"Душа осени" - читать интересную книгу автора (Горшкова Яна)

Глава 6

Рамборг Лиэссат. Рэир.

Простая, почти до пят, прямая рубаха из неокрашенной алхэт, снежно-белая, матовая, словно поглотившая все цвета в мире.

Простой, белый, широкий кусок ткани прикрывает голову и плечи, спускается до земли — покрывало.

Белый витой шнур на талии завязан ритуальным тройным узлом.

Никаких украшений, только тилл'су на запястье и камень сердца на груди.

Никакого оружия.

Никакой обуви.

Длинные широкие рукава скрывают руки до кончиков пальцев.

Белое видение скорби и гнева. Белая песня — Плач по Ушедшим.

Белая музыка ветра и пламени.

— Белая Ведьма… — шепот за спиной, — Смерть…

Все верно.

Белый — цвет смерти и траура, цвет эльфийского горя.

И — эльфийского гнева, леденящего и спокойного, словно вечный ледник.

Белый — цвет нашей боли и мести.

И в белом была только я — и лишь я имела сейчас на это право.

Я стояла на еще тлеющих углях, не чувствуя их жара, и пела. Второй раз в жизни я пела Плач по Ушедшим. Последнее послание для уходящих за Край Ветра. Второй раз — но не последний.

Лай'а'Ниар, Стон Скорби.

Кажется, проняло даже гоблинов.

Последняя нота моей песни еще дрожала в морозном воздухе, когда был создан круг, и был он замкнут.

Они сели, скрестив ноги, вокруг пепелища. Вперемежку: мои эльфы, человек, гном и гоблин. Каждый воткнул меч перед собой в землю, спрятал волосы под капюшоном или накидкой.

Левая рука — на перекрестье гарды, правая, раскрытой ладонью вверх, спокойно лежит на колене.

Для нас, сидхэ, такой ритуал был, по большей части, лишь данью обычаям, ибо вряд ли нам так уж требовалась эта техника концентрации… хотя в ритуалах есть некая завораживающая простота и четкость, что изрядно способствует плетению чар. Смертным же ритуал был просто необходим, в первую очередь для того, чтоб я случайно не увлекла их за собой.

Кроме всего, это и в самом деле было красиво: идеальный круг немых мужских фигур, идеальный круг оружия, серо-черный пепел, тлеющие еще кое-где угли — и белая женщина, неподвижно застывшая в центре.

Я слушала.

Я молча взывала к памяти — старой-престарой, немыслимо древней памяти этих оплавленных камней, некогда сложенных руками моих предков, и оскверненных потом черным колдовством… нет, не людей. Нелюдей.

И камни отозвались, и время дрогнуло… оно никогда не имело над нами решающей власти… я слегка, чуть-чуть, коснулась тех снов…

Когда-то мои кровные родичи касались этих камней.

Когда-то кровные родичи тех, кто был в круге, ходили по этой земле.

Когда-то та кровь, что текла в наших жилах, ушла в эту землю.

К ней я взывала — и она отозвалась.

Я запела тихо-тихо, почти не разжимая губ.

И увидела, как дрогнуло и качнулось небо, словно огромное колесо начало вращение… сперва медленно, потом все быстрей и быстрей.

Круг за кругом.

Я тоже покачнулась и дрогнула… и коснулась колеса, и толкнула обод… и начала вращать мир вокруг себя, противосолонь, назад, вспять.

И послушное время было затянуто мною в это вращение… и в белесом мареве растаяли старые камни… все растаяло… лишь девять лепестков серебряного огня, девять осколков звезды удерживали меня от растворения в этом тумане и вращении.

Где-то возник всплеск силы и боли… я потянулась к нему… шагнула… хотя шагать было нечем и некуда.

И что-то слепое и старое шевельнулось рядом со мной…

… тот первый всплеск, которого я достигла, сжег бы меня насмерть, если б у меня было тело. Сколько боли и гнева… так много боли…

Откуда-то я знала, что могу сейчас слепить из этого марева нечто, что станет образом… что-то, необходимое тем лепесткам огня, что меня удерживали…

Я впустила в себя туман, и стала болью, стала гневом, стала огнем, и стала ужасом… и принялась за работу.

