"Роковые шпильки" - читать интересную книгу автора (Андерсон Шерил)

Глава 7

Дорогая Молли, недавно мне пришлось обедать с человеком, к которому я уже не питаю того интереса, как раньше. Собственно говоря, я подумываю вообще порвать с ним. Во время обеда вдруг появился другой мужчина, к которому я в последнее время стала неравнодушна, и завел со мной разговор. Каковы правила этикета в такой ситуации? Следовало ли мне пригласить второго мужчину к нам присоединиться? Или я должна была попросить его перезвонить мне позже, а потом вернуться к своему партнеру? А может быть, нужно было сбежать через окно дамской комнаты и встретиться, со вторым мужчиной снаружи? Не помню, упоминала ли я, что этот второй мужчина – детектив, который не далее как сегодня за завтраком дал понять, что подозревает меня в убийстве? С уважением. Уставшая от Свиданий. 

Одно из преимуществ моей работы состоит в том, что я всегда могу быть твердо уверена – есть множество женщин с проблемами куда более серьезными, чем у меня. Это не злорадство, а скорее напоминание, урок на будущее, успокаивающее чувство осознания своего места в этом мире. И это чувство начало стремительно меня покидать, когда я, сидя за столиком напротив Питера, вдруг увидела направляющегося ко мне детектива Эдвардса.

В промежутке между звонком Питеру и обедом я ухитрилась еще и поработать, чтобы как–то уравновесить свой день. Я читала письма и проверяла электронную почту, в буквальном смысле не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом с Ивонн, которая мельтешила по офису, делая вид, будто ничего не изменилось. Вообще–то в большей или меньшей степени так же вели себя все остальные, пожалуй, за исключением Гретхен, которая не скрывала и даже выставляла напоказ свою печаль. Интересно, а не была ли она влюблена в Тедди? Тогда понятно, почему она продержалась с ним дольше всех других помощников.

Стыдно было сидеть в офисе и думать об Ивонн, как об убийце. Как будто таким образом я злоупотребляла ее гостеприимством. Правда, если бы она знала о моих подозрениях, то наверняка, не моргнув глазом, вышвырнула бы меня с работы. Оставаться ли мне в журнале после того, как ее арестуют, или увольняться?

Моя кузина Кэролайн рассталась со своим парнем после того, как они вместе попали в автомобильную катастрофу. И не потому, что считала его виноватым, а потому, что каждый раз, глядя на него, слышала визг тормозов и скрежет металла. Наверно, в этом есть что–то фрейдистское, но нужно знать Кэролайн, чтобы правильно оценить ситуацию. Тем не менее. Если человек ассоциируется с чем–то неприятным, это может разрушить отношения.

А моя подруга Даниэль, наоборот, как она поняла впоследствии, оставалась со своим приятелем примерно на год дольше, чем следовало – потому что выходила этого парня после язвы и чувствовала за него ответственность. Кроме того, ее удерживало опасение, что разрыв спровоцирует возвращение болезни, поэтому ей понадобилось так много времени, чтобы преодолеть чувство вины. Разумеется, язва не вернулась, парень начал встречаться со своим врачом–диетологом, а самой Даниэль с тех пор так ни с кем и не удалось завести серьезных отношений.

К чему я? Да к тому, стоит ли ставить телегу впереди лошади. Зачем переживать о том, что я буду делать после того, как Ивонн арестуют, если я отнюдь не уверена, что ее вообще арестуют? Затем, что тогда можно не думать о том, как сделать, чтобы ее арестовали. У меня просто талант нервничать заранее из–за каких–то вещей, которые могут произойти в неопределенном будущем, вместо того, чтобы заниматься решением насущных проблем. А если так уж приспичило о чем–то поволноваться, что у меня уже вошло в привычку, то лучше, к примеру, думать о том, какие имена дать своим будущим детям, чем о том, может ли сидящий напротив мужчина стать их отцом.

Хотя в данном случае об этом не могло быть и речи. В какой–то момент, сидя в такси на пути в Ист–Вилледж, я осознала, что уже решила порвать с Питером. Когда мы начинали встречаться, я ждала наших свиданий с восторгом и предвкушением. Теперь мысли о нем не вызывали ничего, кроме досады. Я твердила себе, что это никак не связано с моим правом собственности на статью. Но даже если и так, это уже о многом говорит, верно? Если бы я была по–настоящему увлечена, я бы захотела с ним поделиться, не так ли? Или по крайней мере я бы доверяла ему настолько, чтобы рассказать о своих планах и попросить не перебегать мне дорогу.

