Яна Алексеева Дипломатическая почта

Острова Ожерелья

Восьмой год от восхождения Раттиара на престол Столичной Жемчужины

Я довольно улыбалась, неторопливо шагая по тропинке. Плечо оттягивал приличный, но приятный вес двух тушек. Сегодня на ужин у нас, наконец, будет мясо вместо изрядно поднадоевшей рыбы. В ловушки попалась парочка трапири[1], из одного можно сделать отличное жаркое, а второго – закоптить.

Посторонний шум заставил насторожиться. Чего в сем лесу не должно быть, так это звяканья клинков, тяжелого хриплого дыхания и шелеста прелой листвы под каблуками… По крайней мере, без моего непосредственного участия, потому что единственные на острове сапоги сейчас покоились в сундуке в моей башне.

Я прибавила шагу. В паре лей[2] от главной дороги, пресекающей остров с юга на север, замерла, прислушиваясь. Затем отвела пару пушистых веток и с интересом уставилась на происходящее.

Прислонившись спиной к толстенькой пальмаре[3], мужчина в камзоле незнакомого фасона с переменным успехом отбивался от пары айр-ри[4] с кривыми ашшерами[5]. Переменным потому, что третий айр распластался поперек дороги без движения, а сам обороняющийся уже не мог двигать правой рукой. Она висела безжизненной плетью, и с пальцев капала кровь, растекаясь по прелой подстилке. Мужчина сражался левой рукой, но сдаваться, по крайней мере, живым, не собирался. Длинный тонкий клинок порхал как бабочка, стремительно и точно отбивая удары нападавших.

Ну уж нет, почетное право грабить путников принадлежит здесь только мне. К тому же захламлять мой остров не позволю.

Отложив в сторону тушки, взвела оба легких арбалета с демонстративно громким щелчком. Айр-ри нервно прянули в стороны, оглядываясь. Незнакомец на миг замер. И я выступила на дорогу со словами:

– Кто посмел нарушить мое священное право?

Ушла в сторону от кинжала, выпорхнувшего из руки наемника. Улыбнулась, жаль что они не видели моего оскала. Прекрасно… напали первыми! Воспользовавшись секундным замешательством нападающих, мужчина провел молниеносный выпад, проколов горло старшего айр-ра. Дернула спусковую скобу. И последний рухнул как подкошенный с болтом в глазу. Дело пары мгновений. И это хваленые убийцы?! Тьфу!

– Так-то! – заметила я, с интересом рассматривая путника, и демонстрируя ему второй арбалет. Так, на всякий случай. Типичный житель континента… высокий, смуглый, и не от загара, а сам по себе. Не моряк и не вольный. Отсалютовав мне шпагой, он поморщился. Покачнулся… Ну, большая потеря крови, не удивительно.

Крови, крови… ой, пора убираться отсюда, сейчас падальщики набегут!

– Дозволено ли мне будет воспользоваться вашим гостеприимством, сеамни? – спросил он еле слышно на хорошем налере[6].

Я сплюнула. Ну вот! Оно мне надо? Но он знает обычаи, и сумел опознать во мне сеамни. Хотя кто еще может разгуливать по одному из островов Ожерелья в длинной разрезанной до талии тунике, легких шароварах и с прикрытым лицом? Да еще размахивать арбалетами… А раз он попросил по правилам, придется разрешить. Хотя…

– Дозволено, дозволено… – проворчала я, обшаривая потайные карманы на трупах. Эти многослойные одеяния… От них одни неудобства. – Идти-то сможешь? Путнич-чек…

Улов оказался на удивление богат. Пара кошелей с перламутром, десяток амулетов, в основном, морские, три отличных рубина. Ох, что-то мне кажется, непростые это айр-ри! Оружием я побрезговала, у меня такого добра хватает. А вот бумаги из дорожного пояса заберу, заберу… Никлас прочитает. Он любит.

Все это время путник неподвижно стоял под деревом и наблюдал за моими поисками, не вкладывая клинка в ножны. С раненой руки натекла приличная лужица. Запах крови щекотал ноздри. Пора! Оттащив тела под трупоедку (через пять дней от них не останется и следа), махнула гостю рукой. Тот уже, кажется, поплыл… и даже не подумал, что следует перетянуть рану. Идиот, хотя и авантюрист.

Нагрузившись богатой добычей, командным голосом велела следовать ему след в след. Зажимая рану и отрешенно оглядываясь, он вступил во влажную, сумрачную сельву. Пожалуй, пойдем короткой дорогой, минуя деревню. Лишние расспросы ни к чему, да и этот чужак может не выдержать любопытства моих людей.

Неслышно скользя по звериной тропе, краем глаза наблюдала за мужчиной. Определенно, он не первый раз в лесу. Даже на одних инстинктах и памяти тела он оказался способен преодолеть те несколько десятков лей, что отделяли нас от берега. Вовремя уклонялся от веток, ступал мягко, практически бесшумно… выдохся у самых скал, беззвучно оседая на влажную землю. Пришлось бросить тушки и тащить его к лодке. Проклятый долг владельца! Сгрузив гостя на дно, вернулась за добычей. Отогнав пару мелких падальщиков, сдернула с лица покрывало и утерла пот. Слизнув с губ соленые капли, вернулась к лодке.

Вовремя. Уже начался отлив, так что следовало спешить. Столкнув средство передвижения с песчаной отмели, на которую выползали лианы, запрыгнула внутрь и поставила парус. Легкий прохладный ветерок и уходящие воды увлекли меня к возвышающейся посреди залива серой громаде замка. Угрюмое здание с четырьмя башнями по углам и узкими бойницами под самой крышей, было моим домом. Вода плескалась у скал, плавно переходящих в каменную кладку. Колебания вод оставляли темные следы и ошметки водорослей. Ворота, обращенные к острову, узкий причал перед ними. Как и всегда во время отлива, обнажилась скалистая, трудно проходимая тропа. Острые камни торчали из воды как зубы дракона. Почти у самого берега стояли две толстенькие башенки, основания которых уходили на дно залива. Деревянные ворота служили скорее декорацией и декларацией…

Малая жемчужина внешнего круга Ожерелья, остров Ситар, замок Тьелегрин, мой дом. Пока еще мой.

На причале меня уже ждали. Средних лет женщина, укутанная во множество покрывал и двое стражей, желающих сойти на берег и ждущих моего соизволения.

Швырнув вверх веревку, крикнула:

– Я с добычей! Мартэ, позови Никласа! А вы двое – брысь, пока прилив не начался. Но чтоб к закату… – я добавила в голос угрожающих ноток.

Эти ребята совсем молодые, у них и невесты есть! Местный староста-кай, как и следует по обычаю, выделил замку два десятка для несения службы, хоть и кривился. Вскарабкавшись вверх по замшелым ступеням, заметила, что Мартэ, открыв лицо, смотрит на распластавшегося на дне человека с опаской.

– Ну что, ты никогда раненых не видела? Помогла бы!

– Таких – не видела!

– И что же в нем особенного?

– Это чужак!

Я пренебрежительно фыркнула. Что такого? А нотки страха и ненависти в голосе старой служанки не удивили. У нее в жизни было всякое…

– Он просил право гостя и получил его. Отказывать раненому, сама понимаешь, не годится!

– Ой, не к добру…

– Не каркай!

Тут и Никлас подоспел. Втроем мы вытащили всю добычу из лодки, и отнесли во двор, где раненого подхватили двое слуг и поволокли в башню к нашему целителю. Трапири забрала Мартэ. Я устало потянулась. Ну что… поспать до ужина, что ли?

– Айна! – звонкий голос разнесся по двору, и тоненькая фигурка выскочила из открытых дверей главного дома. Расставив ноги пошире, я приняла в объятия маленький, но быстрый таран.

– И вам привет, сеамни Риин! Только разве подобает вам бегать? – я погладила сестру по неприкрытой растрепанной голове.

– Ну, Айна, пойдем, я тебе что покажу! У меня получилось! – она потеребила меня за рукав, развязав затяжную ленту.

– Что поучилось?

– Тонкая пряжа!

Я улыбнулась.

– Молодец, ты у меня уже почти невеста. Я тоже не с пустыми руками. И если ты дашь мне капельку времени привести себя в порядок, я спущусь и посмотрю! Беги пока!

Легким шлепком придав ускорение девушке, печально посмотрела ей вслед. Тринадцать лет. Стрекоза… не успею я выдать тебя замуж. А какая бы получилась супруга! Если бы у меня была возможность отправить сестру на центральные острова!

Вместо того чтоб предаваться несбыточным мечтаниям, пошла в башню Никласа, на ходу разматывая граду[7]. Пятьдесят ступеней вверх, миновать ловушки бестолково расставленной мебели и оказаться в большом, содержащемся в творческом порядке помещении. Наш целитель и по совместительству библиотекарь суетился вокруг гостя, уложенного на деревянную скамью.

– Ну, как?

Сухопарый длинноусый старик обернулся.

– Славная рыбка! – заметил он.

– Это – не водоплавающее. Скорее водотонущее… Так что?

– Ничего особенного. Рваная рана на плече, потеря крови. К завтрашнему дню очнется. Я присмотрю. Очень интересные амулеты, особенно вот этот, исцеляющий. Почти израсходован, между прочим!

Я покивала. Никлас как всегда лаконичен. Забрав израсходованный амулет, пошла к себе. Пятьдесят ступеней вниз, затем еще пятьдесят наверх. Я привыкла.

Деньги отправились в почти пустую казну, камушки в тайник. Ох, забыла бумаги отдать. Ладно, позже, не горит! Стянув одежду, облегченно рухнула на кровать. Посмотрев на календарь, выругалась. До приезда дядюшки оставалось пять дней, а я ни на шаг не приблизилась к решению проблемы. Похоже, не судьба… Хотя, у меня есть гость!

Утром следующего дня он пришел в себя. Сидя рядом, я с интересом наблюдала за метаморфозами смуглого, осунувшегося лица. Сначала стало прерывистым дыхание, затем набежала смутная тень растерянности. На миг проступил страх и сменился беспокойством. Он осторожно приоткрыл глаза, руки осторожно зашарили по вытертому синему покрывалу.

Я кашлянула. Мужчина резко повернул голову на звук, не пытаясь встать. Поморщился, наверняка от стрельнувшей в висок боли. У меня самой так бывает, после долгого беспамятства и потери крови. Окинув полукруглую, немного захламленную комнату взглядом профессионала, гость успокоился. Собственно, он увидел камзол, залитый кровью, небрежно брошенный на один из покрытых узорами деревянных сундуков. Я очень внимательно ощупала это одеяние, потому что… ну просто потому что. Не просто же так за этим мужчиной айр-ри охотились? В двойную полу из практичной серо-коричневой ткани было аккуратно зашито что-то плотное, но тонкое. Под пальцами это нечто тихо похрустывало, на сгиб поддавалось, затем принимало прежнюю форму. Похоже на бумаги… да. Я не стала смотреть. Не подобает обманывать доверие гостя, которого к тому же я лелеяла слабую надежду использовать к своей пользе.

– Где я? – голос хриплый, слабый, но уверенный.

– В гостях у сеамни Тьелегрин. И не пытайтесь встать, – я положила руку ему на грудь, – вы потеряли много крови. Никлас!

– Иду, иду, – раздался позади меня ворчливый голос, и вошел целитель. Окинув меня неодобрительным взглядом, велел убираться. А я и не спорила. Зачем? Каждый должен делать свое дело. Мое – приносить добычу и указывать путь. То есть приказывать.

Старик нашел меня на стене, где я, опираясь на парапет, озирала морской горизонт. За спиной – остров и замок, впереди – море от края до края… перламутрово-синее на отмелях близ скал, темно-зеленое на глубине, оно ближе к горизонту голубело, сливаясь с таким же ярким небом, с которого изливаются потоки солнечного света. Блики плясали на мелких волнах, последние сиренево-алые отблески восхода туманными струйками испарились с поверхности воды. Раннее утро, но уже душно… Соленый, влажный ветер трепал полы туники и короткие волосы. Тишина… и надежда, мои лучшие друзья, никогда еще не предававшие ожиданий.

– Что скажешь? – мечтательно прикрыв глаза, спросила я.

– Я разрешил ему встать, но продолжать путешествие он не сможет еще несколько дней.

– А ему надо его продолжать, во что бы то ни стало?

– Похоже на то. Он очень нервничает.

– Ну что ж… мы предоставим ему гостеприимство на время… настолько, насколько сможем. А потом…

Лекарь задумчиво хмыкнул.

– И что потом?

– Не знаю! Не знаю, Никлас… но так надеялась на нечто, что поможет мне, всем нам, похоже… не зря!

– Так и бывает. Не переживайте, сеамни, все наладится. Вы выберете путь, и мы последуем за вами, – он ободряюще коснулся моего плеча, длинный синий рукав потертого просторного одеяния съехал вниз, обнажая покрытую пигментными пятнами руку. Как целитель стар, во имя моря… Будет ли дан ему покой? Потому что он один из тех немногих, кто не останется в замке, когда прибудет дядя. Странно верен Тьелегринам.

– А если я ошибусь? – почти отчаяние в голосе. Старик развернулся, взял мои ладони в свои, вгляделся в глаза. Погладил ладони, осторожно прикасаясь к бугорками мозолей. Я расслабила судорожно напрягшиеся плечи, облокачиваясь о теплые камни.

– Ни в коем разе… сеамни никогда не ошибается, таково ваше свойство, иногда просто мы не понимаем, что было задумано. Помни, мы тебе доверяем.

– Как же ваше имя, гость? – спросила, входя в верхнюю комнату гостевой башни, спешно приведенной в порядок.

– Кэрдан Ромиш, сеамни, – склонился в поклоне мужчина. А в длинной тунике он совсем не плох, хотя вид его и непривычен глазу. Худощавый, кожа того теплого оттенка, что никогда не получится в местных условиях. Типичный рониец, действительно, я не ошиблась. Глаза темно-карие, черты лица резкие, ломаные. Тонкий шрам через левую щеку заставляет губы слегка кривиться в улыбке.

– Старшая сеамни Айна Тьелегрин, – столкнувшись со столь же любопытным взглядом, как и мой, представилась. И откинув с лица покрывало, склонила голову, позволяя разглядеть себя. Таковы наши правила хорошего тона.

Миг странного замешательства гостя от меня не укрылся. У меня вполне типичное округлое лицо, широкие скулы, раскосые узковатые глаза. А вот их цвет… янтарно-золотистый. Это, как и светло-пепельные волосы, передающиеся в нашем роду из поколения в поколение, вызывают кривотолки. Впрочем, когда саеш Тьелегрин был жив, никто не осмеливался поднять голос против нашей нечистой крови. А местные да-авно привыкли.

А теперь, когда отец погиб, все имущество, то есть замок и его обитатели, переходят под опеку единственного родственника мужского пола, дорогого дяди по матери. Который не посмотрит, что мы с сестрой – дети его сестры и поступит так, как велит наш суровый закон. Выгонит из дома… и он действительно имеет на это право. От негодного имущества избавляются. Да… Мы не более чем имущество, и если оно не нужно… Мы – бесполезны, по его мнению. Ибо никто не возьмет нас замуж. Плохая кровь… Слуги и обитатели острова – тоже имущество, но куда более ценное… Хотя немного их. Моя бусина никогда не была богатой.

Говорят, на континенте все иначе. Только как туда добраться, если отберут даже лодку?

