Иван ПОПОВ

2. ВТОРНИК

«…с самого начала следует сказать, что диссертация эта еще не написана. Оппоненты наверняка тут же возразили бы, что этого не может быть, ведь читать ненаписанную диссертацию - это почти то же самое, что читать утреннюю газету. Мы, однако, сразу же на это ответим, что читать утренние газеты не только можно, но, в известном смысле, и нужно, а в каком именно смысле нужно - тоже станет ясно, но немного позже. Давайте-ка лучше не будем отвлекаться от темы, а вернемся к существу.

Просмотрев какой-никакой научный труд, будь то книга или диссертация, мы увидим, что обычно где-нибудь в начале автор благодарит людей, чем-то помогших ему в работе. Мы в свое время также выразим свои благодарности. Сейчас же нам можно порассуждать в немного ином ключе: а нет ли, кроме людей, которым мы благодарны, и таких, перед которыми, мы чувствуем, что должны извиниться? Например, читатели? Ведь чтение этой недоделанной, наспех состряпанной и, в принципе, бессмысленной диссертации отнимет у них не только массу драгоценного времени, но и, возможно, ту малую толику веры в светлое будущее науки, что у них оставалась. К счастью, дела здесь не настолько мрачны. Достаточно вспомнить, что диссертации в общем случае читают лишь члены научного совета (т.е., люди, у которых веры в науку давным-давно не осталось), причем по диагонали, и, как правило, перед сном, удобно вытянувшись в постели - так что перед ними нам извиняться не в чем, да и к тому же им за это деньги платят. Но здесь есть другой нюанс. Эту диссертацию мы пишем на компьютере; нажимаем клавиши, заносим байт за байтом в память, через процессор бегут инструкции текстового редактора,34 крутится диск, головка которого записывает наши сочинения в файл… К сожалению, почти ни один рядовой писака не отдает себе отчета в том, сколь много самых разнообразных процессов вовлечено в работу, какая немыслимо сложная деятельность кипит в микросхемах компьютера, пока он бездумно вводит в него свой текст, которому в иных обстоятельствах ни один серьезный человек не уделил бы и грамма внимания. Вот, следовательно, перед кем мы должны извиниться! Мы должны, просто обязаны извиниться:

- перед текстовым редактором: за то, что заставляем его принимать в себя нашу глупую писанину;

- перед видеоконтроллером, который показывает нам ее на экране;

- перед процессором, чье внимание мы отняли, чтобы он надзирал за нашими абсурдными сочинениями, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь поосмысленнее;

- перед системным прерыванием35 13h, которое записывает наш текст на диск - как впрочем и перед самим диском;

- перед электронами, которые мы гоняем туда-сюда по шинам с килобайтами информации точно так же, как некогда гоняли египетских рабов подтаскивать к пирамидам каменные блоки…

Продолжать ли этот список? Если кому-то покажется смешным, что мы извиняемся перед бездушными и бессловесными устройствами, то мы можем привести в пример буддистского монаха, копающегося в монастырском саду: всякий раз перед тем, как выдернуть с корнем какой-либо сорняк, он сперва извинится перед ним: мол, не подобает лишать его жизни, но что поделаешь, мир несправедлив…

Мы себя к буддистам не причисляем, но все же нехорошо считать, будто мы заслуживаем стоять намного выше этих неодушевленных устройств. А кроме того - что значит «неодушевленные устройства»? От некоторых программистов мы слышали, что компьютеры им кажутся намного одушевленнее некоторых людей; или, перефразируя один из законов Мерфи: компьютеры неодушевленны, но люди еще неодушевленнее…36