Меня окатило холодом. Вот оно. Я не доверяю Питеру. Как же меня угораздило связаться с человеком, которому я не могу доверять? Он с самого начала не пользовался моим доверием или потерял его в какой–то момент? Может быть, наши отношения не были настолько глубокими, чтобы подобные вопросы вообще возникали? Оказывается, я никогда всерьез об этом не задумывалась. Что уже само по себе позволяло поставить точку.

Я не могла думать ни о чем, кроме этого, сидя за столом напротив Питера и изучая его, пока он изучал меню. «Русалка» – прелестный ресторан, нечто среднее между местечком, куда забегают по–соседски и тем, куда специально приезжают издалека. Стены увешаны картинами и сувенирами, связанными с мореплаванием, дарами моря и рыбной кулинарией. Здешнее освещение – свисающие с белых стен золотые светильники – очень шло Питеру, играя теплыми оттенками его кожи. Да, он хорош, ничего не скажешь. Богат, красив, неглуп, хорош в постели, любит животных – какая жалость, что всего этого недостаточно.

Почему–то я была уверена, что не разобью сердце Питера, когда порву с ним. Правда, меня выводила из себя мысль, что в течение ближайших шести недель во всех своих разговорах он будет именовать меня не иначе, как «эта сука». Нелегко сознавать, что человек, с которым я рассталась, будет сплевывать мое имя, как прокисшее молоко. Если быть до конца честной, следует признать, что уже есть несколько человек, которых тошнит при упоминании обо мне, но мне еще нужно психологически подготовиться, чтобы внести в их список Питера.

Питер отложил меню и лениво улыбнулся.

– Уже знаешь, чего хочешь? – поинтересовался он с милым оттенком двусмысленности.

– Закажи для меня сам, – улыбнулась я. Я все равно не собиралась это есть, так что какая разница? А у Питера есть пунктик, пришедший из Старого Света, – он будет ловить кайф, заказывая для меня обед, а я в это время смогу сосредоточиться на более важных для меня вопросах – например, как лучше объявить ему о разрыве. И когда? После обеда, но до десерта? Когда будем выходить? Или прямо сейчас, чтобы он потом не думал, что напрасно заплатил за мой обед?

Питер улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

– Отлично. Теперь, когда с этим покончено, расскажи, как ты себя чувствуешь.

– Нормально, – автоматически отозвалась я. Мне пора было привести себя в состояние «между–нами–все–кончено». Вывернуть все наизнанку, превратить все за в против, а плюсы – в минусы. Например – он хорош в постели. Ну да, он неплох в постели. Не великолепен, просто неплох. А я заслуживаю лучшего. Это раз.

– Наверно, у вас в офисе сейчас, после смерти Тедди, странная обстановка, – нахмурил брови Питер. Черт, этот золотистый свет и впрямь ужасно ему к лицу. Может быть, среди его предков были бароны–разбойники[65]. Не успеешь оглянуться, как он уже прикуривает сигару и строит железную дорогу. Но он богат. А богатый бой–френд – это всегда тяжелая работа, потому что они не привыкли тяжело работать. Все само идет к ним в руки – возможности, власть, другие женщины – и они забывают, что значит прилагать усилия. Это два.

– Да, довольно… интересная. Лучше расскажи мне, как прошла свадьба. – Я не собиралась говорить о работе. Мне хотелось сделать так, чтобы ему было как можно сложнее перевести разговор на статью. Особенно теперь, когда у меня был назначен визит в «Манхэттен».

– Жаль, что ты не поехала со мной. Было бы гораздо веселее. – Он ловко ушел от ответа.

До этого момента ему и в голову не приходило взять меня с собой. Наши отношения едва достигали того уровня, чтобы вдвоем пойти на свадьбу где–нибудь в городе; о том, чтобы вместе поехать на четыре дня на семейное торжество, не могло быть и речи.

Да и вообще тащить своего партнера на свадьбу родственников – ужасная глупость. Я лучше приведу кого–нибудь из приятелей и выдам за бой–френда. И не только потому, что в таких случаях неминуемо возникает неловкость «ах–теперь–ваша–очередь». Проблема в том, как его представлять. И в фотографиях. Вам приходится не только каждый раз растолковывать, кем вы доводитесь жениху или невесте, но и характеризовать ваши отношения с парнем, которого привели с собой: «А это мой бой–френд/близкий друг/любовник/временный заместитель/случайный сексуальный партнер/все–равно–кто, Питер».

