает под луной. Правда, в нём варят кофе, но тебе не кажется, что огромная пустыня, засыпанная песком, на котором можно только варить кофе — это многовато?

— Значит люди, как песок? В них нет смысла и их много? — Альрауне произнесла это так серьёзно, нахмурив брови, что мастер не удержался от смешка.

— Вроде того. Каждый находит себе смысл самостоятельно.

— И ты нашел?

— Это сложный вопрос, — Вэн растянулся на циновке, подложив под голову вышитую подушку. Синяки тут же откликнулись протяжной болью. — Я не очень-то задумывался над этим. Мне просто нравится жить ради самой жизни. Иногда, конечно, она бывает сущей дрянью, но временами кажется замечательной. Жизнь, это непаханое поле возможностей. Ты можешь стать кем хочешь и когда хочешь. Можешь делать что хочешь, и, соответственно, в некоторых случаях платить за свои деяния здоровьем — Мастер вдохнул, повернулся на спину и только потом выдохнул. Помятые рёбра скрипнули, подтверждая правоту сказанного. — Так что я думаю, что смысл жизни в том, чтобы просто жить. И желательно получать от этого удовольствие.

— Просто жить… — протянула Альрауне. — Не знаю. Если это подходит людям, может быть и мне подойдёт. Но я ведь не человек.

— Ерунда. Что такое человек? Два глаза, нос, две руки, две ноги, рот и всё прочее? Думаешь, для того, чтобы быть человеком, достаточно родиться у женщины? По-твоему выходит, что человек это как печать, ставится на каждого, кто появился на свет обычным образом, и этого достаточно. Стригга, которая на тебя напала, когда-то родилась на свет в нормальной семье. Её кто-то воспитывал, кто-то о ней заботился, и что? То, что ты увидела в подвале приюта, было очень похоже на человека? Тебе не приходило в голову, что если можно извратить свою суть до такого состояния, что перестаёшь быть человеком, то должно быть можно и стать им? Если для тебя так важно быть человеком — будь им.

— Но как им быть?

Ответу мастера помешал сокол, который спустился с темнеющего неба. Не обнаружив ни следа магии или алхимии, Вэн достал записку. Протагор писал, что документы и часто денег будут готовы завтра к рассвету. Предложенные пять процентов его не удовлетворяли, мальчишка требовал десять. Да, это было чертовски похоже на Протагора. Однако, следовало принять некоторые меры безопасности. Поэтому, как только стемнело, мастер велел девушке оставаться в номере, а сам отправился к дому драгомана. Некогда здесь жил посредник между югом и севером, человек, задачей которого было сохранение мира между двумя культурами. Последний драгоман справлялсо со своими обязанностями слишком хорошо — стороны так легко находили общий язык, что неожиданно решили, будто могут обойтись без его услуг. А поскольку у драгомана была не только власть, но и некоторое количество войнов, проблему решили с южным изяществом — однажды утром ни драгоман, ни члены его семьи, ни даже его слуги просто не проснулись.

Селиться в доме после таких событий никто не решался, поэтому здание приходило в упадок, до тех пор, пока кто-то из «коллег» Вэна не решил, что дурная слава дома и его расположение в стороне от центральных дорог могут сослужить добрую службу.

С тех пор здесь делили награбленное и периодически решали возникшие споры, в результате чего на потрескавшихся ступенях время от времени находили трупы с перерезанным горлом. Порядочные граждане обходили дом за версту, барды слагали легенды о проклятом доме, в котором поселились призраки, а городская стража не видела дома в упор, его застил блеск золотых монет, которыми это невидение оплачивалось.

Этой ночью дом был совершенно пуст. Вэн трижды всё проверил — ни следа магии, ловушек или живых существ. Пыль старой развалины не тревожили уже пару недель — и это мастера вполне устраивало. Успокоенный, Вэн вернулся в номер. Там он поправил шерстяное одеяло на спящей девушке, и позволил себе пару часов вздремнуть перед дальней дорогой.