Сидящий за столом гость был неспокоен. Сильная слабость помешала продолжить путь немедленно, а долг тянул и дергал за сердце. Как это знакомо. В карих глазах царила лютая недоверчивая стужа. Наверное, какое-то срочное послание… А мы ничем не могли ему помочь. Впрочем…

Наконец он нарушил молчание.

– Не знаете ли вы, как можно быстрее добраться до столичного острова?

– Увы… только верхом, через мосты и переправы.

– Но я видел на внешнем причале быстроходную лекку[8]. Почему же нельзя использовать ее?

Я прикрыла глаза, грустно улыбнувшись. Окна башни Никласа действительно выходят в открытое море.

– Только саеш имеет право пользоваться этим кораблем.

– А…

– На этой бусине сейчас господина нет. Он ушел…

– А вы?

– Я просто сеамни!

– И не можете нарушить право… – и в сухом голосе понимание. Ничуть не странно, думаю я. Ведь не просто же так гость приехал в гости. Он должен знать хотя бы основы нашего бытия, чтобы добраться хотя бы сюда. Не тайны, нет, всего лишь нравы и обычаи.

– Закрепленное на домовом камне! Да, – наблюдая за немного нервными пальцами, поглаживающими прохладный камень, приняла решение. Только бы он согласился…

– Как же выкручиваются местные жители?

– У них есть лодки, да и не покидают они своих мест. К тому же, они мне доверяют!

В карих глазах загорелся неподдельный интерес. Я кивнула, прикрывая лицо. Доверие – основа нашего мира.

Поздней ночью гость маялся бессонницей, глядя на фосфоресцирующие воды залива. Звезды сияли особенно ярко, полная луна явила свой круглый лик миру. По берегам темными на фоне неба громадами возвышались деревья. Легкий ветерок качал верхушки. Отличная погода для ночного лова. Что подтверждали выстроившиеся на границе шельфа лодки. На одной из оконечностей изгибающейся серпом косы сияли огни деревни. Ах… Глубоко вдохнув соленый пряный аромат, мужчина оперся о парапет. Я неслышно приблизилась, и задумчиво огляделась.

– Это владения Тьелегринов, – с затаенной гордостью заметила я. Любуйся, гость, пока есть на то возможность.

– Вы не похожи на местных жителей, – помолчав, ответил чужак.

– Увы, – я пожала плечами, надеясь, что в голосе не слышно горечи, – это не идет нам на пользу.

Прикрывающая лицо вуаль не давала разглядеть, как горестно скривились мои губы, а в глазах блеснуло отчаяние.

– В Ожерелье так ратуют за чистоту крови?

– Нет, за традиции, обыкновения и обычность. Мы слишком другие. Вот уж тысячу сезонов.

– Это грустно. Почему бы вам не уехать отсюда? – мужчина потер раненую руку и глубоко вдохнул.

– Это наш дом, да и на континенте мы будем не менее чужими, – я смотрела в море, наблюдая за рыбаками. Одна из лодок качнулась, на корме зажегся зеленоватый огонек, засуетились фигуры, перебирая ворот, вытягивающий сети. Интересно, какую приманку использует сын старосты? У него всегда самый ранний и самый большой улов.

– Но там люди более терпимы…

– Да… уйти. – Я хмуро оскалилась. – И бросить все это? Нет, я не смогу жить без моря. Без этого замка, без моих людей. Столько лет быть хозяйкой и уйти… нет! Отдать дом, где прожила двадцать два года, в чужие руки? Поменять на сомнительное удовольствие морийских Морских колес? Нет, и еще раз нет! Я буду бороться. Или умру.

– А почему это так… несправедливо? – в голосе чужака послышалось недоумение.

– Таков Закон. Мой отец, саеш Тьелегрин, умер, и право владения получает единственный родич мужского пола. И мы ему не нужны.

– А ваши подданные? Как они отнесутся к тому, что их хозяйку выгоняют?

– Я не хозяйка, а местные жители – невольники домового камня и подчиняются саешу, и только ему. А меня слушают только до того момента, как в залив войдет корабль дяди. И потом исполнят любой его приказ. Повиновение гласу… лорда… да? Оно впитано ими с молоком матери.

– А если приказ им не понравится? – мужчина склонил голову, будто вслушиваясь во что-то иное, кроме моих слов.

– Это не имеет значения. Просто позже они пойдут в храм и вымолят у богов прощение. В самом крайнем случае – покончат жизнь самоубийством.

– Странно… и жестоко, – несмотря на сжигающее гостя нетерпение, он наслаждался мгновением отдыха и возможностью узнать нечто новое.

– Так было всегда, – я еще раз окинула ночное море пристальным взглядом, будто заклиная его. Пусть ветер утихнет, и штиль задержит корабль дяди, давая мне время подумать и решиться. Но нет, только черное бархатное небо подмигивало звездами, да отдаленный плеск темных волн о подножие замка разгонял тишину.

Я проснулась от внутреннего толчка. Не открывая глаз, попыталась сообразить, что меня разбудило. Прислушалась, чуть сдвинув тонкую ткань полога, посмотрела в окно…

Вот оно! Странная, неестественная, сонная тишина. Такой никогда не бывает на моей бусине. Шелест волн, звон ночных колокольчиков на ветролове, птичий гомон, отзвуки деревенских плясок, хриплые вопли диких вейн… Полог незаметности? Похоже. Хорошо, что я нечувствительна к большей части местного колдовства. Перекатилась по кровати, откинула тонкую сетку и подхватила любимые арбалеты. Заряжены.

Я моргнула. Лунный свет, льющийся в окно, неожиданно на несколько мгновений перекрыла тень.

У нас, судя по всему, незваные гости. Одеваться нет времени. Слетев вниз по лестнице так стремительно, что полы длинного полупрозрачного ночного одеяния за мной не успевали, прокралась по тени, легшей у стены, в башню сестры. Взбежала по ступеням, взводя скобы оружия. Прислушалась, чуть приоткрыв дверь. Тихо, только позвякивают стеклянные висюльки на окнах, легкий ветерок колеблет кружевной полог и огонек масляной лампы. Чужих здесь нет.

Вниз, и дальше. Луна заливала двор мертвенным светом, и весь мир, кажется, окрасился в три цвета: черный, серый и серебряный. Чувствуя себя яркой бабочкой под лапой голодной птицы, неслышно скользнула к дверям. У входа пыльными мешками валялись две неподвижные фигуры, под рукой одного из стражей покоилось старое копье. Спят, с облегчением убедилась я, наклоняясь и касаясь пульса на смуглой шее одного. Внутри похрапывали развалившиеся по лавкам слуги. Еще, пожалуй, рано для того, чтоб заниматься выпечкой, ночь едва перевалила за половину.

Оглядевшись еще раз, не заметив никого постороннего, метнулась в башню Никласа. В нижних комнатах пусто, только пыль пляшет в узких лучиках, пробивающихся через темные плотные портьеры. Где он? Опять сумеречничает с гостем, удовлетворяет любопытство?

Теперь гостевая…

Почему сразу не пошла туда? Не время корить себя за глупость. В конце, концов, кто меня посмеет упрекнуть в заботе о сестре?

Пятьдесят ступеней. По-моему, никогда я еще не взбегала вверх с такой скоростью. Шум ударил в уши, едва я переступила границу полога, наложенного на помещение. Замерев в дверях, выхватила из сумрака несколько мгновений схватки. Лекарь, спрятавшись за спинку кресла, швыряет в окно дымящие склянки. Ромиш посреди комнаты грациозно пляшет с парой теней. Третья, увернувшись от брошенных стариком снадобий, отправила в полет пару сюрикенов. Гость упал на колено, разъяренно шипя. Всего миг… Никто еще не осознал моего появления.

Вскинув руки, разрядила арбалеты в спину одной из теней. Вторая резко дернулась, но, получив меткий стремительный укол в горло, повалилась на чужака. Я рванулась к окну, не слушая злобного перечисления предков одного конкретного айр-ри Кэрданом, пытающимся одновременно зажать рану на ноге и избавиться от навалившегося тела. Третий незваный гость скользнул вниз по стене. Я полоснула ножом по тонкой веревке, спустя миг услышала всплеск. Утонет, не утонет… какая разница. Ночью на охоту выходят демоны глубин. Этот охотник – их неправедная добыча.

Обернувшись, помогла чужаку подняться. Осмотрела глубокую рану. Похоже, он точно никуда в ближайшее время не поедет. Ромиш и сам это понял, в бессильной злобе глядя на Никласа, невозмутимо оттеснившего меня от пациента. Глянув, как осторожно он извлекает из рассеченной плоти многогранные звездочки, занялась телами.

Закутанные в тонкие многослойные, расшитые заговоренной черной нитью, одеяния тела казались просто кладезем сюрпризов. Собственно, одного факта оказалось достаточно, чтобы испортить мне настроение… окончательно. Выпростав вялую, иссеченную шрамами руку из-под ткани, тихо присвистнула. Запястье убийцы пересекали три волнистые линии, выжженные на коже едкой кислотой. Морские айры! Нанять их стоит очень, очень дорого. Что за документы везет мой гость и кому, отчего за ним идет такая охота?

Оружие, которое используют эти наемники, часто бывает отравлено особым, коварным ядом морской гадюки, и чтоб избежать воспаления, придется теперь гостя и дорогими противоядиями потчевать, а это дело не менее десяти дней. Средство-то медленнодействующее… и с побочными эффектами. Если не испить его полной мерой, через месяц раненый умрет от разрыва сердца.

Кэрдан Ромиш хочет жить. Это видно в его пылающих яростью и бессильным гневом глазах. Поежившись под этим взглядом, я зашуршала тканью, обыскивая убитых.

Но он и обязан выполнить долг.

Никлас успокаивающе положил ему руку на грудь и взглядом попросил меня уйти. Зажег свечу, достал откуда-то из широких рукавов теплой накидки полоски свежего холста и принялся врачевать над пациентом. Резко запахло цветками рауды. В носу засвербело. Оттащив тела к выходу, я поспешила к стражникам. Почему они, кстати, заснули? Неужели айры их чем-то отравили?

Сидя на узком парапете, я напряженно вспоминала давний разговор. Свесив ноги наружу и поглаживая пальцами теплый, нагретый за день и не успевший остыть камень, пыталась принять верное решение. Закрыв глаза, я подняла лицо к небу, как будто закатившаяся луна и острые иглы звезд могли мне в этом помочь.

– Ах, если бы у тебя был муж! – сожалеющее вскликнула Мартэ, следя за моими руками, начищающими арбалетное ложе. Ее пальцы неспешно перебирали кипу вычесанной из овец белой шерсти, превращая кудель в тонкую нить.

– И что тогда? – любуясь переливами теплой, покрытой узором из годовых колец древесины, спросила я. Солнце, просачиваясь сквозь тонкие кухонные занавеси, перекрашивало мрачное орудие убийства в золотистый цвет.

– Вам не пришлось бы уходить! Просто ввели бы вашего супруга во владение и…

– Не знаю, не знаю… Вряд ли из меня получилась бы хорошая жена. Да и менять относительную свободу на возможность пожить безмолвной тенью в своем собственном доме… лучше умереть! Или уйти.

– Возможно и такое, – грустно заметила женщина, – Хотя наш саеш не такой.

– Да, он позволил мне заниматься тем, что я хочу, хотя и вынужденно, но прочие владетели явно не похожи на отца! Традиции Ожерелья несколько отличаются от царящих на нашем острове…

Мысль найти безземельного супруга, отброшенная несколько лет назад, вернулась вместе с чужеземцем. Если бы я знала о нем что-то еще, кроме имени и факта опасной тайной работы. На кого? Возможно, я найду ответ. Не здесь и не сейчас… Но кое что, я кажется забыла за тяжелыми мыслями.

Вытащив из внутреннего кармана амулеты, мгновенно убедилась, что никаких опознавательных знаков. Рассеянного света звезд было достаточно. Белая кость морской рыбы, золотистые кругляшки янтаря с мелкими мушками внутри в простой железной оплетке, потертые ремешки из акульей кожи, сплетенные в толстую косицу. Попутный ветер, Полог Тишины и морская удача. Перекатив отполированные камушки между пальцев, ощутила легкое покалывание. Их еще можно использовать, значит, они еще послужат бусине Тьелегринов.

Бусина Тьелегринов. Что я готова сделать ради нее? Ради семьи, своих людей… Принять супругом чужака?

Резко развернувшись, я соскочила с парапета.

Торопливо, пока не пропала решительность, сбежала вниз по ступеням, пересчитывая тускло чадящие лампы. В зале кто-то тихо шумел, Мартэ отчитывала стражников, тусклые огни мелькали в оконных проемах, разбрасывая теплые блики. Вновь поднялась в гостевую башню, отметив, что слишком много бегаю этой ночью. В ногах скопилась усталость, и, войдя в комнату, я едва не споткнулась о порог. Хорошо, что трупы уже убрали. Никлас уже ушел и чужак в одиночестве лежал на широкой кровати и обреченно разглядывал потолочные балки. Сумрак разгоняли полдюжины свечей, тонкие струйки целебного ароматного дыма тянулись вверх, скручиваясь под потолком в изящные кольца.

– Приветствую вас, сеами, – в тихом голосе нехорошая обреченность.

– И вам – здравствуйте, – я кивнула, присела на край ложа и откинула с лица покрывало. Ромиш напрягся, мгновенно сообразив, что сейчас будет затронут важный вопрос. Остроты ума ему ранение не убавило. И он действительно весьма неплохо знает обычаи Ожерелья.

– Скажите, то, что вам надо доставить, очень важно?

– Откуда вы знаете? – он напряженно застыл, готовый сорваться и бежать… куда? Пальцы судорожно сжались, стискивая покрывало, лицо застыло.

Я кивнула своим мыслям. Очень важно, очень срочно…

– За мелочью столько айров посылать не будут, – склонившись над мужчиной, коснулась его руки. Легко погладила. – Шш, я не спрашиваю, что именно вы везете, и кому. Только спрошу еще раз, куда?

– Ну что же, – он расслабился, дыхание замедлилось, из карих глаз исчез лед. Ромиш посмотрел на меня оценивающе, – это действительно важно. И срочно, увы. И от этого зависят жизни многих людей. А место… столичная бусина.

– Доставить надо не позднее определенного срока? – вкрадчиво прошептала, склоняясь еще ниже.

Мужчина заинтересованно приподнял брови. Затаился, выжидая, и стал похож на змею. Островного питона, который способен часами таиться в засаде, а потом одним стремительным движением оприходовать жертву.

– Любой ценой?

– Именно.

– А вам противопоказано активное движение… и надо пить лекарства. Не получится, – в таком разговоре, лицом к лицу, шепотом, в полумраке, среди колеблющихся пологов есть что-то личное, интимное. Я глубоко вдохнула, пропуская через себя горько-сладкие ароматы исцеляющих мазей и противоядий, – возможно, я смогу вам помочь…

– Как? – чужак удивился, привставая на локте. Слишком близко…

Предупреждающе положив руку ему на грудь и заставляя мужчину опуститься обратно на тонкие покрывала, проговорила, едва шевеля губами:

– Не вставайте. И не радуйтесь раньше времени. Возможно, мои условия окажутся для вас неприемлемы.

– Что за условия? – болезненно морщась, спросил Ромиш. Сквозь кружащие голову ароматы пробился запах крови. Я скосила глаза на повязку на плече, сквозь которую проступило темное, почти черное пятно.

– Не связаны ли вы обязательствами с какой либо женщиной?

– Нет… – на лице чужака на миг проступило такое чистое и незамутненное непонимание, что я улыбнулась.

