"Роковые шпильки" - читать интересную книгу автора (Андерсон Шерил)

Глава 6

– Убийство – это просто крайняя форма социального взаимодействия.

Я сделала это самоуверенное заявление, сидя на полу, босиком, в офисе Кэссиди, подцепляя палочками цыпленка в лимонном соусе.

Трисия, подавшись вперед, пощупала мой лоб, затем, пожав плечами, вернулась к своей говядине с брокколи.

– Во всяком случае, это не горячечный бред.

– Я всего лишь пытаюсь сказать, что совсем не обязательно быть психом, чтобы кого–нибудь убить.

– Но это помогает. Особенно, если построить на этом защиту, – Кэссиди сидела за своим столом, занимаясь одновременно сразу несколькими делами. Офис Кэссиди выглядит, скорее, как берлога университетского профессора, чем как кабинет модного адвоката. Две стены заняты битком набитыми книжными полками, третья – окном, в которое она вряд ли когда–нибудь выглядывает, несмотря на то, что оно выходит на Линкольн–центр, а на двери красуются морские пейзажи, выполненные младшей сестренкой Кэссиди. Мебель в стиле миссионер[58] – практичная, хотя и достаточно элегантная, на всех плоских поверхностях возвышаются неустойчивые кипы книг, журналов и папок. Мне это нравится.

Кэссиди согласилась на совместный ланч при условии, что мы закажем еду из китайского ресторана в ее офис, поскольку у нее цейтнот. Я заикнулась было о том, что в таком случае можно подождать и до обеда, но она рявкнула, что до тех пор число жертв может увеличиться, и что здоровое питание в течение дня – залог успешного расследования. К счастью, Трисия сказала только, что у нее нет никаких неотложных дел, и она будет рада с нами встретиться.

К еще большему счастью, Трисия со всей присущей ей дипломатичностью встретила рассказ о том, что Ивонн в добровольно–принудительном порядке хочет поручить ей организацию похорон, а я не стала бросаться с возражениями под этот танк.

– Как интересно. Похоронная церемония и прием, – была первая реакция Трисии.

– Мне кажется, Ивонн видит это скорее, как корпоративное мероприятие с покойником – ну, так уж получилось – в качестве почетного гостя, – пояснила я.

– Не совсем моя область.

– Я знаю. Ты вполне можешь сказать: «Нет», если не хочешь.

Трисия задумалась, а ее руки, то сплетаясь, то расплетаясь, тем временем вели между собой молчаливый диалог. Интересно, что ее смущает? Трисия не боится трудностей, любит новые и сложные задачи, значит, не это. Я уже сказала ей, что деньги – не проблема, так что это тоже отпадает. Тогда что же?

Руки Трисии замерли, потом аккуратно легли друг на друга.

– Это может помочь твоему расследованию, правильно? Доступ к списку гостей и все такое?

Она застала меня врасплох. Я не рассматривала проблему с этой точки зрения и уж никак не ожидала, что такое придет в голову Трисии.

– Вообще–то, да, конечно. Кэссиди фыркнула:

– Молли раскусит это дело задолго до похорон. Так что просто распланируй чертову церемонию.

Трисия подтвердила, что так и сделает, но по блеску ее глаз я поняла – ей нравится мысль о том, что она может мне помочь. Мне эта идея тоже нравилась. Помимо всего прочего, это был своеобразный вотум доверия, поэтому я решила суммировать все, что мне уже стало известно и предложить свою теорию убийства, как крайнего проявления невоспитанности.

Моя мысль сводилась к тому, что даже если к тому моменту, когда мы с Ивонн встретились в ночь убийства, она вела себя нормально – относительно нормально – это еще не означает, что она вне подозрений. Особенно если учесть, что Эдвардс не жалел времени, проверяя Хелен, а Хелен вела себя куда более адекватно, чем Ивонн. Хотя такое сравнение не вполне справедливо, поскольку Хелен вообще гораздо нормальнее, чем Ивонн. Точка.