Однако пора положить конец этому лирическому отступлению, так как, в принципе, лирические отступления, точно так же, как и газы, стремятся занять все предоставленное им пространство/время, а мы, как-никак, пишем научный труд, а не «мыльную оперу».37 Начнем с некоторых замечаний о структуре диссертации. Хорошо известно, что кандидатские диссертации в некотором смысле похожи на дракона - тем, что они многоглавы. Известно и то, что многоглавые существа, как правило, страдают шизофренией и раздвоением личности - это относится как к драконам, так и к диссертациям: одна глава твердит одно, другая - другое и так далее, и все эти главы друг дружке противоречат и грызутся между собой. Менее известно то, что при определенных условиях отдельные главы могут сами страдать шизофренией и раздвоением, и так далее до бесконечности… Одним словом, можно видеть, что строение драконов и диссертаций до такой степени сходно, что философский вопрос о курице и яйце можно поставить в контекст наших наблюдений; спор, таким образом, зайдет о том, что - первично, а что - вторично: диссертация или дракон. Но мы не философы - то бишь, не до такой степени умственно ущербны от природы, чтобы впадать в подобные рассуждения. К тому же, никто еще не наблюдал, чтобы дракон снес диссертацию; бывали, правда, случаи - бо'льшей частью, весьма сомнительные, - когда, по утверждениям очевидцев, прямо на защите некой диссертации вылуплялся дракон и за «здорово живешь» уплетал весь научный совет, но здесь вопрос вплотную упирается в одну очень важную деталь - кто и как конкретно высиживал данную диссертацию, если из нее смогло вылупиться нечто этакое. Высиживание диссертации - процесс сложный, ответственный, продолжительный, многоступенчатый и, в некотором смысле, даже тяжелый; причем, вопреки общепринятым точкам зрения, процесс этот зависит отнюдь не только от качеств задних частей кандидата, которыми практически и осуществляется собственно высиживание. Но мы, пожалуй, снова далеко уклонились от темы; давайте вернемся к нашим вопросам, а о высиживании диссертаций нам все равно так или иначе доведется говорить ниже. Этой проблемы не удалось избежать еще ни одному кандидату; применение инкубатора, на который возлагались большие надежды, себя не оправдало, так как высиженные в нем бройлерные диссертации вышли точно такими же, как птицекомбинатские бройлеры: страшно хилыми, безвкусными и неаппетитными. А самое важное качество диссертации, как станет ясно ниже, состоит в том, чтобы стимулировать у читающего слюноотделение…»

Фома протер рукой глаза и дважды перечитал весь параграф, написанный сегодня утром. Писалось ему хорошо. К тому же сочинение диссертации оказалось неплохим способом заполнить свободное время, которого иначе оставалось предостаточно.

Он несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету - чтобы лучше собрать и упорядочить мысли, - потом снова уселся за компьютер и застучал пальцами по клавишам:

«…А вот и, сами того не желая, мы вновь вернулись к нашей теме. Обычно слюноотделение у читателей диссертации связывают с так называемым научным оплевыванием кандидата - вещью настолько хорошо известной, что не стоит на ней отдельно останавливаться. Здесь однако следует отметить нечто другое. Во-первых: кто вообще будет читать эту диссертацию? Сосчитаем по пальцам: научный совет, рецензенты, оппоненты и, не в последнюю очередь, сам кандидат (не прочесть собственной диссертации считается проявлением дурного вкуса). Мы уже упоминали выше, что члены научного совета, в частности, довольствуются лишь беглым перелистыванием на скорую руку - примерно так, как по утрам в трамвае перелистывают газету «Бессмысленный труд», - но происходит это вечером, когда они в пижаме и ночном колпаке удобно вытянулись в постели. Эксперименты показали, что диссертации обычно принимают порциями по нескольку страниц перед сном вместо снотворного. Наступает момент, когда глаза у читающего начинают слипаться и дела явно идут к засыпанию. Но в мгновения перед тем, как человек заснет, обычно наступает краткий период, - нечто среднее между сном и бодрствованием, - когда реальность взаимодействует с сознанием сильно искаженным образом, когда каждая мысль, каждое слово преломляется в совершенно хаотичных на вид направлениях. В этот момент именно слова из диссертации, выскальзывающей из рук у читателя и падающей на коврик у кровати, вторгаются ему в голову почти беспрепятственно - вторгаются, разумеется, не логически, а скорее на каком-то чисто ассоциативном, подсознательном и даже гипнотическом уровне. И именно эти свободные полусонные ассоциации и создают основные впечатления, которые оставляет у читателя диссертация; они, а не разные выводы, теоремы и формулы, определяют его отношение к развиваемой теме! Эффект усиливается и тем, что заснувшему с диссертацией в руках человеку обычно начинает сниться сон. Причем качество и содержание сна естественным, но довольно запутанным образом связано с текстом, поглощенным перед засыпанием. ХОРОШАЯ ДИССЕРТАЦИЯ ДОЛЖНА НАВЕВАТЬ ПРИЯТНЫЕ СНЫ - вот основная формула, которая приведет кандидатов к успеху. Потому что частенько случалось, что хорошие и осмысленные работы отвергались лишь оттого, что кому-то после их прочтения приснились кошмары, и наоборот - полные глупости защищались без каких-либо проблем, потому что вызвали у половины научного совета сны эроти…»

