"Дружба - Этико-психологический очерк" - читать интересную книгу автора (Кон Игорь Семенович)

6. У ИСТОКОВ ДЕТСКИХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ

Как же формируется потребность и способность к дружбе в процессе развития ребенка? Хотя этот вопрос имеет важное практически-педагогическое значение, изучение общения и дружбы маленьких детей очень долго недооценивалось психологами.

Психоаналитическая теория мало интересовалась общением ребенка со сверстниками, потому что ее внимание было приковано к взаимоотношениям ребенка с матерью. Когнитивная психология (Ж. Пиаже), изучая главным образом развитие детского интеллекта, также придавала контактам ребенка со взрослыми большее значение, чем со сверстниками. Та же картина до последнего времени наблюдалась и в советской психологии.

Между тем коммуникативные навыки и соответствующие свойства личности ребенка формируются в общении не только с родителями и другими взрослыми, но и со сверстниками.

Чем яснее мы осознаем, что ребенок не пассивный объект нашего воздействия, а активный субъект развития, тем важнее представляется общение ребенка со сверстниками, в ходе которого формируются эмоциональная восприимчивость, самосознание и навыки межличностной кооперации. Интерес к психологии детского общения, включая дружбу, в последние годы повсеместно растет.

Генезис дружеских привязанностей ребенка имеет ряд относительно автономных параметров. Во-первых, поведенческие характеристики дружбы: круг людей, из которых выбираются друзья, уровень селективности такого отбора; преобладающие формы общения (диады, триады или многолюдные компании); степень устойчивости таких образований и т. д.

Во-вторых, когнитивные аспекты дружбы: представления о дружбе, характерные для данного возраста; термины, в которых описываются друзья и взаимоотношения с ними; уровень взаимопонимания, доступный на данном этапе развития, и т. п.

В-третьих, эмоциональные аспекты дружбы: характерная для данного возраста тональность дружеских отношений; уровень развития эмпатии и т. д.

В-четвертых, коммуникативные аспекты дружбы: уровень межличностной компетенции индивида; доступный ему спектр ролевого взаимодействия и соответствующие коммуникативные навыки (умение завязывать знакомство, переходить от низших уровней общения к высшим и т. д.).

В-пятых, ценностно-нормативные аспекты дружбы, связанные с развитием самосознания: тип личностных потребностей, удовлетворяемых дружбой; характер основных "личностных конструктов"; нравственный кодекс и основные ценности дружбы.

В современной психологии детская дружба рассматривается либо как аспект, функция и показатель индивидуального развития ребенка, либо в контексте развития групповых, коллективных отношений, либо в русле сравнительных исследований, основанных на наблюдении за функционированием детских и юношеских групп, компаний и пар в естественных условиях. При этом у одних авторов на первый план выходит эволюция детских понятий и образов дружбы, у других — динамика нормативных ожиданий и требований, предъявляемых к друзьям, у третьих — место дружбы в системе групповых взаимоотношений "общества сверстников", у четвертых — ее положение в иерархии значимых других (родителей, учителей и т. д.), на которых ориентируются дети разного возраста.

При всем различии этих подходов их исследовательские результаты сходны. Детское понимание, по мнению американских психологов супругов Селман, зависит от того, способен ли ребенок принять на себя роль другого и какую именно. Ребенку в возрасте трех — семи лет друг мыслится как наличный игровой партнер. В этот период отношения сильно зависят от территориальной близости; ребенок еще не умеет отличать точку зрения других детей от своей собственной, его отношение к сверстникам эгоцентрично. Следующая стадия (четыре — девять лет) характеризуется односторонней помощью: дети уже способны отличать чужие интересы от своих собственных, но еще не готовы признать необходимость обоюдного, равного обмена; друзей ребенок ценит за то, что они делают для него. Несколько позже (шесть — двенадцать лет) дружбу понимают как взаимовыгодную кооперацию: дети осознают необходимость взаимопомощи, но придают собственным интересам большее значение, чем принципу взаимности. Далее (девять — пятнадцать лет) на авансцену выходит потребность совместно переживать, делиться сокровенным; ребенок начинает смотреть на свои дружеские отношения с точки зрения третьего лица, понимая их как сотрудничество ради общих интересов и одновременно — как исключительное, всеобъемлющее отношение. Наконец, в подростковом возрасте (старше двенадцати лет) дружбу понимают как автономную взаимозависимость: подросток сознает, что не может удовлетворить в дружбе все свои эмоциональные и психологические запросы; поэтому друзьям дозволено устанавливать независимые отношения с третьими лицами, что делает участников дружеского союза одновременно зависимыми и автономными друг от друга.

