"Бедовик" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

ним в беседу; подсел, начал мотать разговор на свой лад и, рассказавши, что
прослужил в незапамятные времена девять лет вахмистром, что был потом в
Москве квартальным поручиком, поймал в 1812 году семь возов миродеров, то
есть мародеров, с семью возами клади, что за это не поровну досталось, а
кому чин, кому блин, а ему, квартальному поручику, клин; что он, не клин то
есть, а квартальный, был во всех сражениях и в разных командировках, не раз
жизнь терял и прочее и прочее, - нашатнулся случайно опять на беду бедовую
Евсея Стахеевича и никак не мог понять, каким образом это могло приключиться
такое происхождение, - и в десятый раз стал допытываться: "По знакомству ли
Евсей Стахеевич пересел в другой дилижанс или от погрешности?" И Лирову
теперь только вошло в голову спросить смотрителя, не знает ли он, кто таковы
были проезжие, к которым бедный Евсей подсел незваным гостем.
- Кому же знать, коли не нам, - отвечал смотритель самодовольно. -
Генерал этот высокородный, по-нашему, по-старинному, бригадир, а по фамилии
прозывается он господин Оборотнев. Уж он вот на одном месяце другой раз взад
и вперед проехал, видно по делам каким; а он, говорят, опекуном у барынь
этих, да никак еще и жених, как сказывал намедни человек его, так с ними вот
все и ездит.
Долго мялся и таился Евсей, но наконец, раздумав и рассудив
основательно, что чин и прозвание опекуна и жениха никак не могут вести к
заключению о звании и прозвании опекаемых, то есть находящихся у него под
опекою, решился, да, решился налить полный стакан квасу, поднести его вплоть
ко рту, спросить скороговоркою, упершись глазами в стакан: "А кто таковы
барыни эти, вы, чай, не знаете?" - и вслед за этим осушить бычком, без
расстановки, весь стакан. Когда же смотритель объявил с прежним
самодовольствием, что это была помещица Голубцова с дочерьми, - то я уже то
неожиданное обстоятельство, что стакан не выкатился из рук Лирова и не
расшиб стоявшей под ним тарелки, приписываю тому, что преследующая Лирова
злая судьба едва ли не натешилась над бедовиком нашим досыта и едва ли не
хочет уже ныне исподволь над ним смиловаться. В самом деле, удивление
Лирова, изумление, испуг и поражение его были свыше всякого описания; Евсей
так быстро изменился в лице, что даже и смотритель привстал со стула своего
и не договорил последнего слова. Лиров повторил тот же вопрос, едва не
заставил старика смотрителя присягнуть, не только побожиться, дал ему за
неожиданную и, по-видимому, добрую весть целковый; потом походил взад и
вперед по комнате, схватил с карниза печки лучинку, остановился, разглядел
ее пристально, будто еще колебался, как с нею быть; лицо его загорелось; в
нем сильно выразился переход к какой-то геройской решимости: быстрым и
сильным движением рук Евсей переломил заветную лучинку надвое, развел концы,
поглядел на них, кинул и вдруг объявил с твердостью, которая совсем к нему
не шла, что он едет назад, в Москву. Вслед за тем начал он торопить
смотрителя, преследуя его шаг за шагом, пуще всякого фельдъегеря.
Смотритель, повторяя на ходу: "Сейчас, сейчас", поглядывал искоса на Лирова,
как глядят на человека, у которого на вышке обстоит неблагополучно или по
крайней мере сомнительно, а красноречиво могучее: "Пустяки, сударь", которым
Корней Горюнов хотел угомонить и озадачить барина своего, ударило как горох
в стену и не удостоилось даже ответа. Это, в свою очередь, озадачило и сбило
с толку Власова; получив повторительное приказание укладываться, он уже не
нашелся, особенно когда серые вопросительные глаза его встретились с
положительным ответом темно-карих очей Лирова. Власов, вздохнув, вышел