"Смерть экс-любовника" - читать интересную книгу автора (Козак Харли Джейн)

Глава 13

Я торопилась к Шеффо Корминьяку в чистом, пахнущем бананами «мерседесе». Я успела бы вовремя, поскольку по уикэндам часа пик не бывает, но автокатастрофа сразу после Глендейла заставила меня поехать по пятому шоссе, совершенно мне незнакомому, и скоро я обнаружила, что направляюсь к центру города, в другую сторону от Маунт-Олимпуса. Я быстро свернула в Лос-Фелиз и попала в густой поток машин, желающих оказаться у Греческого театра.

Греки. Снова они.

Я позвонила дяде Тео. Он не водил машину, но прекрасно ориентировался в городе.

– О Боже! – воскликнул он. – До чего же ты любишь окольные пути. Немедленно сворачивай налево, дорогая, доедешь по Франклина до Каенги, а дальше до Малхолленда. Свернешь налево, на Вудро Вильсона, еще раз налево, на Ничольс-каньон, направо на Уиллоу-Глен, налево на Юпитера, опять налево, на Геркулеса, и скоро окажешься на Электры.

– Дядя Тео, я потрясена, – сказала я, быстро все записывая. Это было нетрудно, потому что шоссе стояло. – Ты человек и навигационная система в одном лице.

– О чем ты, дорогая? О! Знаешь, я видел Джо в выпуске «Новостей».

– С каких это пор ты стал смотреть «Новости»? – Я совершенно забыла, что у дяди есть телевизор.

– Идея была не моей, хотя я нахожу прогнозы погоды захватывающими. Неужели у Джо какие-то неприятности?

Я рассказала ему об убийстве Дэвида и об отношений к нему Джо, о том, что она находится под пристальным вниманием средств массовой информации, и о том, как все это некстати.

– О! Джо нечего беспокоиться, – заверил дядя Тео. – Сплетни. Вели ей надеть метафизические наушники и отключиться от происходящего.

По улицам Маунт-Олимпуса не бродили местные жители в тогах. Кентавров тоже не было видно. Но некоторые дома походили на греческие, их украшали фронтальные колонны; другие были покрашены в светлые цвета и напоминали ящики, крытые красной черепицей, что имитировало средиземноморский стиль. Остальные строения, принадлежащие шестидесятым годам, были просто жалкими и напоминали обложки альбомов «Роллинг Стоунз».

Но только не дом Шеффо. Он поражал солидностью, особенно газон – столь безупречный, что казалось, его регулярно пылесосили. Вдоль подъездной дорожки стояли скульптуры из белого камня. Я припарковалась перед гаражом на две машины, украшенным греческими колоннами – ионическими? дорическими? – которые придавали ему солидность, прошла между скульптур к дому, также окруженному колоннами, и нажала на звонок. Послышалась мелодия, исполняемая, похоже, на арфе. А может, на лютне.

Дверь открыл высокий мужчина в белой рубашке от «Ла-кост». У него были пышные светлые волосы, бронзовый загар, и ему уже стукнуло лет семьдесят пять, если не больше. Старик никак не прореагировал, когда я назвала себя, что-то пробормотал, повернулся и пошел в дом.

Не зная, что делать, я последовала за ним. Дом, или по крайней мере та его часть, которую я увидела, был почти стерильным, лишенным какого-либо стиля. Мы нашли Шеффо в укромном уголке «деревенской» кухни – он завтракал и читал газету. Шеффо посмотрел на меня, не узнавая, но когда я представилась и добавила, что расписываю стены, он воскликнул:

– Да-да, я помню! Наварре! Принеси чай со льдом. Или вы предпочитаете кофе, Уолли?

– О, я буду пить то же, что и вы.

– Я пью виски, – пояснил Шеффо.

– Тогда с удовольствием выпью чаю со льдом.