Внезапно дверь кабинета с треском распахнулась, и не успел ошеломленный Фома понять, что происходит, как внутрь ворвались «бугаи». Все развивалось до того быстро, что он даже не успел сосчитать, сколько их: двумя-тремя тяжелыми, но необыкновенно плавными движениями первый из «бугаев» оказался рядом с ним, схватил вместе со стулом, на котором он сидел, развернул лицом к окну и поймал сзади за лохматые волосы, в то время как другой связал ему грубой веревкой руки за спинкой стула. Сразу после этого понеслись звуки выдвигаемых ящиков, вытаскиваемых папок и быстро перелистываемой бумаги, что сопровождалось тяжелыми шагами и бормотанием вполголоса. Фома попытался извернуться как-нибудь так, чтобы стало видно происходящее у него за спиной, но успел лишь мельком заметить мощную лапу с засученным до локтя рукавом зеленого нейлонового тренировочного костюма и вытатуированное на ней многозначное число - может быть, номер сотового телефона, а может быть, - банковского счета; лапа легонько шлепнула его по уху и у него отпало всякое желание шевелиться.

- Говори, где профессор, салага! - пророкотал где-то сзади низкий голос и Фома ощутил, как еще сильнее, до боли, рванули ему на затылке волосы.

- А я это… то есть, я здесь недавно… то есть, ненадолго… - совсем запутался Фома. Сзади послышался смех - но смеялся другой голос: не мощный и низкий, как у «бугаев», а скорее высокий и выразительный, как у профессионального актера или радиоведущего.

- Ага, «недавно», - издевательски заговорил новый голос. Фоме сразу же показалось, будто он ему откуда-то страшно знаком. - Целый год уже. Сам-то знаешь, что за дурочку валяешь, а? Что делаешь в этом кабинете, кем вообще являешься?

- Я программист отдела, - Фома старался отвечать быстро. - Посадили меня, это… в кабинет профессора, как на временное рабочее место, потому что новая маши…

Тут он спохватился и замолчал. В голове у него промелькнул весь вчерашний разговор с членкором Герасимом Ивановым, все намеки на группировки и суперкомпьютер, и, пожалуй, лучше было помалкивать. Тем более, что о машине его и не спрашивают…

- Мы знаем, ты - человек на суперкомпьютер, - опередил его мысли голос сзади. - И где же скрывается профессор Дамгов?

Фома почувствовал, как его постепенно одолевает лютый страх.

- П-п-понятия не имею, - честно ответил он. - Сам удивляюсь…

- Врет! - прервал его на полуслове низкий бугайский голос. Где-то в периферийном зрении Фомы предупредительно блеснуло длинное металлическое острие.

- Нет, я честно говорю, зачем мне вам врать? - в панике ответил он. - Что я его еще ни разу в лицо не видел, всякий в институте вам скажет! Ни разу…

За спиной у Фомы засмеялись; смеялось по крайней мере три-четыре голоса различной силы, тембра и подтекста.

- А почему мы должны тебе верить? - спросил довольно высокий актерский голос. И Фома с ужасом понял, что никого не может убедить в истинности своих слов. Наступила грозная тишина.

- Шеф, ты спроси у него, где ключ от сейфа лежит, - прогудел сзади один из «бугаев».

- Слышал, что нужно? - повторил голос шефа.

- Слышал, - простонал Фома и спросил: - К-к-какого сейфа?

- А-а, ты, может, и его не видел - так надо понимать? - ехидно осведомились сзади. Снова блеснуло острие. - Слон, поверни-ка его сюда.

Мощные лапы Слона развернули стул Фомы, и он оказался лицом к комнате.

«Бугаев» оказалось четверо, и на первый взгляд казалось, будто они занимают все свободное пространство кабинета: один, у двери, в черном костюме с нацепленной на груди красно-желтой визиткой «Ятагана», подбрасывал в руке короткую металлическую монтировку; второй, в джинсовой куртке, суетился спиной к Фоме около стенного шкафа; третий, которого называли Слоном, стоял у окна, а последний, одетый в стеганую куртку также с визиткой «Ятагана» на груди, крутился возле компьютера. Лишь спустя несколько мгновений Фома заметил и пятого: среднего роста, с легкой проседью в волосах, в очках с металлической оправой и темно-красном пиджаке, тот выглядел почти незаметным в окружении огромных «бугаев», хотя и стоял посреди комнаты, прямо перед Фомой, слегка наклонившись над письменным столом и быстро перелистывая какие-то бумаги. Этот у них - за шефа, подумал он…

- Ну, и что там с сейфом? - спросил очкастый, не отрывая взгляда от бумаг.

