"Южные ночи" - читать интересную книгу автора (Уэлдон Сьюзен)

Глава 21

Тревор вел Самсона в поводу по перепаханному под пар полю, туда, где во главе десятка взрослых рабов-мужчин его поджидал Джордж Энтони. Каждого из этих молодцов тщательно отобрал он сам. Все они находились в самом цветущем возрасте и отличной физической форме.

Отозвав Джорджа Энтони в сторону, Тревор с гордостью оглядел шеренгу. Широкие плечи этих мужчин, их высокий рост произвели бы сильное впечатление на любого. Каждому выдали по новому комплекту одежды из брюк и рубашки цвета флоридских песчаников, а также по винтовке из личного арсенала Эдварда. Эти люди составили ривервиндское ополчение.

Тревор потратил неделю на обучение самого Джорджа Энтони, и негр справился с программой, четко исполняя все указания майора, после чего приступил к обязанностям предводителя отряда. Правда, никаких экзаменов Прескотт не устраивал ни ему, ни солдатам, но надеялся, что это и не нужно. Хотя до сих пор индейцы и не показывались в Манати, но Тревор счел необходимым приготовиться заблаговременно, очень серьезно отнесясь к обороне «Ривервинд». Даже если пришлось бы превратить плантацию в крепость, он был готов и на это, лишь бы уберечь Леа и остальных жителей «Ривервинд» от беды.

Тревор нахмурился. Паника распространялась подобно пожару. Отдельные нападения, если полагаться на рассказы Свэйна, в значительной степени походили друг на друга и лишь немного разнились в деталях. Двигаясь пешком, индейцы наткнулись на другой населенный пункт, Гороховый Ручей, что, так же как и фактория Макферсона, располагался милях в тридцати от «Ривервинд». Некоторые из белых поселенцев считали случившееся обыкновенным возмездием за то, что местным племенам в свое время был нанесен определенный ущерб. Но были и такие, кто подумывал о необходимости тотальной войны с индейцами.

Военные лишь через девять дней добрались до того, что случайно уцелело от двухэтажной фактории и ее пристроек. Все это время местные жители забрасывали коменданта форта Брук письмами с требованием защитить их. Поскольку Тревор все еще был уверен, что трое злоумышленников действуют в прежнем составе, то и осмелился на решительный шаг. К тому же, действуя самостоятельно, без вмешательства армейских частей, он надеялся предотвратить неоправданную жестокость по отношению к безвинным семинолам.

Когда же ему предложили присоединиться к подразделению 4-го артиллерийского корпуса армии Соединенных Штатов под командованием майора Бейнбриджа, Тревор с готовностью согласился. Принимая такое решение, он помнил, что говорила Леа в тот самый день, когда пришла весть о разбое.

Теперь ей предстоит подготовить усадьбу к приходу военных, которых придется расквартировать в «Ривервинд». Тревор с ужасом думал об этом, но в конце концов это необходимо прежде всего для ее же безопасности.

Но сначала он намеревался преподнести сюрприз Джорджу Энтони.

— За короткий срок ты многому научился сам и обучил своих ребят, — сказал Тревор негру. — Я приятно удивлен. Ты уверен, что наши молодцы станут хорошо сражаться, когда дело дойдет до настоящего боя?

— Да, сэр, они будут хорошо справляться, я уверен. — Раб бросил взгляд на шеренгу ополченцев. — Если хотите знать, им весьма понравилась их новая одежда. И еще внимание женщин.

Тревор улыбнулся:

— Ты предупредил, чтобы они поаккуратнее обращались с оружием? Не хотелось бы неожиданностей.

Джордж Энтони гордо выпрямился:

— Можете быть спокойны, сэр.

Тревор достал из кармана какой-то листок и медленно развернул его, словно это доставляло ему удовольствие.

— Ты все время был мне надежной опорой и заменой на плантации. И вот я взял на себя смелость исправить несправедливость. Наверное, следовало выбрать более подходящий момент, но боюсь, как бы судьба не вмешалась в наши планы.

Джордж Энтони с любопытством слушал его.

