"Дьявольское кольцо" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

сдержанны и не любили посторонних. Василию Игнатьевичу это казалось тоже "не
южной" чертой.
Одновременно испанцы были явные южане - любили яркие одежды и острые
приправы из перца. Не все блюда Василий Игнатьевич был в состоянии
попробовать, а уж тем паче - полюбить.
При разговоре они жестикулировали (хотя и меньше чем итальянцы) и
старались встать поближе к собеседнику. Порой Василий Игнатьевич невольно
пытался отодвинуться - лицо собеседника он предпочитал видеть скорее в
метре, чем в 15 сантиметрах от своего лица. А его собеседник, наоборот,
наступал, старался придвинуться поближе, и они все время двигались по
комнате.
А были вещи и серьезнее. Василий Игнатьевич вовремя заметил, что женщин
в Испании лучше не трогать. Вообще не трогать, никак, - не замечать. Делать
вид, что их не существует. Не слышать женских голосов, шороха юбок,
обращенных не к тебе слов. Если обращаются к тебе - отвечать. Подают еду -
улыбаться и благодарить. И тут же снова отключаться, забывать о их
существовании. Это была черта на столько южная, сколько восточная.
Относиться к ней можно было как угодно, но она была, и все тут. Василий
Игнатьевич приспособился к ней, хотя и без особого восторга.
Испанцы были общительны. Чтобы быть в Испании своим, следовало быть
более общительным, чем в Прибалтике... и даже больше, чем в России.
Рассказывать о себе надо было много и часто. Василия Игнатьевича трогало,
что семья для них - святое. Разумеется, и русские, и немцы могли быть очень
семейными. Но для испанцев семья была словно и священным институтом.
Стоило начать объяснять, что привело его к белым, и испанцы уважительно
замолкали. Семья - это было серьезно. Семья - это не требовало ничего
больше. Немного обвыкнув в Испании, Василий Игнатьевич провел эксперимент:
объяснил, что бежал с Родины, потому что отец велел. И собеседники принимали
рассказ вполне всерьез, кивали головами, соглашались, и им вовсе не казалось
странным, что дяденька за тридцать лет бежал с Родины потому, что ему велел
папенька.
Впрочем, вся ситуация в России, ее Гражданская война встречали только
понимание и уважение. Слишком все было похоже.
Впрочем, все это был важный, но все-таки общий, очень общий фон, а на
нем вырисовывалось огромное, беспредельное многообразие городов, местностей,
исторических провинций, сословий, семей и характеров.
При изобилии знакомых другом ему стал, пожалуй, только один Мигуэль
Коимбре - очень уж они были похожи. Мигуэль Коимбре происходил как раз из
семьи самой буржуазной и не выбирал своей судьбы, как и Василий; при
нормальном течении событий быть бы ему адвокатом. С начала 1930-х годов он
уже начал работать в адвокатской конторе в Мадриде и совсем неплохо
зарабатывал. У него была семья, и Мигуэль купил землю - большой кусок
недалеко от южного городка Хаэн, в самых благодатных местах. Когда начались
события, Мигуэль отправил жену с детьми на свою ферму, - и жизнь в деревне
подешевле, и от греха подальше. В самом начале 1935 года в Андалузии
началась земельная реформа, сопровождавшаяся экспроприацией экспроприаторов
и стиранием эксплуататорских элементов. Жена и трое детей Мигуэля Коимбре
были признаны шайкой эксплуататоров и выгнаны из дома, построенного на
деньги их отца и мужа. Автомобиль, деньги и все ценные вещи - такие, как
часы или украшения, - у них тоже отняли, как принадлежащие трудовому народу.