Сходные тенденции проявляются в нормативных ожиданиях. Изучив требования, предъявляемые к друзьям детьми от шести до четырнадцати лет, канадские психологи Б. Байджелоу и Д. Ла Гайпа выявили, что дружба проходит три главные стадии развития. Сначала это ситуативное отношение, главными предпосылками которого являются общая деятельность, взаимная оценка и территориальная близость. Затем дружба приобретает договорный характер, когда на первый план выдвигаются соционормативные ценности неукоснительное соблюдение правил дружбы и высокие требования к характеру друга. Наконец, на третьей, "внутренне-психологической" стадии первостепенное значение приобретают личностные черты и свойства — искренность, верность и способность к интимности.

Однако связь "стадий дружбы" с возрастом партнеров весьма условна. Как справедливо отмечает А. В. Мудрик, исследовавший проблему дружбы под углом зрения педагогики, "возрастные типы общения" и их ценностно-смысловые доминанты сплошь и рядом пересекаются, накладываясь друг на друга.

Потребность в общении и эмоциональном контакте, составляющая психофизиологическую основу дружбы, появляется у младенца с первых дней его жизни. Как указывал Л. С. Выготский, любая потребность младенца неизбежно становится потребностью в другом человеке. Уже на втором-третьем месяце жизни ребенок эмоционально реагирует на приближение к нему взрослого — смеется, издает какие-то звуки и т. д. Еще через два-три месяца эта реакция становится избирательней: он отличает "своих" людей от "чужих" и по-разному реагирует на них.

Первый партнер и объект эмоциональной привязанности ребенка, естественно, взрослый, особенно мать. Однако немаловажную роль в формировании личности ребенка играет также общение с другими детьми. Уже новорожденные выделяют плач другого младенца из числа прочих раздражителей: проигрывание магнитофонной записи детского плача непроизвольно вызывает у младенца ответный плач.

На первом году жизни формируются лишь отдельные элементы того, что в дальнейшем можно будет назвать социальным поведением. Сначала младенец просто смотрит на сверстника, в три-четыре месяца тянется к нему, прикасается; у шестимесячных детей сверстник может вызывать обращенную к нему улыбку и какие-то формы вокализации; годовалые дети уже могут предлагать и брать у сверстника игрушки, улыбаться и подражать друг другу- Однако от изолированных действий по отношению к сверстнику до социального взаимодействия с ним — дистанция огромного размера.

Рано дифференцируются и детские поведенческие реакции на взрослых и сверстников.

Хотя дети моложе двух лет еще не умеют взаимодействовать друг с другом и их контакты состоят главным образом в столкновениях из-за игрушек, они уже проявляют интерес друг к другу. Это подтверждает следующий эксперимент. В лабораторию, где было много игрушек, собирали матерей с детьми от года до полутора лет (по четыре на один сеанс) и предоставляли малышам свободу действий. Ребенок мог оставаться со своей матерью или тянуться к другому взрослому или ребенку. Хотя предпочитаемым партнером по физическому контакту оставалась для ребенка мать, смотрели малыши значительно чаще на сверстников; обмен игрушками (предлагали свои или брали чужие игрушки) преимущественно также происходил со сверстниками. Тем не менее большинство контактов между годовалыми-полуторагодовалыми детьми выглядят эмоционально нейтральными. Положительные эмоции, выраженные в улыбках и смехе и придающие взаимодействию детей игровой характер, появляются в среднем между полутора и двумя годами.

Полутора-двухгодовалые дети явно отличают детей от взрослых и по-разному относятся к ним. Незнакомые взрослые чаще вызывают у них страх и смущение, а незнакомые ровесники — интерес и положительные эмоции. Дети охотнее делятся игрушками со сверстником, чем со взрослым, а со знакомым ребенком — скорее, чем с незнакомым. По-видимому, уже на втором году жизни ребенок вырабатывает какую-то когнитивную схему собственного Я, на основании которой он устанавливает свое сходство с другими детьми, что стимулирует его к общению с ними.

