"Черные дыры и молодые вселенные" - читать интересную книгу автора (Хокинг С. )

незначительной разницей в возрасте. Однако во взрослой жизни эти трения
исчезли, поскольку каждый из нас пошел своим путем. Мэри стала врачом, чем
порадовала отца. А младшая сестренка Филиппа родилась, когда мне было около
пяти лет и я уже понимал происходящее. Помню, что я с радостью ожидал ее
появления, чтобы можно было играть втроем. Филиппа была очень
впечатлительным и восприимчивым ребенком. Я всегда с уважением относился к
ее суждениям и мнениям. Мой брат Эдвард появился много позже, когда мне было
четырнадцать, поэтому он не вошел в мои детские воспоминания. Эдвард сильно
отличался от нас троих: в нем не было ни капли академичности, и он не был
интеллектуалом. Возможно, это оказалось и к лучшему. Эдвард был довольно
трудным ребенком, что не помешало ему стать всеобщим любимцем.
Мои самые ранние воспоминания - как я остался в яслях Байрон-Хауза в
Хайгейте и оглушительно ревел. Мне казалось, что все дети вокруг играют в
какие-то чудесные игрушки. Я тоже хотел поиграть с ними, но мне было всего
полтора года и меня впервые оставили с незнакомыми людьми. Думаю, родители
слегка удивились моей реакции, потому что я был их первым ребенком и они
следовали книжкам по воспитанию детей, а там было написано, что детям
следует начинать социальное общение в два года. Но после того жуткого утра
меня забрали и еще полтора года не отдавали в Байрон-Хауз.
Тогда, во время войны и сразу после нее, Хайгейт был районом, где жил
академический и научный народ. В другой стране их бы назвали
интеллектуалами, но англичане не допускают, что и у них есть интеллектуалы.
Все эти родители посылали детей в школу Байрон-Хауз, очень прогрессивную для
того времени. Помню жалобы на моих родителей, что они ничему меня не учат.
Они не верили в принятый тогда способ вдалбливания знаний, а старались
научить читать исподволь, чтобы ты и не понимал, что тебя чему-то учат. В
конце концов читать я все же научился, но только в довольно зрелом,
восьмилетнем возрасте. Мою сестру учили более традиционными методами, и она
умела читать уже к четырем годам. Впрочем, она была определенно способнее
меня.
Мы жили в высоком и узком доме викторианской эпохи, который мои
родители купили по дешевке во время войны, когда все думали, что бомбежки
сровняют Лондон с землей. И в самом деле, в несколько домов по соседству
попали ракеты "Фау-2". В это время меня с матерью и сестрой не было, но отец
находился дома. К счастью, он не пострадал, и дом тоже серьезно не
повредило. Но еще несколько лет неподалеку оставались развалины, где мы
часто играли с моим другом Говардом, жившим через дом от нас, чуть подальше
от этих развалин. Говард стал для меня открытием, потому что его родители не
были интеллектуалами, в отличие от родителей всех остальных моих знакомых
детей. Он ходил в муниципальную школу, а не в Байрон-Хауз и разбирался в
футболе и боксе - видах спорта, интересоваться которыми моим родителям и в
голову не могло прийти.
Другое раннее воспоминание - игрушечная железная дорога. Игрушки во
время войны не выпускались - по крайней мере, для продажи в частные руки. Но
игрушечные поезда были моей страстью. Отец попробовал сделать мне деревянный
поезд, но меня это не удовлетворило, потому что хотелось что-то работающее.
Тогда отец купил подержанный заводной поезд, при помощи паяльника починил
его и подарил мне, трехлетнему карапузу, на Рождество. Тот поезд не очень-то
хороню работал. Но сразу после войны отец съездил в Америку и, вернувшись на
"Куин Мэри", привез матери несколько нейлоновых вещей, в то время