— А вообще-то я не любитель длинных речей, — пробормотал Тревор, вручил документ рабу и стал внимательно наблюдать, как шевелятся губы Джорджа Энтони, читающего бумагу. Негр прочел и проговорил:

— Здесь сказано, что я свободен.

— Я выкупил твои бумаги у Стэнтона. — Тревор внезапно залился краской смущения. — Как тебе известно, я противник рабства, но есть еще одна вещь, которую я должен тебе сказать. Можешь поступать по своему усмотрению, но я надеюсь, что ты все-таки останешься с нами. Ты необходим здесь сегодня.

— Нету места, чтобы спрятать это.

— И это все, что ты скажешь?

— А что еще?

— Ну хотя бы спасибо, что ли. — Тревор, нахмурясь, выхватил бумагу из рук Джорджа Энтони.

— Забираете обратно?

— Нет же, черт тебя возьми. Просто на время кладу к себе в карман.

Опустив голову, Джордж Энтони переступил с ноги на ногу.

— Никто не может владеть другим человеком, — пробормотал он, — но спасибо.

Тревор на миг остолбенел, но тут же понял свою ошибку:

— Да, конечно, ты прав. Не стоит благодарить меня за то, что и так принадлежало тебе и было насильно отнято. Запомни, что я лишь один против многих, кто думает иначе. Не я придумал эту систему, и не мне ее менять.

— Понимаю.

В смущении Тревор поглядел на поле:

— Ну что ж, ты собираешься продемонстрировать мне, чему обучены эти ребята, или мы будем торчать тут весь день?

Джордж Энтони подтянулся и сказал:

— Ну конечно, сэр, уж поскольку я остаюсь.

Польщенный его решением, Тревор повел отряд за собой. Он чувствовал себя так, словно закончил тяжелую битву. И призом в этом сражении были для него скупые эмоции Джорджа Энтони.

Леа, пристально щурясь, смотрела в окно. Во дворе усадьбы, по-хозяйски установив свои палатки, расположилось целое войско. И все это из-за нескольких разбойников!

Она соглашалась с Тревором, что за разбои нельзя винить целое племя. Семинолы вообще народ не воинственный, и сражаются они, только если на то есть серьезные причины. В некотором смысле Леа даже сочувствовала индейцам, ведь белые прогнали их с насиженных мест, позарившись на богатые земли.

Дядя Эдвард полностью доверил защиту «Ривервинд» Тревору. Очевидно, именно по распоряжению майора войскам было позволено размещаться в усадьбе. Что ж, в каком-то смысле это даже неплохо. До прихода военных рабы волновались, боясь работать на полях, и у Леа не хватало духу, чтобы их обвинять. Если верить вездесущим сплетням, то банды свирепых индейцев могли в любую минуту обрушиться на плантацию.

Однако Тревору следовало хотя бы обсудить с ней свои намерения. И все же он не стал. В последнее время он вообще слишком скрытен.

Она снова поглядела на зажатое в руке письмо, адресованное дяде. Оно пришло сегодня утром. Даже если бы на конверте не было изящного дамского почерка, Леа поняла бы, что оно от женщины: бумага пахла лавандой. Единственным ключиком к имени отправительницы были инициалы — Э. Б. — и краткое обозначение обратного адреса — Новый Орлеан.

Она и не подозревала, что дядюшка состоит в переписке с особой женского пола, и потому не спешила отдать ему послание. Однако все равно придется сделать это. Лишь один человек знает о дяде больше, чем сама Леа. Бабушка Стэнтон — вот кому должно быть точно известно, была ли в прошлом Здварда какая-нибудь любовная история. Но выспрашивать у нее о личных делах дяди было как-то неудобно, это походило на предательство. Женщина, написавшая письмо, очевидно, хотела сохранить в секрете свое имя, иначе не обозначила бы его одними инициалами.

Леа оглянулась на звук чьих-то шагов, надеясь увидеть входящего в кабинет дядю. Но она остолбенела: в дверях, прислонясь к косяку, стоял Тревор и пристально смотрел на нее. Его вид одновременно и ужаснул, и взволновал ее. О, как он решителен и красив, мужествен и крепок. «Слишком даже крепок, черт возьми», — подумала Леа. В его гордой осанке не осталось и следа перенесенных прежде страданий от раны. Она похолодела: на Треворе была форма армии Соединенных Штатов.