Первые контакты между детьми еще весьма примитивны. Зарубежные исследователи Е. Мюллер и Т. Лукас различают в их развитии три стадии. Сначала в центре таких отношений находится какой-то объект (например, игрушка). Завладев им, ребенок может вообще забыть о партнере, с которым у него еще нет подлинного взаимодействия. На этой стадии дети просто подражают друг другу, чередуя свои действия. Затем возникает случайный обмен действиями: ребенок уже активно ищет контакта с партнером, реагирует на него и провоцирует его реакции, но этот обмен остается неупорядоченным, в нем нет строгой ролевой дополнительности. Лишь на третьей стадии возникает собственно взаимодействие, то есть обмен поступками, когда внимание ребенка сосредоточено не только на объекте или партнере, а и на самом процессе деятельности. Это предполагает взаимность и дополнительность реакций: не простое подражание другому, а осмысленный обмен жестами, игрушками, принятие определенных ролей и т. д.

Одновременно интенсифицируется речевое общение. Хотя речевой контакт между детьми отнюдь не заменяет взрослого как основного учителя языка, такой контакт имеет, по-видимому, самостоятельное значение в формировании речевой культуры и коммуникативных навыков ребенка.

Как ни элементарны младенческие контакты со сверстниками, ребенок в них значительно более активен и самостоятелен, чем в отношениях со взрослыми.

Общение детей моложе двух лет доступно только внешнему наблюдению; о нем судят лишь по тому, насколько часто младенцы приближаются или прикасаются друг к другу, обмениваются игрушками и т. п. Изучая детей детсадовского возраста (три — семь лет), уже можно сопоставить данные прямого наблюдения с результатами социометрических методов и некоторых тестов, тем самым зафиксировать сдвиги не только в структуре общения, но и в его мотивации.

Правда, социометрическое исследование подразумевает какую-то конкретную деятельность или роль и не обязательно распространяется на другие взаимоотношения. Кроме того, популярность как одна из характеристик, фиксируемых во многих социометрических исследованиях, вовсе не синоним коммуникативного благополучия. Ребенок, как и взрослый, может быть популярен и иметь мало близких друзей, и наоборот. Популярность и "отверженность" часто обусловлены разными причинами, причем неблагоприятное положение (изоляция или отверженность) в коллективе значительно более устойчиво и имеет Длительные психологические последствия. Наконец, для многих детей, как и для взрослых, качественное содержание дружеских отношений, зависящее от субъективных критериев, важнее, чем количество друзей.

Тем не менее здесь есть некоторые общие тенденции.

Прежде всего это дифференциация круга общения и индивидуализация выбора друзей.

Двухлетки и трехлетки еще не умеют согласовывать свое поведение. Их игровые группы, если они не поддерживаются взрослыми, легко разрушаются; их привязанности, хотя и избирательны, обусловлены случайными, временными обстоятельствами, а мотивы связаны с какими-то единичными поступками, затрагивающими личные интересы ребенка, скажем такого типа: "Мне больше всех нравится Вова. Он мне дал колесо". Если Вова заберет свое колесо, отношение к нему может измениться.

Однако недостаток коммуникативных навыков, который особенно проявляется при групповом взаимодействии, предполагающем согласованность действий нескольких детей, не исключает даже у самых маленьких сильных эмоциональных привязанностей. Разлука с друзьями часто вызывает у малышей плохое настроение, грусть, растерянность, поиски потерянного друга. Эмоциональные компоненты атракции явно опережают умственное развитие ребенка.

У четырех-шестилетних детей появляется осознанная потребность в обществе именно сверстников, которых уже не заменяют ни взрослые, ни игрушки. Характерен ответ одного шестилетнего мальчика на предложение матери заменить собой отсутствующих товарищей: "Мне надо ребенков, а ты не ребенок".

Вместе с расширением круга общения ребенка растет его избирательность. Психолог Л. В. Артемова, наблюдавшая общение 128 детей от трех до семи лет в нескольких детских садах Киева, выявила, что уже на четвертом году жизни у них отчетливо выражено наличие двух кругов общения: более узкого и более широкого, причем большую часть времени дети проводят в более узком кругу сверстников.