– Как по–твоему, Ивонн догадывается, что ты ее подозреваешь? – спросила Трисия. Она встревоженно взглянула на Кэссиди, и та, на лету перехватив ее мысль, согласно кивнула.

– Что такое?

– Молли, ты должна быть очень осторожна, – Трисия и хотела помочь, и в то же время продолжала беспокоиться. Я ее понимала. Когда я сама притормаживала и задумывалась, а во что я, собственно, влезаю, мне тоже становилось не по себе. Поэтому я просто старалась на этом не концентрироваться.

– Если Ивонн убила Тедди, то она сделала это из ревности. Порыв страсти, состояние аффекта и все такое. Тогда с чего ей покушаться на меня?

– Потому что ты собираешься доказать, что она – убийца, – Кэссиди хмуро смотрела на меня, как будто я была ребенком, прижавшим ладони к раскаленной плите, несмотря на запрет, а потом еще имевшим наглость заорать. Но я определенно не собиралась обращать внимание на такие пустяки.

– Откуда она об этом узнает? Я ни слова не сказала ей о моей журналистской идее.

– Но она непременно узнает, что ты встречалась с Гарреттом Вилсоном из «Манхэттена» по поводу статьи. Хорошие новости распространяются быстро, но сплетни – еще быстрее.

– Я тебя умоляю. Как будто я могу с ним встретиться.

– Можешь, радость моя. Завтра в полдень, – Кэссиди издала довольный густой смешок, который я нахожу очень милым и заразительным, но только не в тех случаях, когда смеются надо мной. Наверняка я выглядела по–идиотски, что еще сильнее развеселило Кэссиди.

Я вопросительно посмотрела на Трисию – сияя, как заботливая мать, она показала на Кэссиди:

– Это она сделала, не я.

– Сделала что?..

– Устроила тебе встречу с Гарреттом. Каждый кусочек китайской еды, которую я только что проглотила, плюс несколько жизненно важных органов бешено закувыркались у меня в животе. Гарретт Вилсон. Редактор отдела в «Манхэттене». Человек, известный как создатель – и разрушитель – многих великих карьер. Работающий в журнале, который умеет смешивать интеллект с гламуром – причем так мастерски, что выигрывают оба направления, правда, второе несколько больше, чем первое. Это было бы идеальное издание для публикации очерка об убийстве Тедди, но мне никогда и в голову не пришло бы туда соваться. И теперь, когда Кэссиди совершила чудо, открывающее такую возможность, я не была уверена, что справлюсь.

– Пару недель назад, когда я сидела рядом с ним на очередном сборище по поводу Первой поправки[59], я настояла на том, чтобы он держал руку на своем бедре, а не на моем, а он в ответ настоял на том, чтобы я взяла его карточку. Я решила, что хоть кто–то должен от этого выиграть, и позвонила ему. – Кэссиди вышла из–за стола и направилась ко мне, размахивая палочками для еды. – И это обойдется тебе всего–навсего в одну порцию утки по–сычуаньски.

Она насадила на палочку кусок упомянутой утки из стоявшей позади меня картонки и вернулась за свой стол.

– Не знаю, что и сказать, – я была искренне тронута, но знала, что Кэссиди терпеть не может излишней эмоциональности.

– Боже. Давайте просто посидим и насладимся моментом, – Кэссиди подмигнула мне и набросилась на утку.

А у меня вдруг начался приступ паники.

– Я же не могу ему сказать, что считаю убийцей Ивонн. Я никому не могу этого сказать. Пока что.

Кэссиди покачала головой:

– Нажимай на то, что статья будет о самом процессе расследования, а не о том, кто убийца. То, что к моменту выхода статьи ты сможешь назвать имя настоящего убийцы – еще один замечательный бонус.

– А кому ты собираешься рассказать про Ивонн? – очень ровным тоном спросила Трисия.

