"Дьявольское кольцо" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

В любом случае и ты ни на кого не наведешь, и на тебя
показать некому. Больше всего в эти годы я работал. И
в лабораториях, и в экспедициях. Многих что губило?
Что деньги платят неплохие, можно и не делать ничего,
никакой такой научной работы. Можно только в
экспедициях работать до упаду, а в городе, зимой,
просто ходить, общаться, пить водку, песни петь.
Жизнь проходит ни за понюх табаку, но зато и
усилий никаких. Можно спокойно выполнять свое, не
перенапрягаясь, а потом друг к другу ходить,
трепаться.
Ну, а от меня все отступились, мне и делать
стало нечего, кроме как работать. А наука всегда
привлекала. Долго в стол работал, не высовывался. В
войну, чувствую, стало можно - и защитил
кандидатскую. Материала много было - я скоро и
докторскую, сразу же после войны. После Победы сразу
оказался и начальником, и доктором наук.
Жил я по-прежнему затворником, а если в
экспедицию не уезжал и не работал - дома сидел. Но,
конечно, жил уже совсем иначе. Мне самому уже цена
была другая - не молодой специалист, а ученый в
годах, и при должности...
После войны вообще многое переменилось; из
старых, все помнивших, мало людей осталось. Кто умер,
кто - на материк... В общем, стали вокруг меня и люди
появляться. Одно время даже думал всерьез - не
жениться ли. Женщина она хорошая была, душевная...
Иногда и сейчас думаю - зря не женился. Но тут дочь
подрастать стала, а у Ирины Константиновны тоже в
семье ссыльные... Так и не женился.
Выросла девочка, в архитектурный институт
поступила, в Ленинграде. У меня душа порой болела, но
я деньги посылал, ей легче было, чем многим. Она в
1953 вернулась. Можешь верить, можешь нет - но твоя
мама мной гордилась. Любила меня. По мне и мужа
искала - чтобы ученый, чтобы сильный был.
А как раз в это время стали постепенно
заключенных выпускать. До сих пор не знаю - сама
Анастасия решила выйти на дочку или кто-то
посоветовал? Или кто-то рассказал Наташе, кто знал,
что мать ее выходит? Не знаю. Помню, как она пришла
тогда... Шуба расстегнута, оскалена, лицо все в
пятнах, перекошено.
- Ты верил? - спрашивает. - Ты в виновность мамы
верил?
Между прочим, я мог бы соврать. Да вот не
соврал, не решился. А может быть, не захотел.
- Нет, - говорю, - не верил. Ни единого часа не
верил.