"Крестовые походы. Миф и реальность священной войны" - читать интересную книгу автора (Виймар Пьер)

6
АНТИОХИЯ ИЛИ ИЕРУСАЛИМ?

«На третий день после того, как мы вошли в город, турецкие разведчики появились у стен, и их армия стала лагерем на железном мосту. Они взяли штурмом одну башню и убили всех, кто там находился, и никто не избежал смерти кроме предводителя, которого мы нашли после великой битвы закованного в цепи. На следующий день языческая армия отправилась в путь, подошла к городу и расположилась между реками, где оставалась два дня» (Аноним). Крестоносцы едва смогли избежать битвы. Большая сельджукская армия атабека Кербоги должна была бы подойти к Антиохии тремя неделями раньше. Эти три недели Кербога потерял, осаждая Эдессу, где Балдуин Булонский, провозглашенный графом этого города, оказал такое активное сопротивление, что атабек, под давлением своих эмиров, наконец, двинулся на Антиохию. Но было уже поздно: огромный город пал.

Итак, Кербога совершил те же ошибки, что и латиняне за восемь месяцев до этого: он рассчитывал на скорые результаты, не использовав свой огромный численный перевес. Для начала он отстранил сына Баги-Зияна от командования цитаделью и поручил это дело одному из своих преданных мамлюков.[7] Затем он направил в крепость свежие силы, которые, согласно приказам, должны были при каждой атаке спускаться к нижнему городу и нападать на франков с тыла. «8 июня Кербога вооружился, и основная часть турок вместе с ним подошла к городу со стороны замка. Мы, думая, что сможем противостоять ему, приготовились к битве, но они бросились на нас с такой яростью, что мы не сумели выдержать их натиск и были вынуждены отступить в город, чьи ворота были столь тесными и узкими, что многие там и погибли, задавленные в толпе» (Аноним).

Тяжелее всего пришлось войскам, которые должны были удерживать гарнизон наверху: «Турки, запертые в цитадели внутри города, не переставали днем и ночью нападать на нас, и лишь наше оружие держало их в отдалении. Наши, чувствуя, что не могут более терпеть эти страдания, ибо те, у кого был хлеб, не могли его съесть, а те, у кого была вода, не могли ее выпить, возвели стену из камней и извести между турками и нами и построили замок с машинами, дабы обеспечить нашу безопасность. Часть турок оставалась в цитадели, чтобы сражаться с нами, другая же часть расположилась в долине возле цитадели» (Аноним).

Положение войск вскоре стало серьезным; пришлось оставить все наружные опорные пункты после того, как они были разрушены: Мальрегар, где Готфриду пришлось приложить немыслимые усилия, чтобы сохранить гарнизон, Магомерию и замок Танкреда, чьим гарнизонам также пришлось укрыться за крепостной стеной. Кольцо вокруг города скоро полностью сомкнулось, и голод снова дал о себе знать, потому что запасы были почти полностью исчерпаны перед штурмом. Добавьте к этому грабеж и пожар, последовавшие за победой христиан, и вы получите полную картину всех несчастий, обрушившихся на крестоносцев: «Эти святотатцы и враги Господа так крепко заперли нас в Антиохии, что многие из наших воинов умерли от голода. Маленький хлебец стоил безант, что уж говорить о вине. Мы ели и продавали мясо лошадей и ослов; курица стоила пятнадцать су, орех — один денье. Все было так чрезмерно дорого, а голод так велик, что мы варили и ели листья смоковницы, винограда и репейника. Другие варили и ели сухие шкуры лошадей, верблюдов, быков и буйволов» (Аноним).

Натиск врагов и муки голода деморализовали слабейших; готовые сдаться командующие небольших отрядов и не имевшие денег пехотинцы пытались скрыться из города. Однако по пути они подвергались бесчисленным опасностям: им нужно было ночью спуститься по стене со стороны моря, так что их ноги и руки были ободраны до костей, а затем еще пересечь турецкие позиции! Некоторые дезертиры добрались до гавани Св. Симеона и посеяли страх среди моряков, объявив им о поражении армии и ее уничтожении в стенах только что завоеванной Антиохии. Ужас овладел командами: корабли, бросившие якорь вблизи устья реки, на веслах выходили в море, где ставили парус; наибольшая часть флота, стоявшая на якоре выше русла Оронта, была застигнута во время маневра. Несколько горящих стрел подожгли корабли, ни один из них не успел пристать к берегу; что же до моряков, уцелевших после пожара, их зарубили или увели в рабство. Команды, успевшие поднять якорь, донесли до Кипра новость, что вся армия погибла.