Да, я помню, что мисс Хорошие Манеры учила вас в таких случаях просто говорить: «А это Питер» и давать понять, что никого не касается, насколько вы близки, но интересно знать, когда и кому в последний раз удавался такой фокус? Это совсем не так легко, как кажется. Единственное, что может быть хуже, чем объяснять кому–то характер своих отношений – это не объяснять его совсем. В таком случае вам гарантированы загадочные взгляды и/или двусмысленные ухмылки окружающих, не говоря уже о каменно–холодном выражении лица самого неохарактеризованного субъекта. Вопиющая оплошность, так, кажется, это называется.

И еще фотографии. Зажатые между белыми кожаными обложками свадебного альбома своей подруги, вы обречены навеки оставаться в паре с тем, к кому, возможно, уже давно испытываете отвращение или даже ненависть. И каждый раз, когда фотографии вытаскивают на свет божий, вы должны терпеть замечания вроде: «Господи помилуй, ну что ты вообще в нем нашла?» Правда, аналогичная история может приключиться и с самими бывшими новобрачными, так что не такая уж это и беда.

– Надеюсь, ты все же выкинул какую–нибудь сумасбродную шутку? – настаивала я, стараясь загнать разговор в безопасное русло.

Сработало. На лице Питера заиграла самовлюбленная усмешка, подавшись вперед, он обвел ресторан внимательным взглядом, словно проверяя, не спрятались ли поблизости его бабушка с дедушкой, чтобы нас подслушать. Желая подыграть ему, я точно так же начала осматриваться кругом, но внезапно чуть не свалилась под стол.

Блуждая взглядом по неразличимым лицам окружающих, я вдруг сфокусировалось на одном из них. Я не верила своим глазам, но прямо ко мне направлялся детектив Эдвардс собственной персоной. Не в силах пошевельнуться, не в силах дышать, я уставилась на него во все глаза.

– Молли? – озабоченно спросил Питер, видимо, заподозрив, что меня хватил удар, потому что я вдруг застыла – признаю! – с полуоткрытым ртом и выпученными глазами.

Выпрямившись, я в течение трех секунд изобрела миллион причин, не имеющих ко мне никакого отношения, по которым детектив Эдвардс мог оказаться в этом ресторане. У него здесь свидание. Он встречается с друзьями. Он совладелец ресторана. Он преследует опасного преступника, который проник в здание через кухню, а Эдвардс собирается перехватить его в обеденном зале. Он меня не заметит. Не узнает.

– Мисс Форрестер, добрый вечер, – вот и конец всем моим теориям. Остановившись возле нашего столика, Эдвардс коротко отметил присутствие Питера – «Извините за вторжение» – и вновь перевел на меня взгляд синих глаз.

– Детектив Эдвардс, – кивнула я, краем глаза наблюдая за реакцией Питера. Оказывается, подобные неожиданности ему совсем не к лицу. Впрочем, вряд ли они так уж часто с ним случаются.

– Извините, что прерываю ваш обед, но не могли бы мы коротко переговорить?

Питер начал привставать, как будто собирался пригласить Эдвардса сесть за наш стол, поэтому я вскочила как можно быстрее.

– Ты извинишь нас, Питер? – обогнув Эдвардса, я направилась к бару, надеясь, что за мной последует только детектив.

Питер остался сидеть, а Эдвардс пошел за мной. Питер не сделал никаких поползновений как–то проявить инстинкт собственника, даже таких, которые могли бы показаться привлекательными. Это три.

Для равновесия я оперлась рукой о стойку бара, но решила не садиться. Подсознательно я уже решила, что разговор будет недолгим, так что к чему тратить время на усаживание? Эдвардс, отлично понимая мои намерения, забрался на стул и откинулся на спинку. Хорошо, посмотрим, кто окажется прав.

– Хочу спросить, как вы меня разыскали? – не может быть, чтобы за мной следили. Я даже не стала задумываться над тем, считать ли слежку за собой лестной или отвратительной – я просто знала, что это слишком расточительный путь для такого практичного и умного человека, каким казался Эдвардс.

