"В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г." - читать интересную книгу автора

Глава третья

Замысловатым ключом я открыл дверь и присвистнул.

Квартира была разгромлена, причем громили ее долго и тщательно. Мебель не просто сокрушали, а предварительно разбирали на части и каждую часть ломали отдельно. Пружины дивана были выдраны и разбросаны. От люстры осталось белое растоптанное пятно. Книги, вероятно, сначала разрывали по корешку, а потом рассеивали страницы. Обои висели печальными языками, открывая ноздреватую штукатурку. Кухонный агрегат был превращен в груду мятого металла.

Такая работа требовала громадного времени и сил.

Она вызывала уважение.

В одной из комнат точно посредине стояла совершенно нетронутая низкая лакированная тумбочка. На ней лежал лист бумаги-странно аккуратный среди разгрома. От руки, печатными буквами, крупно было написано одно слово: “Убирайся”. Вместо подписи стоял значок - полукруг с поперечными черточками.

Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий.

Первая-здесь всем представляют квартиры в таком виде. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла.

Версия вторая - хулиганство. Версия третья - маяьяк. Версия четвертая… Версия пятая… Версия сто сорок шестая-звездные пришельцы. Изучали земную жизнь.

В комнате тяжело вздохнули. Это вздохнул я. Я знал, что мне сейчас предстоит, и заранее не радовался.

Но делать было нечего. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу.

Обыск занял ровно три часа. Я перемазался в известке, в машинном масле, разодрал себе локоть. Сильно мешало стекло под голыми коленями. Но в итоге через три часа я положил все на ту же тумбочку два серых тонких кружочка с острием для втыкания - наподобие кнопки.

И, глядя на эти два высокого класса, сверхчувствительных дистанционных микрофона, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит.

Разве что первая и сто сорок шестая.

Я оделся и поехал в Дом.

Дом стоял на тихой зеленой улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова.

Я не сразу понял, что это афиши.

Навстречу мне вывалилась стайка молодежи - все в радужных куртках, в рубашках, рисунок которых менялся в зависимости от освещения. Шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. У девушек при солнце светилась на губах золотая помада. Одна из девушек, оступившись, упала на колонну - та лопнула с печальным звоном, обнажился блестящий решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила - визжа, повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман - колонна восстанавливалась.

С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.

На этаже, где помещалась администрация, народу оказалось неожиданно много. Сновала та же молодежь.

Все - танцуя. Меня обтекали, как столб. Друг друга они тоже не замечали. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали двое мужчин в синих халатах. Бородатые ребята - по пояс голые, лоснящиеся - делали лепку на стенах. Пена из декорационных фломастеров застывала, образуя причудливые узоры.

У двери с надписью “Дирекция” невероятно тощий, изнуренный человек размахивал, как ветряк, руками.

Одет он был наподобие новогодней елки - цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; просвечивали желтые ребра.

Его собеседник пятился на коротких ногах.

– Нет, нет, нет!- фальцетом кричал тощий.- Я не позволю! Никаких драконов - ни трехглавых, ни огнедышащих! Сугубый реализм. Учтите это! Я так вижу.

– Витольд,- пытался говорить собеседник,- ну совсем маленький дракончик. Вроде ящерицы. Пусть себе летает…

Тощий его не слушал:

– Ни драконов, ни ящериц, ни морских змеев. Запомните!- И потряс пальцем перед носом толстяка. Тот воззвал:

– Бенедикт, хоть ты скажи…

Третий участник разговора - высокий, громоздкий,сонно прикрывая веки, думал о своем.

Тощий застыл с пальцем у носа.

– Ни одной запятой не дам переставить. Все. Я сказал!-высокомерно уронил он и пошел по коридору, вихляя всем телом.

– Могу я работать в таких условиях, Бенедикт?возмутился толстяк.

– М-да…- подумав, изрек высокий. Заметил мой взгляд:- Вы ко мне?

Я предъявил удостоверение.

– Вот, очень кстати,- сказал высокий.- Инспектор из Столицы. По вопросам культуры.

– От сенатора Голха?- растерянно спросил толстяк.

– Не только. Возникла необходимость общей инспекции,- туманно ответил я.