VI

Утро в городах на юге начинается раньше, чем встаёт солнце. Едва восточный край неба за горами светлеет, меняя тёмно-синий на синий, распахиваются двери храмов, выпуская наружу первые утренние звуки — скрежет мётел и веников о плиты городских улиц. Затем в диалог с дворниками ненадолго вступали собаки. До тех пор, пока ботинок хозяина, брошенный наугад сонной рукой, не прерывал их взволнованное тявканье. За собаками просыпались птицы, и громким, натужным от необходимости накричаться сейчас, пока солнце не подняло огненный глаз над горизонтом, гомоном, будили город.

Когда проснулись птицы, мастер и Альрауне уже шли по городу, зябко кутаясь в куртки. Местную одежду путешественники бросили прямо в гостинице, вместо чаевых юному портье. Альрауне, стуча зубами, поинтересовалась, почему никто не догадался купить куртки потеплее, а мастер пообещал ей, что к полудню, когда город останется далеко позади, ей захочется вместо куртки сорочку, а то и тонкий платок, только бы стало чуть прохладнее. Девушка поверила ему на слово, хотя Вэн чувствовал, что подобная покорность останется в ней ненадолго. В девочке из великой пустыни начинал просыпаться характер. Перед выходом, подчиняясь непривычному желанию порадовать другое существо, мастер подарил ей маленький кинжал. Сам Вэн первое оружие получил от сото в Ормроне. Кажется, это были метательные ножи, но мастер так и не проникся к ним нежными чувствами. Ножи казались ему слишком грубыми. То ли дело иглы. Острые, тонкие стержни, которые могут исцелить, а могут и убить. Альрауне, правда, тут же попросила дать ей парочку игл, и мастер уступил, поделившись набором игл для чжень-цзю — лечебной терапии. После разговора о куртах, Вэн добавил к подаркам сегодняшнего дня мешочек с золотыми, взяв с девушки обещание, что если днём ей будет так же холодно, она будет оплачивать обед на ближайшем постоялом дворе. Памятуя о том, как тяжело Альрауне даются разговоры с другими людьми, Вэн решил, что чем чаще он будет заставлять подопечную общаться со случайными встречными, тем быстрее она сможет взять этот рубеж.

Дом дагомана в свете затухающих звёзд, казался не пугающим, а, скорее, таинственным. Тёмные впадины окон, полуприкрытых ставнями, прятали внутренности дома от интересующихся глаз, и только одно из окон на первом этаже, предусмотрительно распахнутое Вэном прошедшей ночью, приветствовало путников как старых знакомых.

Внутри обнаружилась цепочка следов, ведущая вниз, к подвалу. Если это был Протагор — он пришел один.

— Ты ведь не оставишь меня у входа? — поинтересовалась Альрауне, в ассортименте которой появился новый жест — воинственно выставленный вперёд подбородок.

— Как раз собирался, — честно признался мастер. — А ты не хочешь оставаться?

— Мне очень, очень-очень интересно что там, — девушка неопределённо махнула в сторону скрытой в темноте половины дома.

Вэн заколебался.

— Держись сзади. Если почувствуешь опасность, тут же убегай. Хорошо?

— А как же ты?

— Я тоже хорошо бегаю, — мастер ободряюще улыбнулся. Он и сам чувствовал лёгкое беспокойство, хотя поводов для этого не было. Следы только одного человека. Никакой магии в доме. Ни одной живой души вокруг.

Осторожно ступая по рассохшейся деревянной лестнице, мастер оказался перед темнеющим проёмом, ведущим в подвал. Дыхание уткнувшейся в спину мастера Альрауне оставило тёплое пятно на куртке мастера. Вэн шагнул в темноту. Вспыхнул факел, освещая худую, сутулую фигуру Протагора.

— Всё принёс? — мастер говорил шепотом, хотя сам не знал почему.

Протагор кивнул

— Ты один?

Вэну не понравился этот вопрос. Очень не понравился. Мастер дёрнулся назад, стараясь оттеснить Альрауне к двери, в подвале вспыхнул яркий синий свет, глубокий, словно возникший из океанской толщи воды стон, вздымил предутреннюю тишину. У противоположной стены, опираясь бледной рукой на каменную кладку, стояла дато Мора. Сияющие тёмно-синие потоки энергии собирались из воздуха и входили в тело Грандмастера рассекая пространство с громкими, как от бича щелчками.