– Я заходил в ваш офис, и угрюмая молодая особа, с которой я говорил, сказала, что слышала, как вы говорили по телефону о своих планах на обед.

По–видимому, Кендалл. Ну да, мы с ней говорили.

– Она оказала вам эту любезность до или после того, как вы объяснили, что вы – детектив?

– После. До этого она была непоколебима, как скала, – по его лицу промелькнула улыбка, вероятно, в ответ на мою недовольную гримасу.

– Ну и теперь, когда вы уже здесь… – подсказала я.

– Что вы забрали из кабинета Тедди Рейнольдса?

Я едва не схватилась за свой карман. Как ни прискорбно, удержал меня не здравый смысл, а то, что я успела переодеться. Снимок и ключ уже лежали у меня дома на туалетном столике. Тем не менее пришлось сделать усилие, чтобы с виноватым видом не похлопать себя по бедру.

– Всякое барахло, – сообщила я Эдвардсу, как можно безразличнее пожав плечами.

Он тяжело вздохнул.

– Какое именно?

– Ну, всякие личные вещи. Почему вы спрашиваете?

– Потому что его барахло пропало. Я вернулся в его офис, чтобы кое–что поискать, и увидел, что вещи исчезли. Куда они делись?

Я решила, что могу изобразить умеренное праведное негодование:

– Хелен попросила меня упаковать его личные вещи. Сама она не в состоянии этим заниматься. Я полагала, что она согласовала это с вами.

Он неопределенно кивнул:

– И где теперь эти вещи?

– У меня дома, – сказала я с самым бесстрастным выражением лица, на которое была способна, чтобы он не подумал чего лишнего или, еще хуже, не решил, что я надеюсь, что он подумает чего лишнего.

– Если вы упаковали их для миссис Рейнольдс, почему они не у нее?

– Потому что миссис Рейнольдс сейчас не до этого.

Разрываясь между противоположными чувствами – я и сердилась на него за то, что он до сих пор подозревает Хелен, и в то же время была не в силах противостоять очарованию его проклятых синих глаз – я потихоньку приходила в ярость. Я ненавижу, если на носу у моего собеседника темные очки, потому что меня смущает созерцание собственного отражения, но в данном случае я готова была раскошелиться на пару очков с зеркальными стеклами от Армани, лишь бы не видеть этих синих глаз.

Он прищурился, что помогло мне слегка сосредоточиться.

– Кого вы защищаете? Жену или любовницу? – я судорожно ухватилась за барную стойку – надеюсь, это осталось незамеченным. Он уже пронюхал про Ивонн? С одной стороны, это хорошо – так он скорее оставит в покое Хелен, но в то же время я была разочарована. Я–то надеялась преподнести ему Ивонн на блюдечке, раз–два – и готово, и «что вы об этом думаете?».

– Я никого не защищаю, я просто стараюсь…

– Выполнить свой долг перед покойным другом, да–да, я помню, – он покачал головой. – Мне кажется, вам нужно выбирать друзей классом повыше.

– Прошу прощения?

– Не хочу никого обижать, но даже его любовница не сказала о нем почти ничего хорошего.

– Мне трудно в это поверить, – почему Ивонн не разлилась перед Эдвардсом таким же соловьем, как перед сотрудниками? Она слишком умна, чтобы поливать Тедди грязью – это ее моментально скомпрометирует.

Эдвардс пожал плечами:

– Вообще–то она произвела на меня впечатление человека, который редко говорит хорошо о ком бы то ни было.

Я вынужденно кивнула. В хорошие дни Ивонн была колючей и язвительной, в плохие – невыносимо уничтожительной. Что делало загадку ее романа с Тедди еще более интригующей, если забыть о разбитом сердце Хелен.

– Честно говоря, я был несколько удивлен. На всех этих рекламах духов она выглядит такой милой.

Я снова кивнула, на этот раз – чтобы выиграть время. Я понятия не имела, о чем он толкует. Ивонн – на рекламных обложках? Может, он пьян?

– Внешность порой обманчива, – изрекла я, сочтя эту фразу наиболее безопасной.

Эдвардс окинул меня взглядом с головы до пят и со значением кивнул. Пожалуй, это изречение не так уж и безобидно, если произнести его в разгаре уголовного расследования.

– Полагаю, на то она и модель.

Простите, не поняла? Модель? У Тедди был роман с моделью? А также с Ивонн? Я стиснула зубы, что не раскрыть рот от изумления.

