"Мистер Кэвендиш, я полагаю.." - читать интересную книгу автора (Куинн Джулия)

Глава пятая

— Нет! — воскликнула Амелия, отскакивая на шаг назад.

И если бы она не была так потрясена его внезапным переходом к любовным играм, то ей бы доставило бы большое наслаждение его потрясение: когда он двинулся вперед, его губы нашли только воздух.

— Действительно? — он растягивал слова, пытаясь возвратить себе опору.

— Вы же не хотите меня целовать, — сказала она, отступив еще на один шаг. В нем сквозила опасность.

— Действительно, — пробурчал он, сверкая глазами. — Точно так же, как вы мне не нравитесь.

Ее сердце подпрыгнуло на целый фут.

— Не нравлюсь? — отозвалась она эхом.

— Согласно вашим же словам, — напомнил он ей.

Она почувствовала, как в замешательстве вспыхнула, когда ей бросили ее же слова.

— Я не хочу, чтобы вы целовали меня, — сказала она, запинаясь.

— Нет? — спросил он, и она не поняла, как это у него получилось, но они больше не были настолько уж далеки друг от друга.

— Нет, — ответила она, пытаясь сохранить спокойствие. — Я не хочу, поскольку… поскольку… — Она отчаянно пыталась придумать причину, но в таком положении совершенно потеряла способность к рациональному мышлению.

И вдруг пришла ясность.

— Нет, — повторила она. — Я не хочу. Поскольку вы сами не хотите.

Он замер, хотя и мгновение.

— Вы думаете, что я не хочу вас поцеловать?

— Я знаю, что вы не хотите, — ответила она, и это, должно быть, был самый храбрый поступок в ее жизни. Поскольку в этот момент он был герцогом во всех смыслах этого слова.

Жестокий. Гордый. Возможно взбешенный. Ветер трепал его темные волосы, так что они слегка спутались. Он был настолько прекрасен, что на него почти невыносимо было смотреть.

По правде говоря, она очень хотела поцеловать его. Но что делать, если он этого не хотел.

— Я считаю, что вы слишком много думаете, — сказал он наконец.

Она не смогла придумать ни одного подходящего ответа. Она попыталась отойти от него подальше, но он немедленно шагнул ближе.

— Я очень хочу поцеловать вас, — сказал он, приблизившись. — Фактически, это единственная вещь, о которой я сейчас могу думать и которую хочу проделать немедленно.

— Вы не хотите, — быстро сказала она, осторожно пятясь назад. — Вам только кажется, что вы хотите.

Он рассмеялся, и она оскорбилась бы, если бы не была так сосредоточена на том, чтобы сохранить остатки своего самообладания… и своей гордости.

— Это потому, что вы думаете, что таким образом сможете управлять мной, — заметила она, мельком взглянув назад, чтобы удостовериться, что не попадет в кротовью нору, и быстро сделала шаг назад. — Вы думаете, что если соблазните меня, я превращусь в безвольное, бесхребетное подобие женщины, неспособное ничего сделать, не испросив вашего позволения.

Он выглядел так, словно вновь готов был рассмеяться, хотя на этот раз ей показалось, может быть, он бы смеялся не над ней, а вместе с ней.

— Это — то, что вы думаете? — спросил он, улыбаясь.

— Это — то, что я думаю, что вы думаете.

Левый угол его рта дернулся. Он выглядел обаятельным. В нем появилось что–то мальчишеское. В этот момент он совершенно не походил на самого себя или, по крайней мере, на того мужчину, которого она привыкла видеть.

— Думаю, что вы правы, — сказал он.

Амелия пришла в замешательство настолько, что практически почувствовала, как у нее падает челюсть.

— Вы думаете?..

— Да. Вы гораздо умнее, чем обычно делаете вид, — сказал он.

Это что — комплимент?

— Но, — добавил он, — это не отменяет основную цель момента.

Которая заключалась?..

Он пожал плечами.

— Я все еще собираюсь поцеловать вас.

Ее сердце неистово заколотилось, а ее ноги, маленькие предатели, они словно вросли в землю.

— Вы сказали правильную вещь, — тихо произнес он, потянувшись к ней и взяв ее за руку. — Я восхищаюсь вашим оборотом — как же звучала ваша очаровательная фраза? — бесхребетное подобие женщины, чьей единственной целью жизни является соглашаться с каждым моим словом? Я определенно озадачен этой очевидной истиной.

