"Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов" - читать интересную книгу автора (Фроянов Игорь Яковлевич)

"старейшин", что нашло отражение в летописном рассказе о смерти Гостомысла
"без наследия", и захватывает власть в свои руки". Мавродин не уверен,
"существовали ли реальные Рюрик, Синеус и Трувор". Но нет никаких оснований
"обязательно считать их легендарными" 10).
Стремление автора выявить реальное значение варягов в образовании
Древнерусского государства было расценено как сближение с норманизмом, как
уступка норманистской концепции. В вину Мавродину было поставлено даже то,
что он в отдельных случаях называл варягов "купцами", тогда как их следовало
изображать как "разбойничьи дружины" или, по крайней мере, как
"воинов-наемников" 11). Эта, с позволения сказать, "критика" являлась
веянием времени: в стране начиналась охота на "космополитов". Чтобы избежать
обвинений в норманизме, лучше было не замечать конкретных реалий в
летописном рассказе о призвании варягов или же свести их к минимуму.
В это тяжелое для исторической науки время появляются труды Д. С.
Лихачева по истории летописания. В них затрагивался и вопрос о достоверности
известий летописца о Рюрике; "Легенда о призвании трех братьев варягов -
искусственного, "ученого" происхождения", - пишет Лихачев, причем в ней
имеется "примитивная и отсталая часть", которую взяли на вооружение
"современные псевдо-ученые норманисты". Автор подчеркивает ненародный
характер легенды, "в основном созданной в узкой среде киевских летописцев и
их друзей на основании знакомства с северными преданиями и новгородскими
порядками". Историческое зерно ее невелико. Она была "на руку печерским
летописцам, стремившимся утвердить родовое единство русских князей; легенда
утверждала династическую унификацию: все князья - члены одной династии,
призванной на Русь в качестве мудрых и справедливых правителей. Как
представители одного рода, они должны прекратить братоубийственные раздоры:
такова мысль киевских летописцев, постоянно проводимая ими в своих
летописях" 12). Легенда служила и еще одной цели. Так, Русское государство,
с точки зрения греков, "было обязано своим происхождением Византии. Законная
власть явилась на Русь лишь после ее крещения и была неразрывно связана с
церковью. Вот с этой-то греческой точкой зрения и боролись печерские
летописцы" 13) Привлекает внимание то обстоятельство, что автор ищет
"историческое зерно" легенды не в событиях, каким она посвящена, а в
политических коллизиях времен внуков Ярослава, то есть не в конце К в., а в
конце XI - начале XII столетия. Такое хронологическое переключение, конечно,
сглаживало остроту проблемы, но придавало ее изучению некоторую
односторонность, недоговоренность и расплывчатость.
Аналогичную хронологическую перестановку произвел и С. В. Юшков. "Уже
давно было отмечено, - рассуждал он, - что автор древнейшего летописного
свода был далеко не тем летописцем, который добру и злу внимал равнодушно.
При работе над своим произведением он планомерно и настойчиво проводил ряд
тенденций, которые были интересны Киевской правящей верхушке. В условиях
распада Киевского государства надо было всячески подчеркнуть значение
государственного единства, значение единой сильной власти, указав, что при
отсутствии этой власти неизбежны междоусобицы. Надо бьыо всячески
возвеличить правящую династию, показав ее роль в организации Киевского
государства". Юшков отдает должное мастерству летописца и отмечает, что его
рассказ о призвании князей составлен с большим искусством, так что трудно
отделить в нем правду от вымысла. И все же он, по Юшкову, сплошь легендарен.
Юшков не видел никакой надобности в гипотезе Грекова, "объясняющей появление