– Как вы о ней узнали?

– Из его карманного компьютера, который мы изъяли прошлой ночью. В первый раз, когда я увидел «Камилла», то подумал, что это просто один из деловых контактов. Но она фигурировала так часто, что мы с Липскомбом решили съездить и поговорить с ней. В жизни она оказалась неприятной в общении, хотя выглядит еще красивее, чем на фотографиях.

Модель… Рекламные объявления… Духи… Камилла… О, нет. Немыслимо. Не может быть. Чтобы Камилла Сондергард спала с Тедди? С нашим Тедди? Не в обиду Хелен будет сказано, но в таком случае странно, что он всего лишь поместил ее в свой КПК, а не арендовал где–нибудь рекламный щит, чтобы похвастаться такой победой. Против своей воли я тут же представила огромный рекламный экран посреди площади Тайм–Сквер – разумеется, с рекламой презервативов «Троян». Камилла Сондергард – горячая штучка во всех смыслах. Она с головокружительной быстротой, необычной даже для модельного бизнеса, проделала путь от рекламы джинсов до грандиозного контракта с «Шанель». Наш журнал так и пестрел рекламой с ее фотографиями. Правда, теперь я, кажется, знаю почему. Bay!

– Она сказала, что они только что порвали, – Эдвардс посмотрел на меня, ожидая реакции, и я послушно кивнула. – Почему вы мне ничего не сказали?

– Я и сама только сегодня узнала, – виновато улыбнулась я. До какой степени можно выворачивать правду наизнанку? – Теперь вы подозреваете Камиллу?

Он покачал головой. Ресторанное освещение подходило ему еще больше, чем Питеру. Ах да, Питер. Наверно, мне следовало бы поскорее вернуться к нему. Ладно, еще минуту.

– Она проводила благотворительный аукцион на каком–то сборище в защиту прав животных. Железное алиби, проверено.

У меня перехватило дыхание, но я постаралась, чтобы Эдвардс ничего не заметил.

– Но если они расстались, это оправдывает Хелен, не так ли? Зачем убивать мужа после того, как он порвал с любовницей?

Затем, что она знала, что у него их несколько – у меня был готов ответ, но мне хотелось знать, что скажет Эдвардс.

– Потому что этого еще недостаточно.

Я собиралась возразить, но потом вспомнила лицо Хелен, когда она говорила о раскаянии и сожалении, и не нашла в себе сил убедить Эдвардса, что он неправ. Может быть, это я неправа? Может быть, Хелен узнала про Камиллу, заставила Тедди порвать с ней, а потом узнала еще и про Ивонн и это переполнило чашу ее терпения?

– Давайте вернемся к вопросу о вещах, – предложил Эдвардс, переждав мое молчание.

– Я бы предпочла вернуться к своему другу.

Эдвардс кинул взгляд на противоположный конец зала и нахмурился:

– В самом деле?

Я не собиралась смеяться так громко, как у меня получилось. Я вообще не собиралась смеяться – потому что каким–то образом это делало Эдвардса хозяином положения. И все равно, в том, как он нахмурился, было что–то, что заставило меня расхохотаться. Поспешно зажав себе рот рукой, я виновато огляделась. Питер, в свою очередь нахмурившись, наблюдал за нами, и в этом не было ничего смешного.

Эдвардс, не переставая улыбаться, взглянул на меня:

– Он подождет.

Я замотала головой, гораздо энергичнее, чем раньше:

– Не–а, потому что я собираюсь послать его к черту.

– Улов не соответствует вашим стандартам?

– Даже близко. Я очень разборчиво подхожу к… рыбной ловле.

– Что вы используете в качестве наживки?

– Секрет не в наживке, а в приманке.

– Разумеется.

– Весь фокус в том, чтобы рыбка оказалась на столе раньше, чем она заметит, что ее уже вытащили из воды.

Собственно говоря, я ни разу в жизни не ловила рыбу, если не считать игрового автомата, но даже там у меня ничего не получилось. Но когда словесная игра превращается в любовную, нужно идти до конца. Улыбка Эдвардса смягчилась, как и его взгляд, и вот он уже наклонился ко мне, а его рука начала скользить по барной стойке, придвигаясь к моей. И это мне ужасно нравилось.

Его пальцы обхватили мои и остановились, отдыхая.

– Я не враг вам.