Послушный моей воле туман начал сгущаться в нечто, готовое принять форму.

И вновь моего сознания коснулся отголосок того ледяного мертвого присутствия, но я не остановилась — просто не могла остановиться теперь.

Лоррин, гном. Лиан.

Лоррин сидел в кругу между двумя эльфами — сероволосым и сероглазым суровым воином, которого называли Эрил, и черноглазым надменным аристократом Хэлгэ, излучавшим такой холод, что воздух вокруг казался теплым по сравнению с его взглядом.

Торх'эс примерно представлял себе, какого рода обряд он увидит: у гномов было в обычае спрашивать место, если больше некому было рассказать о преступлении. Но такого уровня ворожбы он увидеть не ожидал, а тем более не ожидал, что сам станет в этом участвовать.

Лоррин сидел, положив руку на перекрестье гарды своего короткого меча, и чувствовал силу, поднимающуюся из земли через меч, и ощущал, как эта сила отзывается на голос эльфийки, и как течет сквозь другую руку туда, к ней…

Эльфийка сдвинула мир, она закрутила само время спиралью изменений, она шагнула куда-то — и тут на ладони Лорина расцвел вдруг лепесток холодного серебряного огня. И он увидел, как из туманного марева поднимаются призрачные стены давно погибшей крепости… а потом стены стали реальными, а сам он — призрачным, и лишь огонек на ладони связывал его с жизнью…

Эльфийка плела свои чары голосом и движением. Это был танец среди костей и времени — и песня над костями.

Он думал, что она сама назовет имена — но возникло видение, яркое, живое… живое настолько, что Лоррин зажмурился — и все равно продолжал видеть.

Четверо женщин торх'эс и пятеро нерожденных детей.

Мертвые.

Умерли под пыткой. Потеряны безвозвратно.

Но имена зазвучали — и Лоррин повторял их без голоса, одним дыханием… каждое имя было — жизнь, душа — и шаг к возвращению.

Он называл их по имени, освобождая…

… из тумана соткалось нечто голодное, нечто древнее и злобное — и это не было видением.

… - Снежный червь! — завопил кто-то. — Снежный червь проснулся!

Хэлгэ Аэт'глатт. Хайга.

Для него, одного из девяти серебряных огоньков во тьме, не было ни времени, ни пространства. Осколок сияния, лучик звездного света, всего лишь нота в ее Песни… нота, без которой не было бы Песни.

Единственное, что он чувствовал — это ее, сестру-по-мечу-и-крови, ту, с кем когда-то они смешивали кровь и вместе пили эту смесь.

Несколько капель ее смешанной крови… не слишком ли много для лепестка серебряного огня? Быть может… но беловолосый сын Рассвета был достаточно силен.

Она заплела время такими безумными петлями, что впору было потеряться навечно в хаосе этих чар. Она вызвала в жизнь образы событий, что заставляли выть без голоса от боли и ярости.

Но он не потерялся. Он помнил себя и свое имя, и, что важнее, помнил имя той, что пела в центре круга. И, один из многих, он не дал ей потеряться во мгле, не дал раствориться в тумане сошедшего с ума мироздания.

Он запечатлел в себе все образы, запомнил все лица и все имена. Каждая деталь, каждый звук намертво отпечатались в его памяти.

Сидхэ не забывают ничего, даже если очень сильно хотят забыть.

Лица и имена женщин, лица и имена детей — и голос Ветра, уводящего за край.

«Возвращайся», — позвал он, — «Довольно».

Все они позвали… все, кто был в силах.

Серебряный огонь горел ясно и ровно на раскрытых ладонях… они вновь были, эти ладони! И были мечи, и была земля, и круг…

И белая женщина в круге.

Ее руки, протянутые вперед в жесте отстраняющем и повелительном.