О, Вэн знал что это было. Магия такого уровня не была ему подвластна. Наверное, она не была подвластна никому на земле. Чтобы остаться незамеченной любыми волшебниками в этом городе, Мора выпустила линии силы. Капля за каплей вывела из своего тела и духа всё, что связывало её с магическими нитями. Это хуже, чем выпустить всю кровь. Болезненней, чем отделить плоть от костей. И сейчас сила Моры возвращалась.

— Во сколько ты меня оценил? — Как ни странно, Вэн не чувствовал ни ярости, ни ненависти по отношению к Протагору. Раньше он и сам наверняка поступил бы также, разве можно корить себя за то, что оказался хорошим учителем.

Всё было продумано безукоризненно. Скорее всего, Протагор продал их ещё до того, как Вэн прошел через городские ворота. Сам виноват, с чего он взял, что независимость и свобода, которые мастер так ценил, играют такую же роль в жизнь мальчишки? Между регулярным заработком, защитой гильдии и свободой действий Протагор выбрал первое. Он сдал мастера Море, и, увы, не только мастера. Невезение или просчёт? — да какая теперь разница. Чтобы усыпить его бдительность Протагор потребовал прибавки и назначил встречу в хорошо известном месте. Море не нужны были ни войска, ни помощники. Грандмастер хотела получить Альрауне лично в руки. Она хотела этого так сильно, что по собственной воле разорвала своё существование напополам, только бы получить желаемое. Вэн ненавидел её, боялся её, но не восхищаться ей он не мог. В другое время мастер бы посочувствовал несчастному Протагору. Вряд ли Мора отпускала того от себя хоть на минуту. Первый раз встретиться с Морой и сразу же провести столько времени в обществе этой женщины — у парня оказалась крепкая крыша, раз он ещё не в доме для умалишенных.

— Пять тысяч. За тебя и того, кто будет с тобой. Ничего личного, — Протагор поднял кошелёк и направился к выходу.

— Продешевил. Раза в три, а то и в четыре. Правда, грандмастер?

Мора отошла от стены и, словно не слыша вопроса мастера, обратилась к Протагору.

— Исчезни.

Тот незамедлительно последовал приказу. В каменном зале остались лишь Мора, Вэн и Альрауне.

Не глядя на девушку, как будто той вовсе не было, дато почти примирительно произнесла

— Ты должен был привести её. Я могу решить, что ты её привёл. Получишь свои деньги и исчезнешь. Сделай то, что тебе велено.

Вэн сжал кулаки. Великодушное предложение. Вот только глядя на неё нельзя было даже предположить, что у этого существа может быть душа. Каменное изваяние в одеждах из нежнейшего бело-голубого шелка. Портрет, созданный кистью мастера. Что угодно, но только не живое, дышащее и чувствующее существо. В мизинце девушки, стоящей рядом с ним, было больше человеческого, чем в этой далёкой холодной женщине.

Альрауне повернулась к мастеру. В её взгляде не было ни осуждения, ни сомнений.

— Это правда? Я должна вернуться? Скажи мне, и я пойду.

Она верила ему. Даже сейчас, оказавшись лицом к лицу с его тёмной стороной, это маленькое зеленоглазое создание верило в него. И эта вера добавляла сил так, как не мог ни один алхимический элексир.

— Ты ничего не должна, — Вэн повернулся к Грандмастеру. — Я тут на досуге пересмотрел нашу договорённость, — мастер не сводил взгляда с фигуры в бело-синем кимоно. Мора за короткое время дважды прошла через самую болезненную пытку в человеческой жизни. Даже в таком состоянии она остаётся сильным магом. Сильным, но не всемогущим.

— Ты заключил со мной договор. Ты обещал вернуть её мне. Так верни! Где твоя честь, где верность обетам? Или у воров нет кодекса чести и всё, что их волнует — блестящие монеты? Я дам их тебе. Дам столько, сколько попросишь. Верни то, что принадлежит мне! — Мора накапливала энергию. Воздух вокруг неё набухал, туманом опадая к ногам, и тут же превращался в воду. Подчиняясь воле своей покровительницы, темнеющие волны поднимали покрытые пеной головы, обрушиваясь на каменный пол.