Онемев от изумления, неожиданности и ужаса, девушка не отрываясь глядела на него. Ярко-синие брюки с желтыми лампасами красиво облегали его длинные мускулистые ноги. Китель более темного оттенка щегольски украшали сияющие золотые пуговицы и эполеты. На поясе висела сабля в ножнах, а за него были заткнуты лайковые перчатки. От начищенных до блеска черных сапог до сияющих карих глаз — все в нем указывало на солдата, нетерпеливо ожидающего сражения.

Кровь прихлынула к голове Леа, ей стало плохо.

Тревор медленно подошел к ней.

— Я собирался предупредить тебя, но все произошло так скоро… — Он посмотрел в окно и снова перевел взгляд на Леа. — Никто не думал, что они явятся раньше завтрашнего дня.

Леа закрыла глаза, чтобы не видеть Тревора в этой ужасающей ее военной форме. Наверное, если бы не его нетерпеливое желание поскорее вернуться в армию, то она бы не так сильно паниковала.

— Так ты… вернулся в строй?

— Нет, только на время присоединился к отряду. — Тревор коснулся ее щеки. — Это необходимо, Леа. Большинство людей, включая поселенцев, вне себя от ярости. Я обязан сделать все возможное, чтобы невинные индейцы не пострадали из-за преступлений маленькой шайки.

— Но как же плантация? Ведь мы тоже в тебе нуждаемся.

Приподняв пальцем ее подбородок, Тревор дождался, пока она откроет глаза, а потом ответил:

— У «Ривервинд» есть ты, Леа. И еще Джордж Энтони, которого я всему обучил. Он остается дома вместе с отрядом вооруженных рабов. Мистер Тиббс — достаточно опытный надсмотрщик, чтобы в мое отсутствие присмотреть за работами. И еще здесь останутся несколько солдат, так что ты будешь в безопасности.

— Я знаю, ты должен идти, — сказала она, надеясь, что голос ее не слишком сильно дрожит от рвущихся наружу слез. — Ведь ты единственный, кто может остановить эту жестокость, но…

— Но?

— Ведь это то, к чему ты всегда стремился, не так ли? Ты снова хотел занять свое место в армии?

Он провел кончиками пальцев по ее шее. Под этим прикосновением кожа вспыхнула, и тепло распространилось по всему телу.

— Не стану лгать, любимая. Мне радостно сознавать, что я снова здоров и годен к службе. — Он остановился и внимательно посмотрел на Леа. — Я обязательно вернусь, даю тебе слово.

С этими словами он привлек ее к себе и уткнулся лицом в каштановые волосы. Золотые пуговицы прохладными кружочками прижались к ее щеке, а сабля — к бедру. Нет, она ни за что не заплачет! Нельзя со слезами отправлять воина в поход. В минуты отдыха он должен вспоминать что угодно, только не ее зареванное лицо. Глубоко вздохнув, Леа выскользнула из объятий Тревора и отошла на шаг, встав спиной к дядиному столу.

— Когда вы выступаете?

— Через час.

— Это очень скоро, — пробормотала она и, ощутив комок в горле, окинула его фигуру, чтобы запомнить все до мелочей. — Ты так красив в этой форме. У тебя дерзкий и решительный вид. Наверное, прежде перед тобой не могла устоять ни одна женщина?

Тревор улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой:

— Отчасти так оно и было. Только они очень скоро приходили в себя, обнаружив, что я хромой.

— Как глупо! — Сердце Леа заныло при мысли об эгоистичных, бесчувственных созданиях, которые могли так относиться к нему. Даже со своей поврежденной ногой Тревор был для них слишком хорош.

— Все они ни капли не походили на тебя, Леа, добрую, умную и готовую любить человека не за что-то, а просто так.

Она залилась отчаянной краской. Ведь еще совсем недавно ее отношение к Тревору нельзя было назвать добрым, но тогда она его совсем не знала.

Майор подошел к Леа и остановился лишь тогда, когда его брюки коснулись края ее платья. Он склонился вперед, как бы обняв ее обеими руками, но упираясь ладонями в стол, и Леа оказалась в ловушке.