– Хорошо.

– За последние восемнадцать часов я уже успел многое о вас узнать и теперь хочу узнать еще больше.

– Хорошо, – если мне удастся и дальше обходиться одним и тем же словом, я смогу сосредоточиться на важных вещах, например, ровно дышать и не нести чепуху.

– Значит, мы с вами заодно?

Лаконичное «хорошо» здесь уже не подходило, поэтому мне пришлось задуматься. Насколько он искренен? Понятно, что он не хочет быть моим врагом, потому что не хочет, чтобы я мешала его расследованию. У него нет ордера, иначе он бы уже выложил эту карту на стол. Наверно, он считает, что вместо этого может использовать свой шарм. Какая часть его настоящая, а какая – коммерческая уловка? Его рука была теплой и твердой, и я подумала о том, какой теплой и твердой может быть его грудь. Но я тут же взяла себя в руки. Я хочу быть рыбаком, а не рыбкой.

– Конечно. Мы ведь оба хотим одного и того же, правда? – я сделала паузу, давая ему время кивнуть, и уточнила. – Разоблачения убийцы и торжества справедливости.

Мягкая улыбка вновь превратилась в усмешку, а его ладонь полностью накрыла мою.

– Ага. И этого тоже. Так когда я смогу увидеть вещи?

– Спросите Хелен.

– Но они не у нее.

– Они будут у нее.

– Разве не понятно, что я напрашиваюсь на приглашение к вам домой?

– Я как раз сейчас оцениваю ваши притязания.

– Вы еще и препятствуете отправлению правосудия, но мне сейчас не хочется в это углубляться. – Его улыбка ни на йоту не изменилась, пока он это говорил, а глаза ни на секунду не оторвались от моих. Это была не угроза, а констатация факта. И почему–то именно это показалось мне невероятно привлекательным. От этого парня за версту несло всяческими приключениями и неприятностями. И я готова была по уши влипнуть в эти неприятности. Нет, я имела в виду не забавы типа: «А можно мне поиграть с твоими наручниками». А игры на моих собственных условиях.

– Мне пора домой.

– Я вас отвезу.

– Это не понравится моему другу.

На этот раз Эдвардс даже не потрудился повернуть голову в сторону Питера.

– Это имеет значение?

– Да.

– Но только потому, что мамочка вас правильно воспитывала.

– Возможно.

– А что, если мы скажем ему, что это необходимо для полицейского расследования?

– А это так?

Его пальцы на моем запястье слегка шевельнулись.

– Отчасти.

Слово «забытье» всегда меня завораживало – оно звучало как раз так, как должно было, в точном соответствии со смыслом и напоминало Мерль Оберон, падающую на руки Лоуренсу Оливье в «Грозовом перевале»[66]. Истинная механика обморока тем не менее оставалась для меня загадкой: как сделать так, чтобы колени не подогнулись и вы неуклюже не плюхнулись на пятую точку у ног мужчины, который готов носить вас на руках? Поэтому на всякий случай я постаралась зафиксировать колени – сейчас было не время и не место выяснять, как надо красиво лишаться чувств.

– Не в моих привычках форсировать события, но мне нужно, чтобы это произошло сегодня.

Я не понимала, имеет ли он в виду: «Отчасти полицейское расследование», или то, что не имело никакого отношения к расследованию. Но и в том, и в другом случае мне не хотелось слишком бурно реагировать.

– Почему?

– Потому что я не хочу лежать без сна всю ночь и представлять, как вы… – Эдвардс выдержал паузу, чтобы оценить, как красиво обвел меня вокруг пальца, и закончил, – сжигаете то, что, по вашему мнению, я не должен увидеть.

Я не сдержала улыбки – он ее заслужил.

– Но вы ведь мне не враг, не так ли? Эдвардс мотнул головой в сторону Питера:

– Он так не думает.

Теперь наступила моя очередь держать паузу, потому что я наконец поняла, что он твердо намерен получить вещи Тедди сегодня же, и что ему очень хочется, чтобы Питер увидел в нем соперника. Это может обернуться приключением, или скандалом, или и тем, и другим. Но это наверняка обещает быть интересным.

В науке об отношениях важную роль играет умение их прекращать: когда перестать разговаривать, когда перестать целоваться, когда перестать встречаться с другими людьми, когда перестать встречаться друг с другом. Чаще всего бывает трудно принять правильное решение в разгар событий. Но в редких случаях можно услышать колокола судьбы, подсказывающие: час настал, пора действовать.