Трисия умеет разговаривать в эдакой отстраненно–неосуждающей манере, которая сразу заставляет понять, что вы шагаете по тонкому льду, и пожелать, чтобы лучше уж она прямиком высказала все, как есть, и назвала вас идиотом. Вежливо и с любовью. Очень помогает.

Разумеется, я понимала, к чему она клонит.

– Никому. До тех пор, пока я не выясню хоть что–нибудь. Пока что у меня есть только подозрение.

– И еще украденный ключ, – прежде чем мы приступили к еде, я успела показать им фотографию и ключ. Слово «Маартен» не вызвало у них никаких ассоциаций, кроме карибских фантазий, и они согласились, что, похоже, снимок сделан в «Ритц–Карлтон». Но, возможно, ключ мог оказаться… ключом. Кэссиди задумчиво побарабанила пальцами по щеке:

– Как ты думаешь, что этот ключ отпирает?

– Пояс целомудрия Ивонн? – предположила Трисия.

Я покачала головой:

– Не настолько уж он древний, – подруги хихикнули, а я выудила ключ из кармана и, сдвинув в сторону газеты и журналы, положила его на кофейный столик, чтобы им обеим было видно. – На нем слишком мало бороздок для замка от банковского сейфа или даже для обычного висячего.

Трисия потянулась к ключу, и Кэссиди сделала резкое движение, как будто собиралась ее шлепнуть по изящной ручке.

– Осторожнее! Хватит того, что наша Агата Кристи уже оставила на нем свои отпечатки.

Черт, я об этом не подумала. Мало того, что я стащила улику, я еще и испортила ее. При условии, что ключ является уликой. При условии, что я права в своей теории насчет Ивонн. При условии, что я еще не зашла слишком далеко. Но сейчас мне было не до того, чтобы обо всем этом думать, поэтому я просто сказала:

– Проклятье.

– Ничего страшного, мы это уладим. У тебя есть оправдание – Хелен поручила тебе перебрать и упаковать его вещи, и так далее, и тому подобное. Но, знаешь ли, с этого момента, пожалуйста, будь поосторожнее, – предупредила Кэссиди.

Я оценила местоимение «мы». Не то чтобы я хотела втянуть кого–то из них в неприятности. При условии, что я уже предвидела эти неприятности. При условии, что – ладно, неважно, это мы уже проходили.

Трисия склонилась над ключом, всячески подчеркивая, что до него не дотрагивается.

– Знаешь, что мне это напоминает?

– То, как ты уткнулась носом в стол, напоминает мне колледж, но думаю, ты не это имела в виду, – признала Кэссиди.

Трисия выпрямилась, не сводя глаз с ключа.

– Ты не все знаешь, Кэссиди. Многое, но не все.

Мы с Кэссиди обменялись понимающими взглядами, заметив которые, Трисия фыркнула.

– Сейчас мы узнаем все секреты.

– Моя музыкальная шкатулка, – настаивала Трисия.

– Ты держишь в ней кокаин? – не желала сдаваться Кэссиди. – Надо же, а мы никогда в нее не заглядывали.

Трисия, игнорируя Кэссиди, которую это только еще больше развеселило, обратилась ко мне:

– Когда я была маленькой, у меня была музыкальная шкатулка из очень красивого полированного ореха. Отец привез мне ее из Вены.

– И ты заводила ее похожим ключом?

– Нет, но в ней был выдвижной ящичек для сувениров, который открывался очень похожим ключиком.

На минуту мы все замерли, разглядывая ключ, но мне в голову не пришло ничего, кроме сцены из «Алисы в стране чудес», где Алиса не может достать ключ со стола, потому что делается то чересчур маленькой, откусывая пирог, то чересчур большой, отпивая напиток. Или наоборот? И, как поет Грейс Слик[60] в песне «Белый Кролик», «одна пилюля делает тебя большой, другая – маленькой, а та, что дает тебе мамочка – вообще не действует». Вот уж воистину, «Съешь меня». Кажется, я уже провалилась в кроличью нору?

– Значит, Тедди подарил Ивонн шкатулку? – рискнула я.