Ее губы приоткрылись.

— Я хочу поцеловать вас.

Он потянул ее за руку, притягивая ближе к себе.

— Очень.

Она хотела спросить его почему. Но нет, она не спросила, поскольку была совершенно уверена в том, что ответ будет таким, который только уничтожит остатки ее решимости сопротивляться. Но она хотела… О, Господи, она не знает, что же она хочет. Что–нибудь. Что–нибудь, что сможет напомнить им обоим, что она все еще обладает мозгами.

— Назовите это счастливым случаем, — сказал он мягко, — или интуицией. Но независимо от причины я хочу поцеловать вас… это так приятно. — Он поднес ее руку к губам. — Разве вы не согласны?

Она кивнула. Несмотря на то, что ей бы хотелось соврать, заставить себя она не смогла.

Его глаза, казалось, потемнели, от лазурного до сумеречного.

— Я так рад, что мы пришли к согласию, — прошептал герцог. Он коснулся ее подбородка, повернув ее лицо к себе. Его рот нашел ее, сначала мягко дразня ее полуоткрытые губы, ожидая вздоха, прежде чем впиться в нее, завладеть ее дыханием, ее желанием, ее способностью думать, за исключением…

Это было необыкновенно.

В самом деле, это была единственная разумная, полностью оформившаяся мысль, которая овладела ею. Она потерялась в море новых эмоций, которые пока не понимала, но все время ощущала их внутри себя…

И это было по–другому.

Независимо от его цели, от его намерений этот поцелуй был не таким, как прежний.

И она не cмогла ему сопротивляться.

***

Он не собирался целовать ее. Ни тогда, когда его заставили сопровождать ее на прогулку, ни тогда, когда они спускались вниз по холму, оказываясь вне поля зрения домашних, ни тогда, когда он поддразнивал ее: Не поцеловать ли мне вас снова?

Но потом она произнесла свою небольшую речь, и он не мог не согласиться с нею. Кроме того, она выглядела неожиданно соблазнительно, борясь со своими волосами, которые полностью выбились из причёски, при этом она все время смотрела на него снизу вверх и отстаивала свое мнение так уверенно, как никто другой не решался. Кроме, возможно, Грейс, но только тогда, когда никого больше не было рядом.

И именно в этот момент он обратил внимание на ее восхитительную кожу, бледную и светящуюся, с очаровательнейшими веснушками; и ее чудные глаза, не совсем зеленые, но и не карие, в которых светился живой ум, который она всегда пыталась сдерживать.

А ее губы. Наконец он обратил внимание и на ее губы. Полные и мягкие, слегка дрожащие, что можно было заметить, только присмотревшись.

Что он и сделал. И не смог отвести глаз.

Почему он никогда не замечал ее прежде? Она всегда была рядом, являлась едва ли не частью его жизни с тех пор, как он себя помнил.

И вот, к черту причины, он хочет ее поцеловать. Не для того, чтобы управлять ею или подчинить ее (хотя он бы не возражал ни против того, ни против другого), он хотел просто поцеловать ее.

Узнать ее.

Почувствовать ее в своих руках, вобрать ее в себя, независимо от того, кем она была, и что сделало ее… ею.

И может быть, всего лишь может быть, изучить, кто она такая.

Но спустя пять минут, если он что–то и изучил, то не смог бы сформулировать что, поскольку, как только он начал целовать ее — действительно целовать ее, тем поцелуем, которым мужчина мечтает поцеловать женщину, — его мозг вообще прекратил функционировать.

Он не мог понять, почему он хочет ее с такой силой, от которой кружится голова. Возможно потому, что она принадлежит ему, и он это знает, и похоже всем мужчинам свойственна эта примитивная черта собственника. А возможно потому, что ему понравилось лишать ее голоса, даже если эта попытка его самого приводит в такое невероятное состояние.

Не вдаваясь в причины происходящего, всего лишь воспользовавшись моментом, когда ее губы приоткрылись, он скользнул своим языком внутрь, пробуя ее на вкус, и мир вокруг них завертелся, уменьшился и исчез, а все, что осталось, — это была она.

Его руки нашли ее плечи, затем ее спину, и уж потом спустились ниже. Он сжал ее сильнее и притянул к себе как можно ближе, издав стон, как только почувствовал ее соблазнительные формы, вдавленные в его тело. Это безумие. Они же сейчас в чистом поле. Под палящим солнцем. А он хочет взять ее немедленно. Здесь же. Поднять ее юбки и повалить прямо на землю, на траву.