— Я вернусь к тебе, милая. Помни об этом. Ни один нормальный мужчина не устоит перед твоими чарами, и уверяю тебя, мой ум так же здоров, как и мое тело.

Жаркая волна всколыхнулась у нее внутри, угрожая потерей самообладания. Услышав, как Тревор усмехнулся, Леа обвила его шею. В руке у нее хрустнуло письмо.

— О да, в здоровье вам не откажешь, майор Прескотт.

С хриплым рычанием он встал между ее бедрами и, придерживая рукой за талию, усадил на стол. При этом оттуда посыпались какие-то письменные принадлежности, что-то упало с сильным грохотом. Бездыханная, потрясенная силой собственного желания, Леа прильнула к нему и только ахнула, когда он рукой проник под ее платье. Пальцы его быстро направились вверх по бедру. Но Тревор не стал трогать ее рукой, как она ожидала, а, подняв многочисленные юбки, прижался к ней сам.

— Гляди, как я хочу тебя, — сказал он хриплым шепотом.

Голова Леа запрокинулась назад, и теперь уже она сама издала звук, похожий на стон, — так жарко обжигала его возбужденная плоть. Когда же он губами прикоснулся к шее, Леа была близка к обмороку.

— Сейчас не время. — Его дыхание увлажнило ее кожу. — К тому же опасно — дверь не заперта.

Вопреки его собственным словам жаркий рот Тревора продолжал спускаться вдоль ее шеи. С легкостью опытного мужчины он быстро расстегнул маленькие перламутровые пуговки на ее платье, не переставая касаться обнаженной груди влажными поцелуями. Леа сотрясала сладостная дрожь. Выпрямившись, она взяла его лицо в ладони и подняла к себе, отыскала губами его рот, провела по нему языком, желая его до такой степени, что в голове не оставалось места другим мыслям.

— Леа, — прохрипел он, — ты сводишь меня с ума.

Его поцелуй перенес ее прямиком в рай. Поначалу нежный, потом требовательный, язык Тревора проник глубже, чтобы соединиться с ее языком, словно напоминая о том, как они были близки. В его крепких объятиях Леа окончательно утратила возможность вздохнуть. Слабость овладела всем ее существом. За секунду до того, как она готова была погрузиться во тьму, Тревор оторвался от нее.

Леа жадно вдохнула и рассмеялась, когда он снова потянулся к ней губами.

— Черт возьми, дорогая, так можно и погибнуть от блаженства.

Проводя кончиками пальцев по его лицу, девушка прошептала:

— Не надо так жадничать, сэр.

— Но это истинная пытка для голодного — видеть перед собой соблазнительные яства и не сметь к ним притронуться. Я готов устроить праздничную трапезу прямо на письменном столе твоего дяди, клянусь.

Леа плотнее прижалась к нему.

— Ну а я бы хотела разделить ее с тобой, — прозвучал ответ.

— Что это у тебя все время хрустит в руке? Отпустив Тревора, Леа поглядела на письмо:

— Ах да, я и забыла. Иногда ты полностью поглощаешь все мое внимание.

— Только иногда? Ты, например, сидишь в моей голове круглые сутки.

— Это, конечно, преувеличение, — сказала она, пристально глядя ему в глаза, в самой глубине которых вдруг вспыхнули желтые искорки. Знакомая бабочка снова забила крылышками у Леа в груди. — Ты же все-таки иногда спишь.

— Да, но ты с первого дня неизменно являешься мне даже во сне. Эти видения порой бывают настолько явственны, что я просыпаюсь усталым и расстроенным.

— С самого первого дня? — переспросила она, удивляясь такому признанию.

Тревор кивнул.

Чтобы избежать его взгляда, Леа снова посмотрела на конверт.

— Мне казалось, что раньше ты предпочитал Рэйчел.

— Рэйчел действительно дорога мне, но я всегда думал о ней как о сестре.

Потрясенная услышанным, Леа молча уставилась на его китель и в отчаянии подумала, что он уезжает. Уходит вместе с армией. Он создан для военной жизни, и вот ему выпал еще один шанс добиться того, к чему он так стремился. А вдруг Тревор решит поступить на постоянную службу? Убеждая себя не думать о самом плохом, Леа проговорила, чтобы хоть что-нибудь сказать:

— Это письмо для дяди Эдварда.