Запрокинутое лицо.

Упавшая накидка и темные, почти черные на белом фоне волосы… жуткая гримаса, влажная полоска зубов под приподнятой губой…

И Тварь, разбуженная заклятьями и старыми силами.

Нечто, возникшее из тумана иного времени и снежного вихря. Чудовище, которое кормили здесь кровью этих жертв.

«Это не дракон», — подумал Хэлгэ, — «Это нечто иное… древнее… слепое… Это не дракон. Это хуже. Воплощенный ужас, тварь-из-за-Грани, порожденная безумием смертных убийц…»

— Снежный червь! — кричал гоблин. — Это снежный червь! Бегите!

— Держите круг!

— К оружию!

— Его не убить мечом… бегите!

— Силы! Она же там одна!

— Держим круг! Куда?! Смертный, куда?! Стой!

Безумие…

Паника охватила почти всех, даже сидхэ, даже гномов, даже тоэрк…

Снежная тварь вопила беззвучно, но от ее вопля тело словно плавилось, кости крошились и рассыпались, и корчилась душа.

Тонкая женская фигура держала червя одной лишь волей… но одной только воли мало, чтоб развоплотить такое.

— Она не справится одна, — прошептал Хэлгэ. — Она погибнет.

Рамборг медленно, словно увязая в болоте, отвела одну руку в сторону и очертила овал перехода… портал неизвестно куда, без ориентира и без возврата.

Почуяв слабину, тварь взвыла уже в голос и рванулась к ней. Полукровка взвыла тоже, разводя руки над головой. Овал телепорта вспыхнул прямо на пути чудовища. С оглушающим визгом снежный червь ухнул туда, с яростным воплем безоружная, в одной рубашке полукровка прыгнула следом.

… С громкой руганью Хэлгэ ан Леах'хэн лэт Аэт'глатт из Дома Рассвета, прихватив одной рукой меч, а другой — чей-то плащ, ринулся в гаснущий портал. Сам не зная, почему и зачем. Впрочем, сомнения ни к чему воину-сидхэ, а уж размышления — и подавно.

Портал угас, скрыв и тварь, и полукровку, и Хэлгэ.

Хэлгэ Аэт'глатт. Хайга.

Хэлгэ повезло, причем не один раз, а целых три, и везение это, вопреки всякой логике, было совершенно стопроцентным, безо всяких подоплек и экивоков со стороны Госпожи Удачи.

Во-первых, звучные эльфийские… э-э… матюги в адрес полукровки (это представители других рас могут искренне заблуждаться, уверяя друг друга, что мелодичный язык Высоких Эльфов совершенно не приспособлен ни к каким выражениям крепче изысканных проклятий; сами эльфы отлично знают, что по части замысловатости, цветистости, обилия и точности подробностей и деталей ругательства рассвирепевшего сидхэ дадут фору даже шедеврам гоблинского наречия… не говоря уж о людях), так вот, эти физиологически емкие и краткие речевые обороты сработали как добротное заклинание и добавили прочности все еще сохранявшейся связи Рамборг и Хэлгэ, что позволило ему не только успешно преодолеть портал, но и не промахнуться с местом… хм… приземления. Иначе говоря, он плюхнулся на самую надежную точку опоры любого двуногого прямоходящего существа на расстояние всего в паре десятков шагов от Рамборг и твари.

Во-вторых, под седалищем у него оказался довольно плотный, но не твердый сугроб, так что Хэлгэ вполне ловко с него съехал, не утонув при этом в снегу и почти ничего себе не отбив.

И, в-третьих, при этом он умудрился не напороться на собственный обнаженный меч.

Короче говоря, Хэлгэ мог по праву гордиться эффектностью своего прибытия на место событий, вот только восторженных зрителей было маловато. По правде, единственная зрительница (тварь, само собой, не в счет) вообще не обратила на него никакого внимания.

