"Дружба - Этико-психологический очерк" - читать интересную книгу автора (Кон Игорь Семенович)

4. ОСКУДЕНИЕ ИЛИ УСЛОЖНЕНИЕ?

Как же изменились нормативный канон и ценностные ориентации дружбы в современную эпоху, под влиянием урбанизации и научно-технической революции? Сент-Экзюпери, высказывание которого открывает главу в качестве эпиграфа, склонен считать это влияние сугубо отрицательным, и он далеко не одинок в такой оценке. Слова "отчуждение", "разобщенность", "некоммуникабельность" все чаще мелькают на страницах прессы и специальных изданий. Но верно ли описаны симптомы и поставлен диагноз болезни? Вслушаемся, не перебивая, в уже привычные жалобы, а потом подумаем, что за ними скрывается.

Прежде всего мы слышим, что "массовое общество" разрушило или, во всяком случае, подорвало "промежуточные" социальные структуры, опосредствующие взаимоотношения индивида и общества (семья, соседство, общинные связи). Это привело к тому, что человеческое общение становится все более экстенсивным, анонимным, стандартным и деиндивидуализированным.

Высокая социальная мобильность, частые перемены места жительства, работы и т. д. подрывают устойчивость личных отношений и привязанностей, делают их краткосрочными, ненадежными и эфемерными. Как писал американский футуролог А. Тофлер, "с приближением к супериндустриализму отношения людей друг с другом приобретают все более временный, непостоянный характер. Люди, так же как вещи и места, проходят через нашу жизнь, не задерживаясь, во все убыстряющемся темпе. Чаще всего мы вступаем с окружающими нас людьми в поверхностные, деловые отношения. Сознательно или нет, мы строим наши отношения с большинством людей на функциональной основе".

Современный человек общается с множеством разных людей. Даже семья потеряла былую устойчивость. "Мобильность вырывает корни и делает отдельных людей менее значимыми в их взаимоотношениях друг с другом",заявляет другой американец, социолог О. Клэпп. В "массовом обществе", где конкретный индивид, по выражению Клэппа, "растворяется в общей категории", перечеркивающей его индивидуальность, глубокая и длительная дружба практически невозможна.

С ускорением ритма жизни связано и изменение чувства времени. Патриархальное средневековье не воспринимало время как нечто вещественное, тем более имеющее цену. "Понимание значимости времени пришло вместе с ростом самосознания личности, начавшей видеть в себе не родовое существо, а неповто римую индивидуальность, то есть личность, поставленную в конкретную временную перспективу и развертывающую свои способности на протяжении ограниченного отрезка времени, отпущенного в этой жизни".

С одной стороны, это как будто повышает степень личной свободы — человек может "овладеть" временем, ускорить его своей деятельностью. Идея необратимости времени тесно связана с мотивом достижения и с принципом оценки человека по его заслугам. С другой стороны, время, мыслимое как нечто вещественное, что можно "потерять", отчуждается от индивида, навязывает ему свой ритм, заставляет спешить, тем самым увеличивая степень несвободы, порождает страх отстать от других, "упустить время". Это не может не сказываться на общении, особенно на характере личных отношений.

Патриархальное средневековье не знало жесткого противопоставления труда и досуга. Общественные отношения еще сохраняли свою личностную форму, а свободное время, точнее, непроизводительная деятельность, общение, досуг, быт были так же тщательно и детально регламентированы, как и труд. Никому не могло прийти в голову "сэкономить время" на приеме гостей или общении с соседями. Это никому не было в ущерб, так как круг общения оставался более или менее стабильным, жизнь всех текла в одном и том же неспешном ритме.

В условиях городской жизни, особенно в современном мегагороде, все усложняется. Человек, стремящийся чего-то достичь, должен беречь время, и прежде всего это сказывается на неутилитарном общении: банкет для налаживания отношений с "нужными людьми" — это совсем не то же самое, что дружеское застолье. В системе ценностей буржуазного общества свободное общение стоит ниже производительной, предметной деятельности. "В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира".