– Прекрасно, – скинув плетеные сандалии, одним плавным, тягучим движением распласталась рядом, и прошептала на ухо напрягшемуся, как струна, чужаку: – И станет моя жизнь вашей, и тело, и душа, и владения мои…

– Что-о? – он задохнулся, резко разворачиваясь и прижимая к постели мою руку, которой я легко коснулась его лица. От возмущения или какого-то другого чувства его дыхание участилось, и кожу залил горячечный румянец?

Высвободив руку и размяв занывшие пальцы, проговорила:

– Тиш-ше… вы вправе не согласиться…

– Но зачем? Не понимаю… – он навис надо мною, пристально вглядываясь в лицо.

– О, это просто… Но я была о вас лучшего мнения, – торопливо, пока Ромиш не начал возражать, зашептала я. – Или Никлас напоил вас маковым отваром? Послушайте, супружество по безземельному обряду – это выход. Взяв сеамни бусины, влившись в род, вы сможете пользоваться всеми правами саеша. Например, воспользоваться скоростной леккой… – я искушала, уговаривала,– и «Краста» домчит вас до Жемчужины за три-четыре дня. И вы без приглашения сможете войти в любой замок, как равный, и никто не посмеет вас остановить…

– Как… интересно, – мужчина затаил дыхание и замер на подушках. Лежа вплотную и касаясь худощавого тела, скрытого покрывалом, бедром, боком и плечом, я ощущала, как расслабляются мышцы. Тепло, хорошо… и можно, кажется, бесконечно так лежать, созерцая пляшущие по потолку тени. Желтые огоньки свечей колыхались в ритме волны, облизывающей подножие моего замка, вытканные на задранном пологе узоры блестели золотистой нитью.

– О, да… И как новый саеш острова Ситар вы сможете без проблем попасть на любой Совет, включая Великий. Подумайте…

Ромиш затих, рассчитывая плюсы и минусы моего предложения. Согласись, согласись же! Я стиснула кулаки… Помолчав, мужчина криво улыбнулся.

– В этом безумии есть смысл… Но, – мужчина развернулся на бок и потянул меня за короткую прядь у виска, – что получите вы, сеамни?

– Супруга-чужака. И возможность жить в собственном доме… Ах, да, морем добираться безопаснее. Мою лекку не догонит ни одна рукка[9] айр-ри.

– Это… тоже аргумент, – шершавая уверенная рука взъерошила волосы.

– Так что? Вы согласны связать себя узами со мной?

– К чему такая спешка?

– Только ради вас… и меня, и моих людей, – я прикусила губу почти до крови, глядя сверху вниз в худое, резко очерченное лицо. Сейчас важна честность. И доверие… – через несколько дней, если у острова не появится саеш, в права владения вступит брат моей матери. Вы должны предстать перед домовым камнем раньше, иначе непременно случится усобица.

– Как у вас все сложно, – в тихом шепоте слышится мягкая насмешка. – Я не смогу… как вы выражаетесь, предстать.

– Пустяки, его вам принесут… Так вы согласны? – нет, нет, ни в кое случае в голосе не должна прорезаться радость.

– А почему именно я?

– У меня нет выбора. К тому же вы – чужеземец… В вас нет пиетета перед нами, владетелями… .Можно выйти за местного, но… ни один из вольных не пожелает связываться со мной, да и я сама… не горю становиться прислугой в собственном доме. К тому же, – я лукаво улыбнулась, – вы не будете жить здесь постоянно.

Замолчав, я уставилась на мужчину. Он хмыкнул:

– Лиса! Пожалуй, я соглашусь. Хотя вы получите больше!

– Любой ценой, – напомнила я сказанное ранее, – любой ценой. К тому же все, что есть в замке, включая сокровищницу, будет принадлежать вам! Я покажу… Единственное, брак должен быть заключен по местным обычаям.

– Логично. Руку дайте, пожалуйста.

Я протянула ее ладонью вверх. Он провел пальцем по запястью, круговым движением обвел мозоли от веревок. Странная, необычная ласка, от прикосновений хочется мурлыкать, прижимаясь вплотную.

– Вы предпочитаете фиктивный брак?

– Нет… Острову нужен наследник… – мысли странным образом разбегались, и я сосредоточилась на танце маленьких оранжевых огоньков и медленно оплывающем на стол с длинных вечей воске. Разноцветные лужицы, расплываясь незнакомыми цветами, медленно светлели, застывая.

– Должен признать, это служит дополнительным аргументом в пользу вашего предложения. То, что фиктивным супружество не будет…

Удивленно выдохнув, коснулась его губ кончиками пальцев.

– Вы весьма привлекательны, сеамни, – заметил он, и я отшатнулась, отдернув руку и едва не свалившись с кровати. Впрочем, это приятно… услышать такое.

– Вы льстите мне, гость, – совладав с недоумением, стремительно поднялась, сбрасывая странное наваждение, – надо послать за жрецом.

– Делайте все, что полагаете подобающим.

Едва занялся рассвет, от узкого причала отвалила лодка и направилась к деревне. На веслах сидело двое стражников, которых этой ночью сморил сон, еще двое составляли им компанию. Они должны были доставить в замок старого Эрнэ, жреца, окольцовывавшего еще моего деда. Проследив за ними сверху, на миг зажмурилась, подставляя лицо солнцу, медленно выползающему из розовеющего моря на не менее розовое небо. А потом пошла вниз.

Все обитатели замка, включая повариху и сестру, были в шоке от моего решения, но мгновенно, стоило напомнить о грядущей смене владетеля бусины, признали за мной право. И подчинились. Мартэ, бросив утирать слезы краем так и не намотанной на темные волосы градой и, неожиданно обретя самое радужное настроение, окунула меня в обрядовые заботы. С головой… в ее сундуках чего только не было. Длинное светло-синее платье свободного кроя, легкое черное покрывало, серебристая кружевная сеть на волосы, дабы скрыть их неподобающую длину. Самое главное, облачение. Но и ароматная ванна, смягчающие кожу притирания, масла и полировка для ногтей… в восемь рук Риин, Мартэ и две служанки вертели, крутили, щупали и наряжали. Сестра, неожиданно вспомнив что-то, стремительно умчалась вниз по ступеням. По башне разнесся перестук каблучков и короткое резкое слово, когда она, резко развернувшись, зацепилась краем светло-желтой туники за косяк. Назад примчалась, бренча серебряными венчальными браслетами.

– Это старая Илишша отдала, велела предать, что это ее родителей. Не сочти за наглость, сестра, разреши мне подать их? – протараторило счастье мое.

– Конечно, дорогая. Скоро и ты замуж выйдешь! И счастлива будешь, я обещаю.

Я крепко обняла девушку и коснулась губами ее щеки. Утерла слезинку, сбегающую по щеке. Все наладится, правда…

Тут две девушки-рыбачки налетели на меня, вплетая в короткие волосы тонкие разноцветные веревочки, делая их зрительно длиннее. Они так безжалостно дергали пряди, что стало не до разговоров и даже не до размышлений о том, правильно ли я поступаю.

В конце концов, все остальные уверены, что сеамни не умеет ошибаться.

Комната в гостевой башне была прибрана, украшена светлыми шелковыми лентами и несколькими дюжинами свечей. Тихий шорох длинных светлых жреческих одеяний, почтительное молчание сестры, Мартэ и свидетелей в коротких серых туниках. Мелодичное звяканье длинных тонких цепочек, развешанных на потолке. К ним были прицеплены лампадки, фитили тихо тлели за ажурными решетками. Странная, застывшая атмосфера. Тяжелое, расшитое серебром одеяние, накинутое поверх платья и черного покрова, тянуло к земле. чуть ссутулив плечи, я стояла посреди помещения, окруженная теми, ради которых я готовлюсь совершить… Нет, не глупость, скорее самопожертвование.

Мой будущий супруг, облаченный в синее, расшитое уже золотом одеяние, сидел, опираясь на подушки. Он внимательно, пристально вглядывался в лица присутствующих. Карие глаза перебегали с одного человека на другого, цепко задерживаясь на деталях. Обтрепанные по подолу накидки служек, тусклое, старинное серебро украшений , ожерелье Мартэ, наголовная сетка Риин, в которой рубины давно заменил более дешевый коралл. Это его будущие подданные…

И я, спокойная и собранная. Делающая, что должно, но тем, кажется, отрезающая себе дорогу назад. Почему?

Ну вот, началось. Служки, держа в руках тлеющие палочки санхайи[10], медленно и величественно двинулись вдоль стен, окуривая присутствующих приторным ароматом. Их молодые лица сосредоточены, у одного на лбу залегла глубокая морщинка, второй, считая про себя шаги, прикусил губу. В комнату вступил жрец, резко откидывая тонкую шелковую занавесь. Сейчас он ничем не напоминал морщинистого, сгорбленного старика, усохшего и просоленного морем настолько, что напоминал вяленую рыбину не первой свежести. Полдюжины слоев тяжелой синей ткани скрывали немощь, плавные движения – изможденность, а в пронзительно-черных глазах сверкал ум. Он прошел, подметая подолами вытертый каменный пол и замер между мною и кроватью. Протянул руку, и Мартэ с поклоном подала ему чашу, полную густого рубинового вина.

– Сегодня, – начал Эртэ, пригубив чашу, – мы собрались здесь, дабы связать крепкой нитью в единое целое судьбы двух людей.

Служки замерли у дверей, завершив круг и опутав помещение дымным маревом. Где-то далеко остались свидетели и слуги, свечи и серые камни замка, скрытые гобеленами. И кажется, что в тумане, разгоняемом только тусклыми лампадками, есть только я, он и Голос, все набирающий силу.

– Согласен ли ты, – он на миг запнулся на непривычном имени, – вольник Кэрдан Лэсс Ромиш, взять в супруги сию деву, принять ее наследие и владение?

Чужак кивнул, кинув на меня острый взгляд из-под полуприкрытых век:

– Да.

– А ты, дочь Тьелегринов, добровольно ли предаешься в руки сего вольника, и клянешься ли подчиняться его слову беспрекословно?

– Да, – я передернула печами. Это прозвучало настолько… мерзко, что обрядовый дурман на миг отступил, приоткрывая панику, смешанную с отчаянным нежеланием делать то, что делаю я. Судя по расширившимся глазам почти супруга, у них это происходит несколько по-другому. Но отступать уже поздно…

Сестра качнулась вперед, отчего тихо звякнули стеклянные бусины, вплетенные в длинные косы, и протянула подушечку, на которой лежали расстегнутые браслеты. Жрец отдал чашу подскочившему служке, достал откуда-то из складок одеяния длинную тонкую позолоченную иглу, цепко перехватил онемевшую руку, которая невольно попыталась зарыться в накидку, и проколол кожу. От резкой боли сбилось дыхание, а Эртэ сжал мою ладонь в своих холодных клешнях, и алая тягучая капля, сорвавшись с побелевшего пальца, упала на более широкий, сложного плетения обруч. Затем схватил руку Кэрдана и прокол смуглую кожу. Его кровь пропитала тонкий простой браслет. Мой. Затем Эртэ соединил наши ладони, крепко, будто вплавляя плоть друг в друга.

– Отныне и навсегда вы – супруги, и все, что есть вашего теперь общее, – и ловко защелкнул замочки браслетов на запястьях, бормоча простенький наговор. Серебряные полоски нагрелись, почти обжигая кожу, и застежки вплавились в металл.

Все. Хотя… Вырвав руку, прикрыла лицо, судорожно растирая кожу.

Обернувшись, приказала резко, обращаясь к Мартэ и не обращая внимания на жреца, тихо отступившего в сторону:

– Поднесите домовой камень.

Двое стражей, замерших за порогом, медленно выступили вперед, почтительно внося внутрь широкую каменную доску, и опускаются на колени передо мной. Тишина становится еще более тяжкой, сумрачной и дремотной. На доске лежал небольшой матово-черный, поблескивающий в свете лампад, камень. По нему пробегали темно-синие волны. Казалось этот поглощающий свет сгусток тьмы живой, дышащий организм. Я подняла его, ибо только тот, кто плоть от плоти основателя рода, может коснуться домового камня. Покачав в ладонях, поднесла к губам, подышала на него, наблюдая за тем, как цвет меняется на светло-голубой.

Прошептала, присев на край кровати, и поднесла тяжелый, как кандалы смертника, камень супругу. Да, уже супругу…

– Положи руку на него… и повторяй, – прошептала, надеясь на его доверие. Ведь это основа всего. – Я Кэрдан Лэсс Ромиш…

– Я, Кэрдан Лэсс Ромиш…

– Приношу сему дому клятву верности и обещаю…

– Приношу сему дому клятву верности и обещаю…

– Сохранять традиции и нести процветание любым доступным мне способом…

– Сохранять традиции и нести процветание любым доступным мне способом…

– Заботиться о слугах и жителях острова и следовать законам Ожерелья.

– Заботиться о слугах и жителях острова и следовать законам Ожерелья.

Камень на миг заалел, и под ладонью мужчины проступили знаки Дома. Руны сплелись в сложный узор, мигнули и погасли. Поверхность камня зазолотилась, под нашими ладонями он потеплел и запульсировал в ритме сердца.

По комнате пронесся облегченный вдох, поколебав пламя свечей и разогнав дым, застилающий комнату. Риин разжала судорожно стиснутые руки.

Отныне… и до смерти саеш бусины Тьелегринов Ситар – Кэрдан Ромиш!

Жрец торжественно провозгласил, расправляя плечи:

– Отныне нарекаю тебя, саеш острова Ситар родовым именем Тьелегрин. Береги честь его и не посрами славных предков.

Служка, тот, что сосредоточенно хмурился, извлек из кожаной, расшитой бисером, сумы толстенную храмовую книгу, перелистнул плотные хрустящие желтоватые страницы, мелко-мелко исписанные старинными рунами. Второй поднес стеклянную чернильницу с белоснежным пером. Эртэ, осененный богами, сделал соответствующую запись темно-алыми чернилами, замешанными на крови. Сейчас уже не людской, а птичьей. Раньше ради таких записей убивали младенца…

Жрец захлопнул книгу, по-старчески хрупнул пальцами и, пристально глянув на меня, направился к выходу. Его специально предупредили, что церемонию не стоит затягивать. В дверном проеме произошла заминка, когда из рук Никласа в его ладонь перешел увесистый мешочек с оговоренным вознаграждением. Четыре последних крупных черных жемчужины из приданого матери и два резных перламутровых амулета-медальона. Выйдя за дверь, он сгорбился под тяжестью одеяний, и двое молодых ребят подхватили его под руки, дабы препроводить к столу, спешно накрытому в центральном доме. Запахи копченостей и варений тревожили меня все утро, раздразнив аппетит, но церемонию должно было проводить на голодный желудок, так сказать, после малого очищения.

– И что же дальше? – спросил Ромиш, наблюдая за тем, как один за другим свидетели потянулись к выходу. Они будто плыли сквозь туман, разгоняя дым легкими взмахами рук, позвякивая украшениями. Лампадки одна за другой гасли… Мой супруг пристально наблюдал за ними. Что он видел?

Наблюдая за собой будто со стороны, подошла к каменному подносу и пристроила в центр домой камень, до того рассеянно лелеемый в ладонях. Рукам стало почему-то холодно, и я обняла себя за плечи, понимая… что? Что впервые испытываю страх…

Мартэ, обернувшись в дверях, ободряюще улыбнулась, сестра весело тряхнула головой и ускакала вниз, не оглядываясь. Скрабезную шуточку Никласа, выданную тихим, пьяным шепотом, мой… муж, надеюсь, не расслышал. Я разъяренно фыркнула, торопливо шагая к окну и распахивая раму. Свежий морской ветер ворвался в помещение, разгоняя дурман, и в крови, и в воздухе.

