"Бедовик" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

средству, Евсей уже был непоколебим, и даже многосильное "пустяки, сударь"
Корнея Горюнова произносилось безуспешно. Если же у Лирова что-нибудь лежало
слишком тяжело на сердце, удручало и мучило его, не давало ему покою, тогда
он писал беду и горе свое загадочными словами на лоскутке бумажки и,
собравшись с духом, напрягая воображение свое самым усильным образом, бросал
бумажку в огонь или закидывал так, чтобы ее уже более не видать. Это, по
основанному на опыте убеждению, помогало; Евсей воображал, что скинул ношу
свою с плеч, что закинул ее и уничтожил. Что же, наконец, до разбитого окна,
то это уже обстоятельство случайное, не входящее вовсе в предначертание
кабалистики Лирова.
Камень с запиской наделал, однако же, в избенке много тревоги, даже
независимо от разбитого окна; смотрителю принесли бумажку и просили
прочитать; этот с величайшим трудом разобрал: "Головка твоя с плеч моих,
аминь"; потом еще несколько таинственных знаков - и только. Бабы побежали за
каким-то знахарем, который отчитывал порчу, потому что в этом только смысле
могли попять содержание записки. Легко вообразить, в каком страхе сидел, и
вертелся, и прохаживался бедняк Евсей, покуда все это кончилось и
успокоилось и никто его не видал и не выдал - не заподозрил и не подозревал.
Итак, Евсей попал в кудесники; недаром по крайней мере он поворожил!

Глава X. Евсей Стахеевич в ожидании будущих благ сидит на одном месте

"У татарина, что у собаки, - души нет, а один только пар", - говорил
Корней Горюнов, рассуждая с кем-то, и Евсей, пустившийся, как мы видели, от
нечего делать в размышления и рассуждения, стал разбирать сам про себя: что
такое душа? Он был уже очень близок к окончательному выводу, когда Власов
задал ямщикам другую загадку: "Десять плеч, пять голов, а четыре души;
десять рук, десять ног, сто пальцев, а ходит лежа, на восьми ногах; пойдет
сам-пят, воротится сам-четверт, что за зверь?" Загадка эта мучила и пилила
Евсея так, что он на время забыл даже неотвязчивую головку, которую закинул
в окно соседа, забыл все, бился и маялся, но не хотел спросить объяснения у
Корнея, который сказал бы ему, что это покойник, которого несут вчетвером в
могилу. В таком положении мы можем на время оставить Евсея, потому что думы
Стахеевича бывают иногда довольно плодовиты, а дожидаться конца их
долгонько; итак, отправимся на час места в Маликов. Я, признаться, нарочно
заставил Корнея задать барину сперва вопрос душесловный, а потом загадку:
читатели увидели из этого, как легко Евсей наш уносился думою своею в любую
сторону и как упорно увязывался за всяким предметом, за которым пускалось
уносчивое воображение его.
И в самом деле! Что делают между тем малиновцы наши и каково-то они
поживают?
Все слава богу, а происшествия были тем временем в Малинове разные -
чем богаты, тем и рады.
Во-первых, тот самый коллежский асессор, которого Лиров называл
лошадью, отправился намедни куда-то, где продавались оставшиеся после
умершего вещи с молотка. У лошади этой была похвальная, но не всегда
уместная привычка походя спать; он весьма нередко засыпал, сидя где-нибудь
на стуле или прислонившись к стенке, к печи. То же самое случилось и здесь;
а когда стукнули в последний раз молотком, продажа кончилась, все начали
шаркать, шуметь и расходиться, тогда Иван Фомич проснулся и спросил