Только сейчас Фома увидел, что за широко раскрытыми дверцами одного из стенных шкафов, который раньше всегда стоял запертым, виднеется металлический сейф: деревянный шкаф, очевидно, являлся лишь маскировкой. Сейф был точь-в-точь, как в кабинете у Герасима Иванова, откуда тот вчера достал красную папку с футбольным юмором.

- А у меня, это… вообще к-к-ключей от шкафов нет… - пролепетал он и тут же получил тяжелый удар за ухо. Очкастый засопел, почесал шею, наконец достал что-то вроде рации и сказал в микрофон: «Цецу-Питона ко мне».

Не прошло и полминуты, как появился Цеца-Питон - маленький мужчина со зверской физиономией, достал какие-то инструменты и стал ковырять ими замок сейфа. Еще через полминуты замок щелкнул, очкастый отстранил Питона и открыл сейф.

Внутри оказалась краюха заплесневевшего хлеба, открытая банка лютеницы,38 тоже покрытой плесенью, бутылка водки «Академик Неделчев» с мутью толщиной в два пальца на дне и толстая пачка порнографических журналов.

Очкастый ошарашенно уставился в содержимое сейфа, некоторое время тупо смотрел, затем протянул руку за журналами, но запутался рукавом в каких-то паутинах; выругался, выбил из рукава паутины и принялся внимательно перелистывать порнографию. «Бугаи» и Цеца-Питон, очевидно, тоже не прочь были посмотреть и сгурьбились вокруг шефа, но тот сказал им не отвлекаться и они отпрянули на некоторое расстояние от него, вытянув толстые шеи по направлению к журналам. Перелистывание порнухи продолжалось долго, быть может, минут десять, в течение которых слышалось лишь чмоканье «бугаев» да недовольное сопение очкастого. Наконец он пробормотал: «И здесь нет», - вернул журналы в сейф и после того, как Питон снова его замкнул, распорядился развязать Фому и готовиться исчезнуть.

- И запомни, - сурово сказал Фоме очкастый, пока тот разминал занемевшие кисти рук, - в течение получаса из кабинета ни шагу. В противном случае несдобровать тебе. А сейчас отвернись к окну и, не оглядываясь, считай до ста. Ясно?

Фома послушно отвернулся и начал считать вслух. Он еще не досчитал и до двадцати, как послышался звук открываемой двери и шаги «бугаев», после чего дверь захлопнулась и наступила тишина, но он на всякий случай досчитал, как было сказано, до ста и лишь тогда обернулся.

Самое интересное - в кабинете не было ни единого намека на то, что лишь минуту назад здесь всё перерыли «бугаи». Шкафы и ящики были закрыты, на полу не видно было ни соринки, на столе лежали в порядке те же папки, что и раньше. И только в углу у двери валялась - вероятно, оброненная кем-то - красно-желтая пластмассовая карточка-визитка. Фома решил, что она свалилась с лацкана у кого-нибудь из «бугаев», наклонился поднять ее - и увидел, что ошибся. Со снимка на карточке на него смотрела не бугайская морда, а совершенно приличное и даже интеллигентное лицо молодого мужчины с длинными волосами неопределенно-русого цвета и с недельной бородкой, а внизу под стилизованной надписью «Ятаган» красным по желтому было написано: «Лука Варфоломеев, эксперт; допуск в ЛЯИ».

Со смутным чувством удивления Фома обнаружил, что лицо юноши на снимке сильно напоминает его собственную физиономию, какой он ее помнил по зеркалу. «Лука Варфоломеев… - повторил он про себя. - Уж не из-за него ли вечно путают мое имя? Но раз все этого Луку знают, почему я его ни разу не видел? И что это за ЛЯИ? И кто, вообще, выронил тут эту визитку? «Бугаи»? Но тогда кто он им такой? И с какой целью ее выронили?..»