Я пересекла зал, возвращаясь к своему столику – и к Питеру, преодолев соблазн оглянуться и посмотреть, идет ли за мной Эдвардс. Их взгляды почти что пронзали меня насквозь: я видела Питера, не сводящего с меня глаз и спиной чувствовала взгляд Эдвардса. Прямо–таки перекрестный огонь.

Прекрасно понимая, почему у Питера такой недовольный вид, я тем не менее чувствовала себя превосходно и даже испытывала некоторую головокружительную легкость, которую мне хватило ума не демонстрировать. Не дав ему произнести ни слова, я сразу перешла в атаку:

– Питер, мне ужасно жаль, но мне нужно уйти.

Чтобы подчеркнуть срочность, я осталась стоять возле столика. Я все еще чувствовала то место на руке, где ее касался Эдвардс, и на мгновение мне показалось, что Питер тоже может его увидеть, как след от ожога или тату. Поспешно прикрывшись другой рукой, я продолжала:

– Возникла срочная необходимость.

– Не сомневаюсь.

Питер не собирался облегчать мою задачу. Эдвардс, стоявший чуть позади меня, тоже не спешил прийти на помощь и, похоже, предоставил мне выпутываться самой.

Не успела я придумать, как мне ему за это отплатить, как он шагнул вперед и с самым официальным видом произнес:

– Прошу прощения, но, как бы банально это ни звучало, это требование полиции.

Я вздрогнула. Мне совершенно не хотелось, чтобы Питер знал о деле хоть что–то сверх минимально необходимого, а тут вдруг Эдвардс начинает искушать его любопытство. Питер сбросил с колен салфетку и заверил:

– Я понимаю, – адресовав Эдвардсу улыбку, означавшую: «Эй, приятель, будем вести себя как подобает спортсменам», и вполне соответствующую его блейзеру и спортивным туфлям, он резко поднялся. – Идемте.

– Прошу прощения? – вырвалось у меня, хотя Эдвардс был ошарашен ничуть не меньше.

Судя по всему, Питер намеревался разыграть карту «Истинный джентельмен». Ну кто мог такое предвидеть?

– Я не оставлю тебя, Молли. Тебе и так уже досталось. Что бы ни происходило, я буду рядом.

Я нюхом чуяла ревность, сочившуюся из всех его пор. Вопрос в том, личная это ревность или профессиональная? Решив, что и то, и другое мне льстит, я тем не менее не собиралась позволять ему крутиться вокруг.

– О, Питер, как это мило, но, честное слово, в этом нет необходимости, – запротестовала я, мысленно внушая Эдвардсу, что настало время взмахнуть полицейским жетоном и приказать Питеру вернуться за стол и заказать лангустов…

– Нет, я настаиваю, – возразил Питер, обращаясь и ко мне, и к Эдвардсу.

Эдвардс смотрел мимо него. Моего послания, судя по всему, он тоже не понял. Тяжело вздохнув, Эдвардс покачал головой, показывая, что, к счастью, существуют такие области личной жизни граждан, в которые он не имеет права вторгаться.

Он не собирался приходить мне на помощь.

Что мне оставалось делать? Не могла же я объявить, что не желаю общества Питера, потому что хочу остаться с Эдвардсом наедине и получить от него кое–что поинтереснее, чем рассуждения об убийстве. Такое заявление было бы по меньшей мере преждевременным и совершенно безвкусным. Это было все равно что держать в руке снимок, сделанный одним из первых поляроидов, когда ужасно не терпится посмотреть, что там на картинке, но знаешь, что если раньше времени снять защитное покрытие, то можно все испортить.

Вот как получилось, что я покинула «Русалку» в обществе Питера и Эдвардса, и мы все вместе поехали ко мне в машине детектива. Я опасалась, что нас ожидает двадцать минут каменного молчания либо натянутая беседа с острым подтекстом и скрытым сексуальным напряжением.

Но нет. У обоих моих спутников хватило выдержки, чтобы завести вполне нормальный разговор. Дружеский. Даже оживленный. Естественно, о «Янки». Если бы «Титаник» пошел ко дну сегодня, половина мужчин на борту была бы так увлечена разговором о «Янки», что даже не заметила бы, как очутилась в воде.

Ненавижу бейсбол.