– Согласно традиции, сейчас должен состояться пир… – обернувшись, сбросила на пол тяжелое, расшитое одеяние, оставаясь в легком платье. Ромиш ослепительно улыбнулся, протягивая руку. Как странно я себя ощущаю, доверив доверившись…

– Но по понятным причинам я на нем присутствовать не смогу.

– Увы и ах, – отстегивая покрывало, сожалеющее хмыкнула, и отбросила его, делая еще один шаг. Черная ткань легла на пол красивыми волнами, – но и это предусмотрено. Не желаете ли что-нибудь отведать, мой господин?

И указала на столик в дальнем углу, скрытый в глубокой тени. За всеми моими словами скрывалась беспомощная растерянность. И мужчина это понимал, а потому просто выжидал, укутавшись в покрывало, как в плащ и откинувшись на подушки. На его лице играли тени, то очерчивая его синим, то вызолачивая смуглую кожу… Красиво.

– Нет ли там вина?

Развернувшись, подхватила глиняную бутыль и улыбнулась.

– Есть. Морское темное с Рессы… мой господин.

– О, – уважительно склонил голову Ромиш, рассматривая печать на горлышке. Легко провел по воску, задев мои пальцы. По коже пробежали мурашки. – Откуда?

– Догадайтесь, – я улыбнулась торжественно.

– Действительно, о чем это я? Благосостояние островов Ожерелья строится на грабеже.

– Именно…

Разлив густое алое вино по старинным бокалам из стекла с искрой, с поклоном подала один супругу и лорду. А он придержал меня за руку, взглядом велев присаживаться рядом. Вспомнив, как ластилась к нему ночью, предлагая себя и остров, нахмурилась. Так… унизительно. Но в глазах Ромиша было только уважение и… что-то мне непонятное, странно-теплое.

Бокалы звякнули, соприкоснувшись ободками, и тихо прозвучало традиционное «За удачу». Пригубив терпкую, сладковатую жидкость, замерла, пытаясь решить, что делать дальше. Но голос мужчины пробился сквозь дурман санхайи, бродящий в крови:

– Теперь же, дражайшая Айна… вы ведь позволите мне так вас называть?… нам следует сделать наш брак состоявшимся, окончательно и бесповоротно…

– Сейчас? – голова категорически отказывалась работать, а вот тело… испуганно отпрянуло, напрягаясь, – А вам не повредит… все же раны достаточно серьезны…

– У меня болит нога, а не…– Кэрдан хмыкнул, забавляясь, – к тому же дела вряд ли позволят нам заняться этим в последующие дни.

– Да, дела… – заботы будущего на миг заполонили сознание, но тут же исчезли под внимательным, заинтересованным взглядом.

– Не бойся, красавица… сними это, – он кончиками пальцев погладил тонкую светлую ткань.

Вот тут я впервые в жизни покраснела. Затем поднялась, подчиняясь тихому, завораживающему шепоту и медленно распустила ленты, удерживающие платье на плечах. Оно соскользнуло с плеч, смуглую кожу овеяло прохладой. Ленты шелковыми змеями спускались с потолка, щекоча шею, одна за другой медленно гасли свечи, висящие на цепочках лампады прогорели, и тихо шипели остывающие в масле фитили.

Мужчина, отставив бокал на пол, подался вперед, нетерпеливо потянул меня за руки. Напряженная, как перетянутый такелаж, я едва заметно дрожала и едва не звенела. Подчиняясь горячей руке, я опустилась на слегка вытершийся шелк покрывал. Коснувшись ладонью его груди, смиренно опустила глаза:

– Как пожелаете, – прошептала, вглядываясь в худое строгое лицо, – но постойте… Для меня все это в первый раз… Я могу не соответствовать вашим пожеланиям. Вас это не расстроит?

Проклиная себя за эти слова, вбитые вместе с намертво въевшимся желанием угождать, затаилась в ожидании ответа. Кэрдан удивленно вздернул брови и подтянул меня ближе. По его мнению, все это – полное безумие. По-моему – незыблемая традиция, которую надо соблюдать ради острова и его жителей. Брак должен совершиться так, как надо… потому что…

– Какие глупости, скорее наоборот. Успокойся…

Он просто не понимает… это была моя последняя мысль. В этот вечер…

Это оказалось… так… Не знаю! Странно. Нежно. Завораживающе. Боюсь, на островах Ожерелья редко первая брачная ночь сопровождается тихим сладким шепотом и стонами наслаждения, пробивающимися через закушенные губы. Они не знают, как скользят по исчерченной шрамами коже ладони, как каждое его движение отдается в теле острым наслаждением. Как приятно подчиняться уверенным рукам, не оставляющим без внимания ни одного клочка тела. И как щекочет шею прерывистое дыхание, как тихий стон срывается с губ, когда подчиняешься, поддаешься, прижимаешься, пытаясь вплавиться в пылающую жаром кожу. И как завораживает власть над худощавым, сильным мужчиной. Отчаянно смелые прикосновения, сплетающиеся пальцы, смятая ткань под спиной, спутанные волосы…

Томная усталость, сытая, немного сумрачная успокоенность, льдистые звезды, вспыхивающие перед взором в миг высшего наслаждения….

Длинная, теплая, свежая ночь…

Из сладкой дремы меня на рассвете вырвал тревожный звон колокола и крик дежурившего на причале стражника:

– Корабль в бухте!

Открыв глаза, я вздохнула. Сознание был кристально-ясным. И воспоминания о прошедшей ночи сладкой болью отозвались в теле, призывая остаться среди скомканных покрывал, тихо плывя в мареве винных ароматов. Но дела заставили аккуратно выскользнуть из-под тяжелой руки. Нежно прикоснулась губами к щеке спящего мужчины, подобрала платье, и, закутавшись в тонкую, потерявшую вид ткань, вышла из комнаты.

Когда к внешнему причалу пришвартовалась сине-серая рукка под знакомым до боли флагом, я, одетая, как и полагается замужней сеамни, в длинное, до земли синее платье, перепоясанное широкой полосой белой ткани, в сопровождении Никласа и Мартэ встречала гостя. Распоряжения властью нового лорда были отданы, дела приведены в порядок, и даже домовой камень, ко всеобщей радости обретший бледно-золотистый цвет признанного брака, был навещен в его тайном хранилище.

Раний Октаэн опоздал. Сейчас его встречала не будущая изгнанница, а полноправная хозяйка, властная над землями и водами на два полета стрелы вокруг бусины, холодная, уверенная, беспощадная. Я выпрямила спину, хищно усмехаясь. Пусть только попробует возмутиться! Я в своем праве. И все, кто окружают меня сейчас – мои люди. Погладив скрытый кинжал, сцепила руки за спиной. Краем глаза отслеживая, как готовят к выходу в море лекку, отдалась созерцанию. Матросы ползали по такелажу, перетягивая веревки, драили золотистые кольца и скобы, один, то и дело ныряя в прозрачную лазурную воду, соскабливал с днища водоросли и ракушки. На камнях уже образовалась приличная кучка. И то и другое пойдет в дело. Парень же, блистая смуглой кожей, раз за разом нырял, оставаясь под водой все больше. Тренируется… наш лучший жемчужник. Сине-зеленую рунную роспись по бортам подновляла Риин, весело перешучиваясь с сидящем на высокой мачте мальчишкой.

Рядом, на рукке, за суматошным весельем наблюдали насупленные гости. Матросы без разрешения хозяина не имели права ступить на чужой остров, а так как дядюшка никогда не отличался ласковым отношением, так что не ступят сейчас. А вот и он сам. Легко ступая по сходням из дорого алого дерева, вниз сбежал невысокий жилистый мужчина в дорогих континентальных шелках. Сизый кафтан и шаровары прямо-таки кричали о достатке, алые сапоги из рыбьей коже вопияли о безвкусице, а сухое, резкое смуглое лицо с горькими складками у губ и пронзительно-черными глазами – об упрямстве и жестокости. Саеш Октаэн, уверенно попирая камни причала, приближается ко мне.

Но он опоздал, опоздал, и от этого хочется смеяться, в голос, запрокинув голову, будто напившись вина. А дядюшка насмешливо скривил полные губы, уловив диковатый блеск в моих глазах, и спросил:

– Куда-то собрались, сеамни? – выделив последнее слово особенно мерзким тоном, взмахнул рукой в сторону лекки.

– Отнюдь… вовсе не я. Хозяин Ситара пожелал отправиться на столичную бусину! Ему следует предстать перед саешем Жемчужины, как полагается.

– Кто-о? – дядя выпучил глаза от удивления, став немного похожим на донную рыбу, промысел которой и приносит ему неплохой доход. Его остров расположен на мелководье, и лов там прост, как ловушка для трапири.

– Мой супруг, саеш Тьелегрин. Но, прошу вас, дядя, пройдемте в дом, вы как раз к завтраку. Примите же участие в трапезе!

Сопроводив свои слова учтивым жестом, я отступила от ступеней, ведущих во двор. Простучав каблуками, дядя Раний почти пробежал мимо, даже не обратив внимания на моих спутников.

– А потом, – добавляю в спину резко развернувшемуся мужчине,– мы посетим домовой камень.

В трапезной, за длинным столом уже сидели все, кто по праву обязан был присутствовать при встрече знатного гостя. Всего двое. Кэрдан, внушительно выглядящий в черном с серебром одеянии, возвышался во главе стола. И не скажешь, что с башни его сносили на руках. Спокойное лицо, уверенный взгляд, правая рука лежит на столе, пальцы левой выбивают по темному дереву затейливый ритм. Постороннему не понять, что если убрать высокую спинку у стула, он мгновенно осядет вниз, не в силах держать спину ровно. Перед ним стоял полный кубок, дымящееся варево противоядия наверняка не вызывало в новом саеше радости. Уж больно мерзким оно было на цвет и запах.

Старый жрец сидел справа, перебирая янтарные четки и купаясь в странным образом попавшем через узкие верхние окна в сумрачное помещение солнечном луче.

Супруг высокомерно кивнул, проигнорировав обжигающий взгляд дяди.

– У нас гости, дорогая? – тихий голос заполнил помещение, отражаясь от голых каменных стен.

Невольно восхитившись тем, как он владеет собой, замерла в дверях. Похоже, не прогадала, выбрав безродного вольного… как там это слово… авантюриста, да.

– Да, мой господин, – полным смирения голосом ответила, – позвольте представить, саеш Раний Октаэн. Дальний родственник сеамни Айры, моей матери.

Буквально ворвавшийся в трапезную дядюшка понял, что немного переборщил с наглостью, уловив то, как я определила его статус. Замер, глубоко поклонился:

– Прошу простить мою неучтивость. Мною двигала лишь забота о родственницах, потерявших отца, – отступив на пару шагов, оправил сбившийся ворот морского кафтана.

Кэрдан подался вперед:

– Не стоит так уж переживать, остров в надежных руках.

– О да, мой господин, – подхватив вкрадчивый тон мужчины, добавила я, подходя ближе, – и дабы он оставался в них, мы не имеем возможности задержаться более необходимого. Садитесь же, дядюшка, разделите с нами трапезу.

Дядюшка, поджав губы, отчего брюзгливые складки на лице стали еще глубже, уселся напротив Кэра, перед ним мгновенно появились тарелки, кубок и серебряные приборы. Когда надо, девушки, занимающиеся готовкой, превращались в почти призрачных слуг. Подождав, пока займут места Мартэ и Никлас, прошла вдоль ряда скамей, оглядывая стол. Остатки скромного пира выглядели вполне достойно, разбавленные свежими моллюсками и желто-оранжевыми плодами пальмары. И Мартэ позаботилась о свежей рыбе, сейчас дразнящей присутствующих ароматами прожаренных на огне приправ.

Вбежала Риин, но под моим взглядом попятилась, в защитном жесте вскинув замаранные руки. Грязнуля моя, куда ж ты, даже лица не прикрыв, бежишь? Резко развернувшись и оттого взмахнув косами, сестра скрылась за порогом. Я успела разглядеть, как нежную кожу залил румянец смущения. Усевшись за стол, покосилась на Кэра, все-таки начавшего прихлебывать напиток.

Ну вот, уже Кэра… хотя доверие должно быть обоюдным. Вышептанное ночью тихим шепотом «Ая» мурашками прошлось по коже. За этими мыслями завтрак прошел незаметно. Хотя и в гнетущем молчании. Краем глаза отметив, что саеш Тьелегрин так и не прикоснулся к еде, чуть нахмурилась. Как он перенесет путешествие?

Отложив приборы, просительно посмотрела на Кэрдана… ну же, я знаю, что надо делать, да на это соизволение… дождалась разрешающего кивка и встала:

– Супруг мой, – подала ему руку, когда тот тяжко опершись на столешницу, начал подниматься, – вы хотели посетить домовой камень перед отъездом.

– Разумеется, – шаг, и он почти виснет на мне, когда больная нога подламывается. Но мужчина сохранял высокомерный и неприступный вид все то время, что мы спускались в старое подземелье по вытертым ступеням.

Если это все ради меня, ради того, чтоб идущий следом по освященному сизыми бездымными огнями факелов коридору человек не заподозрил нашего особого соглашения… Это странно, но раньше именно мне приходилось держать лицо ради других. Моя личность того не стоит. Скорее, все это ради самого себя делается, рад того, что бы поручение было выполнено вовремя. Кто я такая, чтобы возражать? Сеамни рождена быть половинкой саеша. Это долг, ее… мой. И как хорошо, что наши с Кэром понятия о том, каков он, совпадают. Откуда я это знаю? Чувствую… После проведенной вместе ночи, после принесенных обетов и пролитой крови я ощущаю его чувства. Так происходит всегда, когда брак совершен по правилам Ожерелья. Обреченная на подчинение должна угадывать желания своего повелителя…

Гадость!

Но мы все равно идем вперед…

Свет в небольшой круглый зал проникал через маленькое круглое окошко под потолком. Бледно-золотистый камень лежал на подносе, водруженном на возвышение. Шагнув ближе, едва не споткнулась, когда Кэрдан навалился на меня особенно сильно.

Неслышно прошептала одними губами:

– Положи на него руку.

Смуглая ладонь, едва заметно дрогнув, коснулась поверхности камня. Тот мягко засиял, и в воздухе развернулась сеть из тонких серебристых нитей, на пересечениях которых загорелись огоньки. Один из них, кроваво-алый, самый крупный, нетерпеливо мигал. Все домовые камни связаны, и состояние одного мгновенно становится известно прочим. Мой день назад был тускло-черным, а сейчас… изменился, и владыка нашего Ожерелья желал знать, что произошло. Выдержано ли золотое правило – один остров – один саеш. Кстати, оттого дядюшка так зарился на Ситар Тьелегринов, что хотел пристроить второго сына. Уже взявшего супругу из хорошего, старого, а главное, чистого рода Аннет.

– Видите, дядюшка, нас уже ждут на представление, – заодно объясняя и супругу, удивленно вздернувшему брови, – на Столичной Жемчужине. Если поторопимся, успеем предстать перед саешем Раттиаром до Бурной воды. Так что…

Кэрдан развернулся, впиваясь пальцами в мое плечо, ладонь мазнула по воздуху, будто отталкивая замершего в проходе Октаэна. Сеть погасла. Легкий сумрак скрыл бледнеющее лицо хозяина Ситара, но не резких, и со стороны кажущихся угрожающими, движений. Мы шагнули вперед одновременно.

