"Бедовик" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

ловушки, верши и учуги, роет ямки, плетет плетни, где кому и как вздумается.
Кто куда забредет, тот туда и попадет. Мир наш - часы, мельница, пожалуй
паровая машина, которая пущена в ход и идет себе своим чередом, своим
порядком, не думает, не гадает, не соображает, не относит действий своих к
людям и животным, а делает свое, хоть попадайся ей под колесы и полозья,
хоть нет; а кто сдуру подскочил под коромысло, того тяп по голове, и дух
вон. Коромысло этому не виновато, у него ни ума, ни глаз; оно ходило и ходит
взад и вперед, прежде и после, и ему нет нужды ни до живых, ни до убитого.
Не для меня определяла контора дилижансов выжимки эти, Иванова, в
проводники; не для меня его и протурила, чтобы он встретился опять со мною в
службе камер-юнкера; не для меня Оборотнев оставил порожнее место в
дилижансе своем, а я его занял сам; я влез в галиматью эту, проторил себе
туда колею, и покуда не выбьюсь из нее, не кинусь в сторону, вся беда эта
будет ходить по мне; отойди я - и все это пойдет тем же чередом и
порядочком, да только не по моей голове. Поэтому судьба - пустое слово; моя
свободная воля идти туда, сюда, куда хочу, и соображать, и оглядываться,
чтобы не подставлять затылка коромыслу".
"А если и коромысло и вся махина - невидимка, - подумал про себя
Лиров, - так что мне тогда в свободной воле моей и в хваленом разуме, коли у
меня звезды-путеводительницы нет и я иду наугад? А если сверх этого, при
всем посильном старании и отчаянном рвении моем, куда бы я ни кинулся,
всегда попадаю на шестерню, на маховое колесо, под рычаг, на запоры и
затворы или волчьи ямы? Тогда что, тогда как прикажете назвать причину
неудач моих и плачевной моей доли?"
"Я просто бедовик; толкуй всяк слово это как хочет и может, а я его
понимаю. И как не понимать, коли оно изобретено мною и, по-видимому, для
меня? Да, этим словом, могу сказать, обогатил я русский язык, истолковав на
деле и самое значение его!"
Евсей все думал и все-таки опять не мог понять, как он просидел ночь
напролет рядом с головкой в киоте, в одной карете с Марьей Ивановной, и -
и - и только. Но головка эта не давала ему покою: забывшись, он несколько
раз обмахивался рукой и наконец проговорил в совершенном отчаянии: "Да
отвяжись, несносная!" Но она, видно, отбилась вовсе от рук и не думала
слушаться его, и Лиров прибегнул к крайнему в таких случаях, у него по
крайней мере, средству. Он принялся записывать какие-то отметки на лоскутке;
потом встал, вышел, завернул в бумажку эту камешек и закинул как можно
дальше через тын. Хорошо, что никто проделки этой не видал: камешек угодил в
окно соседней избы и расшиб его вдребезги. Когда стекло брякнуло, то Лиров,
при всей честности своей, ушел без оглядки в комнату, потому что ему и
заплатить за окно было теперь нечем.
Надобно пояснить эту загадочную проделку: она, извольте видеть,
принадлежала к одному разряду с ворожбою на лучине. Если Лиров хотел
окончательно и положительно решиться на важное для него дело, если он хотел,
чтобы дело это было кончено и решено без всяких оглядок, решительно и
положительно, то он брал прутик, лучинку, щепку и, вообразив себе, что перед
ним в виде лучинки этой лежит нерешенное дело, вдруг с усильным напряжением
ломал ее или, еще лучше, рубил ее пополам; тогда, глядя на обломки или
обрубки, он убеждал самого себя, что изменить решения уже невозможно,
переделать дела нельзя, так же точно как никоим образом нельзя уже обратить
в первобытное состояние расколотую щепку. Прибегнув к этому крайнему