Рассматривая других как средство собственной деятельности, человек и сам незаметно "овеществляется". В переводе на язык социальной психологии это значит, что потребность в достижении выражена у такого человека сильнее, чем потребность в человеческом тепле, общении, сопереживании.

Яркое воплощение такого социально-психологического типа — герой повести французского писателя П. Виалара "И умереть некогда…" Жильбер Ребель. Преуспевающий американский делец французского происхождения, Ребель летит через Париж в Лион для заключения очередного выгодного контракта. В аэропорту Орли он получает две телеграммы. В первой жена извещает Ребеля, что уходит от него, так как не может больше выносить вечно спешащего, занятого мужа, для которого дела важнее любви. Вторая телеграмма — сообщение, что деловая встреча в Лионе откладывается. Оказавшись в Париже, Ребель, которому впервые за много лет некуда спешить, останавливается в маленьком отеле, где жил когда-то в юности. Жизнь его вдруг обретает почти забытые краски: Ребель наслаждается вкусом пищи, замечает красоту природы, его начинают интересовать люди, в которых накануне он увидел бы только средства для достижения своих целей. И Ребель решает начать новую жизнь. Он едет на Лазурный берег, встречается с очаровательной девушкой, которая не стремится к материальным благам… Кажется, начинается идиллия. Но, увы, на жизнь нужны деньги. Сначала Ребель начинает работать, только чтобы просуществовать. Но его деловая хватка сильнее его самого — его снова неудержимо тянет наверх. Ни просьбы жены, ни прошлый опыт не могут остановить его. Он сколачивает новое состояние и… гибнет в авиационной катастрофе, не успев даже осознать бессмысленность своей жизни.

Ребель — не просто делец, а человек дела. Им движут не одни только деньги, но и жажда успеха, подтверждения собственной силы. Хотя он не чужд сильных эмоций, удовлетворение, которое он получает от своих деловых предприятий, сильнее его привязанности к кому бы то ни было. Он сам порой страдает от этого, но стать иным не в состоянии.

Но является ли этот тип личности социально-всеобщим? В его описаниях социально-исторические свойства причудливо переплетаются с индивидуально-психологическими. Между тем сама "потребность в достижении" по-разному проявляется в условиях разных культур и общественных систем. Принцип "использовал-выбросил", который, по мнению А. Тофлера, лежит сегодня в основе межличностных отношений, не принцип индустриализма вообще, а плоть от плоти капиталистической системы, в которой рабочая сила является товаром. Трагедия не в том, что человека "выбрасывают" быстрее, чем в прошлом веке, а в том, что его вообще рассматривают и используют как вещь. В мире, где жизнь основана на таком принципе, неутилитарные личные отношения действительно могут существовать лишь как отдельные хрупкие островки, а то и просто миражи.

Однако так обстоит дело не везде. Даже в рамках одной и той же капиталистической системы "японская" иерархия ценностей не тождественна "американской". В социалистическом же обществе, где велико ценностное значение групповой солидарности и личные достижения определяются с коллективистских позиций, принцип "успех любой ценой" вызывает моральное осуждение.

Неоднозначно влияет на дружбу и характерная для городского образа жизни экстенсивность общения. На первый взгляд здесь все ясно: стандартизация условий жизни и быта, делающая город похожим на муравейник, не только подрывает чувство своей индивидуальности, отличия от других, но и ведет к обезличиванию самого процесса общения. Телефон в значительной степени вытеснил из современной жизни личную переписку, телевизор заменяет живой, непосредственный обмен информацией, а под воздействием средств массовой коммуникации люди незаметно для себя начинают ориентироваться на одни и те же шаблоны поведения, чувства и мысли.

Общее следствие всех этих процессов — растущее одиночество и некоммуникабельность. "Одномерный человек" — так назвал типичного представителя этого общества американский философ Г. Маркузе — не способен к глубокой, интимной дружбе и не испытывает потребности в ней.

Но насколько основательна эта мрачная картина современного оскудения человеческих контактов, нарисованная западными критиками "массового общества"? Чтобы ответить на этот вопрос, сопоставим их доводы с конкретными данными социологических исследований по трем основным параметрам: пространственные факторы и предпосылки дружбы в современном городе; влияние социальной мобильности; место дружбы в системе личных отношений и ценностей.

