"3амужество Татьяны Беловой" - читать интересную книгу автора (Дементьев Николай Степанович)

29

Может создаться впечатление, что вот, мол, Олег сидел все время сиднем, а я только и знала, что раздражаться, поэтому наши отношения надломились. Нет, отношения наши могли оставаться прежними только в том случае, если бы Олег отступил от своего в угоду мне. Но он оставался самим собой. А так как ссориться он но умел, в памяти у меня и осталось только, что он без устали работал, а я болталась где-то сбоку. Даже если предположить, что каким-то чудом у нас с Олегом вдруг появилась бы отдельная квартира и Олег защищал бы диссертацию вместе с Анатолием, все равно это только немного оттянуло бы наш разрыв, но не устранило его.

Нельзя сказать, что я не обращала никакого внимания на то, что мне говорили со всех сторон. Я даже понимала, что Лидия Николаевна и другие правы, а мама — нет. Я старалась заставить себя как-нибудь по-новому посмотреть на наши с Олегом отношения, на всю жизнь вообще. Но у меня ничего не получалось. И довольно скоро мне уже стало все безразлично, и хотелось только какой-нибудь определенности, какого-нибудь окончания этой трудной и напряженной жизни. И любой толчок, даже самый мелкий, мог привести к этому. Так приблизительно и случилось…

Вспоминаю один эпизод. Колик Выгодский уходил в армию. Как-то вечером они с Яковом Борисычем зашли к Ксении Захаровне, точнее — к Олегу. Я еще ничего не знала об этом мы просто сидели и пили чай. Вдруг Колик Выгодский, — я уже и до этого замечала, что лицо его как-то неуловимо изменилось, стало будто старше, осмысленнее, — вдруг Колик сказал с насмешливой веселостью:

—   А трудно со мной командованию будет!

—   Ничего, паренек, — тотчас проговорила Ксения Захаровна, — тебе давно в баньке помыться пора, а там тебе жарку поддадут.

—   Попарю косточки! — в тон ей подхватил он.

Тут я вспомнила, что уже слышала разговор Олега и Жени с Яковом Борисычем о том, что Колику полезно послужить в армии.

—   Ты только вот что помни, — сказал Колику Яков Борисыч. — Что мы тебя ждем из армии обратно. Снова будем вместе работать. Конечно, дома у тебя сложилось не все как надо. И теперь труднехонько придется поначалу с твоим характером и привычками.

Колик кивнул.

—   Я и сам понимаю… Эх, не повезло мне с матерью!.. Но давайте лучше о другом поговорим.

И сразу же начался разговор о разных делах, в котором на этот раз и Колик участвовал на положении равного. И только я молчала… Сидела, слушала и чувствовала, что я чужая… И мне казалось, что и Яков Борисыч, и Ксения Захаровна, а может, и сам Олег, считают, что со мной ничего поделать нельзя. Вдруг я насмешливо и с вызовом проговорила:

—   Жалко, что я не мужчина: тогда и для меня был бы открыт этот путь к спасению!..

Колик, Яков Борисыч и Ксения Захаровна сразу замолчали и старались не смотреть ни на меня, ни на Олега. Тогда он сказал:

—   Говори, говори, здесь свои. Значит, ты считаешь, что тебя надо спасать?

Но я уже поняла, что именно сейчас и может произойти то страшное и непоправимое, чего я так боялась. Тем более что Яков Борисыч и Ксения Захаровна взяли бы, конечно, сторону Олега. И засмеялась:

—   Шучу, шучу…

Не знаю, поверили ли они мне. Кажется, нет. Сам Олег не продолжил этого разговора, и никто не решился вмешиваться в наши с ним отношения… И, как я понимаю теперь, никто из них не виноват в этом. Вряд ли уже что-нибудь можно было изменить.

Эта жизнь, когда казалось, что достаточно малейшей искры — и произойдет взрыв, тянулась около двух месяцев. Я похудела, извелась, стала плохо спать, видеть какие-то дурацкие сны. И Олег изнервничался совершенно. Но и в этом он оказался сильнее меня: терпел и ждал. Все надеялся, что я пойму его, соглашусь перейти к ним с Ксенией Захаровной, преодолею себя и все у нас будет хорошо. И мне самой временами — особенно в те дни, когда я не видела Олега и скучала по нему, — казалось, что все еще может наладиться. Но такое ощущение возникало все реже, и теперь я уже часто и даже с каким-то облегчением вспоминала о том, что есть Анатолий, что он по-прежнему ждет меня, и, если захочу, все это тяжелое разом кончится. И странное дело, я в то время почти начисто забыла, как мне всегда было просто скучно с Анатолием, неуютно в их доме и что я не люблю его, Анатолия, что с ним у нас никогда не будет даже крупинки того счастливого, что есть с Олегом.