Наварре, словно в трансе, направился к холодильнику, а Шеффо положил газету на столешницу и вывел меня на улицу. Задний двор, с садом, бассейном и домиком для гостей, обладал ярко выраженной индивидуальностью, которой не хватало дому. Бассейн был прямоугольным, узким, с одной дорожкой – возможно, здесь предполагалось выставить еще скульптуры. Я быстро посчитала в уме: шесть белых, больше человеческого роста, статуй стояли напротив, еще шесть – по обе стороны бассейна, а во главе их возвышался, как я решила, Зевс. Напротив вдалеке расположилась миссис Зевс. Фруктовые деревья, виноградные лозы и цветы росли здесь в изобилии.

Справа, отделяя владения Шеффо от соседнего дома, высилась бетонная стена, суровая и уродливая, футов двенадцать в высоту, пятьдесят – в длину.

– Вот ваш холст, – показал Шеффо. – Он просто жаждет, чтобы его расписали.

Я глубоко вздохнула:

– Да. – Стена была оскорбительна для глаз, вызывающе новая, серая лишенная изящества. Такое огромное свободное пространство, может, и не заставит сердце обычного человека биться сильнее, но для художника заняться им – все равно что открыть новый альбом для рисования с толстой фактурной бумагой. Невозможно оставить такую стену в покое, без росписи. – Да, – повторила я.

– У меня нет выбора. Наши соседи – ужасные, отвратительные люди. Мы пытались договориться по-хорошему, писали письма, подлизывались, обращались в ассоциацию домовладельцев, и в конце концов там, где некогда была кипарисовая роща… – Шеффо закрыл лицо, очевидно, стараясь стереть из памяти ужасные воспоминания. Ему удалось взять себя в руки. Я снова посмотрела на стену и увидела перед ней три пенька, казавшиеся шрамом на лужайке.

– И вы воздвигли эту стену? Чтобы отгородиться…

– Стену? Неужели я назвал это стеной? Я ошибся. В Маунт-Олимпусе нельзя ставить заборы выше шести футов. Это Искусство. И оно не проходит по границе между владениями, а отстоит от нее на тридцать два дюйма. «Наварре, – спросил я, – каким станет это произведение искусства? Пусть здесь будут изображены боги. Давай наполним наш сад сверхъестественными созданиями».

– А в чем заключается проблема с соседями? – поинтересовалась я, понизив голос.

– Не спрашивайте.

Какое-то время он молчал, прислушиваясь к щебету птиц и слабым, угадываемым на уровне подсознания голосам, доносившимся из-за стены. Радиопомехи? Появился Наварре с напитками – чай со льдом был подан в матовом стакане и имел привкус мяты. Загорелое лицо старика по-прежнему ничего не выражало, он никак не прореагировал на мое «спасибо», а когда Шеффо попросил принести флорентийское печенье с белым шоколадом, купленное ими в кондитерской в Гелсоне, просто повернулся и ушел.

– Так вот, – начал Шеффо. – Вы читали «Илиаду»?

– Нет, разве вы не помните? Я Уолли, полная невежда.

– Разумеется, это придется сделать. Наварре даст вам ключи, и вы сможете приходить и уходить когда вздумается. Если вы не будете шуметь, то можете работать по ночам. К вашим услугам прожекторы и все, что пожелаете. Нас это не побеспокоит, мы спим с закрытыми ставнями.

– Когда я должна закончить?

Шеффо поднял похожий на сучок палец.

– Неужели я буду диктовать богам свои условия? Когда история будет рассказана, вы закончите и роспись. Но как бы то ни было, мы должны появиться в суде в первых числах марта и ваше творение станет доказательством. Приносите свои эскизы на съемочную площадку, если это позволит сэкономить время.

– У вас есть персональная комната, где вы переодеваетесь? – спросила я. – Мы можем там работать?

– О, конечно! И это самая большая гримерная, несмотря на все усилия некой дивы, имени которой мы не будем называть. – Он откашлялся. – Только теперь, со смертью Дэвида, мне придется активизироваться, чтобы угодить новому начальству. Плохо, очень плохо. Вы знали Дэвида, нашего продюсера?