В этот момент его сбивчивые мысли прервал телефонный звонок. Фома бросил на черный аппарат подозрительный взгляд, - ему что-то ничуть не хотелось поднимать трубку, - но после того, как тот прозвенел еще раз, он ее поднял.

- Марков, привет! - Связь была отвратительная, линия шумела, тарахтела и потрескивала, словно трабант, но Фоме все же удалось узнать голос профессора Дамгова. - Что случилось, почему тебя утром не было на Орловом мосту?

- На Орловом мосту? - тупо переспросил Фома, почти утратив способность рассуждать и отвечая просто так, лишь бы не прерывался разговор. - Зачем?

- Встречать Валютный совет, - подчеркнуто назидательным тоном сказал голос в трубке. - Да как вообще можно пропускать такое? И профессор Рангелов там был, и академик Новосельский, я им одного за другим людей своих представляю, все вот с такими букетами цветов выстроились, а тебя и нет!.. В страшно конфузную ситуацию меня поставил.

- А я, это… цветов не мог найти, - залепетал Фома, пытаясь выиграть время и понять, что такого конфузного было в этой ситуации. - В объявлении ведь ясно было сказано: «с цветами», - а я, как вышел из дома, то все цветы на лотках уже расхватали - на встречу этого, как его… Валютного совета. Большая там, наверно, толпа на мосту была, да?

- А почему с вечера цветы не купил? - сурово спросил профессор.

- Подумал - завянут.

- Что, у вас дома в горшках никаких цветов нет, что ли, в конце концов?

- Есть - кактусы. Несколько штук. Да я что-то не сообразил взять хоть один. А потом все искал, не растут ли на клумбах у домов какие-нибудь цветы, а там - один чертополох, а с ним Валютный совет встречать не годится, он разве что на проводы сойти может, если его вообще цветком посчитать можно…

- Ладно, хватит, - перебил шеф. - Что было - то прошло. А сейчас тебе обязательно нужно прийти в Центральное управление. Там в зале 209 я в два часа начну читать свой пленарный доклад: «Хаос как новая парадигма порядка». Я хочу представить тебя людям, от которых впоследствии будут зависеть некоторые вопросы… Алло? Ты почему молчишь?

Фома действительно молчал, глядя на таймер компьютера, показывавший без пятнадцати два, и мысленно проклиная идиотскую ситуацию. Мог ли он забыть, что' ему сказал очкастый в красном пиджаке из «Ятагана»: «полчаса из кабинета ни шагу, а не то…» Чем может оказаться «а не то», ему знать не хотелось.

- Господин профессор, - выдавил он из себя наконец, - тут такая ситуация получилась… Я другой работой сейчас связан, и к двум часам никак не успеваю. В пол-третьего смогу, а в два - нет. Вы меня понимаете? - Фома чувствовал, как, пока он свивает нить разговора, по спине у него медленно стекает струйка пота. - Мне бы самому хотелось прийти - поговорить с вами кое о чем, но… Я опоздаю, но обещаю прийти. Можно?

- Нехорошо, но раз по-другому нельзя, то можно, - согласился профессор. - Значит, увидимся в зале 209. До скорого.

Фома медленно опустил трубку и рухнул в профессорское кресло. И вдруг телефон снова зазвенел.

- Ты что, с шефом своим увидеться не желаешь? - прорычал из трубки мощный бугайский голос, как только ее поднял Фома. - А ну, бегом марш к Центральному управлению! Чтобы через полминуты тебя здесь не было - ясно?

И не успел он ответить, как связь оборвалась.

Ветхое довоенное здание Центрального управления было в двух автобусных остановках от института, и у зала 209 Фома появился, естественно, с некоторым опозданием. В фойе никого видно не было, а двойная дверь зала была закрыта: наверно, шеф уже начал читать свой доклад. Фома медленно, стараясь не скрипеть, приоткрыл дверь, проскользнул внутрь и сел на крайний стул в одном из последних рядов.