К каким бы катастрофическим последствиям ни привела трусость нескольких человек, предательство графа Стефана Блуаского стало еще более пагубным. Сказавшись больным, он направился в Александретту (Искендерун). Остальные бароны без колебаний приписали эту «болезнь» приближению большой турецкой армии Кербоги. Граф Блуа позднее утверждал, что он хотел вернуться в осажденный город, но размеры турецкого лагеря убедили его в неминуемом поражении его собратьев. Поэтому он спешно снялся с лагеря в Александретте и через Таре вернулся в Анатолию. После пятнадцати дней пути он встретил Алексея Комнина и его легионы возле Филомелиона.

Василеве спешил в Антиохию на помощь латинской армии. Чтобы оправдать свое бегство, граф Стефан без колебаний сообщил Алексею о полном поражении армии, посоветовав быстро повернуть обратно, чтобы избежать встречи с победившими турками, по его словам, опьяненными кровью и убийствами. Император, уже раздумавший ворошить сирийское осиное гнездо, тотчас же отступил. Он не только сыграл на руку Боэмунду, но, согласно феодальному закону, отказался «ipso facto» от роли сюзерена и защитника латинских государств на Востоке. В хронике Анна Комнина утверждает, что ее отец долго колебался, прежде чем повернуть обратно, и решился сделать это лишь после глубокого психологического анализа характера латинян. Мы не можем удержаться от того, чтобы не привести вам этот отрывок полностью, потому как, по нашему мнению, он достаточно хорошо показывает, какого мнения византийцы были о франках: «Действительно, кельтские народы помимо прочих качеств обладают независимостью и сами не обращаются за советом; они не знакомы ни с военной дисциплиной, ни с искусством стратегии, но когда приходится сражаться и вести войну, ярость гремит, охватывает их сердца и все они становятся непобедимыми, как простые солдаты, так и их предводители, ибо бросаются в самую гущу вражеских рядов в непреодолимом порыве, стоит только их противникам слегка ослабить натиск; напротив, если неприятель, опытный в военном деле, продолжает расставлять им ловушки и нападает на них по всем правилам военного искусства, они от беспримерной храбрости переходят к крайней противоположности. Словом, при первом натиске кельты непобедимы, но потом их легко одолеть из-за тяжести их оружия и опрометчивой вспыльчивости их характера».

Этот анализ, каким бы правильным он ни был, все же не оправдывал себя, ибо упускал несколько важных моментов, как, например, личность Боэмунда, решившего присоединить Антиохию к своим владениям и осесть на Востоке, мистическое воодушевление крестоносцев или отсутствие у них выбора: не имеющим надежды на помощь крестоносцам оставалось победить или умереть. Чтобы сохранить то, что он считал своим городом, Боэмунд не гнушался никакими средствами: «Увидев ночью, что нельзя было найти людей, чтобы сражаться за цитадель, потому что, закрывшись в домах, одни дрожали от голода, другие — от страха перед турками, он пришел в большой гнев и приказал поджечь город с той стороны, где находился дворец Баги-Зияна. При виде этого зрелища те, кто находился в городе, покинули свои дома и все свое имущество и обратились в бегство, одни бросились к замку, другие к воротам, охраняемым графом Сен-Жилльским, третьи — к воротам герцога Готфрида, каждый к своим войскам. В этот момент поднялась сильная буря с ветром, так что никто не мог устоять на ногах. Мудрый Боэмунд был этим весьма удручен, опасаясь за церковь Св. Петра, Девы Марии и за другие. Эта буря продолжалась с третьего часа до середины ночи: церкви и дома числом до двух тысяч сгорели. Затем бушевавшее пламя угасло» (Аноним).