Меня вело желание изгнать чужака… странно, теперь именно дядя стал им, спустя всего одну ночь. А супруга моего – необходимость выполнить долг, каков бы он ни был. Ради него он готов принести любые жертвы? Что же, я помогу… с этой.

Прочь с дороги, мысленно сказала я.

«Краста» вышла в море с полуденным отливом, отшвартовавшись сразу после рукки дядюшки. Команда слаженно развернула паруса, и легкий ветерок едва не заставил взлететь скоростную лекку. Полдюжины косых треугольников вынесли нас из залива едва ли ни в одно мгновение. Острый нос стремительно взрезал воду, оставляя за кормой две белопенных полосы.

– На Жемчужину, – крикнула я рулевому, и тот заложил крутой вираж.

Вцепившись в канат носового ограждения, я свесилась за борт, вытянув руку и ловя ладонью брызги. Наслаждаясь соленым привкусом истинной свободы, оседающим на губах белой корочкой.

Вот то, ради чего действительно стоит жить и умереть. Бесконечно синее море и стремительный полет над волнами. Впрочем, лучше – жить! А значит, и выполнять долг.

Слизнув с ладони горьковатые капли, пробралась на корму, нырнула в маленькую каютку всего пяти лей в длину. В пропахшей смолой деревянной коробке из светлого дерева умещалась узкая кровать и откидной стол, за раздвижными дверцами скрывались шкафчики. Сейчас на плотном, набитом сушеными водорослями матрасе сидел мой господин.

Запрокинув голову, он разглядывал наборный потолок. Узор там складывался в цветочную гирлянду, уводящую взгляд к зарешеченному окошку. Рассеянно потирая ногу, мужчина скосил на меня глаза, стараясь не делать лишних движений. Сквозь загар проступила нездоровая бледность, влажные от пота волосы прилипли к вискам, а на тонкой рубахе расплылись темные разводы. На лице появилась страдальческая гримаса, впрочем, через пару мгновений исчезла, уступив место спокойной сосредоточенности.

– В таком состоянии, – тихо, через силу, заметил он, – я отвратительный моряк.

Не похоже, что он вообще заметил наше отплытие и резкий кульбит лекки на развороте.

– Ничего страшного, вам же не надо стоять у лееров, подавая пример мужества во время абордажа или обстрела.

Развернувшись, скинула кафтан, оставшись в легком длинном платье с глубокими разрезами по бокам, сбросила обувь и, мимолетно коснувшись запрокинутого лица Кэрдана, раздвинула тонкие створки. В кубок, стоящий в нише в цепких зажимах, нацедила воды из серебряного краника. Вода туда поступала из цистерны, запрятанной в трюме, и извлекалась хитрой системой колес и насосов. От того, что в ней лежало несколько серебряных монет, она не портилась даже во время самых долгих путешествий. Из плотного мешочка, предусмотрительно врученного мне перед отъездом Никласом, взяла щепоть порошка, подняв воздух облачко серо-зеленой пыли. Смесь воды и перемолотых трав, когда я размешала ее тонкой палочкой, загустела и приняла тот самый неприятный болотный оттенок.

– Выпейте, – развернувшись, присела рядом и вложила ножку бокала в расслабленную руку. Придержала запястье, когда при очередном нырке лекки дрогнула ладонь, а пол ушел из-под ног.

В несколько глотков опустошив кубок, мужчина расслабился. Я буквально кожей ощутила его облегчение, когда отступила вспыхивающая при каждом движении боль. Он наконец осознанно огляделся, задержав взгляд на окошке.

– Уже вышли в море?

– Как вы и желали, мой господин.

– И вот еще… прекрати эту манеру, подчинение и смирение явно не твоя стезя.

Нервно тряхнув головой, фыркнула:

– Так положено. Вековыми традициями.

– Хотя бы наедине, – сдвинув брови, попросил, действительно попросил, Кэрдан, и добавил, – это приказ.

Боги морские! Резко обернувшись, я наткнулась на уверенный, чуть насмешливый взгляд. Как такое…

– Домовой камень?

Согласно кивнула, поморщилась, уловив отголоски мрачного торжества.

– Ваши предки были весьма изобретательны. Понятно, почему вы предпочли чужака с континента любому другому обитателю островов…

– Не забывайте, что никого и не было, – холодно бросила, отодвигаясь.

– Шшш, – саеш приобнял меня за плечи, не давая вскочить с лежака, – я знаю. И верю. Но и ты поверь, я никогда не воспользуюсь полученной властью.

– Вам придется, – расслаблено откинувшись на стену, прикрыла глаза. Наверное, настало время разговора.

– Возможно, а потому расскажи мне, каковы правила игры? Чтобы не действовать в слепую, как сейчас. Хотя ты хорошо подсказываешь, – раздалось у меня над ухом.

На редкость полное взаимопонимание у нас. Странно. Может, просто сходное чувство подходящего момента?

– Это не игра, это жизнь. Хотя вы прекрасно улавливаете намеки.

– Моя гордость не пострадает, если в сложной ситуации я воспользуюсь сведениями того, кто лучше разбирается в ситуации. Даже если это женщина…

– Чужак, – пробормотала я, улыбаясь.

Как хорошо… он искренен.

– Вот именно. Рассказывай.

А начать придется с легенды.

Старики рассказывают, что в древние времена, когда боги еще не бросили этот мир на произвол судьбы и Нижнего мира, в Синих небесных чертогах жил вспыльчивый Повелитель бурь. И была у него супруга, не менее вспыльчивая Властительница подземных вод. Она была прекрасна настолько, что ни один бог ли, смертный ли, не мог пройти мимо, не обратив к ней зачарованного взора.

А Повелитель бурь был ревнив. И едва терпел поклонников, вертящихся вокруг чертогов. И истекал яростью, замечая подарки. Жемчужное ожерелье морского бога лежало на самом видном месте. Розовые и голубые капли чередовались, нанизанные на тонкую золотую нить, длина которой позволяла обмотать ее вокруг талии раза четыре. Ожерелье льстило самолюбию Властительницы, ведь Морской бог был силен и суров, и затронуть его сердце никому еще не удавалось…

В один из дней, застав супругу в будуаре едва ли не в объятиях очередного мелкого божка, недавно сменившего статус, небожитель в бешенстве схватил ожерелье и, используя как плеть, принялся хлестать незваного гостя. Супруга хотела защитить того, но Повелитель бурь оттолкнул ее прочь. Владычица подземных вод озлилась и силой своей ответила поднявшему руку на женщину…

Семь дней и семь ночей бушевало сражение в Синих чертогах, отражаясь в мире полным безумием, когда ураганы сметали горные кряжи, а огромные гейзеры смывали города.

И во время бурной семейной ссоры не заметили они, как разорванное ожерелье было потеряно, смыто волной силы в мир нижний, людской. И как за ним, причитая, бросилась одна из служанок, младшая из духов воздуха. Но настоящий мир закружил ее в водоворотах, запутал и швырнул в море, следом за россыпью волшебного жемчуга.

А там, среди сумрачной зелени ее увидел один из сыновей Морского бога, и так ему понравилось призрачное создание, что он спас сильфиду, подняв со дна. Вместе с жемчугом, ставшим ей приданым…

Не придерживаясь велеречивого слога, оказалось куда как проще излагать истории, полагаемые к заучиванию всеми жителями Ожерелья еще в детстве. Потомки странного союза заселили острова, поднявшиеся со дна моря вместе с драгоценными камнями. Одна жемчужина – один остров, и для каждого бесценного сокровища, полного божественной силы – единственный хранитель, раб и хозяин одновременно.

– Интересно. Легенда объясняет почти все законы, – Кэрдан, вытянувшись на лежанке, мерно дышал, борясь с тошнотой. – Домовой камень – жемчужина. Подарок наследникам-хранителям. Один остров – один саеш, потому что опасно доверить большому количеству людей такое сокровище. Да и одному опасно, поэтому тот связан с камнем узами. Женщина создана для подчинения, потому что основательница народа была служанкой. Все прочие – слуги тоже. Включая и тех властителей, кто подчиняется… Сейчас Раттиару, саешу Жемчужины? – я кивнула. – Связь между камнями – золотая нить. А странная магия порождена божественной силой. Вот только цвета… Розовый и синий?

– Вы просто других камней не видели, – позволяя его руке, осторожно пробравшейся за ворот платья, ласкать шею. – Они такие и есть, просто мой… наш необычен. Отец говорил, что основатель рода Тьелегринов, заняв место господина, основательно поколдовал над домовым камнем. Тьма, хаос и кровь дали роду куда большую свободу действий. Еще и поэтому я с вами разговариваю. Будь по иному, я бы просто молчала, ожидая распоряжений…

– Ах… – мужчина выдохнул, – отвратительные у вас обычаи. Тем не менее, мне вот, например, сразу стало ясно, почему твой… – он поправился, – наш род так не любят на Ожерелье. Они завидуют вашей свободе.

– Но ее нет…

– Они ограничены полностью, а Тьелегрины только частично. Кстати… что с Раттиаром?

– Саеш Столичной Жемчужины не сможет заставить вас сделать что-то против воли домового камня. А наш… не так уж хорош в подчинении… Он слушает только старшего из рода…

Едва ли не мурлыкая от удовольствия, потерлась об уверенную руку. Голос постепенно опускался до шепота и, наконец, я замолкла. Шум ветра, хлопки парусов, поскрипывание блоков и канатов, шелест волн заполнили комнатку.

– Боятся, завидуют и ненавидят, – сказал мужчина, прерывая молчание.

– Да, – я кивнула и встала, – время пить противоядие…

Пальцы осторожно перебирали висящие на шее амулеты. Янтарные капли Морской удачи в кожаной оплетке, легкие перламутровые пластинки Корабела, узоры на которых знакомы до последней завитушки. Старшую, младшую и среднюю могу определить на ощупь. Кончик ногтя очерчивал руны, и мысль следовала за ними, повторяя заветы капитанов. А это – мелкие перышки чайки, кипенно-белые с черными точками по краям. Защита, наложенная на них, чуть кольнула кожу. Простые, глиняные бусины, даже не окрашенные, что нанизаны на волосяную веревку – родовой оберег…

Тихое бдение у окошка и бездумное созерцание бегущей воды под мерное дыхание мужчины и скрип корпуса, дрожащего от напряжения, прервал крик с палубы:

– Паруса по правому борту!

Я, рявкнув «не менять курс», дернулась к двери, мимоходом привычно подцепив из распахнувшей ниши арбалет, но замерла, услышав короткое, уверенное:

– Стой.

Кэрдан распахнул глаза и приподнялся на локте, взглядом требуя остановиться. Значит, не спал все это время, так же, как и я, вслушиваясь в шум моря и хлесткие удары ветра в паруса, в песню летящей над морем лекки.

– Вместе, – слизнув капли пота, выступившие на верхней губе, добавил он.

– Зачем? Не стоит…

– Корабли… – мужчина хмыкнул,– должны ли они быть здесь сейчас?

Мой взгляд скользнул к окошку. Море розовело, блистая темным пурпуром, отражая закатное небо. Сколько мы прошли? Малую Россыпь миновали, вошли во внутреннюю акваторию. На миг задумавшись, покачала головой. Здесь и сейчас в море никого быть не должно.

– Вот именно, – уловив мои сомнения, – сказал Кэрдан. – Я не хочу, если нас потопят, глупо погибнуть, застряв в каюте. Хочу, по крайней мере, видеть лица тех, кто убьет меня… нас.

Достойное рода Тьелегринов желание. Затянув пряжку ремня с болтами на поясе, пристроила туда же оружие.

– Неужели все настолько серьезно?

Он кивнул.

– Я доверяю вам, мой господин, – чуть склонив голову, протянула руку, помогая встать. Это и признание на его право хранить секрет и требование рассказать о нем. Позже. Когда он посчитает нужным.

– Хорошо… – прозвучало в ответ на мою безмолвную просьбу. Вцепившись рукой в выступ стены, он поднялся.

Обнявшись, мы в два шага достигли двери. Ветер ударил в лицо, мы чуть качнулись, но слаженно вышли на узкую палубу. Саеш Тьелегрин, вцепившись в косяк, замер на подгибающихся ногах, рыская глазами по морю. Одному из трех ребят, повисших на вантах, жестом велела спуститься вниз, помочь, если что, и взлетела по узким ступенькам на надстройку. Подол длинного платья разлетелся, нервно-разгоряченное тело охладил порыв соленого ветра. Рулевой, сощурив темные глаза, почтительно уступил штурвал. Гладкое, отполированное за полсотни лет, дерево под пальцами дрогнуло, заставляя мышцы играть от напряжения. Это отзвук волны, бьющей в бок, желающей перевернуть нас… А вот нет, кипа парусов все так же несла нас над белопенными барашками.

Утвердившись, окинула взглядом перевернутую чашу темного моря. Повисшее за спиной солнце подсвечивало воду и стремительно сужающийся полукруг высоких хищных силуэтов. Алые паруса. Морийцы. В груди зародилось глухое рычание. Я зло оскалилась и сдернула с лица покрывало, машинально накинутое перед выходом.

– Вниз, на мачты, – хрипло бросила рулевому. И повысила голос, – мой господин?

– Да? – спокойное, уверенное, вежливое и такое холодное слово.

– Держитесь крепче.

Корабли все ближе. Я не отдаю приказа убрать паруса, лекка все так же стремительно летит над волнами, словно желая с разгона наколоть на длинную иглу таранного бушприта одного из загонщиков.

И уже можно разглядеть взвившиеся на ванты разноцветные влаги.

«Сбросить скорость, снять паруса, приготовиться к досмотру»!

Что же ты везешь, Кэр… Это тебя ведь ловят!

Не важно!

Не дождетесь. Лучше смерть, чем каторжные Морские колеса.

Под ногами мелко дрожала палуба, на смуглых лицах, ловящих с надеждой мой взгляд, вопрос. Главное – доверие… Я улыбнулась. Точнее, оскалилась, глядя прямо вперед, на надвигающиеся корабли. Ах, будь это отцовская рукка!

– Ран, паруса с носа – долой.

И давно сработавшаяся пара буквально взлетела вверх, взбодренная резким жестом.

Лекка резко клюнула носом, когда плотная ткань парусов легла на реи. Две пенистые волны захлестнули палубу, оставляя белые хлопья на гладких темных досках.

– Тиррр, – зародившееся в груди рычание вырвалось протяжным звуком в имени рулевого, обнимающего кормовую мачту, – поднимай бело-золотой вымпел.

Старые родовые цвета Тьелегринов, лет сто назад, заставляющие трепетать не только морийцев. Надеюсь, те еще помнят… длинный, полоскающийся на ветру треугольник рывками пополз вверх. Мой взгляд последовал за ним и выше, в темнеющее небо. Морские боги, повелители ветров…

Начало древней просьбы – молитвы промелькнуло в сознании, когда взгляд, выискивающий среди ветров путь к спасению, наткнулся на тонкое марево. Перистую колеблющуюся облачную пелену, едва заметную в угасающем свете дня, подсвечивало заходящее солнце.

– Сай, приготовься! Всем держаться!

Боги морские и воздушные…

Последний свободный член команды замер у задвижек в центре палубы.

Лекка заметно замедлила ход, тяжко оседая в волнах и разворачиваясь по ветру. Носом точно между двумя морийскими загонщиками.

На ближайшем корабле сменились флажки.

«Приготовьтесь к приему абордажной команды».