— Она не принадлежит никому. Все мы приходим в этот мир свободными. И ни у кого нет права на другого! — Выкрикнул Вэн, заслоняя собой Альрауне. Бурлящий поток ударил ему в ноги, разбиваясь на сотни солёных брызг, слепящих глаза.

Нет права? — Смех, вырывавшийся из груди Моры, был больше похож на кашель. Грандмастер стояла в центре зала, потоки воды с рёвом клокотали у её ног, вода сочилась из каждого камня в стене, из каждой щели в деревянном полу. — Знаешь, как говорят — никто не вправе отнять жизнь, кроме бога, который даровал её. Так вот — для неё я — бог. Она моё создание. И так, как я вдохнула жизнь в гору песка, пепла, воды, земли, огня, метала и дерева, так и отниму эту жизнь, вернув то, что даровала. Разве я не права, Альрауне? Разве ты не принадлежишь мне? Идём со мной, дитя мой, мой провал, моё разочарование. Я дам тебе то, чего ты жаждешь.

Вэн сжал тонкие пальцы девушки и скорее почувствовал, чем увидел, как она делает шаг навстречу Море. Он знал, что не может отпустить эту руку. Нет на свете такого золота, которое бы заставило его сделать это. На секунду перед его глазами возник маленький дом на утёсе, море, бьющееся о камни, бутоны роз, готовые распуститься при первом нежном прикосновении солнца, крики чаек и песчаная отмель, усыпанная ракушками и мотками тёмно-рыжих водорослей, так похожих на волосы Альрауне. Пусть мечты это только фигуры на песке, которые смоет первый прилив. Но у мастера была мечта и человек, который разделял эту мечту. Может быть, Томасон был не так уж неправ.

Пустые глаза Моры набирали цвет, как предгрозовое небо и вода вокруг становилась всё более тёмной и холодной. Вэн повернулся, схватил Альрауне за плечи и прижал к себе так крепко, что услышал как хрустнули её кости.

— Беги отсюда, — прошептал он — Свобода. Жить стоит ради свободы. Свободы решать кто ты и что ты. Кем ты был и кем ты станешь. Как ты будешь жить и за что умрёшь. Пока ты можешь решать сама — ты остаёшься человеком.

Сильная волна едва не сбила его с ног. Всем телом Вэн чувствовал, как дрожит Альрауне, какое смятение царит в её мыслях. Он до боли в груди, до головокружения вдохнул цветочный запах её волос и отшвырнул девушку в сторону коридора.

— Беги, — выкрикнул он, выталкивая из рукава тонкую, острую иглу. — Бабочка красивее в полёте!

Вэн уклонился от солёного кулака волны, летевшего ему в лицо и кинулся вперёд, пальцами выбрасывая стальную иглу. Боковым зрением он заметил, как мелькнула в полосе света древесного цвета куртка и коричнево-красный всполох волос, будто бабочка — Лигея взмахнула пятнистым крылом и скрылась в темноте коридора.

— Вернись, ты! — вскричала Мора. Водяной поток змеей кинулся вслед девушке, но новая игла рассекла его надвое, превратив в синюю лужицу на полу.

— Альрауне, — Прошептал Вэн, вынимая новую иглу. — Её зовут Альрауне.

Следующий удар сбил его с ног, впечатав в стену. Но мастер не собирался сдаваться так просто. Он впервые сражался не за себя, а за что-то большее. И оно того стоило.

Альрауне не оглядывалась до тех пор, пока не оказалась на воздухе. Прижавшись к стене, она обхватила себя руками, пытаясь то ли согреться, то ли сохранить воспоминания о том, как Вэн обнял её. Слова мастера всё ещё звучали в её голове, становясь всё ярче с каждым биением сердца. Неожиданно в воспоминания вплёлся другой — дребезжащий голос мастера Томасона. "Если кто-то платит за твою жизнь своею, значит, тебе нужно жить за двоих" — именно это он сказал, когда в дверях зала появились охранники. Эти слова были последними, которые она слышала. Альрауне потёрла лицо, и заметила, что руки её стали мокрыми. Изумлённо девушка подняла голову, но на светлеющем небе не было не облачка. В уголках глаз защипало, и мир стал расплываться перед глазами. Песчаная девушка плакала так же, как плачут настоящие.