Уже много говорилось о сверхъестественных знамениях, которые якобы были даны упавшей духом, истощенной и измученной армии. Остается невыясненным вопрос: проистекали ли эти откровения из западных верований или некоторые умы уже заразились мистической атмосферой Ближнего Востока, земли обетованной.

На совете баронов один священник заявил, что Господь явился ему во сне: когда он воззвал к Нему, прося о помощи и поддержке, Христос дал ему ответ, напомнив об оказанных Им милостях и упрекнув крестоносцев за их поведение после победы: «Вот вы предались преступной любви с христианскими и языческими дурными женщинами, и зловоние мерзости поднялось до неба. Благодаря заступничеству Матери Его, Девы Марии и Св. Петра, покровителя Антиохии, Христос простил вас и сказал: „Иди и скажи Моему народу, что он вернется ко Мне, и Я вернусь к нему"» (Аноним). Обнадеженные возвращением божественной благодати, бароны торжественно поклялись положить жизнь ради торжества святого дела: «Никогда они не обратятся в бегство — ни чтобы избежать смерти, ни чтобы спасти свою жизнь». Наш неизвестный хронист был счастлив написать: «Узнав об этой клятве, вся армия преисполнилась ликованием». Тем не менее, той же ночью когда папский легат объезжал город, проверяя стражу, Боэмунд с мечом в руке, застиг нескольких дезертиров.

В этой наэлектризованной атмосфере скоро произошло еще одно удивительное событие: «Провансальский паломник Петр Варфоломей объявил, что Св. Андрей приказал ему разрыть землю в определенном месте базилики Св. Петра, где было закопано копье, которым на Голгофе пронзили бок Спасителя… Тринадцать человек копали с утра до вечера, и он нашел копье, как и указал; их встретили с радостью и страхом, и великое ликование охватило весь лагерь» (Аноним). Боевой дух армии вознесся на небывалую высоту. «Наши предводители приняли решение не медля отправить гонца к туркам, врагам Христовым, чтобы через переводчика спросить их: „Почему в своей гордыне они пришли на землю христиан, которая также и наша земля, стали там лагерем и принялись губить и убивать рабов Христовых?"» Можно было бы долго обсуждать цель этой миссии: что это было — шпионаж во вражеском лагере? попытка мирного урегулирования? призыв к заповедям Корана, обязывающим воинов перед началом военных действий дать неверным возможность обратиться в другую веру?

Посольство возглавил Петр Отшельник, но самым ценным человеком там был некто по имени Герловен, знавший два языка. Ответ Кербоги был однозначным: «Ваш бог и ваше христианство нас совершенно не заботят, мы не желаем их и отвергаем их, так же как и вас. Мы пришли сюда, потому что удивлены, что ваши сеньоры и ваши вожди называют своей землю, которую мы отобрали у ставших женоподобными народов. Вам нужен наш ответ? Скорее возвращайтесь и скажите вашим сеньорам, что если они желают стать турками, отринуть бога, перед которым вы преклоняетесь, и отказаться от ваших законов, мы отдадим им эту землю, города и замки, и никто из ваших воинов больше не будет пешим, но все будут иметь лошадь, как и мы, и между нами всегда будет согласие. Если же нет, пусть знают, что в наказание будут преданы смерти или в оковах уведены в Хорасан в пожизненное рабство, и что будут нашими рабами и раба-ми наших детей во веки вечные» (Гильом Тирский).

Перед началом сражения священники установили трехдневный строгий пост: крестоносцы постились (это было легко, так как есть все равно было нечего), участвовали в крестном ходе из одной церкви в другую, исповедали свои грехи, причастились телом и кровью Господними, раздали милостыню и отслужили мессы.