А потом он хочет сделать это еще раз.

Он целовал ее со всей безумной энергией, которая скопилась в его крови. Его руки инстинктивно пробежались по ее одежде в поиске пуговиц, застежек — чего–то такого, что откроет ее для него, позволит ему прикоснуться к ее коже, почувствовать ее тепло. И когда он, наконец, расстегнул две из них на ее спине, к нему вернулась, по крайней мере, часть его рассудка. Он не был уверен точно, что же возвратило ему разум – возможно, это был ее стон, хриплый и подгоняющий, совершенно несоответствующий невинной девственнице. А может быть, это была просто его собственная реакция на звук, стремительная и горячая, которая повлекла за собой детальное видение картины, в которой она была обнажена и делала такие вещи, о которых, вероятно, даже не подозревала.

Он оттолкнул ее, неохотно, но решительно. После чего вдохнул и судорожно выдохнул, но это не привело к тому результату, который он ожидал — успокоить стремительный ритм своего сердца. На языке повисли слова «я сожалею». Честно признаться, он хотел их произнести, поскольку именно так поступил бы джентльмен, но, когда он увидел ее губы, приоткрытые и влажные; ее глаза, широко раскрытые и ошеломленные, и еще более зеленые, чем прежде, с его губ сорвались слова, абсолютно противоположные его разуму:

— Это было… неожиданно.

Она моргнула.

— Очень приятно, — добавил он, что прозвучало несколько сдержаннее, чем его настоящие ощущения.

— Меня никогда не целовали, — сообщила она.

Он улыбнулся, слегка удивленный.

— Вчера вечером вас поцеловал я.

— Но не так, — еле слышно прошептала она, словно произнесла это только для себя.

Его тело, которое уже стало успокаиваться, снова вспыхнуло.

— Да, — сказала она, до сих пор выглядя совершенно ошеломленной, — полагаю, что теперь вы должны на мне жениться.

В любое другое время, от любой другой женщины… черт, после любого другого поцелуя, он мгновенно почувствовал бы раздражение. Но что–то в тоне Амелии, во всем ее лице, которое еще сохраняло соблазнительное неуверенное выражение, вызвало полностью противоположную реакцию, и он рассмеялся.

— Что тут смешного? — требовательно спросила она. Хотя, на самом деле, ничего не требовала, поскольку все еще была настолько сбита столку, что не могла на чем–либо настаивать.

— Понятия не имею, — сказал он честно. — Лучше повернитесь, я вас одену.

Ее рука взметнулась к застежке сзади на платье, и она удивленно приоткрыла рот, при этом он так для себя и не решил, поняла ли она, что он расстегнул две ее пуговицы. Она попыталась застегнуть их самостоятельно, и ему понравилось наблюдать за ее бесплодными попытками, но спустя приблизительно десять секунд неуклюжих дерганий за воротничок, он сжалился над нею и мягко отвел в сторону ее пальцы.

— Позвольте мне, — тихо произнес он.

Как будто у нее был выбор.

***

Его пальцы двигались медленно, хотя каждая клеточка его мозга знала, что застегнуть платье — дело быстрое. Но он был загипнотизирован открывшимся маленьким участком ее кожи, похожей на кожицу персика и принадлежавшей исключительно ему одному. Мягкие белокурые завитки волос скользнули по ее затылку, и когда его дыхание касалось ее, ее кожа, казалось, трепетала.

Он наклонился ниже. Он не смог удержаться, и поцеловал ее.

И она снова застонала.

— Нам лучше вернуться, — резко произнес он, делая шаг назад. И тут он понял, что ему ни за что не удастся застегнуть последнюю пуговицу ее платья. Он тихо выругался, поскольку еще раз дотронуться до нее было идеей неудачной, но и позволить ей вернуться в дом в таком виде он не мог, а потому с удвоенной энергией снова взялся за ее пуговицы.

— Готово, — отчитался он.

Она повернулась, с опаской поглядывая на него. Это заставило его почувствовать себя совратителем невинных.

И что странно, он вовсе не возражал. Он протянул ей руку.

— Я провожу вас в дом?

Она кивнула, и его тотчас охватило странное, несвойственное ему жгучее желание…

Знать, о чем она сейчас думает.

Забавно. Прежде ему никогда не хотелось выведать мысли другого человека.