Так внутренне, еще неосознанно для самой себя, я начинала возвращаться к Анатолию…

Получился какой-то заколдованный круг. Я не могла, просто не могла без Олега, и в то же время мне уже невыносимо было видеть их тесную комнату, молчаливо-настороженную Ксению Захаровну. Да и Олег, хоть он и держался, устал так же сильно, как и я. Иногда вечерами мне уже самой хотелось поскорее уехать домой, закрыться в своей комнате, лечь, чтобы никто меня не тревожил. Но, приезжая домой, я видела строгие лица отца и мамы, снова попадала в напряженную обстановку ожидания какой-то развязки — она как бы просачивалась и сквозь закрытую дверь моей комнаты. И тогда я начинала мечтать об Анатолии, о спокойной и обеспеченной жизни с ним, представляла себе их хорошую квартиру, их прочное благополучие. Мне вдруг начинало казаться, что я преступно пренебрегаю всем этим. Ведь не будет же он, Анатолий, ждать меня бесконечно! И хотелось вскочить, одеться и тут же, ночью, на последней электричке ехать к нему, сразу кончить все, навсегда отбросить Олега, забыть о нем… И тотчас все это заманчивое благополучие рушилось, а круг замыкался: я чувствовала, что без Олега буду мучаться постоянно… И меня охватывало отчаяние… Я принималась убеждать себя, что Олег обязательно добьется того же, что и Анатолий, даже большего: ведь все ждут от него этого, уверены в этом, вон даже Снигирев видит в нем своего преемника. А Ксения Захаровна — хороший и умный человек, и что страшного, если мы поживем вместе в их комнате год, ну два, потом ведь мы с Олегом наверняка получим квартиру. И все только одобрят этот мой шаг, будут даже уважать меня. Я успокаивалась, засыпала, а утром все по-прежнему оказывалось мучительным…

Наши отношения с Олегом становились все более трудными: прямого разговора не получалось, мы чувствовали ту грань, за которой начиналось наше расхождение во взглядах, и могли говорить только о самых сторонних, незначительных, пустых вещах. И это тоже было мучительно, особенно для Олега, откровенного и искреннего.

К Новому году Анатолий защитил диссертацию. Мы с Олегом были на защите; пришли и все наши; большой зал с белыми колоннами был полон. Я сидела в уголке и испытывала какое-то странное чувство: то мне казалось, что все происходящее касается меня так близко, будто речь идет о моем муже, то мне хотелось, чтобы Анатолий обязательно провалился, точно это как-то могло утвердить мои отношения с Олегом, даже спасти их. А на высокой эстраде Олег, Туликов, Женя, Яков Борисыч помогали Анатолию развешивать плакаты, таблицы, устанавливали диапроектор и кинопроекционный аппарат: Олег настоял, чтобы Анатолий на защите обязательно показал заснятые во время опытов пленки. Анатолий был в новом костюме, как всегда очень вежливый, строгий, подтянутый. И все же нет-нет да и оборачивался к Олегу с чуть растерянной улыбкой, будто просил поддержки. И странно было видеть, как Олег в своем стареньком костюме с распахнутым воротом рубашки — не то лаборант, не то простой механик, для которого, казалось, защита была чем-то совершенно рядовым, точно это и не он проделал вместе с Анатолием всю работу, — ободряюще хлопал его по плечу.

Длинный стол перед эстрадой заняли члены ученого совета. Некоторые из них выглядели, как Анатолий, такими же солидными и представительными учеными, а другие чем-то были похожи на Олега. И еще одна странность: многие из них здоровались не с Анатолием, а с Олегом.

Анатолий поднялся на кафедру, лицо его стало таким же растерянным, как тогда, в Саду отдыха, но он тут же справился и заговорил гладко, спокойно, уверенно. Все наши сидели впереди, я не знаю, что они думали обо мне, но к себе не пригласили. А Олег пристроился на ступеньках лестнички перед аппаратами, включал их, когда надо, и я злилась: хоть чувство гордости есть в нем?!

Анатолий кончил, положил указку и неторопливо сел сбоку. Теперь лицо его стало белым от волнения. В зале было совсем тихо, даже торжественно. И я с завистью глядела на Анатолия: через какой-нибудь час он будет признанный ученый!..

Выступали оппоненты. Я не понимала, о чем они говорили, чувствовала только, что все идет у Анатолия благополучно. И — радовалась. И даже усмехнулась: а как же иначе могло у него быть? Вот если Олег когда-нибудь станет защищать диссертацию, у него возможны всякие неожиданности, и такой тишины и торжественности в зале, конечно, не будет. Олег сидел спокойно, на меня не смотрел и, кажется, опять уже думал о чем-то своем. А вот Анатолий не забывал поглядывать на меня, будто просил порадоваться вместе с ним. И я каждый раз улыбалась ему в ответ.