– Или что–то ценное, чтобы хранить в ее шкатулке, – сказала Кэссиди.

– Должно быть что–то очень ценное, чтобы ради этого она решилась его убить, – продолжила Трисия.

– Чтобы Тедди не достался никому другому, – предположила я.

– Думаешь, он с ней порвал? – спросила Кэссиди.

– Может быть, Хелен обо всем узнала и заставила его. Это объясняет, почему Ивонн так «нежно» отзывается о Хелен. – Стараясь не терять изящества, я поднялась на ноги. – Кажется, пора вернуться на место преступления.

– Обратно в офис? Так скоро? – Трисия вела себя как образцовая хозяйка, хотя это был офис Кэссиди.

– Обратно в «Фам». Насколько мне известно, именно там Тедди познакомился с Ивонн. Моя приятельница Стефани Гленн все еще там работает. Может быть, она знает, где и когда они закрутили.

– Думаешь, Вудворд и Бернстайн[61] копались в сексуальной жизни своих героев, когда расследовали Уотергейт? – спросила Трисия.

– Дорогая, а как ты думаешь, почему они назвали своего осведомителя «Глубокая глотка»[62]? – намекнула Кэссиди.

– Мой брат уверен, что «Глоткой» была Пат Никсон[63], – призналась Трисия со стыдливой улыбкой, намекающей на скандал в благородном семействе. Неудивительно, учитывая, что ее брат недавно зарегистрировался как член Демократической партии.

– Ладно, я лучше пойду, пока не начала представлять Никсонов, трахающихся в Розовом саду Белого дома. Спасибо за ланч. Я вам позвоню. – Послав им воздушные поцелуи, я направилась к выходу, от души надеясь, что на этом пути мне вскоре удастся собрать из кусочков грандиозную историю, а не выставить себя полной идиоткой.

К счастью, мы со Стефании по–прежнему часто болтаем, а еще чаще обмениваемся письмами, поэтому мой звонок с просьбой встретиться не слишком ее удивил. По телефону я не стала объяснять причину, чем, думаю, заинтриговала ее еще сильнее.

«Фам» находится чуть дальше, чем «Зейтгест», и, проезжая в такси мимо родного здания, я чувствовала себя слегка пристыженной, как будто Ивонн могла видеть, как я со своего заднего сиденья выглянула в окно, чтобы убедиться, что она меня не видит. У меня в голове сразу же зазвучал припев к старой детской песенке: «Я оглянулась посмотреть, не оглянулся ли ты, чтоб посмотреть, не оглянулась ли я». Теперь, когда я подозреваю Ивонн, догадывается ли Ивонн, что я ее подозреваю? От этой мысли у меня по коже побежали мурашки.

Со Стефани Гленн мы познакомились лет пять назад, когда обе писали для журнальчика под названием «Сонник», к счастью, вовремя почившего. Брент Каррузерс, кретин, которому повезло унаследовать огромное состояние, решил, что может оправдать свое существование пересмотром культурных ценностей Нью–Йорка. У него была своя теория – инвестировать во всякие необычные виды бизнеса с последующим раскручиванием их на страницах журнала.

Он начал швырять деньги направо и налево, чем привел окружающих в такой восторг, что люди даже не осознали, что он понятия не имеет о том, что делает. Журнал оказался не более чем экспериментом – а сколько разных шрифтов можно втиснуть на одну страницу, прежде чем он рухнет под грузом собственной претенциозности. После чего Брент угодил в психическую реабилитацию, а мы, выяснив, сколько именно денег было пущено на ветер, и выпустив за девять месяцев четыре номера журнала, начали искать себе новые работы. Но я успела познакомиться со многими интересными людьми, так что время было не совсем зря потрачено.

Стефани довольно скоро нашла место в «Фам» и с тех пор неуклонно шла по восходящей. Она работала пишущим редактором, имела прекрасную репутацию и уже три раза появлялась в телешоу «Сегодня». Клянусь, я без всякой зависти думала о ее блестящей карьере, пока помощник Стефани, чересчур бойкий юноша по имени Рико с двумя сережками в левой брови, вел меня в ее кабинет. Мне кажется, это самый искренний показатель того, как я отношусь к тому или иному человеку.