29 июня 1098 г. Боэмунд тщательно разработал план битвы (не будем забывать, что он единственный из франкских вождей имел большой опыт сражения с византийцами, мастерами ратного искусства); он построил войска в боевом порядке внутри стен, хотя обычно — и тому будет масса свидетельств — латиняне выходили на поле в беспорядке, а только затем строились, что создавало средь них замешательство, которым мог легко воспользоваться неприятель. Вышедшие из Антиохии войска, вероятно, были разделены на шесть корпусов (в этом вопросе тексты противоречат друг другу, одни говорят о четырех, другие о десяти): сначала шли Гуго де Вермандуа и граф Фландрский во главе французов, потом герцог Готфрид с лотарингцами, герцог Роберт с нормандцами из Нормандии, епископ Пюи с частью тулузской армии (Раймунд Сен-Жилльский с оставшимися тулузцами должен был удерживать гарнизон в цитадели), затем нормандцы Танкреда и, наконец, воины Боэмунда. «Наши епископы и священники с толпой клириков и монахов в священном облачении вышли с нами, неся кресты, вознося молитвы и прося Господа спасти нас и уберечь от всякого зла. Остальные, поднявшись на ворота с распятием в руках, осеняли нас крестным знаменем и благословляли. Так подготовленные, построенные и защищаемые крестным знамением, мы вышли через ворота, что напротив Магомерии» (Аноним).

Турки отступили, затем разделились: часть их направилась к морю, в то время когда другие остались на месте в надежде окружить противника. Боэмунд создал седьмой корпус, который должен был помешать нападению на фланг. Этот маневр принес победу, ибо турок обуял страх и они бросились бежать, сея панику в рядах основного отряда. Некоторые подожгли траву, что было сигналом к отступлению. Замешательство турецкой армии сыграло на руку франкской коннице. Бегство стало всеобщим, и христиане праздновали полную победу; легкость, с какой она далась, настолько удивила крестоносцев, что они начали приписывать поражение мусульман то ли находке «Святого Копья», то ли строгому посту, то ли поддержке многочисленного отряда рыцарей в белых одеждах, пришедших на помощь верующим во Христа (воинства святых и ангелов). Сегодня историки объясняют разгром Кербоги раздорами, предательством и ненавистью, царившими между эмирами. Не будем забывать, что атабек был представителем Султана. Его победа могла бы положить конец феодальной вольнице в Сирии и Месопотамии; поэтому для мусульманских феодалов не было никакого смысла содействовать установлению сильной централизованной власти, от которой они первые бы и пострадали. Каждый в армии знал о жестокости и властолюбии Кербоги. И его соседи из Мосула или Джазиры с полным основанием боялись попасть во власть этого своеобразного «вице-короля»; они поделились своими страхами с сирийскими эмирами, и каждый ждал возможности выйти из игры, не прослыв при этом дезертиром!

Хронист Аль-Каланиси просто констатирует разительное несоответствие противостоящих сил: «Франки, несмотря на изнурение, атаковали армию Ислама, хотя она превосходила их в силе и численности, одолели мусульман и рассеяли их воинство; спаслись лишь те, кто имел быстрых чистокровных лошадей, но было предано мечу множество добровольцев, тех воинов Священной Войны, что горели желанием сразиться за Веру и защитить мусульман».

Командующий цитаделью тотчас же предложил сдать свою ключевую позицию. Получив соответствующие гарантии, он попросил франкское знамя, чтобы водрузить его наверху в знак капитуляции. Раймунд Сен-Жилльский приказал отдать ему свое, но солдаты-лангобарды, преданные душой и телом своему господину, воспротивились. Узнав об этом, турок вернул знамя тулузцев и поднял пурпурный стяг Боэмунда. Тем временем последний воспользовался этим случаем, чтобы заключить очень выгодный для гарнизона союз, и тем самым первым среди латинских вождей начал вести настоящую восточную политику: те воины, что желали принять христианство, оставались с ним, а те, кто хотел уйти, могли сделать это, взяв все свое имущество, и им не причинили никакого вреда. Хотя этот договор неукоснительно соблюдался обеими армиями, стоит все же отметить, что окрестные жители-христиане убивали на дороге в Алеппо убегающих турок, которые рассчитывали примкнуть в городе к войскам мелика Ридвана.

Историков XX в. удивляет тот факт, что франки тотчас же не пошли на Иерусалим; подобное непонимание кабинетных исследователей проистекает из полного незнания погодных условий Ближнего Востока во время сильной летней жары. «На совете было решено, что пока мы не можем идти в землю язычников, ибо в летнее время она слишком бесплодна и лишена воды; поэтому мы согласились задержаться до ноябрьских календ». Аноним добавляет: «Сеньоры разошлись, и каждый отправился на свою землю, чтобы там ожидать условленного срока»… но не будем пока забегать вперед.