– Боже мой, это же нелепо!- Толстяк всплеснул руками.- Какой инспектор? Зачем нам инспектор? Я вчера говорил… Он ни словом не обмолвился об инспекторе.

– Герберт,- предостерегающе сказал высокий.- Инспектор разберется сам.- Повернулся ко мне:- Разрешите представиться, директор Дома, Бенедикт.Вежливой улыбкой поднял верхнюю губу, показал крепкие зубы.-Наш финансовый бог-советник Фольцев.

– Очень, очень приятно,- сказал советник. По лицу его было видно, что он испытывает совсем другие чувства.

– Как здоровье сенатора?-заботливо спросил директор.

– Неплохо,- отрезал я.

– Как же так…- растерянно начал советник.

Директор его перебил:

– Прошу вас.- Указал на дверь, распорядился: - Герберт, пришли Элгу.

В кабинете он усадил меня за обширный стол-календарь, испещренный множеством пометок.

– Итак, господин Павел?

– Может быть, без господина?- предложил я.

– Отлично,- сказал директор.- Я для вас просто Бенедикт.

– Меня интересует ваш Дом,- сказал я.- Хочется познакомиться поближе. Гремите.

– Да. Дом у нас замечательный,- сказал директор.- Уникальный Дом. К нам приезжают специально из других стран, чтобы принять участие в Спектакле. Знаете, в Италии есть фонтан Грез: если бросишь туда монетку, то обязательно вернешься. Так к у нас. Кто хоть один раз участвовал в Спектакле, тот обязательно приезжает еще.

Директор все время улыбался, а глаза его оставались холодными. Мне это не нравилось. Он вполне мог оказаться фантомом. Впрочем, торопиться не следовало.

Фантомом мог оказаться кто угодно. Даже я сам.

– Разумеется, это далось не сразу,-сказал директор.- Кропотливая работа. Пристальное изучение вкусов молодежи. Ее духовного мира. Вы знаете, у молодежи есть свой духовный мир! Что бы там ни писали каши социологи!

Мне очень хотелось прочитать записи на столе. Такие торопливые пометки-для себя-могут сказать многое. Но директор как бы невзначай нажал кнопку, и поверхность очистилась.

– Чрезвычайно интересно,- сказал я.

– Мы ведь не просто копируем историю,- еще доброжелательней сказал директор.- Мы воссоздаем ее заново. Разумеется, в чем-то отступая от действительности, но в рамках. Иного я бы и не допустил.- Он поднял широкие ладони.- Какой смысл рассказывать! Сегодня у нас сдача нового Спектакля. Надеюсь, вечер у вас свободен?

– В какой-то мере,- сказал я, не желая себя связывать.

– Обязательно приходите!-с энтузиазмом воскликнул директор.- Мы делаем восемнадцатый век. Морское пиратство. Я распоряжусь, чтобы вам оставили марку.

В это время в кабинет вошла светловолосая женщина, очень симпатичная.

Директор обрадовался:

– Элга! Наконец-то! Познакомьтесь. Павел - Элга. Она как раз занимается этой… культурой.

Элга обещающе улыбнулась. Ее короткая юбка едва доходила до середины бедер, декольте на блузке располагалось не сверху, а снизу, открывая живот и нижнюю часть груди.

– Элга вам все покажет,-сказал директор.-Тем более что она специалист. А меня извините, Павел,Спектакль. Ни одной свободной минуты.

– Буду рад,- ответил я, поднимаясь.

– Пойдемте,- сказала Элга и посмотрела на меня многозначительно.

Я поймал взгляд директора-тоже многозначительный, мужской. Очевидно, предполагалось, что теперь новый инспектор поражен в самое сердце. Они не знали, что я год работал в Скандинавии среди “вольных фермеров” и видел не такое.

В коридоре топтался мрачный парень в синем халате. Увидев директора, он произнес инфракрасным голосом:

– Бенедикт…

– Я уже все сказал,- недовольно ответил директор.

Парень посмотрел на Элгу, потом с откровенной ненавистью на меня и высказал свою точку зрения:

– Ладно. Монтировать камеру - Краб. Записывать фон - Краб. Ладно. Вы Краба не знаете. Ладно. Вы Краба узнаете.

– Я занят,- сдерживаясь, сказал директор.