Симпатии и антипатии становятся осмысленнее и устойчивее, а их мотивы — более обобщенными. Так, если у младших дошкольников эгоцентрические мотивы (типа "Он мне нравится, потому что угощает меня конфетами") составляют, по данным Е. И. Кульчицкой, 87 % всех ответов, то у старших их доля снижается до 39 %. На первый план выступают мотивы, включающие элементы ценностно-нормативных характеристик (типа "Мне нравится Витя, он никогда не бьет детей", "Я буду играть со Светой, она всегда хорошо отвечает на занятиях и все знает"). Хотя эти мотивы явно подсказаны взрослы ми, они гораздо обобщеннее первых и менее эгоцентричны.

Московские психологи Т. А. Репина и А. Ф. Горяинова изучали обоснование выбора 877 дошкольниками наиболее привлекательных для них сверстников по детсадовской группе и критерии их оценок "самых хороших" и "не очень хороших" детей. Оказалось, что в оценке дошкольником сверстника важнее всего те навыки и умения, которые обеспечивают ребенку успех в групповой деятельности (прежде всего в игровой), а также сам факт интересной совместной деятельности с данным сверстником (такие мотивы составили 74 % всех ответов). На втором месте стоят нравственные качества (20 %) и на третьем- внешняя привлекательность (6 %). Младшие дошкольники (три — пять лет) чаще, чем старшие, обосновывали свой выбор внешней привлекательностью сверстника и его успехами в выполнении режимных моментов (аккуратность, дисциплинированность). С возрастом у ребенка развивается способность оценивать нравственные качества товарищей не только по отношению к себе, но и по отношению к другим, к коллективу в целом (число эгоцентрических мотивов уменьшается с 52 до 27 %, а число "коллективистских" — увеличивается с 8 до 57 %).

Но мотивировка, то есть ретроспективное объяснение ребенком своего отношения к товарищам, не всегда точно отражает его реальные мотивы. Психолог Р. А. Смирнова исследовала общение 45 дошкольников (от трех до семи лет) с тремя сверстниками, один из которых удовлетворял потребность детей в доброжелательном внимании, второй — потребность в игровом сотрудничестве, а третий — в сопереживании. Оказалось, что наибольшее предпочтение у дошкольника вызывает сверстник, проявляющий к нему доброжелательное внимание; программы игрового сотрудничества и сопереживания заняли соответственно второе и третье места. С возрастом избирательность привязанностей растет, освобождается от ситуативных воздействий и становится более устойчивой.

Свидетельством потребности в друге и напряженного его поиска является появление у дошкольников воображаемых друзей. Судя по имеющимся данным, воображаемых друзей чаще всего создают себе первенцы, дети, склонные проявлять инициативу в играх, мало участвующие в спокойных играх, участвующие в более разнообразной деятельности с взрослыми членами семьи, оцениваемые родителями как более способные к разговору и общению со взрослыми. Особенно характерно наличие воображаемых друзей для единственных детей. К сожалению, как образ воображаемого друга связан с реальным общением ребенка со сверстниками, психология ничего достоверного пока не знает.

Усложнение и индивидуализация общения продолжаются в школьном возрасте. Организованная коллективная жизнь (школьный класс, октябрятские звездочки, пионерская организация) облегчает выработку коммуникативных навыков даже тем детям, которые раньше их не имели. В то же время внутри организованных и направляемых взрослыми детских коллективов всегда складываются неформальные микрогруппы, основанные на личных симпатиях и общности интересов и значительно более устойчивые, чем у дошкольников.

Состав и структура таких микрогрупп с возрастом меняется. По наблюдениям киевского психолога А. В. Киричука и его сотрудников, среди первоклассников преобладают пары, во 2-3-м классе — группы из трех и более сверстников. С 6-го класса начинается обратный процесс: в связи с ростом интимности общения число участников таких микрогрупп снова уменьшается.

Усиливается с возрастом и процесс психологического "расслоения", поляризация детей. А. В. Киричук разделил всех обследованных им детей в зависимости от числа полученных ими социометрических выборов на пять групп. Большинство, естественно, сосредоточено в "средних" группах. Но наибольший, притом неуклонный, рост с возрастом обнаружили как раз крайние группы — "звезды", которым оказывают предпочтение многие, и "отвергнутые", которых почти никто не выбирает. Такая поляризация, имеющая важные психологические последствия, отражает рост межличностной избирательности и одновременно структурной определенности детских коллективов.