Но спрашивать он не стал. Поскольку никогда раньше так не поступал. И действительно, какой в этом смысл? В конечном счете, они и так поженятся, а следовательно, имеет ли значение, о чем каждый из них думает?

***

Раньше Амелия и не подозревала, что щеки могут пылать от смущения в течение целого часа. Но, оказывается, могут, потому что, когда вдова перехватила ее в холле, по меньшей мере, спустя шестьдесят минут после того, как Амелия вернулась в гостиную к Грейс и Элизабет, вдовствующая герцогиня бросила всего лишь один взгляд на ее лицо, и ее собственное пошло почти фиолетовыми пятнами от ярости.

Теперь Амелия замерла наподобие дерева в холле, вынужденная оставаться неподвижной, как и вдова, стоявшая хоть и далеко от нее, но голос которой выдал поразительное крещендо:

— Проклятье, чертовы веснушки!

Амелия вздрогнула. Вдова ругала ее за веснушки и прежде, считая, что их количество выражается двузначным числом, но впервые она вдруг стала сквернословить.

— У меня нет новых веснушек, — выдавила из себя Амелия, задаваясь вопросом, как Уиндхем смог избежать данной сцены. Он мгновенно исчез, как только вернул ее, покрасневшую от смущения, в гостиную, сделав легкой добычей для вдовы, которая всегда испытывала к солнцу те же чувства, что и летучая мышь–вампир.

Что восстанавливало некую ироничную справедливость, поскольку Амелия испытывала к вдове те же чувства, что и к мерзкой мыши.

Вдова несколько умерила свой пыл.

— Что вы только что сказали?

Поскольку Амелия никогда прежде ей не возражала, вдову не могла не поразить ее реакция. Но, казалось, в эти дни Амелия вообще вела себя не так, как обычно, а уверенно и дерзко. Потому, сглотнув, она произнесла:

— У меня не появилось новых веснушек. Я смотрела в зеркало в комнате для леди и считала.

Это была ложь, но притом очень убедительная.

Вдова поджала губы, став похожей на рыбину. Она сверлила взглядом Амелию в течение добрых десяти секунд, что на девять секунд дольше обычного, заставив Амелию слегка поежиться. После чего вдовствующая герцогиня рявкнула:

— Мисс Эверсли!

Грейс практически выскочила из дверей гостиной в холл.

Вдова, казалось, не заметила ее появления и продолжила свою тираду.

— Неужели никого не заботит наше имя? Наша кровь? Господь — свидетель, я — единственная в этом омерзительном мире, которая понимает важность… значение…

Амелия в ужасе уставилась на вдову. Мгновение казалось, что та готова заплакать. Но это было невозможно. Стоящая перед ней женщина физически была неспособна пролить ни слезинки. В этом Амелия не сомневалась.

Грейс вышла вперед и, поразив их всех, обняла вдову за плечи.

— Мэм, — сказала она успокаивающе, — у вас был трудный день.

— Он не был трудным, — резко оборвала ее вдова, скидывая руку с плеч. — Он был каким угодно, но только не трудным.

— Мэм, — снова попыталась Грейс, и Амелия опять поразилась мягкому звучанию ее голоса.

— Оставьте меня в покое! — взревела вдова. — Я должна заботиться о своей династии! Вы же — ничто! Пустое место!

Грейс отшатнулась от нее. У Амелии сдавило горло, и она не знала от чего, была ли она близка к слезам или же к абсолютной ярости.

— Грейс? — осторожно позвала Амелия, не будучи даже уверенной, о чем же она спрашивает, просто ей казалось, что она должна хоть что–то произнести.

В ответ Грейс быстро качнула головой, что ясно означало, не спрашивай, оставляя Амелию в неведении, что же такого случилось прошлым вечером. Почему все вели себя так странно. И Грейс, и вдова, и, конечно, Уиндхем.

Кроме его теперешнего исчезновения. По крайней мере, это произошло точно так, как и ожидалось.

— Мы проводим леди Амелию и ее сестру домой в Берджес Парк, — приказала вдова. — Мисс Эверсли, распорядитесь, чтобы немедленно подали нашу карету. Мы поедем с нашими гостями, а затем вернемся в собственном экипаже.

Губы Грейс приоткрылись от неожиданности, но она, зная вдову, привыкла к ее внезапным капризам, а потому кивнула и поспешила выполнять приказ.