Парень напирал грудью.

Я хотел послушать этот захватывающий диалог, но Элга увлекла меня вперед. Мы прошли мимо бородатых ребят, занимающихся лепкой. Один из них коротко свистнул и сказал довольно явственно:

– Элга опять повела барана.

Бараном был, конечно, я. Я спросил:

– Кто это?

–А… художники. Хулиганят-непризнанные гении.- Элга фыркнула. У нее это получилось на редкость привлекательно.

– Нет, этот парень с лицом гориллы.

– И верно, похож.- Она легко рассмеялась.- Это Краб, мнемотехник. Странный какой-то парень. Все время что-то требует. Бенедикт устал с ним.

Я оглянулся. Мрачный парень весьма агрессивно втолковывал что-то директору. Тот, морщась, кивал.

Вид у него был затравленный. Бенедикт действительно устал.

– Что бы вы хотели осмотреть?- спросила Элга.

– Элга… а дальше?

– Просто Элга.

– Просто Павел. Я бы хотел осмотреть как можно больше.

– Благодарю.- Она прямо-таки обдала меня синевой. Я подумал, что радужка глаз у нее подкрашенная.-Все-это очень много, Павел. Может быть, мы сначала посидим где-нибудь, Павел?

Мое имя таяло у нее во рту.

– Сначала, может быть, все-таки посмотрим?-сказал я.

Элга пожала плечами:

– Вот, например, режиссерская. Там готовят сегодняшний Спектакль.

Режиссерская представляла собой громадную комнату без окон. Под светящимся потолком были развешаны десятки волновых софитов для стереоокраски, а в центре на беспорядочных стульях сидели пять или шесть человек. Режиссер, похожий на елку, жестикулировал. Сбоку от него я увидел Кузнецова. Гера задумчиво курил. Он то ли не обратил внимания на открытую дверь, то ли сразу сориентировался и “не узнал” меня.

По легенде мы были незнакомы.

Больше я ничего заметить не успел. Режиссер повернул к нам изъеденное до костей лицо, закричал, срываясь

– В чем дело?!-И, не слушая объяснений:-Я занят, занят, занят! Сколько говорить - я занят!

Элга закрыла дверь, словно обожглась.

– Сдача Спектакля,- смущенно пояснила она.- Витольд всегда так нервничает…

Я промолчал. Я думал: как хорошо, что в паре со мной работает Кузнецов. Спокойный и рассудительный Гера Кузнецов, на которого можно положиться при любых обстоятельствах.

Элга провела меня в техотдел. Я не разбираюсь в голографии и тем более в волновой технике, но, по-моему, оборудование они имели первоклассное, выполненное в основном по специальным заказам. Несколько агрегатов устрашающего вида были, как пояснила Элга, сделаны своими силами в собственных мастерских.

Потом мы ознакомились с секцией танца. Ею руководила энергичная женщина средних лет, двигавшаяся с пластикой, которая дается годами упорных тренировок. Она толково ответила на мои не слишком вразумительные вопросы. Элгу не замечала - принципиально.

Там же, в зале, в толстом прозрачном кресле, возведя черные глаза к потолку, полулежал парень в шикарном тренировочном костюме - затягивался тонкой, как спица, сигаретой, выпуская зеленый дым. Парень даже не глянул на нас, но сигарета замерла в воздухе, и я понял, что он слушает разговор самым внимательным образом. Выходя, я равнодушно обернулся и пойиал его мгновенный, пронзительный, сразу погасший взгляд. Мы словно сфотографировали друг друга.

Вообще Элга оказалась неплохим гидом, особенно когда забывала о своей задаче - прельстить инспектора из Столицы. Я искренне интересовался ею, а когда интересуешься искренне, то рассказывают много и охотно. В результате я узнал, что ей двадцать семь лет, что она не замужем - все попадались какие-то хухрики, что она хотела бы иметь самостоятельную работу, а ее держат ассистентом, что она давно бы ушла, если бы не Спектакли, что все в Доме держится на Витольде, что директор и Витольд ненавидят друг друга, но почему-то работают вместе, хотя давно могли бы разойтись, что Элге приходится выполнять некоторые особые поручения-какие, она не уточнила,-и в результате многие относятся к ней плохо.