Растет с возрастом и устойчивость индивидуальных предпочтений. В рамках проведенного под руководством автора этой книги исследования юношеской дружбы А. В. Мудрик повторил — с некоторыми видоизменениями — эксперимент американских психологов Д. Хоррокса и Д. Маккинни. Детям разного возраста (американские психологи обследовали детей от 5 до 18 лет, А. В. Мудрик — школьников с 1-го по 10-й класс) предлагалось назвать в порядке оказываемого предпочтения трех своих лучших друзей, три любимых цвета, три вида спорта, три школьных предмета, три развлечения и т. д. Через некоторое время (в американском эксперименте через две недели, в советском — через три месяца) опыт повторялся, и ученые имели возможность высчитать коэффициент неустойчивости выбора. Выяснилось, что в целом устойчивость в выборе друзей, как и большинства других предпочтений, с возрастом повышается, хотя эта зависимость и не является линейной.

Повышение устойчивости дружеского выбора и отношений, вероятно, объясняется более общим процессом стабилизации с возрастом предпочтений и интересов. Но это может быть связано также с большей осознанностью собственных эмоциональных состояний и вообще своего Я: ссора, разрушающая детскую дружбу, подростком может быть оценена как несущественная. Меньше влияет и отсутствие непосредственных повседневных контактов с другом.

Канадские психологи в течение нескольких лет ежегодно социометрически изучали динамику детского выбора, начиная с младшей детсадовской группы (трехлетки) и кончая шестиклассниками (одиннадцатилетки). Каждый ребенок делал по три выбора, отвечая на вопросы: "С кем ты предпочел бы играть в помещении?", "С кем ты предпочел бы играть вне школьного здания?", "С кем ты предпочел бы сидеть рядом на уроке музыки?" Оказалось, что транзитивность[3] дружеских чувств с возрастом усиливается: положительное отношение к сверстнику в одной ситуации (например, выбор его партнером по игре) переносится и на другую ситуацию (он выбирается также соседом по парте). Это придает детским предпочтениям и возникающим на их основе микрогруппам большую структурную определенность, одновременно ограничивая число их участников.

Возрастная динамика межличностных отношений и их мотивов зависит также от умственного развития ребенка. Люди часто умиляются тому, как чутко улавливают настроение окружающих, плачут или смеются вместе с ними маленькие дети. Однако большей частью здесь проявляются элементарные механизмы психического заражения или подражания, от которых до сопереживания — дистанция огромного размера. Из-за ограниченности своего жизненного и познавательного опыта маленький ребенок еще не способен поставить себя на место другого. Он не столько входит в положение другого, сколько просто приписывает другому свои собственные мотивы.

Американский психолог А. Болдуин создавал конфликтные ситуации, где дошкольники должны были оценивать мотивы чужих поступков, последствия которых были, с точки зрения ребенка, отрицательными. Как правило, дети приписывали другим злой умысел, враждебные намерения по отношению к себе. Мысль, что кто-то принимает решение соответственно своим собственным, а не его, ребенка, интересам (например, покупает не игрушку, а что-то другое), не укладывается в детском сознании. Другие люди и их переживания входят в жизненный мир ребенка лишь постольку, поскольку они так или иначе затрагивают его интересы.

Малыши легко "отталкивают" чужое страдание, отказываются досматривать до конца грустные пьесы, требуют, чтобы у книжки обязательно был счастливый конец. К. И. Чуковский мудро заметил, что маленькие дети принимают близко к сердцу судьбу своих любимых сказочных персонажей не по доброте, а потому, что непосредственно отождествляют себя с ними. Ребенок не сочувствует другому, а, скорее, чувствует себя этим другим. Это обстоятельство обусловлено тем, что психологи вслед за Ж. Пиаже называют эгоцентризмом детского мышления, имея в виду, что ребенок не в состоянии поставить себя на место другого, принять точку зрения (роль) другого человека. Такой детский эгоцентризм не следует отождествлять с эгоизмом, потому что собственное Я ребенка на этой стадии развития еще не осознано и не противопоставлено "другому".