Начнем с элементарных территориально-демографических предпосылок плотности населения и размеров населенных пунктов. Исторические сдвиги здесь действительно колоссальны.

Круг личных контактов человека аграрной цивилизации был ограничен, по существу, его родными и близкими, хорошо знакомыми ему соседями, жителями той же самой деревни или небольшого города. Посторонние, незнакомые люди встречались сравнительно редко и уже в силу этого вызывали к себе повышенный интерес.

С ростом плотности населения число человеческих контактов резко увеличивается. По условным подсчетам ленинградского социолога А. В. Баранова, если предположить, что человек передвигается со скоростью 5 км в час четыре часа в сутки, вступая в контакт с каждым встречным, с которым он сближается на расстояние менее 25 м, когда можно распознать выражение лица, и что все остальные люди движутся хаотично, с той же самой скоростью, то при плотности 40 человек на 1 км (это выше средней плотности населения в сельской местности европейской части СССР) индивид встретится за день с 32 людьми. При плотности населения центральных районов Ленинграда 12 тыс. человек на 1 км число таких мимолетных суточных встреч возрастает до 10 тыс.

Избыточное общение усиливает потребность в обособлении, приватизации личного пространства, установлении определенной дистанции между собой и другими, причем с возрастом и повышением образовательного уровня эта потребность возрастает. Экспериментально установлено, что, выбирая место в библиотеке, городском транспорте, столовой, человек, как правило, старается установить некоторую дистанцию между собой и другими. предпочитая не занимать соседних мест. Приватизация проявляется и в семейном быту, в частности, в повышении уровня требований к жизненным условиям. Потребность каждой семьи иметь отдельную квартиру и отдельную комнату для каждого из своих членов — не просто роскошь. По данным социологического исследования, проведенного в 1984 г. в эстонском городе Тарту, семьи, члены которых могут при желании уединиться, обособиться от других (такая возможность возрастает вместе с увеличением количества комнат и уменьшается с увеличением плотности населения квартир), больше удовлетворены своим браком. По данным эстонского психолога М. Хейдметса, в семьях, где у ребенка старше 9-10 лет не было в квартире "своего места" (своего стола, шкафа, уголка или комнаты), то есть объектов личного контроля, взаимоотношения детей и родителей гораздо конфликтнее, чем в других семьях.

Пространственные факторы среды — степень многообразия и разнородности, уровень информационной насыщенности, открытость или замкнутость пространства — сильно влияют и на социально-психологические механизмы общения. Но влияние это опять-таки многозначно.

С расширением круга человеческих контактов у горожанина вырабатывается особый механизм психологической защиты — равнодушие, индифферентность к посторонним, случайным встречным. Незнакомый человек в городе значительно более "чужой", чем в деревне, на него просто не обращают внимания. Поскольку физическое личное пространство горожанина суживается, он вынужден строже охранять границы своего психологического пространства, тщательнее дифференцируя свои отношения с родными, соседями, коллегами по работе и посторонними. Чем безличнее и анонимнее среда, тем рельефнее выступают на ее фоне индивидуализированные личные отношения.

Сеть наших личных отношений, одним из звеньев которой является дружба, в значительной степени "задана" объективными социальными условиями. Тезис, что высокая плотность и социальная разнородность городского населения неизбежно порождают рост социального отчуждения, ослабление семейных, родственных и иных "первичных" связей, был впервые сформулирован и эмпирически обоснован американским социологом Л. Виртом на примере Чикаго 30-х годов. Однако Чикаго тогда отличался исключительно бурным и неуправляемым ростом; пришельцы из сельской местности и особенно иммигранты из Европы переживали там огромные социальные трудности и еще не успели обзавестись личными связями. Для более илп менее стабильного, хотя и растущего, городского населения, даже в условиях капитализма, столь острая дезорганизация "первичных групп" не типична и не обязательна.