Все это в какой-то мере дополняло картину, но ничего существенного не проясняло. Элга была очень мила, и мне приходилось ежесекундно напоминать себе, что фантом, пока не включена программа, ничем не отличается от обычного человека.

Кроме того, у меня не выходил из головы погром в моей квартире. Погром означал одно - я засветился.

Сомнений не было. Но каким образом это могло произойти, если я приехал в город только вчера и о моем прибытии знали три, от силы четыре человека? И потом.

Если ставить микрофоны, то зачем громить квартиру, а если громить квартиру, тогда и микрофоны ни к чему.

Получалась какая-то ерунда,

Из-за двери слева донесся сдавленный хрип. Так хрипят загнанные лошади. Я посмотрел на Элгу. Она пожала плечами. В маленькой, похожей на кладовку комнате, где стояли рулоны бумаги и высокие бутылки коричневого стекла, угрюмый Краб, оскалясь, стиснув квадратные зубы, душил зажатого в углу советника Фольцева. Тот уже посинел, вывалил язык. Слабыми, пухлыми руками рвал кисть, сдавившую горло.

– Отпустите,- сказал я.

Краб повернул заросшее лицо:

– Чего?

– Вполне достаточно.

– А ну исчезни!-рявкнул Краб.

– Я ведь могу вызвать полицию,- сказал я.- Есть двое свидетелей.

Отпущенный советник кашлял, давился слюной, сгибался, насколько позволял круглый живот. Лицо у него из синего стало багровым. Вдруг замахал руками:

– Оставьте нас! Пожалуйста! Я вас прошу!

И опять согнулся, выворачивая легкие в кашле.

Мы пошли дальше. Я деликатно молчал. У Элги был такой вид, словно ее осенило.

Я спросил:

– Может быть, я вас задерживаю?

– Нет, нет…

Мы спустились в библиотеку.

Библиотека располагалась в подвале. Светился матовый потолок. Уходили вдаль деревянные стеллажи.

Было очень тихо, за барьером у раскрытой книги сидела девушка с таким печальным лицом, словно всю жизнь провела в этом подвале.

Элга меня представила.

– Анна,-сказала девушка. Она была в сером платье с белым кружевным воротничком-как в старом фильме.

– У вас, наверное, много читателей?- спросил я.

И мне вдруг стало стыдно за свой бодрый тон.

– Нет,- сказала она,- почему же… Сейчас мало читают, больше - видео. А с тех пор как начались Спектакли - тем более.

Я перевел взгляд на раскрытую книгу.

– А я привыкла,- сказала она.- С детства читаю.

Это отец меня приучил.

Элга фыркнула. Теперь мне это не показалось привлекательным. Я смотрел на Анну. Она смотрела на меня. Я спросил о чем-то. Она что-то ответила. Элга начала нетерпеливо пританцовывать.

Послышались шаркающие шаги.

– А вот и папа,-сказала Анна.

Из-за стеллажей появился старик в вельветовой куртке, поправил старинные роговые очки.

Мы немного поговорили. Я сильно спотыкался, вдруг забыв, какие вопросы должен задавать инспектор. Кажется, этого никто не заметил.

Старик любовно гладил корешки:

– Книги-это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека. Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято держать звукозаписи-знаете, группа артистов читает “Войну и мир”. Не спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. Чтобы не навязывалась чужая интонация. А мода - бог с ней, с модой!

Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела - без смущения. Элга перестала улыбаться.

Когда тянуть дальше стало неудобно, я спросил старика:

– Сегодня у вас новый Спектакль?

Он вздохнул:

– Не любитель я этих Спектаклей. Но директор требует, чтобы присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи.

– А вы там будете?- спросила Анна.

– Обязательно,- заверил я.

– Я приду,- сказала она.

Мы вышли. Элга обиженно молчала. У нее исчезло все оживление. Мы поднялись на второй этаж, и она сказала грустно:

– Вот так всегда. Разные хухрики липнут, а стоит познакомиться с серьезным человеком, так он смотрит только на нее.

– Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный,сказал я.

– И ничего в ней нет,-сказала Элга.-Подумаешь-книги. Чихала я на эти книги!

Мы расстались. Я не назначил Элге свидания, и она ушла разочарованная.