После победы крестоносцы попытались уладить щекотливый вопрос с Антиохией. Хотя они теоретически и уважали права императора, большинство баронов согласилось признать власть Боэмунда над городом. Раймунд Сен-Жилльский, чьи воины занимали несколько стратегически важных точек, также остановил свой выбор на этом городе на реке Оронт; чтобы расстроить планы Боэмунда, он выступил в роли защитника императорских прав. Однако стоит вспомнить, что в Константинополе Раймунд Сен-Жилльский был категорически против принесения вассальной присяги Алексею Комнину, тогда как герцог Апулийский охотно объявил себя ленником самодержца.

Совет баронов принял решение о совместном управлении тулузцев и лангобардов в Антиохии и направил послов к василевсу. Они должны были передать ему Антиохию на определенных условиях — ему следовало лично принять город и вместе со своими легионами участвовать в походе на Иерусалим.

Раймунд Сен-Жилльский занимал дворец Баги-Зияна, ворота возле моста и замок Магомерию. Боэмунд присвоил цитадель, главные ворота, крепостную стену и другие укрепленные точки. Оба соперника собирали все необходимое для войны и делали запасы провизии.

В это время Антиохия была охвачена эпидемией; и главной жертвой ее стал папский легат Адемар Монтейский (1 августа 1098 г.): «По воле Божьей он покинул этот мир и почил в Господе в день Св. Петра в Узах. И охватила великая скорбь воинство Христово, ибо папский легат был поддержкой бедным и советником богатым. Он говорил: "Ни один из вас не будет спасен, если он не почитает и не утешает бедных; без них вы не можете быть спасены, без вас они не могут жить. Поэтому нужно, чтобы они ежедневно возносили молитвы Богу, перед которым вы столь часто грешите. Поэтому заклинаю вас ради Бога любить их и помогать им, насколько в ваших силах"» (Аноним).

Простые воины потеряли в лице легата заступника, а крестовый поход остался без духовного наставника. При епископе Пюи вожди скрывали свои личные амбиции; с его кончиной маски упали, обнажив алчность предводителей похода.

Мы не можем рассказывать о многочисленных военных походах местного значения, в которых участвовали различные отряды за месяцы ожидания, проведенные в Антиохии. Если эти вылазки малоинтересны с точки зрения стратегии, то психологические последствия их, напротив, весьма важны: они дали возможность крестоносцам познакомиться с разнообразием этнических групп Сирии и невероятной феодальной мозаикой Ближнего Востока.

5 ноября 1098 г. бароны держали совет в церкви Св. Петра в Антиохии: во главу угла ставился вопрос о продолжении похода, но для начала требовалось уладить еще один острый вопрос — кто будет владеть Антиохией. Противостояние Боэмунда и Раймунда Сен-Жилльского становилось все непримиримее. Князь Тарентский наизусть цитировал текст соглашения, заключенного с остальными. Чтобы убедить их, он предъявил список расходов, которые он понес, чтобы овладеть городом. Что касается Раймунда Сен-Жилльского, то он ссылался на клятву, данную василевсу по совету Боэмунда. Препирательства длились много дней. В конце концов, устав от споров, Раймунд присоединился к решению остальных баронов с условием, что Боэмунд будет сопровождать армию до Иерусалима. Этот шаг, который нам может показаться сдачей позиций, на самом деле являлся хитростью, ибо Боэмунд хотел остаться в Антиохии, чтобы защищать ее от атак вернувшегося неприятеля. Чтобы надежно закрепиться на этой земле, он пытался задержать латинские войска как можно дольше.

В конце ноября граф Сен-Жилльский пустился в путь и, пройдя через Ругью (нынешняя Риха) и Аль-Барру, подошел к Маарат ан-Нуману и осадил его; остальные присоединились к нему чуть позже. Не выдержав упорного сопротивления, бароны сняли осаду, оставив на месте лишь соперников, боровшихся за Антиохию.