— Элизабет! — в отчаянии позвала Амелия, пытаясь определить местонахождение сестры в гостиной через открытую дверь. Изменница уже вскочила на ноги и кралась прочь, бросая ее один на один со вдовой.

Амелия настигла ее и схватила за локоть, цедя сквозь зубы:

— Сестренка, дорогая.

— Мой чай, — попробовала слабо сопротивляться Элизабет, продвигаясь вглубь гостиной.

— Уже остыл, — решительно отмела ее отговорку Амелия.

Элизабет попыталась вяло улыбнуться в направлении вдовы, но кроме гримасы у нее ничего не получилось.

— Сара, — сказала вдова.

Исправлять ее Элизабет не стала.

— Или Джейн, — слова вылетали отрывисто, даже зло. — Ты кто?

— Элизабет, — представилась девушка.

Глаза вдовы сузились, как будто она ей не верила, крылья носа весьма непривлекательно зашевелились, когда она произнесла:

— Я вижу, что вы снова сопровождаете свою сестру.

— На самом деле она сопровождает меня, — возразила Элизабет. Амелия была совершенно уверена, что это самое спорное предложение, когда–либо произносенное сестрой в присутствии вдовы.

— В каком смысле?

— Э–э, я возвращала книги, одолженные моей матерью, — запинаясь, промямлила Элизабет.

— Ба! Ваша мать не читает, и все мы это знаем. Это глупый и откровенный предлог оправить ее, — она повернулась к Амелии, — к нам.

Амелия приоткрыла рот от удивления, поскольку всегда считала, что вдова хочет ее у себя видеть. Не то чтобы она нравилась вдове, просто та хотела, чтобы Амелия поспешила выйти замуж за ее внука, и, таким образом, могла бы начать выращивать маленьких Уиндхемов в своем животе.

— Это — вполне сносный предлог, — проворчала вдова, — но он, похоже, не работает. Где мой внук?

— Я не знаю, ваша милость, — ответила Амелия абсолютную правду. Когда он ее покидал, он не сделал ни единого намека на свои планы. Очевидно, что поцелуй не вызвал в нем совершенно никаких чувств, а потому ему и в голову не пришло что–либо объяснять.

— Глупая девчонка, — проворчала вдова. — У меня нет на это времени. Неужели никто не осознает свой долг? Мои наследники умирают направо и налево, а вы, — при этом она пихнула Амелию в плечо, — даже не можете поднять свои юбки для…

— Ваша милость! — воскликнула Амелия.

На мгновение рот вдовы закрылся, и она подумала, что, возможно, вдовствующая герцогиня поняла, что зашла слишком далеко. Однако все что она сделала, это зловеще сузила глаза и прошествовала прочь.

— Амелия? — позвала Элизабет, двигаясь в ее сторону.

Амелия моргнула. Несколько раз. Быстро.

— Я хочу домой.

Элизабет кивнула, соглашаясь.

И они вместе двинулись к парадной двери. Грейс в это время давала инструкции лакею, потому сестры вышли на улицу и стали ждать ее у экипажа. Немного похолодало, но Амелия не заметила бы, даже если бы разверзлись небеса и затопили их обеих. Она всего лишь хотела находиться вне этого ужасного дома.

— Не думаю, что снова появлюсь здесь в скором времени, — сказала она Элизабет, обнимая ее. Если Уиндхем, в конце концов, пожелает ухаживать за нею, он может приехать к ним сам, чтобы увидеть ее.

— Я тоже не приеду, — сказала Элизабет, с сомнением оглядываясь назад на дом. В этот момент появилась Грейс, и она подождала ее, чтобы вместе сесть в экипаж. Когда Грейс подошла, Элизабет сжала ее руку и спросила:

— Мне показалось или вдова действительно вела себя хуже, чем обычно?

— Намного хуже, — согласилась Амелия.

Грейс вздохнула, а ее лицо слегка дернулось, словно она подыскивала замену тем словам, что первыми пришли ей на ум. В конце концов все, что она сказала:

— Это… сложно.

Что ж, на это нечего было ответить, потому Амелия с любопытством наблюдала за тем, как Грейс делает вид, что поправляет завязки своей шляпки, и вдруг…

Грейс замерла.

Они все замерли. И тогда Амелия с Элизабет проследили за взглядом Грейс. На горизонте на дороге находился мужчина. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо или что–либо еще, кроме темного цвета волос и того факта, что он сидел на лошади так, будто родился в седле.

Время словно остановилось, безмолвное и неподвижное, и затем, без всякой видимой причины, он развернулся и уехал.