Доклад, однако, оказывается, еще и не начинался: присутствовавшие в зале человек тридцать тихо беседовали на своих местах, пока за длинным столом впереди не уселся какой-то седовласый старик в черном погребальном костюме - по всей видимости, председатель. Разговоры стихли, и откуда-то с первых рядов поднялся высокий, смугловатый мужчина с огромным кривым носом и поднялся на возвышение рядом с председательским столом, держа в руке сложенные пополам белые листы. «Это - шеф?» - промелькнуло в голове у Фомы, но в следующий момент смуглый расположился за трибуной и начал:

- Коллеги, первым делом я хотел бы извиниться перед вами от лица профессора Дамгова: ему не позволили прийти - буквально несколько минут назад позвонили из национального фонда имени Димитра Общего, где срочно потребовалось его присутствие. Мне, таким образом, выпала честь прочитать за него доклад «Хаос как новая парадигма порядка». Зовут меня Георгий Гогев, я коллега профессора Дамгова по институту…

Поняв, что шеф снова бесследно скрылся, Фома тут же потерял всякий интерес к докладу. Второй день подряд профессор умыкал после того, как сам же назначал встречу… Подозрительно.

Доклад свой Георгий Гогев начал весьма решительно, можно даже сказать, - молодцевато: для начала пообещал, что не станет пускаться в продолжительные введения и плоские разглагольствования, и всего лишь за полминуты добрался до кодовой фразы «а теперь перейдем к существу». Переход «к существу», однако же, выразился в том, что он налево и направо начал распространяться о том, какой молодой наукой была теория хаоса, какими быстрыми темпами она развивалась, сколько тысяч статей и сотен книг по ее тематике выпущено в свет за последние пять лет, сколько тысяч ученых вовлечено в науку о хаосе. Он отчитался о росте числа занятых людей и тонн исписанной бумаги - в процентах за год и в разах по сравнению с тридцать девятым годом…39 Он напомнил слушателям, что наша страна все еще отстает от всего мира в понимании роли хаоса в науке, и вообще от оратора порядком досталось руководству Академии - бывшему, разумеется - которое мешало полноценному и нормальному развитию родного хаоса и не позволяло ему догнать свои зарубежные аналоги, по поводу чего он, Георгий Гогев, от имени профессора Дамгова должен категорически заявить, что это вполне в его, то есть, родного хаоса, силах и возможностях, и мы даже спокойно можем перегнать передовой мировой хаос. Затем докладчик призвал к более глубокому проникновению в проблемы хаоса, к его более широкому внедрению в жизнь, и запугал валютным советом тех безответственных элементов, которые вставляют палки в колеса хаоса, распускают разные эзоповские вымыслы по его адресу, а также по адресу занимающихся хаосом ученых… Все это словоблудие, сильно напомнившее Фоме отчетные доклады на комсомольских собраниях, длилось минут пятнадцать, после чего мысль докладчика приняла новый оборот и разговор зашел о другом.

- Мы не можем пройти мимо показательного совпадения чисто научных понятий теории хаоса и некоторых современных мифологических представлений, - заявил Гогев. - Самым очевидным из них является то, что как с теоретической точки зрения, так и с точки зрения желтой прессы, переход от порядка к хаосу происходит ПО СЦЕНАРИЮ. Разумеется, политики и сочинители из средств массовой информации, как люди невежественные и находящиеся в плену у своего наивного антропоцентричного мышления, интересуются не сценарием, как мы, ученые, а, главным образом, мифической фигурой Сценариста - и здесь незаметно возникает целая вереница мифических персонажей, таких как Режиссер хаоса, Продюсер, исполнители главных ролей в хаосе - мужской и женской - и уже на заднем плане - всякие второстепенные гримеры, декораторы и осветители… Далее появляется понятие «переходный хаос» - когда движение идет от одного потерявшего устойчивость положения к другому, все еще устойчивому, но находящемуся на расстоянии от первого; интересно, что, согласно теории хаоса, в отличие от экономической мифологии, период переходного хаоса тем короче, чем крупнее потери в системе. В теории встречается и понятие «кризис» - так называют момент, когда аттрактор в системе сталкивается с границей своего собственного бассейна. Кризисы в свою очередь делятся на пограничные и внутренние, гетеро - и гомоклинические…40

Фома потихонечку поднялся со своего места и начал пробираться в сторону двери. На выходе та предательски скрипнула, он легонько прикрыл ее, чтобы не производить больше звуков, могущих смутить докладчика в зале, и в это время ощутил, как за спиной у него пришло в движение чье-то огромное тело и низкий, тяжело дышащий голос прогудел:

- Извините, вы не программист профессора Дамгова?

При звуке этого голоса натянутые нервы Фомы не выдержали и он отскочил в сторону на метр с лишним, однако огромное тело за спиной оказалось не одним из «бугаев», как он сперва подумал, а прилично одетым дяденькой среднего возраста. Рост дяденьки, однако, приближался к двум метрам, а вес скорей всего превышал сто шестьдесят килограммов.