Незадолго до штурма Боэмунд послал гонца сказать сарацинским предводителям, чтобы они с женами, детьми и всем имуществом укрылись во дворце, расположенном повыше воротами; он пообещал сохранить им жизнь: «Затем наши воины проникли в город и забрали все, что посчитали ценным в домах или тайниках. С наступлением дня повсюду, где они обнаруживали неприятеля, мужчину или женщину, они убивали его. Не было ни одного уголка в городе, не покрытого телами сарацинов, и едва можно было пройти по улицам города, не наступив на убитого. Боэмунд схватил тех, кому повелел укрыться во дворце, отобрал у них все, чем они владели, золото, серебро и прочие драгоценности, приказал одних убить, а других увести в Антиохию, чтобы там продать». Однако не все смогли получить то, что им требовалось. «Были такие среди наших, кто не смог найти то, в чем испытывал нужду, как вследствие длительности остановки, так и из-за невозможности прокормить себя, ибо вне города они не могли ничего взять. Поэтому они вспарывали тела, потому что в животах у них находили спрятанные безанты, другие сдирали с мертвецов кожу по кусочкам и варили, чтобы есть» (Аноним).

Взятие города и последовавшая за этим резня, к которой добавилось клятвопреступление Боэмунда, оставили более глубокий след на ближневосточных сообществах, чем потеря Антиохии; большой сирийский город, население которого составляли в основном христиане, имел не такое значение для приверженцев ислама, как несчастия маленького мусульманского города Маарат ан-Нуман. Вот точка зрения Ибн аль-Каланиси на этот эпизод: «Франки взяли штурмом крепостные стены Маарат ан-Нумана с востока и севера. Они придвинули свою башню к стене, что была ниже ее, и оттуда обрушились на мусульман. Битва за крепостную стену продолжалась до захода солнца 14 мухаррама [11 декабря]; когда франки забрались на стену, городские жители отступили и обратились в бегство. До этого они получили множество посланий от франков, в которых они требовали начать переговоры и сдать город с тем, чтобы сохранить свои жизни и свое имущество, и согласиться принять префекта. Такой исход был невозможен из-за раздоров между жителями и решения и приговора Аллаха. Франки завладели городом после вечерней молитвы, и многие воины обоих лагерей встретили свою смерть. Когда жители укрылись в домах аль-Ма'ары, чтобы защищаться, франки, которые обещали сохранить им жизнь, подло с ними поступили, поставили виселицы, возвышавшиеся над городом, обложили данью горожан, не сдержали ни одного обещания, разграбили все, что нашли, и требовали у людей невозможного».

С взятием Маарат ан-Нумана произошел резкий поворот: отныне в случае сопротивления крестоносное ополчение будет применять тактику репрессий, стремясь таким образом нагнать ужас на жителей. Она лишь усилит сопротивление и породит у мусульман желание начать ответный крестовый поход. С этого времени в письмах арабов, разносимых беженцами, которые смогли ускользнуть, оставив все имущество крестоносцам, все чаще мелькают жалобы и проклятия. Среди первых пропагандистов, ратующих за священную войну против христианских захватчиков, беженцы из Маарат аль-Нумана занимают особое место. Горожанин возвращается в свой дом после прохода франков: «Я не знаю, что это — пастбище диких зверей или мой дом, мой родной кров! Я повернулся к нему и голосом, полным слез, с сердцем, разрывающимся от любви и скорби, вопросил: „О, дом, почему судьба вынесла нам и тебе столь несправедливый приговор?"» Житель Маарат-Мисейна, небольшого городка, лежащего между Алеппо и Оронтом, еще проще говорит о катастрофе, бедствии, постигшем его безо всякой на то причины: «Я из города, друг мой, который был обречен Богом на разрушение. Они погубили всех жителей, предав мечу и стариков и детей».