Амелия уже готова была спросить Грейс, кто это был, но прежде, чем она сумела задать свой вопрос, появилась вдова и рявкнула:

— В карету!

И поскольку Амелия не желала вступать с ней в разговор ни по какому поводу, она решила подчиниться приказу, держа свой рот на замке.

Несколько мгновений спустя они уже сидели в карете Кроулэнда: Грейс с Элизабет лицом против движения, Амелия же — по ходу движения рядом с вдовой. Она смотрела прямо перед собой, сосредоточившись на небольшом пятне, видневшемся за ухом Грейс. Если ей удастся сохранять эту позу в течение следующего получаса, возможно она избежит необходимости смотреть на вдову.

— Кто был тот мужчина? — спросила Элизабет.

Ответа не последовало.

Амелия всмотрелась в лицо Грейс. Очень интересно. Она притворилась, что не расслышала вопрос Элизабет. Легко заметить такую уловку, если сидишь прямо перед ней: правый угол рта Грейс слегка напрягся от волнения.

— Грейс? — снова позвала Элизабет. — Кто это был?

— Никто, — быстро ответила Грейс. — Мы готовы ехать?

— Ты знаешь его? — настаивала Элизабет, и Амелии захотелось заткнуть ей рот. Конечно, Грейс его знала. Это было ясно как день.

— Не знаю, — резко ответила Грейс.

— О чем вы говорите? — раздраженно спросила вдова.

— В конце дороги находился мужчина, — объяснила Элизабет. Амелии отчаянно захотелось лягнуть ее, но не было никакой возможности: сестра сидела напротив вдовы, а потому была полностью для нее недостижима.

— Кто это был? — потребовала вдова.

— Я не знаю, — ответила Грейс. — Я не видела его лица.

Она не лгала. По крайней мере, во второй части своего ответа. Он стоял слишком далеко от них, чтобы разглядеть его лицо. Но Амелия заключила бы пари на свое приданое, что Грейс совершенно точно его знала.

— Кто это был? — гремела вдова, и ее голос перекрывал грохот колес по дороге.

— Я не знаю, — повторила Грейс, но все они услышали, каким надтреснутым голосом она это произнесла.

Вдова повернулась к Амелии, ее взгляд был пронзителен также, как и голос.

— Вы видели его?

Глаза Амелии встретились с глазами Грейс. И что–то неуловимое мелькнуло между ними.

Амелия сглотнула.

— Я никого не видела, мэм.

Вдова с фырканьем от нее отвернулась и направила всю свою ярость на Грейс.

— Это был он?

Амелия задержала дыхание. О ком они говорят?

Грейс покачала головой.

— Я не знаю, — она почти заикалась. — Я не могу сказать.

— Остановите карету, — пронзительно закричала вдова, покачнувшись вперед и отталкивая Грейс в сторону, чтобы иметь возможность колотить в стенку, отделяющую их от кучера.

— Остановись, я тебе говорю!

Внезапно карета остановилась, и Амелия, которая сидела по ходу движения рядом с вдовой, упала вперед прямо на ноги Грейс. Она попыталась подняться, но вдова перегнулась и зажала в своей руке подбородок Грейс.

— Я даю вам еще один шанс, мисс Эверсли, — прошипела она. — Это был он?

Амелия старалась не дышать.

Грейс не двигалась, но затем, почти незаметно, она кивнула.

И тут вдова словно обезумела.

Стоило Амелии вернулась на место, как она снова вынуждена была нагнуться, чтобы вдова своей тростью не снесла ей голову.

— Поворачивай карету! — завопила вдова. Они слегка притормозили, а затем резко развернулись, едва вдова завизжала:

— Быстрее! Быстрее!

Меньше, чем через минуту они вернулись в замок Белгрэйв, и Амелия с ужасом увидела, как вдова вытолкала Грейс из кареты. Она и Элизабет обе поднялись, чтобы наблюдать через открытую дверь кареты, как вдова выпрыгнула следом за ней.

— Грейс, ты в порядке? — спросила Элизабет.

— Я… — Она собиралась сказать, я не знаю, но вдова прервала ее, молча захлопнув дверь кареты.

— Что только что произошло? — спросила Элизабет, когда карета качнулась и тронулась вперед по направлению к их дому.

— Понятия не имею, — прошептала Амелия. Она повернулась и всмотрелась в удаляющийся замок. — Совершенно никакого.