- Я - профессор Яким Рангелов, если вы меня не знаете, - сказал он и протянул Фоме свою огромную потную ладонь. - Как вам понравился доклад?

- Трудно оценить, - дипломатично ответил Фома. - Неплохо, но эти байки в самом начале - о том, сколько над хаосом работает тысяч людей да сколько исписано тонн бумаги - лучше бы было не рассказывать.

- А что в них плохого? - не понял профессор.

- Да они напомнили мне о шестом законе Паркинсона.41 Вы ведь его знаете? «Прогресс в науке обратно пропорционален количеству публикаций и научных журналов». Да и вообще, практика отчитываться о прогрессе в данной науке лишь тоннами исписанной бумаги да числом защищенных диссертаций мне как-то не по душе.

- А ничего и нет на практике! - пожал плечами профессор Рангелов. - Сейчас во всем мире так. Современная наука - та же индустрия, и об ее успехах нужно отчитываться соответствующим индустриальным способом. А иначе как разберешься, где быстрее идет прогресс - в ядерной физике, или, скажем, в бактериологии? Одни открывают элементарные частицы, другие - новые вирусы, и никакое сравнение здесь невозможно. Но если ядерные физики отчитаются, что в этом году открыли на столько-то процентов больше новых частиц, чем в прошлом, а биологи - на столько-то процентов больше новых вирусов, человек спокойно может сравнить эти проценты и сделать какие-то выводы. Вы ведь знаете: на всей земле в настоящее время только этим и занимаются - отчитываются в росте. Росте производства, потребления, занятости людей, зарплаты… Нагрянет эпидемия поноса - отчитываются в росте производства туалетной бумаги. Приключится эпидемия запора - в росте производства английской соли, и так далее. Все время кто-нибудь где-нибудь отчитывается в росте. Между прочим, коллега, не найдется ли у вас немного свободного времени, чтобы побеседовать у меня в кабинете? Профессор Дамгов попросил меня провести с вами одну беседу.

Фома не стал возражать, тем более что профессор-гигант, не дожидаясь ответа, бесцеремонно обхватил его своими огромными лапами за плечи, развернул вокруг оси на сколько было нужно градусов и принялся подгонять перед собой по коридору. Через какое-то время Яким Рангелов остановился перед обитой черным дверью без опознавательных знаков и вытащил огромную связку ключей; поначалу замок решил было не сдаваться, но профессор быстро сломил его сопротивление, и спустя мгновение оба вошли в кабинет. На вид кабинет был точь-в-точь, как у Герасима Иванова - огромный письменный стол, кожаный диван для посетителей, фикус в углу… Только на стене над столом, вместо общепринятого в институте канонического портрета Мирослава Мирославова-Груши, висел плакат. Плакат такой Фома видел впервые: изображен на нем был, естественно, все тот же М.М.-Г., но стоял он здесь, выпрямившись во весь рост, вперив перед собой страшный взгляд и показывая рукой вперед на диван для посетителей. Под ним большими буквами было написано: «А ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ ДЛЯ ПОВЫШЕНИЯ КОЛМОГОРОВСКОЙ ЭНТРОПИИ?»42

Профессор Рангелов с трудом втиснулся в пространство за столом и расплылся за ним, сложив пополам брошенную на стол газету.