— Но ты ему его не отдала?

Она поднесла конверт к глазам Тревора, ожидая реакции.

— О, понимаю. Оно от дамы, и ты ревнуешь.

— Господи, да нет же! Просто дело в том… что дядя никогда прежде не получал писем от…

— От женщин? — Улыбаясь, он взял Леа за запястье и повернул ее руку так, чтобы еще раз прочесть надпись на конверте. — Понятно. Элиза Бидвелл. Кажется, так называл ее мой отец.

— Так ты знаешь, кто она такая?

— Если не ошибаюсь, это та самая женщина, которую любил и потерял Эдвард.

Леа охнула, но ничего не сказала. Итак, в жизни дяди все-таки была любовь. Имеет ли она право копаться в его прошлом?.. «Но дядя так несчастен, он почти утратил вкус к жизни», — спорила она сама с собой.

— Не вижу смысла терзать тебя, любимая. Я расскажу тебе все, что знаю.

Леа покраснела.

— Ты, наверное, думаешь, что я умираю от любопытства покопаться в личных делах дяди?

— Вовсе нет, — искренне ответил Тревор. — Просто ты очень его любишь и хотела бы оградить от всех бед в мире. Но ты не сумеешь защитить его, Леа. Что бы ни содержалось в этом письме, хорошие или плохие известия, решать не тебе.

— Ты очень мудр.

— Благодарю. Твоя сестра в таких случаях говорит — мил.

Леа усмехнулась:

— Но я ни за что не смогла бы применить к тебе это слащавое словечко.

— Вот за это большое спасибо. А теперь — что касается той дамы. Как сказал мой батюшка, Эдвард с Элизой дружили едва ли не с младенчества, и он хотел жениться на ней, однако его отец, Ричард, богатый владелец компании по оптовым корабельным перевозкам, обанкротился; вскоре его от горя хватил удар и он умер.

— Как печально. Я ничего не знала об этом.

— Твой дядя собрал всю свою наличность, купил в Новом Орлеане машины и приехал сюда, во Флориду, чтобы попытаться восстановить фамильное состояние.

— А что Элиза?

— Отец ее был богатым плантатором…

— А у дяди не было достаточно денег, чтобы сделать ей предложение? — перебила Леа, пораженная догадкой. — Но ведь он так многого добился. «Ривервинд» за эти годы стала процветающим хозяйством. Так почему же он… О Господи, надеюсь, это не из-за нас с Рэйчел?

— Нет, Леа, не беспокойся напрасно, все случилось иначе. Ведь в те времена было не так уж безопасно привозить жену сюда, в Манати. Здесь шла война с индейцами.

Леа нахмурилась:

— Но наши родители умерли, и он вынужден был заботиться о нас.

— Я вижу, ты твердо вознамерилась винить во всем себя, хотя, как я уже сказал, были другие причины. Еще до того как твой дядя успел отстроить этот великолепный дом и собрать достаточно денег, отец Элизы выдал ее за преуспевающего плантатора из Луизианы.

— Но это же просто ужас! Бедный дядя Эдвард. Ничего удивительного нет в том, что он так и не женился. — Леа полными слез глазами поглядела на письмо. — Как ты думаешь, для чего после стольких лет Элиза решила ему написать?

— Мне кажется, я ее понимаю, Леа.

— Дядя Эдвард думает, что он скоро умрет, — сказала она с горечью в голосе. — Быть может…

Тревор убрал выбившуюся прядку волос ей за ухо и нежно поглядел в фиалковые глаза.

— У судьбы свои пути. Что бы ни было в этом письме, ты не в силах изменить неизбежное. Прочти ему это, любимая. — И он сильно сжал ее в объятиях. — А сначала поцелуй меня так, чтобы я помнил об этом до самого своего возвращения.

Хотя дядюшка сидел в своей комнате погруженный в печаль и мрак, Леа заставила себя улыбнуться и распахнула окна и ставни. Свет ворвался в скромное жилище, озаряя самые дальние углы. Сморщив лоб, Эдвард повернул голову в сторону племянницы:

— Я же просил оставить меня в покое.