При виде меня Стефани выскочила из–за стола. У нее был очень симпатичный кабинет – не угловой, но соседний с ним, просторный, полный воздуха, со столом в стиле королевы Анны, свежими цветами на тумбочке и классическим видом на Лексингтон–авеню. Ай да Стефани! Она подошла ко мне, широко раскрыв объятия. Стефани – маленькая, энергичная, шумная, но это скорее действует заразительно, а не раздражает. С тех пор как мы виделись в последний раз, она сделала завивку и теперь ее голову украшала неожиданная копна светлых кудряшек.

– Мне нравится твоя прическа, – сказала я после того, как мы обнялись и она подвела меня к дивану.

Стефани, наморщив носик, ткнула себя в волосы:

– Проиграла пари.

– Хорошо хоть, тебе не пришлось бриться наголо.

Она закатила глаза:

– Я была в двух шагах от этого. Но как приятно тебя видеть. Рико предложил тебе напитки?

– Спасибо, мне не хочется. И я не хочу задерживаться, я знаю, как ты занята.

Стефани пожала плечами:

– В данный момент никто не дышит мне в затылок. Так что стряслось?

Я замялась. Мне следовало получше обдумать свою вступительную речь по дороге сюда и решить, какой именно информацией я готова поделиться со Стефани. А теперь ничего не оставалось, как пробираться наощупь.

– Ты уже слышала про Тедди Рейнольдса?

Стефани, прикусив верхнюю губу, кивнула:

– Я получила сообщение от Франчески и сначала подумала, что это – какая–то ужасная сплетня, но потом поговорила с Майком Расселом из «Пост», и он все выяснил. Это случилось прямо в вашем офисе? – я ответила кивком и Стефани передернулась. – Кто его обнаружил?

– Я.

– О, мой бог! – Стефани, еще раз вздрогнув, схватила меня за руку. – Как ты, в порядке?

Я еще раз кивнула.

– Я как раз пытаюсь во всем этом разобраться.

– Понятно.

Я сделала глубокий вдох и рискнула.

– Ивонн тяжело переживает случившееся, – я замолчала, пытаясь уловить реакцию Стефани.

Ее верхняя губа опять скрылась, когда она согласилась:

– Могу себе представить.

Я осторожно двинулась дальше:

– Я пытаюсь понять… как себя с ней вести, и я подумала, что ты работала с ними обоими здесь, в журнале, и, может быть, лучше понимаешь суть…

Стефани энергично кивнула:

– Ты знала, что они были любовниками?

Я ничего не могла поделать. Мои брови сами собой взметнулись вверх, и я выдохнула:

– Правда?

– Именно поэтому он вслед за ней перешел к вам. Я имею в виду, он и здесь был вполне на своем месте, но им просто хотелось быть поближе друг к другу.

Оказывается, это совсем не одно и то же – предполагать что–то и слышать, как кто–то другой высказывает это вслух. Когда какая–то мысль крутится у вас в голове, вы можете от нее отмахнуться и забыть. Она невесома, бесформенна, и вы легко можете убедить себя, что все это выдумали, как Скрудж убедил себя, что ему привиделся Джейкоб Марли из–за плохо переваренного картофеля[64]. Но потом кто–то другой высказывает ту же мысль, и она приобретает мучительную и неоспоримую солидность, и вот вы уже смотрите прямо в лицо своей бренности.

– Ты выглядишь шокированной, – Стефани потрепала меня по руке. – Уверена, что не хочешь, чтобы Рико тебе чего–нибудь подал?

– Нет, нет, все нормально. Знаешь, я подозревала, но я не была уверена…

– О, надо отдать им справедливость, они были очень осторожны. Это – заслуга Ивонн, потому что всем известно, что Тедди – изрядный кобель.