- Итак, - сказал он торжественно после того, как Фома устроился на диване, - подойдем к проблеме. О хаосе. Вы, коллега, молоды, не достаточно вошли в курс дел, но все же знаете, что пункт первый - переход к хаосу - выполнен, и даже перевыполнен, причем качественно и досрочно; сценаристы давно получили свои гонорары, и актерам по кой-какой награде подбросили: кому - за главную роль, кому - за второстепенную… Теперь же наступила очередь пункта второго - предсказание и управление хаосом. Здесь вам, вероятно, не все ясно, но хаос определенно поддается моделированию, а значит и прогнозированию - до определенных горизонтов, естественно… Ну, а от прогнозирования до управления только один шаг. Управлять, разумеется, может лишь тот, у кого в руках есть для этого какие-то рычаги, но даже если их нет, но есть модель хаотической системы, она в некотором смысле становится для него не хаотической, а детерминированной… В этом-то и состоит деликатный момент: моделировать хаос, выявить его скрытую динамику, представить его как совокупность управляемых процессов… нет, не марковских, - это технология прошлого века, а мы в настоящий момент приближаемся к следующему. Ключевое слово здесь - «нейронные сети». Теоретически нейронная сеть может в неявном виде моделировать любой процесс, каким бы сложным он ни был; примером такой сети с почти бескрайними возможностями для неявной, неформальной обработки информации может служить человеческий мозг… А вы знаете, почему нейронные сети объявили чуждой валютному совету лженаукой? Очень просто. Вспомните, какой хорошо развитый хаос наблюдается в экономике, политике, финансах. Тот, кто может моделировать и управлять этим хаосом, все равно что держит у себя в руках золотую мину. Проблема состоит в том, что построение модели - адски тяжелая процедура, поглощающая уйму компьютерного времени. До сих пор эти вычисления было просто невозможно выполнять… И тут на сцене появляется ваш суперкомпьютер - немыслимо мощная машина. Почему, как вы думаете, вам дали на нее столько денег от «Ятагана»? Да потому что он и ожидает от вас именно такую модель, дающую ориентиры для управления финансовым хаосом… А сейчас внимание: существенные моменты. Машина, ясное дело, одна, а группировок - много. «Ятаганцам», которые дали на это деньги, ничуть не хочется, чтобы результаты от этой модели достались кому-то другому; других же трясет страх, что ятаганцы сделаются слишком всемогущи и неуязвимы, а потому любыми путями пытаются прехватить у вас инициативу. И вот какому-то идиоту взбрело в голову объявить вас врагами валютного совета. Почему, по-вашему, машина все еще мотается по таможням, комитетам и полицейским участкам? Да потому что в разведке и службах госбезопасности усекли шанс: под видом борьбы за дело валютного совета держать на поводке вашу команду, а следовательно - иметь уверенность, что финансовый хаос останется неуправляемым. Хотя, если задуматься, афишируемой целью валютного совета как раз и является управление хаосом, а также управление при помощи хаоса…

Тут Яким Рангелов открыл серый металлический сейф, достал оттуда желтую пластмассовую папку, и подал ее через стол Фоме. Фома хотел тут же раскрыть ее, но профессор не дал.

- Не сейчас, - сказал он. - Внутри, к вашему сведению, находятся параметры и характеристики хаоса в самых доходных областях. По ним, имея суперкомпьютер, можно легко вскрыть управляющие процессы… - Профессор неловко прокашлялся и продолжал: - Проблема только в том, что по нашим, то есть, вашим, то есть, по данным «Ятагана», в страну уже нелегально ввезен второй суперкомпьютер. Говорят, будто его замаскировали под ящики с ливанским виски… Интересно вот только, кто же обслуживает вторую машину? Во всей стране специалистов по теории хаоса - раз, два и обчелся, и профессор Дамгов собрал их всех у себя в отделе - не потому, что они ему понадобились для чего-то полезного, а просто ятаганцам хотелось заранее держать их под присмотром. Те, другие, видать, набрали людей из Сербии, а то из Македонии…

Тут на столе у профессора запиликал какой-то электронный сигнал. Он вздрогнул, посмотрел на часы и, медленно выбираясь из-за стола, сказал, что через пять минут у него была договоренность о важной встрече, так что пора закругляться. Фома понял, что разговор окончен, поблагодарил Якима Рангелова за интересные разъяснения и, бросив прощальный взгляд на дубовый стол и пыльный фикус рядом с ним, выбрался наружу. Как только дверь захлопнулась, изнутри явственно донесся звук поворачиваемого в замке ключа.

Смутно ощущая, что здесь что-то не так, Фома добрался до ближайшей лестничной площадки и раскрыл желтую папку.

Чутье его не подвело. Папка была сверху-донизу набита вырезками из рубрики «Футбольный юмор» газеты «Меридиан мач».

«Все же совсем другое дело, когда с тобой случается что-то знакомое, - думал Фома, спускаясь вниз по лестнице. - Чувствуешь себя как-то уверенно, на своем поле, что ли, - ничего, что само по себе это знакомое до того странно и запутанно, что дальше некуда…»

И в этот момент перед его взглядом очутился некролог.

Он был наклеен на стеклянную дверь Управления: «Тридцатого числа прошлого месяца, в понедельник, внезапно скончался член-корреспондент профессор Герасим Иванов, директор ИБД… Поклонимся его светлой памяти.» Фома ощутил, как по спине у него поползли мурашки.