Вцепившись в штурвал так, что побелели пальцы, дождалась, когда родовой вымпел поднялся над парусами, коротко бросила навстречу ветру, срывающему с глаз злые слезы:

– Открывай!

Матрос рывком выдернул задвижку и отскочил, когда створки резко распахнулись, гулко ударяясь о палубу. Взвизгнули туго сжатые пружины, вышвыривая из трюма тугой сверток. Завизжали, раскручиваясь, блоки и вороты. Тонкие, прочные канаты, дрожа, унеслись следом. Вскинув голову, я крикнула:

– Отстегивай!

Торчащий из проема рычаг тут же был прижат, длинные волосяные змеи упали, свернувшись крупными кольцами, а лекка едва не выпрыгнула из воды, вздернутая вверх рывком развернувшихся Крыльев.

Мгновение полета, от которого душа проваливается в пятки, хлесткий удар ветра по лицу и судорога в пальцах, удерживающих штурвал на курсе…

И восторг, ни с чем несравнимый восторг, пробирающий до самых костей. И ужас, смешанный с ним…

Да!!

Конструкция из дерева, желтой вощеной бумаги и тонкой голубой, как небо, ткани с треском расправилась над парусами. Там, где токи воздуха встречались, колеблясь, порождали дымку, там, где птицы летают, едва шевеля крылами, где встречный поток быстрее и сильнее… И может дать нам то, что так сейчас нужно. Скорость!

Расплескав воду, узкий корпус тяжело осел в пену.

– Первый, второй, третий – на места! – крикнула, сплюнув кровь из прокушенной при рывке губы. – Кормовые паруса – на три тяжа убрать! Трави на два оборота, правое крыло три оборота – назад! – Это уже тому, кто сегодня выпустил Змея.

Распахнувшийся на два роста в ширину скошенный треугольник накренился, закладывая разворот.

Визг, скрип, стон… Слившись с леккой, проникнув под деревянную обшивку, под рунные щиты, добравшись до самых балок, чуть ли не ощутив, как плещется, омывая днище, соленая вода, я подгоняла… Себя! Ну же!

Тревожный звон колоколов морийских загонщиков расколол пространство надвое.

Только мы уже летим, как по нити, между пенящихся по оба борта взрывов. Они просто не успевают, не успевают, не успевают… поймать в прицел…

Удар-р! Кончик мачты снес, сняв стружку, ограждение одного их охотников. Брызги крови легли на серую ткань и исчезли, смытые пеной… И мы проскочили мимо, едва ли не чиркая парусами по воде. Мимо слившихся в неразличимую пелену мачт и канатов, размазанных серых пятен корпусов, ярких вспышек ловчей магии.

– Левое трави на три! – легшему на палубу, вцепившемуся ногтями в ручки блоков матросу. Поймала его безумный взгляд. Да, да, да…

Но это еще не конец!

Я-корабль обернулась, ловя сине-зеленые блики сетей, вспучивающихся у стремительно удаляющихся бортов. Синие, золотые, белые клетки расчертили небо, хищно, вытянув руки– веревки, пикируя на звенящие от напряжения паруса.

– Правое крыло трави на пять!

Резкий рывок увел лекку в сторону от падающей сверху ловушки. Вода за кормой вскипела, когда горячее полотно яростно цепляясь за поверхность, все же погрузилось в темно-сизые волны.

А сверху уже падала клубящаяся чернота, шелестя и распадаясь рваными клочьями. Тьма и Морские демоны!

Мир как будто замер, давая мне возможность принять решение. Что тут думать?

Воткнув колено между спиц штурвала, полуобернулась, срывая с груди перышки с Защитой. Примотала к выдернутому из кармашку болту, хищно взблеснувшему в последних лучах катящегося к горизонту солнца. Железный стилет лег на ложе вздернутого арбалета, звучно гукнула взведенная тетива. Выловив в мельтешении волн и дрожании палубы под ногами миг совершенного равновесия, подняла руку и разрядила смешно выглядящее в попытке оборониться от смертоносных чар оружие. Светлая полоса прорезала надвигающуюся тьму, раздался тоскливый вой, от которого заныли зубы. Вспышка, грохот и клубящаяся туча осыпалась в море серым пеплом.

Развернувшись, рявкнула:

– Трави Крылья на шесть оборотов, дан-тар[11] на оба борта!

Скрип, щелчки, стремительные нырки обвязанных веревками фигур, скользящих вдоль лееров.

Я замерла, едва дыша. Выдержит ли корпус?

Пение лекки обернулось жалобным стоном, затрещали мачты, доски вразнобой заходили под ногами. Ветром снесло одно из ограждений, деревянные щепки просвистели мимо, одна задев висок, содрала тонкую полоску кожи. Но мы уходили на Крыльях и гудящих, натянутых до звона парусах, оставляя позади черные, вспененные воды, взбешенных морийцев и не успевающие развернуться серые корабли.

И только много позже, когда Крылья Змея были сложены и убраны в малый трюм, канаты перетянуты, лишние паруса уложены, а команда устало, и оттого очень вяло ужинала, чем морские боги послали, у меня появилось время на размышления.

Эти корабли не должны были быть там! Никто не знал, когда и куда они направляются! Ну, точнее говоря, знать могли многие. Все те, кто в тот день рискнули взглянуть на свои домовые камни. Но предупредить охотников? Такая возможность была только у дядюшки…

Но зачем ему это делать? Если только… если только он не работает на них. И им, морийцам, нужно то, что везет на Столичную Жемчужину Кэрдан Ромиш, саеш Тьелегрина. Иначе откуда дорогому родичу знать, о ком и кого надо предупреждать? Это допущение, но с большой степенью вероятности.

Погладив палубу, поднялась с колен. Сколько я просидела так, лаская лекку, вытащившую нас из беды? Уж она-то заслужила ответы на вопросы… Меня ждал сложный разговор.

Проскользнув в каюту, присела рядом с Кэрданом. Тот, откинувшись на стену, мерно дышал, крутя в пальцах обрывок морийского флажка, снятый одним из матросов с самой верхушки мачты. Под глазами залегли глубокие тени,

– По прибытии нам потребуется сухой док. Нужно перетягивать все блоки, перебирать пружины и заново укреплять раму. Все балки в трюме сместились, боковые треснули, как бы менять не пришлось. Скажите, мой господин, стоит ли то, что вы везете, стертых в кровь ладоней, смоляных слез лекки и возможной смерти?

И замолчала, отворачиваясь, давая возможность принять решение. Саеш устало прикрыл глаза, руки замерли на коленях, а сознание затянула мутная пленка раздумий.

Протянув руку, с трудом отодвинула одну из перекошенных панелей, доставая светильник. Бронзовая плошка с крылышками, покачиваясь, повисла на крюке, тихо позвякивая звеньями цепочки. Щелкнув огнивом, позволила синеватому огоньку спрыгнуть на фитиль, прикрыла его стеклянной колбой. Тени заскользили по стенам, скрывая трещины. Теперь противоядие. К счастью, баки с водой повреждены не были, и горькая жидкость, разведенная из травяной смеси найденного под койкой мешочка наполнила помещение неприятным ароматом. Пока я помешивала лекарство, вслушиваясь в неправильные, стонущие звуки, издаваемые корпусом лекки и прикидывая стоимость необходимого ремонта, Кэрдан принял решение.

Приняв из моих рук кубок, спросил:

– Что ты знаешь о Раттиаре? – скривившись, он глотнул предложенной гадости. В голосе сквозило раздражение: – Знаешь ли ты, как он любит игры? Знаешь ли, что надо сделать, чтобы он признал за нами, сухопутными заморышами, право обратиться к нему?

– Надо предъявить доказательство силы и удачливости. Помимо прямой или косвенной выгоды для … – странное условие, но для морского государства, в котором верховную власть отбирают по праву не родства, а мощи кораблей, это имеет значение. Пройти испытание, выбранное по жребию – едва ли не единственное, что необходимо для коронации, кроме победы в схватке. Так что говорить на равных, или хотя бы просто говорить, саеш Жемчужины будет только… с прошедшим что-то подобное.

– Вот тем и занимаюсь, – нахмурив брови, четко проговорил Кэр. – Предъявляю доказательства благоволения богов. Занимаюсь демоны знают чем вместо простой и понятной работы. Имея все полномочия посла, вынужден высаживаться на Чужом острове, и пробираться через половину Ожерелья. Хорошо, что уже десять лет именно острова является моей сферой… торговых операций.

– У вас очень хороший налер, – и понятно отчего. Шпион? Ну что же… – А какова причина? Ради чего все это? Ради чего? Долги, жертвы… Айры, морийцы? – склонив голову, сползла на пол, обхватывая супруга за колени. Ну же, скажи мне, доверься. И дальше мы пойдем вместе.

– Рония желает заключить с Ожерельем союз. Сделку, если хочешь…

Да, это не так просто. Удача очень важна… Мысли замерли. Сделка. С Ронией. Разве такое возможно? Пальцы судорожно скомкали ткань.

– Но зачем? Что мы можем предложить самому крупному государству этого мира?

Непонимающе расширила глаза.

– Корабли, Айна, корабли. Стремительные лекки, крепкие рукки, большие шекки[12]… И людей, знающих свое дело.

– Но с чего вдруг? – понятно, понятно, кажется… Почти все.

– Ты слышала, что в прошлом году произошло в приграничье? Нет, конечно же… – он задумчиво взъерошил мои волосы, – откуда? Мы будем строить порт. В отрогах Великих гор.

Ах… Вряд ли Мория, та, что думает, будто контролирует бесконечные просторы, будет рада такому сопернику. Нужна охрана, учителя морского дела…

– Но тогда да, испытание очень важно. Ведь такие решения… о совместных действиях, принимаются на Большом совете. И право ваше надо будет доказывать им всем, – я улыбнулась. – Но удача точно на нашей стороне.

– Почему? – Кэрдан склонил голову, тени четче обозначили запавшие щеки, острые скулы.

– Мы ведь еще живы…

– Как бы это не было странно, – согласился супруг. – Что теперь ты скажешь?

– Возможно, решение не будет принято. То, что нужно вам. Потому что есть Иттинар, саеш Черной Жемчужины, племянник и проигравший соперник…

– На этот счет, – по губам мужчины скользнула хищная усмешка, – у меня тоже кое-что есть. Его, едва только Раттиар взглянет на бумаги… как это называется?

Он демонстративно сжал пальцы, будто кого-то душа.

– Отрекутся от него… да? А не было ли это слишком рискованно, вот так, в одиночку…

Ведь многим эта сделка, если она состоится, встанет поперек горла. Поэтому мне – страшно. И ничуть не стыдно от того, что коченеет сердце и где-то в глубине души леденеет ярость.

– Я десять лет на Ожерелье… торговлей занимаюсь.

Отвернувшись, принялась считать звезды, мерцающие на черном бархате неба. Торговлей… Там, на Чужом, опасном и сумрачно-скалистом острове, где разрешено приставать чужим кораблем, полно контрабандистов, вольных авантюристов и прочего сброда. Есть и ронийские шпионы, выходит. Мне немножко смешно. Какие бы ни были на Ожерелье тайны, все они теперь откроются миру. Ведь саеш Тьелегрин должен знать, что происходит на вверенной ему территории и далее… ведь шпион должен доложить своему командиру о происходящем, ведь посол… расскажет государю о результатах переговоров… Возможно, что-то изменится на островах.

– Спать, – говорю я, поднимаясь с колен, опустошенная, – спать. Все прочее – завтра.

Мужчина согласно кивнул.

Дни и ночи, бегущие вместе с леккой, слились в единое расшитое серебром полотно. Бархатные звездные ночи, соленые брызги дней, тихие разговоры и непрерывный надрывный стон корпуса. Попутный теплый ветер, безлюдные скалы, поросшие мшистым кустарником, и серебристо-синее волнующееся полотно моря. За четыре дня путешествия мы не увидели ни одного корабля. Только на горизонте промелькнули пару раз косые белые паруса. И хорошо… Кого бы мы могли встретить сейчас? Только противника.

А ночевки вполглаза на палубе из боязни пропустить момент, когда надколотая скорлупа корпуса окончательно развалится, не самое страшное, что могло случиться со мной. Это моя забота и моя обязанность, как капитана, довести «Красту» до места назначения, и высадить пассажиров целыми и невредимыми. Ну а то, что в таковых числятся сейчас матросы и саеш Тьелегрина, для моей морской ипостаси значения не имеет. Таковы правила. Как саеш и сеамни непогрешимы на суше, так капитан – на море.

Я знаю, что еще одного такого рывка мы можем и не выдержать. Очередная ловушка, бесполезная попытка убежать, и все… До земли мы не дотянем, и никаких абордажей не понадобится. Сами затонем… Вот будет бесславный конец для единственной в Ожерелье лекки с Крыльями! Между прочим… в конструкцию надо внести изменения, с учетом того, что скорость, теперь я знаю на деле, куда выше той, на которую рассчитаны блоки и рама.

И хорошо, что прорвавшись через морийскую сеть, мы здорово отклонились от прямого курса, и подбираемся к столичной бусине совсем с другой стороны. Нас ждут, да… Наверняка. Но не от скальной гряды, огибающей острова, и служащей дополнительным щитом от нападения с океана.

С мачты, вцепившись в гудящие от напряжения канаты, я всматривалась в серую, вырастающую на горизонте гряду. Чуть ниже, неслышно скользя в вечернем сумраке, троица матросов меняла паруса, заменяя белоснежную ткань на жемчужно-серую, сливающуюся с мрачным, тусклым и каким-то безжизненным морем. Небо было затянуто облаками, ровный ветер нагонял с горизонта черные грозовые тучи. Только белая пена у подножия скал разнообразила затягивающую сознание глубину, вместе со скалами разделяя мир надвое. Но предаваться созерцанию мира было некогда. Соскользнув вниз, заняла место у штурвала.

– Нам снова держаться? – тихо прошептал на ухо Кэр, осторожно касаясь моих волос. Он стоял рядом, вполне уверенно держась на ногах. Сощурив глаза, мужчина созерцал врага, с которым не имел возможности сразиться и победить. Напряжение и бессильная злость проступали на лице, в крепко сжатых, побелевших губах. Отступив на шаг, он оперся на перила, пережидая неожиданно накативший приступ слабости. В такие моменты сквозь загар на лице его проступала нездоровая серость. Яд айров уходил из его тела, но медленно, хотя я старалась выдерживать режим приема противоядия. Ощущать себя балластом, бесполезным грузом – тошно, понимаю. Он человек действия, но сейчас… Что он может сделать сейчас?

– Да, мой господин, но мы пойдем очень-очень медленно, как водяная рысь, таящаяся в засаде, – и глухо приказала, мысленно отдавая благодарность серому, затянутому облаками небу, – убрать паруса кроме маскировочных!

Тихий голос прогулялся до гряды и обратно, пробился сквозь шум волн, потревожив птиц. Те с криками поднялись в воздух, белыми молниями разметавшись над скалами.

– Тир, Ран, на нос с глубиномером. Каждую лею промеряйте. Тишина.

Лекка скользнула вдоль каменных отрогов, повинуясь рулю. Чуть отвернув, прошла боком… Дальше, у скал в воздухе стояла влажная пелена от постоянно бьющихся о скалы волн. Трудно понять, есть ли проход.

– Две дюжины, свободно, – это Тир, подняв руку, тихо отсчитывает узлы у сброшенной за борт веревки с грузом. Ран, нервно отирая пот со лба, медленно выбирает канат из воды. На его смуглой коже выступили кристаллики соли.