Например, крупнейшее английское социологическое исследование 70-х годов (было опрошено 2199 человек) показало, что размеры населенного пункта и плотность населения сами по себе не ослабляют родственных и семейных связей и не приводят к замене первичных, неформальных контактов более формальными, "вторичными" отношениями. Расширение круга деловых, функциональных отношений в известной степени даже стимулирует активизацию личных связей, а прочность дружеских и родственных отношений зависит не столько от плотности населения и размеров города, сколько от длительности проживания данной семьи в одном и том же месте. Миф об одиноких, не имеющих друзей или неспособных к дружбе горожанах опровергают и новейшие исследования.

Стало быть, главный фактор социальной разобщенности, отчуждения и одиночества — частые миграции, перемены места жительства? Американский публицист В. Паккард, автор популярной книги "Нация посторонних", объясняет чувство личного отчуждения и социальной изоляции американцев именно нестабильным, "кочевым" стилем их жизни. По подсчетам Паккарда, средний американец в течение своей жизни меняет место жительства в 14 раз чаще англичанина, в 6 раз чаще француза, в 5 раз чаще японца. Отсюда и неустойчивость их личных отношений.

Но и это заключение слишком категорично и социологически поверхностно. Во-первых, нужно учитывать мотивы переселения: многие люди живут на одном месте не потому, что им здесь хорошо, а просто потому, что не могут сменить опостылевшую среду. Во-вторых, психологическое благополучие личности зависит не столько от размеров населенного пункта и длительности проживания в нем, сколько от качественных характеристик взаимоотношений с окружающими людьми и степени личной эмоциональной привязанности к месту жительства.

Социологическое исследование местных общинных отношений в девяти индустриально развитых странах (США, ФРГ, Швеция, Канада, Австрия, Испания, Швейцария, Бельгия и ПНР) и выявило, что, несмотря на высокую территориальную мобильность горожан, привязанность к месту жительства остается важным элементом их личного самосознания. Это чувство местной принадлежности включает множество элементов, субъективная значимость и сила которых (например, привязанность "к месту" — природе, климату, дому и к привычному человеческому окружению) весьма индивидуальны. Их соотношение изменяется с течением времени, возрастом и жизненными условиями и в полной мере осознается только в критических ситуациях, скажем при перемене места жительства. Однако важнейшее условие сравнительно безболезненного привыкания к новой пространственно-социальной среде — личная вовлеченность в местную субкультуру, приобщение к групповой жизни в этой среде. Иными словами, существенно не столько то, как долго человек живет на одном месте, сколько то, как он себя ощущает: посторонним, чужим или же активным соучастником совместной деятельности. Чем демократичнее и живее общинная связь, тем быстрее вписываются в нее вновь прибывшие и тем легче налаживаются их человеческие контакты.

Организация быта — не в последнюю очередь организация человеческого общения. Соседство, территориальная близость — одна из важнейших социально-психологических предпосылок личного знакомства и установления дружеских отношений. Первичной ячейкой, где завязывается детская дружба, обычно бывает "свой двор", чуть позже — "своя улица". С возрастом (а также с получением образования) территориальные рамки выбора друзей заметно расширяются, но все-таки сохраняют свое значение.

Американский социолог К. Бродерик, опросив 7622 пары дружественных городских семей, обнаружил, что почти 30 % из них — соседи, а 28 % познакомились благодаря тому, что раньше были соседями. У 300 мужчин, которых французский социальный психолог Ж. Мезоннёв спрашивал о причинах прекращения их прежних дружеских связей, на первом месте (45 % всех ответов) оказалась перемена местожительства своего или друга.

На первый взгляд территориальная близость — только одно из внешних условий возникновения и сохранения дружбы. Однако проведенный французскими социологами эксперимент говорит о большем. В одной военной школе-интернате 400 курсантов (мужчины от 21 до 35 лет) были поселены группами по 40 человек. Расселение проводилось строго по списку, в алфавитном порядке; ничего общего, кроме совместного проживания, у этих людей поначалу не было. Тем не менее, когда спустя несколько недель был произведен социометрический тест — курсантам предложили выбрать тех, кто им более симпатичен, — число взаимных выборов в пределах общей зоны местожительства составило 68 %. По данным социолога З. А. Янковой, соседи по этажу обмениваются услугами чаще, чем соседи по дому, живущие на разных этажах.

