"Сказка о Георгии Храбром и о волке" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

кланяйся и не скаль зубов, не щетинь шерсти по хребту, да не гляди таким
зверем". - "Ох, дядя, - отвечал волк, - мне ли щетиниться! Опаршивел я, чай,
с голоду, так и шерсть на мне встала; бог тебе судья, коли еще обманешь!" -
"Поди же, поди, - молвил опять Георгий, - люди - народ добрый, сердобольный
и смышленый, они не только накормят тебя и напоят, а научат еще, как и где и
чего промышлять вперед".
Серый на чужом пиру с похмелья, веселого послушав, да не весел стал.
Ему что-то уж плохо верилось; боялся он, чтобы краснобай Георгий опять его
не надул, да уж делать было нечего: голод морит, по свету гонит; хлеб за
брюхом не ходит: видно, брюху идти за хлебом.
Добежав до пригорода, серый увидел много народу и большие белокаменные
палаты. Голодай наш махнул, не думав, не гадав, через первый встречный
забор, вбежал в первые двери и, застав там в большой избе много рабочего
народу, оробел и струсил было сначала, да уж потом, как деваться было ему
некуда, а голод знай поет свое да свое, серый пустился на авось: он доложил
служивым вежливо и учтиво, в чем дело и зачем он пришел; сказал, что он ныне
по такому-то делу стал на свете без вины виноват; что и рад бы не грешить,
да курсак донимает; что Георгий Храбрый водил его о сю пору в дураках, да
наконец смиловался, видно, над ним и велел идти к людям, смышленому,
сердобольному и многоискусному роду, и просить помощи, науки, ума и подмоги.
Он все это говорил по-своему, по-татарски, а случившийся тут рядовой из
казанских татар переводил товарищам своим слова нежданного гостя. Волк попал
не на псарню и не в овчарню; он просто затесался в казармы, на полковой
двор, и, перескочив через забор, забежал прямо в швальню. Служивые художники
его обступили; хохот, смех, шум и крик оглушили бедняка нашего до того, что
он, оробевши, поджал хвост и почтительно присел среди обступившей толпы. Сам
закройщик, кинув работу, подошел слушать краснобая нового разбора и помирал
со смеху, на него глядя. Наконец все ребята присудили одного из своих,
кривого Тараса, который состоял при полку для ради шутовской рожи своей, с
чином зауряд-дурачка, присудили его волку на снедь, на потраву, и начали с
хохотом уськать да улюлюкать, притравливая волка на Тараску. Но серый наш не
любил, да и не умел шутить: он зверем лютым кинулся на кривого
эауряд-чиновника, который только что успел прикрыться от него локтем, и
ухватил его за ворот. Ребята с перепугу вскочили на столы да на прилавки, а
закройщик, как помолодцеватее прочих, на печь; и бедный Тараска за шутку
ледащих товарищей своих чуть не поплатился малоумною головушкой своей. Он
взмолился, однако же, серому из-под него и просил пощады. "Много ли тебе
прибудет, - говорил он, - коли ты меня теперь съешь? Не говоря уже о том,
что во мне, кроме костей да сухожилья, ничего нет, да долго ли ты мною сыт
будешь? Сутки, а много-много что двое; да коли и с казенной амуницией совсем
проглотишь, так будет не подавишься, и то не боле как на три дня тебе
станет; пусти-ка ты лучше меня, так я тебя научу, как подобру-поздорову изо
дня в день поживляться можно; я сделаю из тебя такого молодца, что любо да
два, что всякая живность и скоромь сама тебе на курсак пойдет, только рот
разевай пошире!".
"За этим дело не станет, - подумал волк, - только бы ты правду говорил.
Пожалуй; господь с тобой, я за этим и пришел, чтобы вас честно просить
принять меня по этой части в науку; закройщиком быть не хочу, да я знаю, что
вы не в одни постные дни сыты и святы бываете, а обижать я и сам не хочу
никого".