Для понимания генезиса дружбы важно выявить природу альтруизма и соотношение его познавательных и эмоциональных компонентов. Долгое время многие психологи отрицали самостоятельное значение альтруистической мотивации, объясняя доброжелательность и готовность помочь другому в терминах эгоистического расчета (вспомним теории разумного эгоизма) или как результат социального научения, лишенный каких бы то ни было природных, филогенетических предпосылок. В последние годы подход к проблеме изменился.

Биологи и этологи, анализируя факты альтруистического поведения животных, пришли к заключению, что оно весьма существенно для выживания вида как целого. А психологи констатируют наличие у человека некоторых врожденных альтруистических реакций или их прообразов.

Простейшая такая реакция — так называемый эмпатический дистресс есть непроизвольное реагирование на болезненные эмоциональные состояния другого. Рудиментарные формы его являются, по-видимому, врожденными (вспомним эксперименты с плачущими младенцами). Позже к ним присоединяется опыт, приобретенный в результате научения: зная, что такое боль, ребенок может сочувствовать другому. Элементарная параллельная аффективная реакция постепенно превращается в относительно осознанную, основанную на симпатии заботу об обиженном, которую американский психолог М. Хоффман назвал симпатическим дистрессом.

Симпатический дистресс нельзя свести к простым эгоистическим мотивам, направленным на получение чувственного удовлетворения, материальной выгоды или социального одобрения. Во-первых, он вызывается состоянием эмоционального расстройства не столько у себя, сколько у другого лица. Во-вторых, непосредственной целью вытекающего из него Поведения является помощь другому, а не себе. В-третьих, получение эмоционального удовлетворения зависит в данном случае от действий, направленных на уменьшение страданий другого.

Развитие альтруистической мотивации имеет свои когнитивные предпосылки. Чтобы элементарный эмпатический дистресс перерос в осмысленную симпатию, а примитивная идентификация с другим — в понимание, ребенок Должен предварительно достичь определенной ступени умственного развития и уровня самосознания. Тот же М. Хоффман выделяет три стадии этого процесса.

На первом этапе развития (около одного года) ребенок уже осознает других людей как отдельные физические сущности, но еще не осознает их психической автономии. Поэтому его эмоциональные реакции на переживания другого не могут быть дифференцированными. Желая помочь другому, ребенок автоматически исходит из того, что переживания другого тождественны его собственным. Так, что бы утешить печального взрослого, полуторагодовалый ребенок предлагает ему свою любимую игрушку. Годовалый ребенок зовет на помощь плачущему сверстнику свою мать, хотя мать его друга присутствует тут же, и т. п. Тем не менее здесь уже налицо определенное чувство заботы о другом, а не только о себе.

На второй стадии (примерно с двух-трех лет) ребенок уже начинает сознавать, что другие люди имеют свои внутренние состояния и настроения, не зависящие от его собственных. Это повышает интерес ребенка к другому человеку, как таковому, дифференцируя детские эмоциональные реакции. Но ребенок этого возраста еще не умеет вычленить ни свои, ни чужие переживания из той ситуации, в которой они проявляются и воспринимаются. Поэтому его сочувствие является краткосрочным, ограничено непосредственным моментом.

Лишь на третьем этапе (между шестью и девятью годами) ребенок начинает осознавать, что другие люди, как и он сам, имеют устойчивые, не зависящие от ситуации характеры и убеждения и что их непосредственные переживания можно понять только в контексте их более широкого жизненного мира. Это открывает возможность синтеза непосредственной реакции на эмоциональное состояние другого человека с осознанным представлением о нем как о личности, что составляет необходимое условие понимания.

Способность ребенка воспринимать и оценивать других людей претерпевает особенно быстрые сдвиги между 7 и 10 годами, когда он научается делать заключения относительно мыслей, чувств, личностных качеств и общих поведенческих склонностей других людей. Позже, в 12–16 лет, на этой основе складываются обобщенные модели и представления (психологи называют их имплицитной теорией личности). Происходит закономерный переход от восприятия и оценки человека в поведенческих терминах к пониманию его внутренних психических состояний, а затем — к пониманию единства личности.