— Сейчас, сейчас, всего через одну минуту. «За последние недели он сильно сдал», — грустно подумала Леа. Дядя Эдвард действительно потерял в весе и побледнел. Должно быть, ему тяжко сидеть взаперти, тогда как другие защищают плантацию, над созданием которой он так усердно трудился, и дом, воздвигнутый на бывших топях во имя женщины, которую он навеки утратил. Сердце Леа разрывалось от жалости. Хотя Тревор и пытался обнадежить ее, но она-то понимала, в чем дело. Милый, добрый дядя Эдвард оставил надежды на жизнь с любимой женщиной ради дочерей умершего брата.

Молча вознеся молитву, чтобы в письме содержались добрые вести, она прошла через комнату и опустилась на колени возле дядиного кресла.

— Я сегодня получила для тебя кое-что.

— Уверен, ты сама справишься с этой проблемой, как всегда, — ответил он, и его равнодушный угасающий голос так сильно потряс Леа, что она забыла о необходимости следить за своими словами.

— Но я же не могу все делать сама. — Тут же пожалев о сорвавшемся с языка, Леа мягко добавила: — Ты нужен мне. Ты нам всем просто необходим.

Дядя взял ее руку и поднес к своим губам.

— Ты сильная и умеешь не меньше любого мужчины, Леа. Я сам позволил тебе это, и теперь ты стала сердцем «Ривервинд», ты, а не я. Я уже больше ничего не могу дать ей.

— Неправда. — Она выдернула свою руку и тронула его за плечо. — Ты же создал эту плантацию на месте болот, преодолевая все препятствия на своем пути. Ты даже выстоял в войне за эту землю, в войне, в которой ты был ранен. «Ривервинд» без тебя немыслима.

Ее страстная речь не произвела на дядю заметного эффекта, и Леа стало совсем плохо.

— Я стар и устал, дорогая.

— Ты никогда не был среди трусов, — ответила она. — Но где же тот отважный мужчина, за которым я неотступно следовала все эти годы?

— Ушел. — Эдвард склонил голову, вслушиваясь. — Войска готовы выступить.

— Да, и уже успели превратить в лагерь весь наш двор.

— Так надо. Тревор говорил с тобой об этом?

Леа выпрямилась и сверху вниз поглядела на дядю, постепенно раздражаясь на эту проклятую болезнь, но все же любя Эдварда слишком сильно, чтобы сделать его предметом своего раздражения. Возможно, если сказать напрямик, то хотя бы это его проймет.

— Так вот, сегодня тебе пришло письмо, — решительно заявила она. — И от него пахнет лавандой. Прочесть или не стоит?

Эдвард выпрямился в кресле и вцепился руками в подлокотники так, что ногти побелели.

Не дожидаясь ответа, Леа разорвала конверт, развернула ароматный листок и принялась читать вслух:

Когда Леа закончила читать, слезы струились по ее щекам. Глядя на Эдварда, она прикусила нижнюю губу. Его лицо исказила гримаса жестокой боли, он протянул дрожащую руку. Не в состоянии больше сдерживаться, Леа вложила письмо ему в раскрытую ладонь и выбежала на балкон.

Внизу большинство солдат уже были на конях и ждали приказа отправляться в поход за пределы «Ривервинд», в дикие леса. Быстрым взглядом Леа окинула это колышущееся море синих мундиров, отыскивая одного-единственного мужчину. Наконец она увидела его, и сердце ее упало. Он гордо возвышался над окружающими, держа Самсона под уздцы, и тоже вглядывался, внимательно осматривая окна первого этажа.

Один из солдат что-то сказал ему, и Тревор вскочил в седло. «Господи, да это самый поразительный человек из всех, кого я когда-либо видела», — подумала Леа. Самсон нетерпеливо бил копытом, и видно было, как всадник похлопал его по шее. Должно быть, сейчас он тихо успокаивает и ободряет коня.

В следующий миг Тревор поднял глаза и увидел Леа. У нее от неожиданности перехватило дух. Майор улыбнулся ей, снял шляпу и галантно помахал на прощание.

С щемящим сердцем она наблюдала, как он во главе отряда удаляется от усадьбы по пальмовой аллее.