Корпус дрогнул под напором течения, жаждущего уволочь нас на камни, в пенный водоворот. Паруса хлопнули, прижимаясь к мачтам. Резко вывернув влево, отчего лекка дернулась, вспенила за бортом серые барашки.

– Дюжина и семь, свободно…

Всматриваясь до рези в глазах в череду серого, черного и темно-зеленого, позволяю «Красте» двигаться по инерции. Буруны, водовороты, чуть прикрытые слоем колеблющейся воды острые камни. Ну же…

– На четыре тяжа затянуть, – тихо, стараясь не вспугнуть обитателей скал. Трое свободных матросов, замерших бронзово-серыми статуями, мгновенно ожили, заставляя паруса расправиться и вновь чуть выгнуться под напором вечернего ветра, гуляющего без направления, то вдоль, то поперек гряды.

– Дюжина и шесть, дно.

Для боевых кораблей здесь прохода нет, а мы… мы проскочим.

Вот здесь…

– Дюжина и три, дно поднимается.

Поворачиваем… не туда, где в просвете между двух приметных, черных с белыми прожилками скал виднеется тихая заводь. Там вода мелко-мелко рябит, а инстинкт капитана просто-таки вопит об опасности. Дальше, в буруны, закручивающиеся среди отполированных серых валунов, к подножию отвесной, гладкой стены, заросшей серо-зеленым мхом.

За полторы сотни лей от гряды «Красту» начало качать. Вверх, вниз, вправо, влево, носом, боком, вниз, кормой… И снова, и снова. Носом и вправо, от торчащих среди пены камней, вправо, сквозь пенный лабиринт, едва не снимая стружку с левого борта.

– Внатяг паруса, – перекрывая шум волн, приказала я.

Боковой ветер понес нас вперед, вбросив в сильное течение. В воздухе поднялся мелкий водяной туман,

– Дюжина и два… – донеслось до меня сквозь свист ветра и рев волн.

Вправо, влево, влево, вправо… штурвал вертелся, дерево едва не дымилось под пальцами, руки дрожали от напряжения. Еще вправо, и ветряной вихрь едва не притиснул «Красту»…

– Шесть и поднимается! – в голосе Тира мне послышалась паника.

Мельком оглянувшись на Кэра, поразилась его бледности. Стиснув пальцы на ограждении, он не отрывал взгляда от приближающихся скал.

Вправо, с силой налегая на рукоять, еще! Ну же…

Полсотни, три дюжины. Почти ложась на борт и едва не черпая парусами воду, проскочили странные трезубые вилы.

Влево! Камни… гладкий чешуйчатый хвост, веера плавников. Хлестнув по волнам, длинное темно-зеленое тело исчезло среди волн. Благословенны будьте, морские боги!

– Десять лей…

Лекка влетела в узкий сумрачный проход. Треск… нависающий кусок скалы задел мачту, сшибая одну из рей. Запуталась, повисла на канатах. Гул и рев, отражаясь от темных скал, заметались следом за нами. Из стороны в сторону, едва не врезаясь, ныряя носом…

Сдирая кожу на ладонях, вцепилась в штурвал. Корабль мотало и трепало, камни, если я не успевала реагировать, едва не проламывали борта. А успевала я далеко не всегда. Две дюжины лей всего пролива… Надо пережить.

– Багры держать! – заорала, заметив впереди водоворот, выворачивая штурвал и уже силой притискивая «Красту» левым бортом к скалам. Мачты затрещали.

Двое схватились за шесты, смягчая удар. Шум воды заглушил треск ломающегося дерева. От удара меня швырнуло на палубу. Левое плечо пронзило болью. Стиснув зубы, вцепилась в спицы рулевого колеса и поднялась, краем глаза заметив проносящуюся мимо черную, бурлящую тиной воронку.

– Десять, поднимается, – сквозь туман добрался до меня крик с носа.

Нырнув в волну, промчавшуюся по палубе и оставившую везде где, только можно ошметки водорослей, выскочили из щели. И тут же, не жалея рук, влево.

– Все паруса на десять раскрыть, – приказала, даже не удосужившись проверить, не остался ли кто за бортом. Впрочем, все на месте. И уже работают, сбрасывая ошметки дерева на палубу.

Течение вышвырнуло лекку на серо-зеленые просторы Малого моря. Раскрывшись, маскировочная ткань хлопнула, натянулась, ловя новый, свежий ветер. Встречная волна вновь окатила водой палубу. Кэрдан за моей спиной медленно опустился на палубу, шумно отфыркиваясь и переводя дыхание.

Прошли, мы прошли, оставляя позади… Сколько мгновений это заняло? Я обернулась. Скалистые отроги, укрытые белой пеленой брызг, пенные водовороты, серо-бурые хребты, среди которых таились подводные твари. Теперь – только вперед!

Ночь медленно укутывала море, сквозь облака едва заметно просвечивало багровое закатное солнце. Всего-то ничего времени прошло… страх медленно отступил, навалилась усталость. Плечо ныло, ладони саднило, по телу пробегала нервная дрожь, впрочем, это скорее от холода, медленно пробирающегося под промокшее насквозь платье.

– Ран, наводи порядок на палубе, рулевой – на место, – вздохнув, приказала я, перекладывая штурвал. – Паруса убрать на пять.

Протяжно застонав, слившаяся с темнотой лекка легла на новый курс, прямо на Жемчужину. Теперь отдых, и уже на рассвете мы войдем в Горловину. Оставляя кровавые пятна на досках и леерах, помогла подняться Кэрдану, и, обняв его, на подгибающихся ногах ввалилась в каюту.

– Тихо, как водяная рысь? – прошептал он мне на ухо.

– Легко, как пушинка, – кивнула, почти падая на кровать. И хрипло рассмеялась, окончательно расслабляясь. Ненадолго…

Всего две малые клепсидры откапали, и я вновь вышла на палубу, оставив Кэра мрачно переживать собственную бесполезность над кубком противоядия.

Ничего, недолго ему осталось отдыхать. Дальше, на земле, без него никак не обойтись.

Слизнув с губ терпкий вкус короткого поцелуя, прошла на нос. Ни единая звезда не нарушает темноты, сквозь которую призрачным ветром несется корабль. Только тонкая полоска рун чуть светится вдоль борта, бросая блики на воду. Серебристые пенные барашки скрываются под корпусом, поющим тревожную, нервную песню. Сколько парусов мы сможем еще поставить? От силы пять… Ничего, это утром.

Команда отдыхает. Только Тир глядит бессмысленно куда-то в пространство. Это иллюзия. Он замечает каждое мое движение, и когда я поднимаю левую руку, послушно поворачивает штурвал, меняя галс. Паруса хлопают, но вновь ловят ветер, когда дежурный матрос подтягивает веревки.

Ночь ведет меня, ночь и инстинкт, которому не нужны звезды и карты. Здесь – точно не нужны, потому что фарватер и глубины у Столичной бусины любой капитан заучивает наизусть.

Теперь мы прокрадемся вдоль скалистого, поросшего колючими кустами безлюдного берега, мимо белеющих в темноте мелей и светящихся в темноте колоний алых кораллов.

Нависающие над морем тучи ничуть не давят, хотя воздух необычно сильно насыщен пряно-соленым ароматом. Это море, перегнившие водоросли, используемые в качестве удобрения на полях и в садах, и пыльца лассий, пурпурных цветов, символов смерти, растущих только на жемчужине. Оседая на губах, запах заставляет невольно облизываться… Легкий ветер, неся нас вперед, еще и рассказывает, каков был урожай, сколько земли освоили на берегах и где была пролита кровь… Неожиданно накатывает тошнота, и, зажав рот губами, я глубоко вдыхаю, так, что горло обжигает ветром. Закашлявшись, свешиваюсь за борт, вцепившись в уцелевшее перильце, сплевываю скопившуюся во рту горечь. Выпрямившись, пережидаю головокружение и усаживаюсь на палубу.

Рассеянно глянув на клубящееся тучами небо, признаю, что завтра, возможно, случится гроза. Ветер согнет деревья, срывая с них плоды, а с крыш домов – яркую черепицу, и хлесткие струи дождя зальют землю, наполнят пересохшие водоводные каналы. Это будет сильная буря, шепчет мне легкий бриз. Завтра, к полудню, когда все так или иначе решится… Совершенно не о том думаю…

– Убрать третий, – выпрямившись, командую я. Светлой тенью на фоне принявших цвет неба парусов, скользнул наверх Нарин, самый молодой матрос в моей команде, вечно веселый дамский угодник, умудряющийся сохранять хорошие отношения и с прошлыми, и с нынешними своими подружками. Наверное, это его задорная улыбка… Даже на меня действует порой и я отпускаю его раньше, чем прочих. Хороший парнишка, но не долго ему бегать на свободе осталось, внучка жреца, Лирна, положила на него глаз.

Предвестников рассвета, взблескивающих серебристой чешуей перед носом лекки, я так и встретила. Сидя на бухте каната, слушая тишину и отрешенно созерцая темные воды. По правую руку тянулась узкая полоска берега, в серых сумерках похожая на мохнатую веревку. Оттуда уже поднималась встречная белая волна. Стая птиц, разбивая тишину резкими криками, торопилась на охоту за всплывшим со дна косяком серебристой трески. Вестники и Прощальники, поделившие побережье, шумно хлопая крыльями, одна за другой пикировали в воду, выхватывая клювами и когтями толстенькие тельца. Часть, хищно клокоча, атаковала было «Красту», но мгновенно отступила, когда с кормы донесся резкий свист. Тушки, будто наткнувшись на стену, попадали в воду, где их радостно встретили хищные рыбы, всплывшие вслед за рассветной треской. За бортом плеснуло розовой пеной, смешанной с обрывками белого оперения. Плотоядные твари дрались, одновременно разрывая добычу на части.

Потянувшись, я встала. Пусть их… есть дела куда более важные. Проскользнув в каюту, коснулась плеча дремлющего мужчины. Тот мгновенно напрягся, распахнув шалые карие глаза.

– Что?

– Мы почти на месте.

Осторожно поднявшись, Кэр яростно потер лицо, сгоняя предутреннюю муть.

– Ты готова?

– Конечно, мой господин, – опускаясь на колени, чтобы поменять повязку, тихо выговорила я. – Все будет, как договорились.

Когда солнечные лучи, теряя силы, пробились через облачный покров, мы уже миновали Крабью клешню, длинную скалистую косу, на которой стоял древний маяк. На вершине темной, обшарпанной, но все еще внушающей благоговение своей мощью башне горел огонь. Хрустальная сфера медленно вращалась вокруг масляного фонаря, разбрасывая в море сияющие блики, прокладывая радужные дорожки на пене, бьющейся о камни. В дни, когда солнце не скрыто за пеленой облаков, вид его ослепителен.

Ни одна синяя сторожевая рукка, из тех, что неспешно скользили чуть дальше, на траверзе маяка, не потребовала остановиться. Хотя «Краста», сверкая в утреннем сумраке белоснежным парусами, поставленными взамен маскирующих в самый последний момент, так неожиданно вынырнула из-за скал Раковины. Возможно потому, что мы не скрывались, или оттого, что по моему приказу вдоль мачт были вывешены особые вымпелы. Родовые бело-золотые и ало-черные, символизирующие срочный вызов. Именно такие должны носить корабли островов, у которых сменился саеш до того момента, как он не предстанет перед хозяином Столичной Жемчужины.

Кэр, стоящий за моей спиной, усмехнулся:

– Охранники ваши странно доверчивы…

Я вывернула руль и лекка, описав широкий полукруг и недовольно шелестнув парусами, нырнула в ущелье, образованное двумя половинками Клешни. В довольно широком проходе гуляло эхо, сквозной ветер трепал флажки и вымпелы. Фарватер был необычно глубок, и замерять его темные, мрачные глубины не было необходимости.

– Те рукки – не единственные охранники Жемчужины, – тихо прошептала я, указывая вверх.

На скалах, свесив хвосты в воду, сидели огромные ящеры. Черно-зеленая чешуя почти сливалась с камнем, и присутствие их выдавали ярко-желтые глаза и тихое, едва перекрывающее шум волн шипение. Длинные шеи хищников шевелились, когда они отслеживали наши движения. Короткие лапы уверенно цеплялись за поросшие мхом камни, крылья напряженно дрожали. Соразмерны и опасны… Мне почему-то бросились в глаза длинные клыки, которые продемонстрировала одна из тварей, ощерившись. Мои матросы замерли на палубе, и, кажется, даже не дышали. То ли от страха, то ли от восторга.

Кэрдан глубоко вздохнул, положив руки мне на плечи.

– Да, стражи следят… за гостями острова уже много сотен лет.

– Верю, верю… Знаешь, кто это? Морские химеры, животные, считавшиеся вымершими уже лет двести.

Конечно, я знаю это.

Скала слева отодвинулась в сторону, и мы вышли на просторы залива Створки.

– Понятно теперь, почему этот остров называют Жемчужиной… – прошептал Кэрдан.

– Да, – посреди огромной заводи возвышался остров. Белые стены поднимались из воды на высоту в две сотни лей. Скрывающееся за ними здание мало походило на крепость. Стрельчатые окна, карнизы, изящные колонны… Четыре башни по углам были отделаны светло-розовым мрамором, стены украшены золотыми узорными барельефами, два десятка узких мостиков тянулись от берегов, заставленных множеством разноцветных каменных домов, перемежающихся густой тенистой зеленью. Два причала, перегораживающие путь к замку, были уставлены разномастными судами. На большинстве из них красовались вымпелы срочного вызова.

На берегу суетились люди в темно-зеленых длинных одеяниях. Длинный гулкий звук разнесся над водой. Это нам. Знак сбросить скорость и приготовиться к швартовке.

– Паруса долой! – послушные приказу, мои ребята ожили и засуетились на привычной им высоте. Лекка резко замедлилась, а с ближайшего причала в одну из лодок спустились полдюжины встречающих. В несколько гребков они достигли борта, и по разрешающему кивку приняли из рук Нарина канаты. Отбуксировав «Красу» к свободному месту, они молча затянули концы на высоких тумбах. Лекка мягко прильнула боком к обитым соломенными матами столбам.

– Вот так… – ласково погладив дерево штурвала, подняла руку. – Тир, двойной портшез!

Тот кивнул, спрыгнул на доски и, огибая слуг, заторопился к берегу.

– Эти люди всегда так молчаливы? – Кэрдан осторожно спустился вниз следом за мной. Он не очень ловко себя чувствовал в темно-желтом, длинном кафтане, твердом от вышивки. Поправив граду, он прикрыл лицо платком. Так никто не сможет сразу определить, что он – не местный.

– Это слуги, о чем им разговаривать? К тому многие попадают сюда с каторги… безъязыкие – самые верные рабы, – пожав плечами, я замерла в ожидании, игнорируя любопытные взгляды с соседних кораблей. Слева на нас косились неприязненно матросы с Ранта. Под их бело-голубыми с темным кантом вымпелами, трепещущими на ветру, тоже болтались флажки, означающие смену саеша. Справа из-под незнакомых серо-синих флагов пялились молодцеватые юнги. И не скроешься… Хорошо им с высоких-то бортов наблюдать.

– Ну и нравы…

– А что вы делаете с вашими каторжниками?

Я одернула рукава белой туники. Свободное, но тяжелое платье затрудняло любое движение, путаясь в ногах. Бессодержательный разговор сбрасывал витающее в воздухе напряжение. Было тихо. Слуги в зеленом неподвижно замерли поодаль, мои матросы сгрудились на корме.