Потом стали задавать вопросы. Анатолий снова поднялся, подошел к чертежам и таблицам, сделанным очень аккуратно и красиво, и отвечал. Задали еще какой-то вопрос, Олег оживился, нетерпеливо заерзал на ступеньке, а Анатолий вдруг запнулся, быстро глянул на Олега, и тот что-то незаметно показал ему на пальцах, как во время экзамена в школе. И Анатолий начал опять отвечать…

И тут я заметила, что недалеко от меня с напряженными, взволнованными лицами сидят Софья Сергеевна и Кузьма Михайлович. Они тотчас кивнули мне как близкому человеку. Я торопливо ответила и сообразила, что они, конечно, видели, как мы с Анатолием обменивались взглядами. И подумала, что я дура: отвергать такую любовь!

Объявили перерыв. Всем членам ученого совета роздали маленькие беленькие листочки, они что-то писали на них, а потом опускали в самый обыкновенный деревянный ящик с облупившейся краской. Потом снова все сели по местам, и председатель совета объявил результаты голосования: Анатолий стал кандидатом наук.

Все жали ему руки, обнимали, кто-то даже целовал. А он стоял с таким же счастливым лицом, какое у него было тогда, в Мельничном Ручье, когда мы впервые поцеловались. Только улыбался он все так же некрасиво, но мне это теперь было почти безразлично. Я подошла к нему, посмотрела прямо в глаза и тоже поздравила. Все наши смотрели на нас, а Анатолий сказал, что ждет нас с Олегом вечером к себе. И в защите, как и во всем другом в жизни, Локотовы, оказывается, тоже были уверены наперед: все подготовили для приема, а это ведь за один день не сделаешь. И представила себе, как бы это было замечательно: мы стоим рядом с Анатолием в их прихожей, а все приходящие поздравляют нас с успешной защитой!..

Олег, Анатолий и еще кто-то повезли аппараты и таблицы обратно в лабораторию, а я поехала в Ручей переодеться. И надела именно то платье и туфли, в которых увидел меня Анатолий в первый раз.

Заехала за Олегом. Ксении Захаровны не было, а Олег лежал на кушетке и курил. И был все в том же костюме.

— Переодевайся, опоздаем! — заторопила я его.

Он медленно повернул ко мне голову, посмотрел на меня, прищурился, как от боли, и сказал негромко:

—   Я не поеду…

Я сразу все поняла. Но все-таки сказала:

—   Вот видишь! А это мог быть и твой день!..

Он молчал, курил, смотрел в потолок. Я знала, что он не завидует Анатолию, что дело здесь совсем в другом. Села на стул. Мы долго молчали. Я понимала, что если сегодня не пойду на праздник к Анатолию, он подумает, что между нами все кончено навсегда. И вдруг нашла выход: ну что здесь такого, если я схожу одна? Ничего особенного, а с Локотовыми у меня все-таки сильнее укрепится. И заторопилась, хотя сознавала, что Олег понимает — я вру:

—   А если я одна схожу? И ведь все наши будут! Понимаешь, это просто неудобно. Еще подумают, что ты ему завидуешь…

Он молчал. Я знала, что не уговорю его. Олег хотел заставить меня самое решить все. Момент действительно для этого был самый подходящий. И теперь я понимаю, что Олег тогда был прав: ведь никакими словами здесь помочь было нельзя. Но мне так хотелось хоть вечер побыть в той роли, которую я придумала себе на защите Анатолия: меня вместе с ним все поздравляют… Я видела мучающегося Олега, понимала решительно все, что происходит, но ничего уже не могла поделать с собой.

—   Уходи и решай, — по-прежнему негромко проговорил Олег.

Я поднялась и сказала:

—   Ты не сердись, я недолго. — И ушла.

Анатолий сам открыл мне дверь. Из столовой доносился разноголосый шум, музыка. Он не спросил, почему нет со мной Олега, обнял меня, я зажмурилась, и мы поцеловались.

—   Наконец-то, — сказал он.

Мне было страшновато идти в столовую, но я заставила себя и пошла. По взглядам родителей Анатолия я поняла, что меня ждали. Все наши молчали, я старалась не смотреть им в глаза. Села рядом с Анатолием, выпила залпом большую рюмку коньяку, подумала; теперь уже все наши просто не дадут мне вернуться к Олегу.

Не помню толком, что было в тот вечер: я пила вино, танцевала, смеялась, все время была рядом с Анатолием. Наши не разговаривали со мной. Да они и вообще скоро ушли. Только Женя на прощание сказала мне:

—   Таня, может быть, все-таки пойдешь с нами?

Я ничего не ответила.

В столовой все еще шумели гости, а мы с Анатолием вдруг оказались в его комнате…