Параллельно этому меняются детские представления о дружбе и самый характер дружеских отношений. Замечено, что дети вообще описывают симпатичных им сверстников детальнее, используя больший набор характеристик, чем тех, кого они не любят. О нелюбимом сверстнике достаточно сказать "Он подлый", тогда как симпатичному человеку характеристики даются с известной долей обоснования. В этом смысле дружба служит своеобразной школой человековедения, в отличие от вражды, которая может довольствоваться немногими стереотипами.

Систематическое изучение детских описаний ("языка") дружбы позволяет выявить возрастные сдвиги как в ее моральном кодексе (какие нравственные требования к ней предъявляются), так и в ее содержании (насколько психологично это отношение).

Московский психолог Р. Д. Тригер проанализировала 799 сочинений на тему "Мой друг", написанных по единому плану школьниками 3-6-х классов. Наибольшую динамику с возрастом обнаружили требования к общности внутренней жизни (с 1,2 % суждений в 3-м до 11,7 % в 6-м классе). При ухудшении взаимоотношений с другом третьеклассники ссылаются на отсутствие сочувствия и понимания в 2,5 % случаев, у шестиклассников же эта цифра вырастает втрое, хотя этот мотив все еще в 10 раз менее значим, чем невыполнение неписаного "кодекса товарищества".

Это вполне совпадает с данными канадских психологов. Интенсивное дружеское общение — не только внутренняя потребность ребенка, но и школа его нравственного развития. Дружба не просто обогащает жизненный опыт и самосознание ребенка, но и побуждает его заботиться о другом, искать совместности переживаний и т. д. Характерно, что с возрастом (от 6 до 14 лет) альтруистические мотивы дружбы заметно усиливаются. Но это происходит не автоматически. Московский психолог Е. В. Субботский выявил, что уже у старших дошкольников наряду с прагматическим стилем общения, основанным на принципе обмена ("добро-за добро, зло-за зло"), имеются элементы альтруистического стиля, когда дети бескорыстно удовлетворяют потребности другого человека, добровольно отказываясь от вознаграждения Э.

Одна из предпосылок альтруистического стиля отношений — достаточно высокая степень независимости ребенка. Хотя альтруистические нормы внушаются в качестве желательных с раннего детства, их выполнение не поддается жесткому внешнему контролю и не сопровождается немедленным "воздаянием". Самостоятельность и независимое поведение у детей сначала проявляются по отношению к равным, сверстникам, и лишь затем- к взрослым, которые задают ребенку правила поведения, требуют послушания и т. п. Таким образом, мы снова, уже в который раз, убеждаемся во взаимосвязи дружбы и нравственного сознания.

Оценивая жизненный мир ребенка по своим собственным канонам, взрослые часто упрощают и идеализируют детство, втискивая его "в мундир душевной ясности и беззаботности". Между тем дети развиваются по-разному и даже в благополучных семьях нередко чувствуют себя одинокими и заброшенными. Художественная и автобиографическая литература описывает это точнее, чем "среднеарифметические" показатели "научной" психологии.

"Детские несчастья — особый род одиссеи. Их печаль, тонкость, неожиданная мрачность, страхи, а рядом: железные законы "больших", покачивающиеся где-то в неизмеримой высоте со всей своей почти божественной непостижимостью… Тут же рядом — шалость, трепещущая фантазия (которая все просится на волю), а на шаг еще дальше-какие-то жуткие срывы, чуть ли не пропасти". Это образное описание переживаний детей принадлежит перу тонкого знатока их психологии — советскому писателю С. Боброву. А вот признание английского философа Б. Рассела: "Все мое детство я испытывал растущее чувство одиночества и отчаяния: встречу ли когда-нибудь человека, с которым мог бы говорить. Природа и книги, и позже математика спасли меня от полной безнадежности…"

Эти индивидуальные, особые случаи не так уж исключительны. Истинные мысли и чувства ребенка, писал польский педагог Я. Корчак, "затеряны среди перенятых им у взрослых слов и форм, которыми он пользуется, вкладывая в них совершенно иное, собственное содержание".

Поэтому не стоит излишне увлекаться "стадиальными" моделями дружбы, жестко при вязанными к тому или иному хронологическому возрасту, и данными массовых опросов, результаты которых зависят от множества случайных обстоятельств. "Детская", "подростковая" и "юношеская" дружба, конечно, отличаются друг от друга. Но не больше, чем отличаются друг от друга разные дети, подростки и юноши.