Дружеские отношения тесно переплетаются с семейно-родственными и трудовыми. Свыше половины таганрогских рабочих, обследованных Л. А. Гордоном и Э. В. Клоповым, познакомились со своими друзьями на работе; две пятых друзей инженеров и техников "приобретены" в годы совместной учебы и около трети — на работе. По данным других исследований, свыше 40 % друзей у горожан составляют сослуживцы, с которыми они регулярно встречаются на работе. Вполне естественно, что деловое сотрудничество в трудовой деятельности — основной для взрослого здорового человека — часто перерастает в личную близость.

Но как бы ни были хороши личные отношения на службе, интенсивность (частота) домашнего общения зависит в первую очередь от близости проживания: чем больше расстояние, тем реже встречи. Если затраты времени на дорогу превышают один час, подавляющее большинство (84,6 %) опрошенных москвичей видится с друзьями не чаще раза в месяц. Это побуждает жителей большого города особенно ценить хороших соседей.

В 1973 г. почти две трети жителей нового микрорайона Москвы через пять лет после его заселения еще не имели личных контактов с соседями. Отчасти потому, что прочные связи еще не успели сформироваться, отчасти потому, что градостроители не предусмотрели соответствующих условий для общения, а также, возможно, и вследствие психологической реакции на вынужденные и слишком тесные контакты с соседями в старых коммунальных квартирах. В 1979 г. при опросе жителей другого сходного московского микрорайона доля людей, не имеющих никаких контактов с соседями, уменьшилась до 30 %, а количество дружеских отношений с соседями выросло с 40 до 66 %. Изменились и социальные установки. В 1979 г. в пользу тесных дружеских связей с соседями высказались 47,4 % опрошенных (в 1973 г.-33 %), за взаимопомощь и совместную общественную деятельность, но без личных отношений-41,4 % (в 1973 г.-55 %), против всяких контактов- 8,2 % (в 1973 г.-23 %).

Как видим, люди стремятся не к самоизоляции, а к персоналиаации своего жизненного Пространства и отношений с окружающими. Тем не менее соседство не сливается с дружбой…

Сравнивая степень субъективной значимости и конкретные функции разных межличностных отношений — семейных, родственных, соседских, дружеских и т. п., социологи выделяют несколько формальных параметров. Плотность (теснота) связи обозначает интенсивность, частоту повседневных бытовых контактов. Например, связь между членами семьи обыкновенно теснее, чем между соседями и тем более между друзьями, живущими в разных районах или городах. Однако понятие плотности связи не отражает субъективной личностной значимости взаимоотношении. Для ее обозначения введено понятие силы связи, которая измеряется сочетанием количества совместно проводимого времени, эмоциональной интенсивности отношений, силы взаимной привязанности, психологической интимности, взаимного доверия и объема оказываемых друг другу услуг. Хотя каждый из этих параметров относительно автономен, между ними существует определенная зависимость.

"Сильные связи", однако, далеко не всегда важнее и эффективнее "слабых". Факторы, усредненные в понятии "силы", сплошь и рядом рассогласованы. Например, количество совместно проводимого времени и объем оказываемых бытовых услуг между соседями зачастую выше, чем между друзьями, живущими в разных районах или городах; тем не менее эмоциональная привязанность и психологическая интимность дружбы будут сильнее. Даже когда соседские отношения достаточно персонализированы, они строятся преимущественно как обмен разного рода услугами (уход за детьми, бытовая взаимопомощь) и в меньшей степени как обмен информацией (обсуждение политических или местных новостей, разговоры о работе, семейных делах и т. д.). Интимность, самораскрытие и другие личные ценности, в которых проявляется специфика дружбы, с соседством не ассоциируются. Исключение представляют лишь случаи, когда соседские отношения перерастают в дружеские, то есть повышаются в ранге.:

Следует заметить, что иерархия и функции разных первичных групп членов семьи, родственников, сослуживцев, соседей и друзей ^- не даны раз и навсегда. Они зависят от конкретных житейских ситуаций. Например, в одном из социологических исследований большой группе венгров (573 человека) было предложено ответить, на чью помощь они больше всего рассчитывают, если понадобится присмотреть за детьми в течение часа или в течение педели. В ситуации краткосрочной помощи у большинства (73 %) опрошенных первое место заняли соседи, второе (56 %) — родственники и лишь третье (33 %) — друзья. Во второй ситуации на первое место (66 %) вышли родственники, на второе (47 %) — друзья, соседи же оказались на последнем (46 %) месте. Отвечая на вопрос, кто больше помог им во время тяжелой болезни, 293 американца назвали в первую очередь (от 43 до 46 %) ближайших родственников, во вторую (38 %) — друзей, в третью (29 %) — соседей и в четвертую (20 %) — дальних родственников.

Иерархию отношений практической взаимопомощи установить сравнительно легко. Но дружба сегодня больше, чем когда-либо в прошлом, ассоциируется прежде всего с духовной близостью, потребность в которой принципиально безгранична, ненасыщаема. С этим связано и представление о ее "оскудении".

Каждому человеку хочется, чтобы его любили не за что-то, а ради него самого. Если мы замечаем, что друзья обращаются к нам преимущественно в момент нужды, нам становится обидно. Но мы и сами поступаем так же! Дружеские отношения ценны прежде всего потенциально, давая уверенность в том, что нам есть с кем поделиться, есть к кому обратиться за помощью. Реальная потребность такого рода возникает не так часто, в зависимости от конкретных обстоятельств. Однако это не значит, что в остальное время мы забываем или перестаем любить своих друзей, как и они нас. Дружба просто ждет своего часа. Только наши личные часы не всегда синхронны: актуальная потребность в душевной близости или практической помощи возникает у нас и у наших друзей в разное время, порождая чувство обиды и непонятости. Но так было во все времена! Необходимое условие прочной дружбы — вера в друга и взаимная терпимость. И современный человек в этом отношении не лучше и не хуже своих предков.

То же можно сказать и относительно "овеществления" дружбы. Законы товарного производства, в частности обобществление сферы услуг, освобождают социально-бытовые отношения от той личной формы, в которую они облекались в патриархальном прошлом.

Приобретение какой-либо вещи или услуги уже не требует личных контактов, осуществляясь по принципу "деньги — товар". Но как только система товарообмена разлаживается, например возникает пресловутый "дефицит", на авансцену снова выступают личные связи. Эти связи по своей сущности чисто функциональны. Формула "ты мне — я тебе" предполагает всего лишь более или менее эквивалентный обмен. Но поскольку этот обмен услугами закрыт для посторонних, он становится привилегией и осуществляется исключительно "по знакомству". А поддержание знакомства требует усилий, времени и морального обоснования. "Нужные люди" не только для приличия именуются друзьями, но и в самом деле вызывают расположение — надо же ценить оказанные услуги! — побуждая закрывать глаза на их сомнительные махинации. Все это в полной мере проявилось в советском обществе в годы застоя. С одной стороны, вследствие растущего дефицита и коррупции резко повысилось значение личных, персонализированных отношений и связей, позволяющих индивиду преодолевать холодное равнодушие и неэффективность бюрократической системы. С другой стороны, расширение круга псевдоличных, а по сути — сугубо прагматических, функциональных отношений повлекло за собой опошление и инфляцию самого понятия дружбы, которое сводится к отношениям обмена.

Но выводить такую деформацию понятия дружбы из глобальных процессов "массового общества" столь же наивно, как винить в оскудении общения телефон или телевизор. Такие опасения были всегда. Платон, к примеру, считал, что уже появление письменности подрывает индивидуальность мышления, так как отныне люди будут усваивать знания "по посторонним знакам", в результате чего будут "казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых" (Федр, 275 а-в). Сегодня мы виним в оскудении общения телевизор и компьютеры.