Армия тщетно надеялась на импульс, необходимый для продолжения паломничества. Прибрав к рукам большую часть добычи, Боэмунд вернулся в Антиохию, оставив графа Раймунда Сен-Жилльского разбираться с «простолюдинами», которые хотели немедленно идти «к гробу». Граф Тулузский созвал в Рихе совет баронов. Все поспешили к нему, и граф Сен-Жилльский, желавший вновь взять командование походом в свои руки, предложил выплачивать им жалование: он пообещал десять тысяч су золотом Готфриду и герцогу Нормандскому, шесть тысяч графу Фландрскому и пять тысяч Танкреду. Боэмунд отверг любую попытку договориться, потребовав предварительной передачи ему части Антиохии, занятой тулузским отрядом. Узнав об этих распрях, простые пехотинцы, все еще находящиеся в Маарат ан-Нумане, пришли в возмущение: «Что же это — споры об Антиохии, споры о Маарре, во всяком месте, какое посылает нам Бог, начинаются раздоры между нашими графами! Что же касается Маарры, покончим с предметом тяжбы, разрушив город!» (Раймунд Ажильский).

И действительно, город был разорен. Стены, мечети, жилища — все было сожжено и разрушено, а Раймунд Сен-Жилльский лишился самых ценных территориальных завоеваний. Будучи уязвленным, он мог бы нанести ответный удар, но осознал преподанный ему урок и смирился. С большой торжественностью он в виде кающегося грешника босой вышел из Маарата и направился на юг, т. е. к Иерусалиму. Таким образом, христианское воинство возглавил граф Тулузский: он мог получить это место благодаря своему золоту, а получил благодаря смирению… и, безусловно, умению использовать сплоченность простого народа в религиозных целях крестового похода.

Тулузская армия дошла до Куфр Таба, где к ней присоединились войска герцога Нормандского и Танкреда. Продвижение армии и ее снабжение продовольствием облегчалось более или менее мирными отношениями графа Раймунда Сен-Жилльского с небольшими арабскими княжествами центральной Сирии. В конце концов, речь могла пойти о политике вооруженного сосуществования, поскольку арабы были рады избавиться от тяжкой турецкой опеки. Подобное сосуществование, единственная политика, приносящая плоды на Востоке, увы, периодически оказывалось под угрозой из-за убийств и мистическо-религиозного фанатизма крестоносцев. Эти крайности делали позицию эмиров, выступавших за сосуществование с западными захватчиками, неустойчивой; через несколько лет они будут окружены презрением, с которым будут относиться ко всем, кто предал свою религию ради того, чтобы сохранить подобие политической власти.

Из Куфр Таба армия направилась к Шейзару (Кесарии), затем, через Масиаф и Рафанию достигла Гисн эль-Акрада (будущего Крака де Шевалье). Так как франки хотели пройти без остановок, сирийские эмиры склоняли голову перед надвигающейся бурей, приносили обычные дары (золото, провизию, стада) и стремились как можно быстрее спровадить оккупантов к соседям, а те, в свою очередь, спешили призвать их продолжить путь на юг, к далекому Иерусалиму, От Гиен эль-Акрада армия вышла на побережье и рассыпалась по богатой равнине Аккара. Этот регион (поля, города и крепости) принадлежал эмиру Триполи. Поначалу Раймунд Сен-Жилльский пытался обложить его военной контрибуцией в соответствии с его богатством. Чтобы добиться своего, он безжалостно разорил окрестности Арки (Аркаса).

«От армии графа Раймунда отделились Раймунд Пиле и Раймунд, виконт Туреньский. Они подошли к городу Тортосе, обороняемому множеством язычников, и яростно атаковали его. Когда наступил вечер, они отошли к другому месту и стали там лагерем, разведя большие костры, как будто там находилась вся армия. Язычники, охваченные ужасом, тайком бежали ночью, бросив город со всеми его богатствами; в нем был помимо прочего порт с выходом на море. На следующий день наши воины приготовились атаковать, но город был пуст. Они зашли в него и расположились там до времени, когда осадили Аркас. Возле него был другой город, называемый Маракия: эмир, управлявший им, повел переговоры с нашими воинами и впустил их в город с их знаменами» (Аноним). Удачное взятие Тортосы (укрепленного порта, имевшего сообщение с генуэзской, фламандской и императорской флотилиями) породило у графа Сен-Жилльского желание, задержаться на этой сирийско-ливанской ривьере, так походившей на прекрасные земли его родного Юга. Богатые восточные города, окруженные роскошными садами, были куда более привлекательны, чем трудный поход по суровому и унылому Иудейскому плоскогорью…

Крестовый поход не нуждался в полководцах, он отчаянно искал свою душу.