Кивнув в очередной раз, я тут же представила себе развернувшиеся презервативы из стола Тедди, плавающие вокруг вереницей маленьких привидений. Не зря же французы называют оргазм la petite mort, маленькая смерть. Впрочем, сейчас был неподходящий момент для разгадывания культурологических головоломок.

– Правильно.

– Вначале, когда они еще работали здесь, я только подозревала, но теперь знаю наверняка. Мы с Ивонн вместе были на одном из благотворительных сборищ – что–то насчет сохранения джунглей, или спасения детенышей китов, или еще что–то такое – словом, после обеденного перерыва мы обе слиняли в бар и как следует набрались. Вообще–то мы здорово повеселились. Сама понимаешь, перемыли косточки всему начальству и авторам – за исключением тебя, разумеется, – словом, приятно потрепались. Но потом она вдруг резко свернула на темы любви и смысла жизни, и кончилось тем, что она наболтала мне много лишнего – про их с Тедди сексуальную жизнь и как он ей постоянно изменяет, но она всегда принимает его обратно. Все это было довольно–таки странно.

– Кстати, как ты думаешь, жена Тедди знала о его изменах?

Стефани на мгновение задумалась, потом заговорила, тщательно выбирая слова:

– Мне кажется, Ивонн считала, что жена знает, но как бы, в общем, теоретически, без деталей, понимаешь? – Стефани задумчиво наклонила голову, вновь прикусив губу. – Но, может быть, с тех пор все изменилось.

Еще одно очко в пользу теории Эдвардса. Я не знала, есть ли смысл защищать Хелен перед Стефани.

– А давно это вы с Ивонн надрались?

– Кажется, недели три назад.

Bay! Текущие события, а не далекое прошлое. Значит, если Хелен только сейчас узнала… Или если Тедди решил порвать с… Или и то, и другое…

– А как долго продолжались их отношения?

Стефани покачала головой.

– Я знаю только, что все началось, когда они вместе работали у нас. А–а, вот еще. Вначале они занимались этим, только если вместе куда–то уезжали. На недели моды и всякие такие мероприятия.

– Синт–Маартен? – предположила я. Немного подумав, Стефани кивнула:

– Ага, мы делали такой комбинированный номер «мода–путешествия», и главные съемки проводились как раз там. И по времени совпадает. Но постепенно они пришли к тому, что могут заниматься этим и в городе.

В городе, в офисе – мне не хотелось опять все это представлять.

– Тогда ничего удивительного, что Ивонн так переживает.

– Я не удивилась бы, если бы она вообще слегла, запасшись успокоительными и носовыми платками.

«Мне бы это тоже подошло, – подумала я. – Нужно заставить себя встать, пока желание свернуться клубком на диванчике у Стефани и как следует нареветься не стало непреодолимым. Почему мне так хочется плакать? Стефани дала мне всю нужную информацию, а я чувствую себя так, будто у меня что–то отняли. Что я потеряла? Надежду? Доверие? Пора идти».

Я сжала руку Стефани.

– Ты мне очень помогла.

– Хочешь, я ей позвоню? Разумеется, я не стану говорить, что ты здесь была, но немного сочувствия ей не повредит, как ты считаешь?

– Ты имеешь в виду Ивонн, а не Хелен, правильно?

Стефани побледнела.

– Господи, я даже не подумала о Хелен. Какой ужас. Конечно, я и ей позвоню.

– Не сомневаюсь, они обе будут тебе благодарны. – Я поднялась с дивана, а вслед за мной встала и Стефани. – Спасибо тебе.

– Не за что. Не представляю, как ты это выдержала – обнаружить его и все такое. По–моему, это просто здорово, что в таких обстоятельствах ты еще способна беспокоиться об Ивонн.

Я выжала улыбку. Если бы Стефани только знала, в каком контексте я думаю об Ивонн.

– Как я уже говорила, я просто пытаюсь в этом разобраться.

Стефани проводила меня до дверей.