«Боевой транс воина полного посвящения», — в сознании Хэлгэ сам собой возник мягкий, проникновенный голос Леадарна Перворожденного, — «Кардинальным образом отличается от транса магического. Попытка же совместить два этих состояния без предварительной подготовки и должного обучения может привести лишь к двум результатам: гибели воина либо полной потери власти над собственным телом и силами. Что, в итоге, не так уж отличается от первого исхода, как вы думаете?»

Так вот, Леадарн ошибался, ибо Хэлгэ сейчас наблюдал как раз таки третий вариант.

Рамборг не могла успеть выйти из магического транса, сознанием она все еще была там, в мире заплетенного в хаотичный узор времени. И, тем не менее, она сейчас явно пребывала в трансе боевом, когда самым страшным оружием служит само тело воина. Она держала тварь взглядом и волей, при том еще и умудрялась наносить ей ощутимый урон своими чарами, да еще и отбивала ее магические атаки, уворачиваясь при этом и от физических атак тоже. Это была ворожба на порядок выше тех манипуляций в крепости. И одновременно она творила оружие, способное убить чудовище, творила Образ Меча…

«Сколько же талантов еще обнаружится у этой девчонки?» — с какой-то странной то ли обидой, то ли досадой подумал Хэлгэ, — «И кого я тут собрался спасать?!»

Образ Меча… высшая ступень искусства мастера-заклинателя оружия. Образ, способный рассечь физическое тело и все прочие его составляющие. Образ… и если удастся потом спаять его со сталью, то этот почти разумный клинок займет достойное место в ряду таких же шедевров.

Если она доживет… и если сможет.

Смогла.

Безумный смех, дикий хохот.

Он был так внезапен, так неуместен… единственно возможное оружие. Ведь это жуткое нечто, что возвышалось над ней… как же оно было нелепо! Уродливо, жалостно-смешно… оно было нелепо и смешно настолько, что перестало быть страшным. Оно было маленьким, на самом-то деле, оно было жалким… это было зло, а зло может быть большим, но никогда — великим… Исчезающе-маленькое, отвратительное и безмозглое создание… червяк-переросток, насосавшийся крови и жизни, только и всего. Не так уж это и сложно, раздавить червяка. Противно — но не сложно. Всего-то и нужно — перебороть брезгливость…

Стремительно сорвавшееся в смертельную пляску тело.

Смех… смех, потрясающий устои мира.

Сияние призрачного клинка, ставшего вдруг подозрительно материальным.

Визг твари.

Движения, проследить за которыми не смог даже эльф, настолько они были быстры.

Запредельная скорость, и смех тоже запредельный.

Визг, рев.

Смех.

Снежные вихри… целая снежная буря там, где была схватка, и был червь…

Был?

О да, уже — был. Был — и не стал.

И полное отсутствие движения.

И полное отсутствие звука.

Хэлгэ очнулся и побежал к ней, почему-то поскальзываясь и неуклюже путаясь в длинных полах плаща и ас'ст'алхэ, словно его тело враз утратило знаменитую эльфийскую легкость.

Медленно оседали последние снежинки.

Медленно таял мерцающий Образ Меча.

И медленно таяли жизнь и тепло в глазах полукровки.

Она сидела прямо на снегу, скрестив босые ноги и спокойно сложив руки на коленях. Она была цветом под стать своей одежде… цвета снега вокруг. В широко распахнутых глазах рождались и умирали вселенные, кружились звезды хороводом снежинок… из темной глубины ее зрачков на Хэлгэ взглянула сама Гэлэас… взглянула и отвернулась.

— Рамборг, — позвал он.

Все звуки умерли в этом белом мире.

— Рамборг!

Она не желала возвращаться.

Она все еще была там, в запредельной ясности и простоте боевого транса, последней его стадии… в запредельном хаосе транса магического; что-то из высшей боевой магии, что-то непознаваемое по определению. Как-то она сумела сплести это воедино: и боль жертв, и гнев сидхэ, и память старых битв, и ненасытную пустоту твари, и ненасытную бесконечность Звездносияющей… и потерялась в этом танце, в этих чарах.

