"Дьявольское кольцо" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

В самой церкви царило то же самое. Всю утварь, иконы и статуи из нее
давно вынесли и увезли, чтобы с помощью этого серебра ковать счастье
трудового народа. Книги, в которые были вписаны десятки поколений - все их
крестины, браки, смерти, - они ценности не представляли, и власти их просто
сожгли. Как и часть утвари - деревянный посох, хранившийся в память об
основателе прихода, в XVII веке построившем церковь за собственный счет;
старую епитрахиль, бытовые мелочи, привезенные из дому священником.
А отца Хосе прихожане спрятали далеко, в доме лесничего, в горах.
Высоко, где уже сосновые леса. Отец Хосе уходить не хотел, пришлось
обмануть, что его просят соборовать умирающего. А потом его держали, не
пускали, объясняли, что прихожанам нужна не его смерть, а тот, кто потом,
когда-нибудь, сможет оживить разгромленную церковь и соединить времена.
Василий Игнатьевич поднял повыше фонарь. Юг есть юг - тут же на свет
полетели, затрещали, сгорая, какие-то мошки, прозрачные ночные мотыльки,
какие-то существа, которым в русском языке и названий никаких в помине нет.
Из угла церкви, из груды какого-то тряпья, вылезал невероятно тощий,
страшно грязный старик в рясе. Отец Хосе?! Улыбка была очень открытой,
доброй, немного наивной. Он только что вернулся с гор, в свою церковь, в
свой приход, и ждал рассвета, чтобы начать убирать в церкви и готовить ее к
службе.
- Ну конечно, я отец Хосе... Кто еще здесь может быть, по-вашему?!. А
кто вы такой? Что вам угодно?
- Я офицер Франко, не бойтесь! - Василий Игнатьевич поднял фонарь,
осветил себя, сделал большой шаг вперед. Первое, что удивило его, это
отсутствие страха. В конце концов, отец Хосе не знал, кто это явился...
Назваться франкистским офицером мог и красный - соврать им, это как нам
пообедать. Но страха не было. И не то чтобы он его скрыл... Отец Хосе просто
не боялся, спокойно смотрел на человека, вполне может быть, пришедшего его
убивать.
Второе, что поразило Василия Игнатьевича, были глаза честные, наивные,
как у ребенка, выцветшие голубые глаза. Ушедшие внутрь черепа, запавшие в
глазницы, выплаканные глаза святого. Он и правда больше года жил в горах.
Раза два приходили красные, и лесничий прятал его в пещере на самой вершине
горы. Однажды пришли зимой, в морозы, и он сидел в пещере и отморозил пальцы
на ноге. Пальцы пришлось отрезать ножом.
- Но стоит ли роптать, сеньор офицер? Первым христианам приходилось
гораздо хуже... Страшно даже подумать, как гнали христиан при Нероне.
Эта ночь, проведенная вдвоем со старым священником в развалинах церкви,
запомнилась Василию Игнатьевичу на всю жизнь. И в какой-то мере она стала
поворотной в его жизни. Почти как другая ночь, почти девять лет назад и на
другом конце Европы.
У отца Хосе не было даже куска хлеба, даже глотка вина или воды.
Василий Игнатьевич сбегал за консервами и хлебом, принес каши в котелке.
Отец Хосе старался есть неторопливо. Не было в нем голодной униженности.
Может быть потому, что он мало думал о земном, а за последний год как-то
привык думать о себе как о существе, уже потерявшем тело. Вопрос был только
в том, когда именно его поймают и убьют.
Единственное, что заставляло плакать отца Хосе, это состояние церкви.
- Страшно подумать, как издевались они над ней... как издевались,
сеньор! Чтобы приготовить мою церковь, нужно работать несколько дней, а