– Знаешь, когда ты окончательно разберешься, из этого может выйти отличная статья.

Моя улыбка стала гораздо менее вымученной.

– Правда?

– Ну конечно. Жаль, что мы не можем ее опубликовать – я не уверена, что она подойдет для раздела «Советы красоты» или «Новый весенний имидж». Но ты должна об этом подумать.

– Спасибо, – искренне ответила я, потому что действительно была благодарна Стефани – мне было уже не так стыдно, что я пришла к ней под надуманным предлогом. – Я подумаю.

– Только никому не говори, что услышала эту историю от меня, – добавила Стефани. – Не хочу прослыть сплетницей. По крайней мере до похорон. – Она криво улыбнулась, извиняясь за неловкую шутку. Что ж, по крайней мере она еще способна была шутить.

Обратно в офис я шла пешком. Мне нужен был свежий воздух – тот самый воздух, пахнущий хрустящими спелыми яблоками, который иногда случается в октябре, когда ветер дует в правильном направлении и еще не начался дождь – и еще мне нужно было время. Чтобы решить, что мне делать дальше.

А вот, что мне решительно не было нужно, так это неправдоподобно большой букет цветов, громоздящийся на моем столе в офисе. С тех пор как я стала работать в основном дома, наш офис неоднократно перекраивался, и теперь мне отведен стол рядом с кабинетом Ивонн. Я его почти не использую и частенько, когда прихожу, обнаруживаю на нем всякую всячину, принадлежащую кому–то другому. Так и теперь у меня на мгновение мелькнула надежда, что цветы предназначены не мне. Представьте, какая неразбериха должна была царить у меня в голове, если, увидев красивый и безусловно дорогой букет, я понадеялась, что он прислан не мне. Нет, я серьезно. На данном этапе моей жизни такие цветы могли означать только неприятности. Гретхен уже спешила мне навстречу.

– Как хорошо, что ты вернулась. А то я уже думала, как же мне передать это тебе, но ведь не поедешь же в метро с такой красотой.

– Такси. Только такси, – категорически заявила Кендалл.

Кендалл довольно мила и неглупа, только вот никогда не улыбается и почему–то очень этим гордится. Может быть, улыбаться ей мешает двухдюймовый слой помады, который она накладывает каждое утро, всегда одного и того же густого темного цвета, напоминающего кофейную гущу из «Старбакса». Но поскольку темно–серый – самый яркий цвет в ее гардеробе, такая помада в самый раз. Возможно, дело даже не в моде. Возможно, она просто всех нас ненавидит. Но насчет такси она была права.

– Точно, такси, – согласилась я, главным образом потому, что обе они выжидающе смотрели на меня, и я чувствовала себя обязанной что–нибудь сказать.

Но их интересовало не такси.

– От кого они? – не удержалась Гретхен. Конечно, когда тебе присылают цветы прямо в офис – это круто. Это избавляет тебя от необходимости оповещать всех и каждого, что у тебя день рождения, или новый бой–френд, или умопомрачительный секс со старым бой–френдом – словом, обо всех счастливых событиях. Но для меня сегодня такой букет никак не мог означать хорошую новость. Для начала, от кого он? Даже если Эдвардс может позволить себе подобный демонстративный жест, непохоже, что он готов пойти так далеко, чтобы заслужить прощение. Поэтому, как ни больно мне себе в этом признаваться, увы: существует еще только один мужчина, который на данном отрезке жизни может посылать мне цветы.

– Питер, – сообщила я коллегам после того, как открыла карточку и мои подозрения подтвердились.

– Твой бой–френд? – без улыбки спросила Кендалл. Вопрос был таким же угрюмым, как мое настроение.

– Мы встречаемся, – широко улыбаясь, ответила я, думая, что, может быть, она испугается и ретируется обратно за свой стол. Но она только кивнула, как будто слушала проповедь.

Гретхен зарылась носом в цветы и глубоко задышала.