В этом древнем холоде.

Холоде?

— Не знаю, как там насчет души, — вслух подумал Хэлгэ, — но вот телу надо помочь. И — срочно.

Сейчас ее нельзя было касаться магией; нет, нужно было что-то простое, что-то земное, здешнее… например, плащ. Для начала.

Полукровка никак не отреагировала на укутавший ее плечи кусок теплой ткани. Тело ее на ощупь было совершенно деревянным, нет, даже каменным — и обжигающе холодным. Вторым плащом Хэлгэ обернул ей ноги — и задумался.

Знаменитая ткань эльфийских военных плащей не даст внешнему холоду добраться до тела Рамборг, но как быть с холодом внутренним? А также с такими банальными проблемами, как отсутствие еды, снаряжения, коней и обуви посреди заснеженной равнины неизвестно на каком расстоянии от сородичей?

— Где мы? — поинтересовался Аэт'глатт у отрешенной полукровки, которая, естественно, отвечать не собиралась. — Куда ты зашвырнула нас, моя Рамборг? А, главное, в когда?

Холмы на севере казались знакомыми; если это все еще Раненая Равнина, то эти холмы могут быть только Безымянными. И, если это так, то у них был шанс, надежный, прекрасный шанс. Эльфы всегда основательно готовились к своим войнам, а у Дома Рассвета, одна из представительниц которого некогда сражалась и пала здесь, тщательность и пунктуальность были в крови. Хэлгэ досконально изучил в свое время все записи, что остались от тех войн и от героической родственницы… все, что относилось к этим самым холмам. Укрепления дружины Дома Рассвета под командованием троюродной тетки Хэлгэ Раэллин располагались когда-то именно здесь, и людские байки о полых холмах имели под собой реальную основу. Часть Рассветных холмов действительно представляла собой систему схронов со снаряжением, запасом оружия и провианта, хранимых магией Рассвета и искусством строителей. Хэлгэ знал, какие именно холмы это были. Старые карты, старые летописи и отчеты, рассказы дяди и старших — все это объединилось перед мысленным взором наследника Рассвета в единую картину и существенно улучшило ему настроение.

Призрачный шанс, конечно, но иных все равно нет.

— Ну что ж, значит, к холмам, — подытожил он и без особой надежды посмотрел на Рамборг.

В том состоянии, в котором она была сейчас, не могло быть и речи о самостоятельном передвижении. Полузакрытые глаза, абсолютная неподвижность, опасная, все более усугубляющаяся отрешенность. Завершив поединок, она приняла абсолютно традиционную позу транса: прямая спина, скрещенные ноги, руки на коленях раскрытыми ладонями вверх. Такая мелочь, как два теплых плаща, не в силах была что-то существенно изменить.

Однако, если духом она могла пребывать где угодно, и Хэлгэ не мог на этот повлиять, воздействовать на тело он мог вполне, что и проделал.

Легчайшее прикосновение к нескольким точкам ее тела — и мышцы расслабились, глаза закрылись окончательно, а полукровка мягко и беззвучно упала на бок. Вернее, упала бы, если б Хэлгэ ее не подхватил.

Есть холод и Холод. Сын Дома Рассвета владел определенными силами, способными до известной степени противостоять Холоду.

Паутина невесомых заклятий — что бы там ни происходило с ней, сейчас это было приостановлено… заморожено.

Сидхэ фыркнул, прикидывая расстояние до не такой уж близкой цепи холмов… впрочем, поиски нужного ему места займут еще не один час, так что лучше поторопиться, пока нити его заклятий еще удерживают Рамборг.

Он потуже затянул ремни, наконец-то вложил меч в ножны, плотнее укутал тело Рамборг плащами и легко закинул ее на плечо. Полукровка оказалась совсем не легонькой. Хэлгэ провалился в снег чуть ли не по колени, пошатнулся, но, естественно, устоял. И двинулся к холмам по снежной целине.