Характерно, что самый тезис о "некоммуникабельности" современного человека существует в двух прямо противоположных вариантах. В первом случае утверждается, что "одномерный человек" не испытывает потребности в прочных и интимных контактах, а во втором — что он не в силах удовлетворить эту потребность. Между тем многие факты, которые на первый взгляд кажутся проявлениями деиндивидуализации, на самом деле отражают гипертрофированный эгоцентризм.

Вот один пример. Двое влюбленных из рассказа А. Моравиа "Игра" пытались, объявив войну "избитым истинам", устранить из своего лексикона штампы и тривиальности. Но вскоре выяснилось, что без этих шаблонов они просто но могут общаться. Их политические суждения и оценки оказались заимствованными из газет и радио, а слова любви — из массовой литературы. Даже попытка самоубийства и та безнадежно банальна. Убедившись в этом, герои Моравиа вынуждены отказаться от опасной игры: "Ничего не поделаешь: мы, бедняги, выросли на иллюстрированных журналах, комиксах, телевидении, радио, кино и дешевом чтиве. Так давай же признаем это со всей откровенностью, смиримся и — дело с концом!"

Явная мораль рассказа итальянского писателя состоит в том, что дешевый массовый стандарт нивелирует личность, лишая ее средств индивидуального самовыражения. Однако найти оригинальный способ выражения наиболее массовых (и в этом смысле банальных) человеческих переживаний ничуть не легче, чем сделать научное или художественное открытие. Оно и есть открытие! Большинство людей всегда пользуются при этом "готовыми" формулами, привнося "от себя" лишь интонации. "Протест" героев Моравиа говорит не столько об их обезличенности, сколько о гипертрофированном чувстве собственной индивидуальности, которая не удовлетворяется готовыми экспрессивными формами и мучается их неадекватностью. Их конформизм заключается в том, что они не верят сами себе и жаждут внешнего подтверждения своей индивидуальности. Но если ты в самом деле любишь, по все ли тебе равно, сколько миллионов людей произносили слова любви до тебя? Для тебя и твоей любимой они единственны и несравненны.

Таким образом, социологические исследования дружбы в современную эпоху, если рассматривать их выводы на фоне исторического опыта прошлого, демонстрируют не столько "оскудение" дружеских чувств и отношений, сколько усложнение и психологизацию их критериев, в свете которых реально существующие личные связи выглядят бедными и неудовлетворительными. Отсюда — и характерный, хотя отнюдь не новый, парадокс массового сознания.

Дружеские отношения возглавляют список важнейших ценностей и условий личного счастья, часто считаются даже более важными, чем семейно-родственные связи. Из 40 тыс. американцев, ответивших на анкету популярного журнала, свыше половины сказали, что в кризисной ситуации обратились бы к друзьям раньше, чем к членам собственной семьи. У советской молодежи вера в дружбу еще сильнее. Даже при сравнительно редких встречах и большом расстоянии, дружеские отношения, как правило, считаются наиболее интимными и психологически важными, наличие близких друзей служит важнейшим условием субъективного благополучия.

В то же время повсеместно раздаются жалобы на одиночество. Отвечая на вопрос о своих жизненных планах, молодые ленинградцы поставили на второе место (88,1 % всех ответов) — "найти верных друзей" (на первом месте стоит получение любимой работы). Хотя с возрастом иерархия ценностей меняется, дружба всегда занимает одно из первых мест. Сравнивая ценностные ориентации большой группы советских инженеров с аналогичными американскими данными, социологи во главе с В. А. Ядовым выявили, что у советских людей ориентация на друзей ("хорошие, верные друзья") стоит на шестом месте (ей предшествуют такие ценности, как сохранение мира, здоровье, интересная работа, счастливая семейная жизнь и любовь), а у белых американцев — на десятом месте. Из числа ответивших американцев "часто" или "иногда" чувствуют себя одинокими две трети. В девяти странах Западной Европы на сходный вопрос аналогичным образом ответили свыше трети опрошенных. Эта проблема существует и у нас. Стоило "Комсомольской правде" напечатать письмо 15-летней ленинградки, которая жаловалась на отсутствие настоящего друга, как в редакцию поступило свыше полутора тысяч сочувственных откликов. Такой же широкий резонанс среди людей старшего возраста встретила опубликованная в "Литературной газете" статья публициста Е. Богата "Концерт по радио. Исповедь одинокого человека".