– Наверно, у вас все классно, – заметила она с неуклюжей горечью, на случай, если мы вдруг забыли, что у самой Гретхен дела обстоят не так хорошо. Она даже тяжело вздохнула, отводя лицо от цветов. Одна из ее щек оказалась запачкана пыльцой лилии.

Вместо ответа я провела рукой по ее щеке, пояснив:

– Пыльца.

Кендалл, подавшись вперед, проинспектировала ущерб:

– У тебя стерся весь макияж, – отрапортовала она, покосившись на меня. Похоже, это известие сильно расстроило Гретхен, потому что она, извинившись, заторопилась в туалет. К счастью, Кендалл последовала за ней.

Рухнув на стул, я перечитала карточку. «ТЫ ОК? ПИТЕР». Претензии Питера на остроумие еще ужаснее, чем его попытки изображать искренность. А уж когда Питер тщится изобразить остроумие, чтобы прикрыть отсутствие искренности – это вообще конец света.

Я набрала его номер. А что еще оставалось делать? По меньшей мере следовало поблагодарить его за цветы. И не могла же я позволить ему бесконтрольно болтаться вокруг, пока я буду разбираться с убийством, с Эдвардсом и со всем прочим. В конце концов, Питера можно рассматривать как мои эмоциональные инвестиции, хотя за время его отсутствия в городе конъюнктура рынка изменилась к лучшему.

Мой звонок объяснялся не только стремлением соблюсти правила поведения с бой–френдом. Питер был еще и конкурентом, так что мне нужно было выяснить, что у него на уме. Роскошные цветы в офис – это не его стиль. Он чего–то хочет.

– Пообедаем сегодня? Хотя ты, конечно, очень занята?

Мой звонок застал Питера, когда он ехал брать интервью у игрока в бейсбол, имя которого, видимо, должно было произвести на меня впечатление. Счет 2:0.

– Представь себе, могу освободиться. – В списке моих неотложных дел значилось только расследование убийства, но Питеру об этом знать не обязательно.

– Я по тебе ужасно соскучился. Все время думаю об этом кошмаре, который тебе пришлось пережить.

Ага, и гадаешь, как бы тебе самому влезть в это дело.

– Как это мило с твоей стороны, Питер.

– «Русалка». В восемь. О'кей?

Что–то слишком много всего сразу мне нужно обдумать, а бессонная ночь уже начала сказываться. Так, начнем по порядку. «Русалка». Маленькое уютное заведение, но достаточно престижное, в меру романтическое, в то же время без излишней деловой строгости. Тут он попал в яблочко. Место подходит. Итак, в восемь. С соответствующей дозой кофеина смогу ли я дотянуть до восьми и составить приятную компанию? Не хочу показаться занудой, помешанной на восьмичасовом сне, но нервам моим за последние сутки досталось будь здоров. Я уже чувствую себя разбитой, а в таком состоянии я обычно становлюсь слезливой. Не хотелось бы оказаться рядом с Питером, если мой организм вдруг выкинет такую шутку, и из обычной энергичной и искрометной особы я превращусь в Плаксу–Ваксу. Но если Господь и «Старбакс» будут на моей стороне, я, пожалуй, смогу продержаться хотя бы до десяти.

Правда, меня беспокоил еще один вопрос: правильно ли это? В том смятенном состоянии, в котором я сейчас нахожусь, должна ли я вообще встречаться с этим человеком? Есть ли в этом смысл? Но как он прореагирует на мой отказ – и как отвергнутый бой–френд, и как соперник–журналист? Ладно, в самом худшем случае мы заплатим каждый за себя, и я спишу это как деловые расходы. Решено.

– Прекрасно, – мой тон был вполне доброжелательным, но без эмоциональной окраски. – Встретимся прямо там.

Он удовлетворился этим. По крайней мере, на данном этапе.

– Отлично. Пока.

Я отключилась и перевела дух. Когда что–то намечено на вечер, день всегда проходит быстрее. И если у меня из головы не идет убийство, почему бы не добавить к нему еще и агонизирующий роман?