"Тайга слезам не верит" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

космолетчика с шарообразным существом из Магелланова облака. Разумеется,
никто и никому ничего не доказал, никто никого ни в чем не переубедил.
Трудно описать пустоту, возникшую в душе старого, заслуженного
мракобеса. ТАКОГО он действительно не мог себе представить, ни при каких
обстоятельствах. Его дочь! Его, какой ни есть, а зять! Скорбная маска
застыла на лице старого, но несчастного негодяя:
- Я не желаю видеть ваши противные физиономии.
С этими словами Алексей Владимирович прекратил полемику и вышел из
комнаты. И это были последние слова, которые вообще услышали от него
родственники, кроме внучки. Ирке тогда было три года.
Дочь продолжала трудиться в своих "Карских авиалиниях", Ирина вскоре
пошла в школу. Миронов мрачно сидел под портретом обожаемого им "великого
вождя", верность которому упрямо хранил, несмотря на все громокипящие
изменения и поношения, бравшие начало от блеяния лысого кукурузника.
Владимир Павлович тоже трудился в "Авиалиниях", слушался жену и вел
себя хорошо, и в семье Владимиру Павловичу было вполне хорошо, вполне
комфортно и уютно. Неуютно стало как раз теперь, после смерти тестя, -
именно потому, что он остался старшим мужчиной в семье, и вроде надо было
становиться этим самым главой: что-то делать, что-то приказывать, а он
понятия не имел, как.
Ревмира Алексеевна от многого избавила мужа, и он был ей очень
благодарен. Ревмира Алексеевна деловито приказывала: гроб... памятник...
документы... место на кладбище... Владимир Павлович кивал унылой
физиономией, готовясь выполнять все, что указано, бежать, куда скажет жена.
Наверное, все это и означало быть главой семьи, и Стекляшкин начинал уже
думать, что не так все это и ужасно.
И тут опять раздался звонок в дверь. Вошедшие были вежливы... Нет, это
мало сказать. Они были приторно вежливы. И вообще они были очень милы -
лощеные, опрятные, сыто-лоснящиеся, с идиотски-положительными и одновременно
лживыми до невозможности физиономиями. Да, очень милы, но вместе с тем
ощущение какой-то опасности, нет, не опасности... Ощущение напряжения,
зажатости и страха явственно вошли вместе с ними. Особенно страшен был самый
красивый и вальяжный, их главный, с самыми честными, положительными и потому
с самыми подлыми глазами.
И конечно же, он мгновенно понял, этот старший, понял, кто здесь
главный, в этой комнате, с кем надо вести все переговоры.
- Приносим сочувствие... Не надо ли? Примем участие... За наш,
разумеется, счет... - раздавалось вполголоса, веским начальственным
баритончиком, и Ревмира Алексеевна, знай себе, кивала головою.
Прошло несколько минут, пока главный перешел к существу дела:
- Необходимо осмотреть документы, оставленные покойником... Наш
сотрудник... Вот документик... - Впрочем, остальные давно уже рылись в
столе, и документик был проформой. - Мы получили сообщение, что он вел
дневник...
- Все документы - в столе.
- Он не рассказывал, что именно записывал в дневник?
- Нет.
- Неужели совсем ничего?!
- Мой отец почти не разговаривал со мной с марта 1987 года. Не верите -
спросите кого угодно.