Можно ли как-то ослабить это противоречие, уменьшить трудности личных отношений, связанные с урбанизацией, массовыми миграциями населения и т. п.? Безусловно.

Прежде всего, этому способствует улучшение морально-психологического климата в трудовых коллективах, где завязываются и развиваются многие личные контакты и привязанности людей. Во-вторых, необходимо создание более благоприятных объективных предпосылок для неформального человеческого общения, удовлетворяя как потребность в приватизации жилого и вообще социального пространства, так и потребность в общении, совместном отдыхе, развлечениях и т. д. Это в большой степени зависит от архитекторов и градостроителей. В-третьих, нужна активизация самих процессов общения путем поощрения более разнообразных и автономных форм свободной самодеятельности — добровольных обществ, клубов по интересам, возрождения традиционных народных праздников и т. п. В-четвертых, требуется специальная забота о тех категориях людей, которые по тем или иным причинам испытывают особые коммуникативные трудности (подростки, одинокие старики, жители новых городов и микрорайонов).

Пока наше общество переживало засилье бюрократии, сделать это было практически невозможно, так как любая личная или групповая инициатива вызывала настороженность бюрократического аппарата и встречалась в штыки. Сейчас положение постепенно меняется. Демократизация общества означает, в частности, появление множества разных организованных и неформальных групп и сообществ, в том числе альтруистических, направленных на оказание помощи нуждающимся в ней людям.

Но никакое общество не может "снабдить" всех своих членов друзьями и гарантировать им счастье и благополучие. Личные отношения в силу их глубокой субъективности не поддаются налаживанию и регулированию извне.

Глобальные теории "отчуждения", "дегуманизации" и "оскудения" личности и личных отношений ставят очень важные социально-философские проблемы, по делают это слишком абстрактно. Их социальный критицизм иллюзорен, так как не оставляет места индивидуальному выбору и нравственному поиску. Если все трудности и злоключения "современной дружбы" коренятся в глобальных процессах урбанизации или НТР, мы практически бессильны. Мы жертвы не столько нашего собственного эгоизма, равнодушия и вещизма, сколько общих тенденций исторической эпохи. Но это неправда!

Сегодня, как и вчера, люди дружат и любят по-разному. Характер социальных проблем и уровень требований действительно изменились. Раньше человек страдал, часто не сознавая этого, от слишком жесткого общинного контроля. Обязательное соблюдение церковных ритуалов, вынужденное общение с многочисленными соседями и родственниками, постоянная оглядка на то, "что будет говорить княгиня Марья Алексевна" — вот что лимитировало свободу и индивидуальную избирательность дружбы. Ныне мы жалуемся на суетность быта, рационализм и эфемерность человеческих контактов. Но разве наш стиль жизни не зависит от пашей собственной воли? Разве нет людей, которые ставят тепло человеческих отношений выше заработка, которые приглашают в дом не "нужных", а близких людей и предпочитают задушевную беседу самой увлекательной видеокассете? Трудно? Приходится чем-то жертвовать? Но глубокие чувства и отношения потому и ценились во все времена, что они никому и никогда не давались даром.

Людям свойственно преувеличивать свои и преуменьшать чужие трудности. В историческом сознании это выражается прежде всего в ссылках на "среду" и "эпоху". Древнеегипетский автор "Спора разочарованного со своей душой", слова которого приводились во введении к книге, делал это еще два с половиной тысячелетия назад. Но если мы не просто ищем себе оправдания, а хотим жить по нормам собственного разума и совести, не стоит пенять на кривое зеркало. "Наше время" — это мы сами, а нравственный поиск начинается с осознания того, что мы таковы, какими себя создаем.

Это подтверждается не только историей дружбы, но и ее психологией.