– Ничего особенного. Они оросительные каналы, мосты, крепости строят. В пустыне, – в голосе саеша прорезалось злорадство.

Меня передернуло. Гадость какая, пустыня! Сушь, песок от горизонта до горизонта, и безжалостно жарящее солнце… Я вцепилась в поручни, пережидая приступ дурноты.

– Почему так тихо? – пробился сквозь муть голос Кэра.

– Мы… – сглотнула тошноту, – последние, похоже. Поэтому и тихо. Но не переживайте, господин мой, вряд ли блаженное спокойствие продлится долго.

Кэрдан ступил на мостки, подавая мне руку. К нам, расталкивая безропотных служителей, двигалась четверка мускулистых, по пояс голых носильщиков. Они тащили широкий, потрепанный зеленый портшез, за их широкими спинами мелькал, отчаянно жестикулируя, Тир.

Отведя плотную занавесь, я сквозь узкую щель следила за проплывающими мимо пейзажами. Зеленые сады, высокие каменные ограды, шумные площади, полные праздного народа. Музыка, то тягучая, то яростно-страстная, льющаяся из открытых окон гостевых домов. Пестрая толпа, среди которой даже нашедшие в себе силы оторваться от трюков, демонстрируемых веселунами, едва ли обратили внимание на наш портшез. Жемчужина была полна жизни, по большей части равнодушной к происходящему вокруг нее. Эти люди жили в ритме заливистой свирели, резких посвистов дудок и барабанного рокота. Лишь когда флюгера на вершинах скал начинали стремительно вращаться или от Крабьей клешни доносился тревожный вой, все эти жалкие подобия свободных людей разбегались по щелям, в поисках безопасности.

Кэрдан, откинувшись на подушки, искоса наблюдал за городом с другой стороны, наверняка примечая среди них потенциальных противников. Хотя я ни одного завалящего ашшера не увидела. Но мужчина, переплетя пальцы и придерживая широкие рукава темно-желтого одеяния, цепко отслеживал каждого, кто приближался к портшезу.

Ограды становились все выше и затейливей по мере приближения к главному мосту. Свежая зелень исчезала, заменяемая серым, алым и белым камнем. Разноцветные наряды прохожих оборачивались темно-зелеными одеяниями слуг и синими – дворцовых стражей. Наконец, миновав живую изгородь, увенчанную цветущими, ароматными орхидеями, носильщики вышли на большую светлую площадь и остановились. Выскользнув наружу, я кинула взгляд на замок. Сияющая громада подавляла, синие полотнища в распахнутых воротах трепетали на легком ветерке, мрамор с вкраплениями кристаллов кварца сиял на солнце ярче золота. Я успела заметить, как скрылись в сумрачной прохладе коридоров последние призванные. Смахнув капли пота со лба, обошла портшез с другой стороны, мимоходом вручив старшему, щеголяющему алой татуировкой на груди пару монет.

Кэр едва ли не выпал из портшеза, но удержался и выпрямился, цепляясь за деревянные столбики. Под глазами его залегли темно-синие тени, а сквозь загар проступила болезненная бледность. Даже серость. Резко развернувшись, он оперся о мою руку и медленно, так, что со стороны абсолютно не заметна хромота, двинулся к мосту. В тишине, нарушаемой только криками белых вестников, оккупировавших высокие шпили.

Хочу, чтобы все это поскорее кончилось. Хочу вернуться домой, вновь заняться простым и понятным выживанием. И для этого нужно всего лишь доставить письма. Раттиару, лично в руки!

Быстрее, быстрее… Но как, если с каждым шагом дыхание спутника все тяжелее, а его пальцы с каждым шагом все сильнее впиваются в запястье.

Мы неспешно прошли по серой вытертой брусчатке, по белым плитам, вздымающимся над водой в изящном изгибе, по длинному, отделанному перламутровой мозаикой коридору, мимо замерших темными вооруженными истуканами стражников. Кэр все сильнее наваливался на меня, но мы уже дошли до Приемного зала. Лишь на мгновение я задержалась, чтобы поправить закрывающую лицо ткань и вытащить из-за ворота пластинку старшего Корабела. Как сеамни я не имела права присутствовать на этом собрании, но как первый капитан…Почему бы и нет? Не так все страшно и безнадежно на Островах, если известны пути обхода сотен правил и традиций.

Войдем? Страшно… Я боюсь осуждения? Нет, опасаюсь за жизнь мужчины, очень быстро занявшего место в моей жизни.

Еще пара шагов, я откинула плотные синие занавеси… и в грудь сотнями взглядов ударила тишина. Темные глаза, смуглые, непривычно открытые лица. Тяжкое ощущение чужого, пристального и враждебного внимания. Разноцветные одеяния размазались, превращаясь в цветные пятна, неожиданный приступ тошноты заставил замереть, и теперь уже мой саеш, ободряюще прошептав: «Не бойся, скоро все закончится», заставил сделать шаг вперед.

Не хочу, чтобы кончалось все . Мужчина уверенно кивнул в ответ на мой полный ярости взгляд. Поймав отголосок спокойной уверенности, опустила глаза. Хорошо. Если ты так считаешь.

И мы заняли последнее место в ряду выстроившихся у белой стены людей, под узкими длинными стрельчатыми окнами. Кэрдан медленно отстегнул ткань, позволяя ей опасть на грудь изящными складками, и открывая лицо. Среди присутствующих поднялся шепот, лишь усилившийся после того, как лицо открыла я, но разразиться гневными выкриками никто не успел. Хотя коренастый мужчина в коричневом наряде, стоявший совсем рядом, уже открыл было рот, дабы выразить негодование. Служители, ступив в Приемный зал, ударили длинными, обмотанными мягкой тканью колотушками в бронзовые круги, подвешенные на толстых, отполированных до блеска цепях. Гулкий звук, отражаясь от стен, заставил всех замолчать. Синие, расшитые золотом занавеси, расположенные напротив входа, резко раздернулись, и в зал ступил повелитель нашего Ожерелья.

Невысокий, смуглый сухощавый черноволосый мужчина в свободном белом одеянии неспешно вошел, огляделся. На ничуть не побледневшем за восемь лет в чертогах власти, продубленном морем лице отразился категоричный приказ. Как я могу одним взглядом заставить моих людей умереть за наш домашний камень, так и Раттиару невозможно не подчиниться. А если вы попытаетесь, то вам помогут скользнувшие в зал тени в серых легких доспехах. Личная стража… Но до знакомства с ней мы постараемся не доводить.

Боги морские, как кружится голова! Отчего мне так плохо?

Все присутствующие, один за другим, под взглядом черных холодных глаз начали опускаться, почти падать на колени, выражая почтение. Кэр, тихо выдохнув, склонился последним, дождавшись, когда на нем остановится пронзительный взгляд саеша Жемчужины. Темно-желтая ткань ритуального одеяния легла на пол жесткими складками. Мужчина расслабился, склонив голову и упершись ладонями в пол. Ждем…

Я осторожно коснулась его локтя, прошептав:

– Сейчас будет представление. Будь готов… ты знаешь, что говорить.

Ромиш согласно кивнул, поправил свободные, широкие рукава. А на меня опять накатила тошнота.

Сквозь муть, заливающую сознание, я вслушалась в церемониальные, четкие слова старого налера.

– Моя радость безбрежна, как море, принадлежащее богам. – Подбитые костью подошвы сапог Раттиара звонко щелкнули по полу, когда он приблизился к первому из застывших в покорном ожидании подданных. – Встань, и скажи свое имя.

Шелест одежды.

– Реен Арреш, саеш Пирты.

Серебро на темно-зеленом, насколько я помню… Самый большой, после Жемчужины остров. Почему он здесь?

– Дозволяю, – и еще один шаг, мимо вновь опустившегося на колени мужчины.

Голоса уплывали куда-то вдаль, а мраморный пол перед глазами расплывался, превращаясь в белое, расплывчатое пятно. Тонкие серебристые прожилки на камне превращались в тонкие иглы, впивающиеся в слезящиеся от боли глаза.

– – Первый капитан Тарина…

– – Дозволяю тебе хранить домашний камень Тарина…

Щелчки шагов приближались, стиснув руки так, что короткие ногти до крови впились в кожу ладоней, подняла взгляд. Я имею право здесь находиться, потому что – первый, и единственный капитан Ситара! Тошнота немного отступила. Подняв взгляд, успела заметить, как, чуть покачнувшись, поднялся мой господин. Глядя в черные глаза и неприятно кривя губы, он сказал:

– Кэрдан Ромиш Тьелегрин, саеш Ситара.

Я не вижу, конечно же, как тонкие губы складываются в усмешку, а просто знаю, что вот это чувство, пойманное мною, горьковатое облегчение и настороженная готовность принять или отбить удар, вызывает на его лице именно такое выражение. Тонкое, легкое, как вуаль презрение, неуместное при общении с облеченными властью.

Тихий шелест одежды подсказал, что в небрежно протянутую руку легли извлеченные из рукава бумаги. Присутствующие, кажется, затаили дыхание. Хруст вскрываемого конверта разнесся в застывшей, напряженной тишине светлого зала. Или мне это только показалось? Восковая печать, раскрошившись, разноцветными крошками рассыпалась по мрамору, сине-желтые комочки на миг обернулись каплями крови. Сморгнув, прогнала странное видение. Это не страх, уже нет, просто напряженное ожидание. И я просто считаю мгновения. Когда же все закончится, и как? Хочу домой.

Раз, и по щелчку пальцев нас окружила стража.

Два, и голос Раттира колокольным звоном отдаваясь в голове, подарил почти-свободу:

– Прекрасные новости. Дозволяю тебе хранить домашний камень Ситара. Ты выдержал испытание.

Три – гулкое молчание. И:

– Встань, капитан.

Это мне? Подняв голову, поймала повелевающий взгляд. Да. Одним плавным движением поднялась, замерев рядом с Кэром. Тот покосился на меня, на миг ободряюще прикрыв глаза.

– Твое служение безупречно, и преданность достойна вознаграждения…

Что только что было произнесено? Не верю. Воздух в груди закончился, и горло свело судорогой удивления. Судорожно вцепившись в жесткую расшитую ткань, хрипло выдавила:

– Верность и честь дома Тьелегрин никогда и никто не подвергал сомнению.

– Кому же принадлежит честь Тьелегринов? – склонив голову, Раттиар улыбнулся. Холодно, расчетливо.

Но в странный диалог вступил мой господин.

– Честь принадлежит роду, род принадлежит Ожерелью, Ожерелье рождено морем, море же создано богами и есть часть мира. Тьелегрины верны миру.

Я выдохнула, чувствуя, как распускается затянувшийся в груди холодный узел страха.

– Смело сказано. Так что же получит в награду дом, хранящий Ситар? – властелин Жемчужины склонил голову, делая вид, что задумался. – Традиционно, наградой за верную службу служит очередное поручение. Готовы ли вы, мой саеш? А вы, капитан?

– В меру наших скромных сил, – отметил Кэр, кланяясь.

– Ну что же… позже вы узнаете, – не договорив, саеш двинулся дальше. А стража так и осталась на месте, отделяя нас от разливающейся вокруг зависти. Чему завидуют эти люди, почему злятся? Милость владык непостоянна, и за нее тоже приходится платить.

На каменных, так напоминающих высеченные в скалах портреты лицах воинов не дрогнул ни единый мускул, руки расслаблено лежали на рукоятях отделанных синей инкрустацией ашшеров. И мы стояли, все то время, что потребовалось Раттиару, чтобы завершить круг, поднимая подданных с колен, а этим самым подданным – многозначительно переглядываясь, выйти из беломраморного, залитого солнцем зала.

Кончиками пальцев касаясь рукава одеяния Ромиша, я чувствовала сотрясающую его мелкую дрожь. Ну же, быстрее… нам нужно принять противоядие, сменить повязку, отдохнуть. Но кого я осмеливаюсь торопить, пусть и мысленно? Да хоть всех морских демонов! Это мой долг – позаботиться о человеке, связанном со мною венчальными браслетами. А все прочее…

Будто услышав мои мысли, саеш Жемчужины резко обернулся и повелительно взмахнул рукой. Двое стоящих перед нами воинов разошлись, открывая дорогу. Вцепившись в мое плечо, Кэрдан сделал первый шаг. В странное, полное неизвестности будущее. Наше общее будущее.

Это будущее… будущее, которое началось с залитого кровью пола и безвольного тела попытавшегося предать Ожерелье ближайшего родственника и соперника саеша Раттиара, Иттинара, продолжилось сорванными с шеи трупа Корабелами. Пронеслось по моей жизни дюжиной кораблей, отданных в полное распоряжение Ситара, почти сорвалось в пропасть вместе с взбунтовавшейся командой и разлетелось в щепки вместе с потопленной шеккой, не пожелавшей принять мою руку.

Оно замерло в преддверии штормов, когда малая эскадра Тьелегринов вышла навстречу неуклюжему посольскому кораблю. Разметалось ветром вместе с морийскими охотниками, так и не научившимися опасаться моего вымпела. Прошипело разъяренной змеей, когда Кэрдан ласково разъяснял пришпиленному моими стрелами к корме лорду, главе ронийского посольства, что случится, если нарушить кое-какие клятвы и оскорбить при этом капитана эскадры.

Подмигнув жалко выглядевшему на фоне великолепия Жемчужины дядюшке, вернуло его надежды неисполненными.

Будущее согревалось в жарких объятиях, среди шелков и бархата дворцовых покоев Жемчужины, пряталось в холодных башнях замка Ситара, купалось в лазурных волнах, неспешно набегающих на усыпанный золотистым песком берег, разлеталось стружкой на верфи, пропахшей свежей древесиной.

Оно казалось бесконечным, как море…

Стоя за штурвалом «Листы», первой шекки в эскадре, провожающей посольство и моего супруга до пустынных берегов Ронии, я все так же смотрела в будущее. Оно было неразрывно связано с местом, являвшемся моим домом, с назначенным мне судьбой долгом, с мужчиной, по воле судьбы доставшимся мне в супруги. Подлинный домашний камень это не кусок зачарованной скалы, это… все вместе. Это жизнь, которую мы строим вместе.

На головной рукке поднялся вымпел ожидания. Ну что же… пора прощаться. Закатное солнце подмигнуло мне, придавая уверенности. Темное, пурпурное море и узкая полоска берега на горизонте. Чужого берега, надолго забирающего у меня часть того, что я уже привыкла считать обязательной составляющей будущего.

Но так что же? От этого ничего не изменится. К тому же…

– Спустить шлюпку! – зычный окрик младшего капитана разнесся над морем.

Я буду ждать, поверь мне, Кэр. Мы, женщины Ожерелья так хорошо умеем это делать. Помимо всего прочего.

– А я вернусь, – обнимая меня за плечи, прошептал на ухо мужчина, догадавшийся о моих мыслях, – я вернусь.

– Куда же ты денешься! – усмехнулась. – На имянаречение сына жду тебя… и не только я!

– Почему ты так уверена? – выдохнул он.

Подарив мне мимолетный, но оттого еще более нежный поцелуй и коснувшись округлившегося живота, скрытого под легким свободным одеянием, мужчина легко сбежал вниз по крутым ступеням и спрыгнул в шлюпку. Отвалив от борта, матросы ловко выгребли на открытую воду и развернулись в сторону посольского корабля.

Запрокинув голову, я не позволила сбежать по щеке глупой слезинке.

В темнеющем небе парил одинокий Вестник.

Хорошая примета…

До свидания, мой Кэр. До встречи в будущем, которое мы построим сами.