– Да, я виделась с ним несколько лет назад. Нас познакомила Джо Рафферти.

– Джо и Дэвид. – Взгляд Шеффо загорелся. – Наши Симона де Бовуар и Жан Поль Сартр. Выдающаяся пара. Страсть, драма, menages a trois[8]. Наварре должен помнить. Все по-декадентски, никакой грязи.

– М… menages a trois? В троем? – Я первый раз слышала об этом, а Джо не стала бы утаивать от меня подобные вещи.

Шеффо замахал руками.

– Это так печально. Нельзя быть ни в чем уверенным. Дэвид имел вкус к авантюрам, но ему приходилось быть центром внимания. Потеря контроля над людьми свела его с ума. Начнем с того, что он был наполовину сумасшедшим. Если боги хотят кого-нибудь уничтожить, то сначала лишают разума.

– С помощью власти, – раздался голос Наварре. Я обернулась и увидела, что он несет серебряный поднос с кружевными салфеточками, на которых лежит воздушное белое печенье. – Если они хотят уничтожить кого-нибудь, то сначала сводят с ума, наделяя властью.

– Власть здесь ни при чем, – возразил Шеффо. – Просто сумасшествие.

– Сумасшествие и власть. – Лицо Наварре оставалось неподвижным, но голос сделался более выразительным.

– Я знаю Еврипида! – крикнул Шеффо. Последовала тишина, можно было различить лишь еле слышные радиопомехи. – В любом случае, – он взял с подноса печенье, – Дэвид страдал от необходимости управлять. Вот что сгубило его.

– А я думала, это был пистолет, – встряла я.

– Ну да. – Он захрустел печеньем. – Но корень всего – необходимость господствовать. Его ахиллесова пята. Он перестал играть, когда понял, что режиссер наделен большей властью, чем актер. Но разумеется, на телевидении считаются не с режиссером, а с продюсером. И он стал им. Если Дэвид не мог оказаться на вершине, то не вступал в игру. Он все окутывал талантом и гениальностью, но ему было необходимо дергать за веревочки. Это было его проклятьем.

Казалось, Шеффо полностью погрузился в свои мысли, но Наварре вернул его к действительности с помощью одного слова: «стена». Я подняла вопрос об оплате, который обдумала, пока стояла в пробке. Шеффо дал мне размеры стены заранее, так что я прикинула время, которое понадобится на грунтовку, изучение темы, учла такие обстоятельства, как погода, освещение и личность самого Шеффо, и в результате в моей голове сложилась абсолютно произвольная сумма в четыре тысячи долларов. Обсуждение гонорара – не самый приятный аспект моей работы. И потому, когда Шеффо, не успела я назвать свои условия, предложил мне десять штук, я в поисках поддержки ухватилась за статую – какую-то женщину со змеями в волосах – и сказала:

– Прекрасно!

Мы пошли обратно через сад и дом к моей машине, и тут я вспомнила о другой своей работе.

– У нас с вами должно состояться свидание? – спросила я.

Шеффо не сразу сообразил, что к чему, и остановился.

– Свидание?

– Макс, помощник режиссера, сказал, что у нас сегодня вечером свидание. Рекламный… – Мне не хотелось произносить слово «трюк», но как еще выразить это словами? – Ход.

На лице Шеффо не отразилось ни капли понимания.

– Для шоу «Мыло и грязь», – объяснила я. – Это придумала Джен. Джен Ким. Ваш продюсер.

– Эта филистимлянка! – фыркнул он. – Моя дорогая, я не занимаюсь рекламой в нерабочее время. Уже очень давно. Если они неспособны снять ее между эпизодами, то им придется без нее обойтись. – Шеффо пошел дальше.

– О'кей, но…

– Надо уметь говорить «нет». Иначе мир выпьет всю вашу кровь, просто выпьет кровь. У вас есть хороший агент?

– У меня его вообще нет.

– О, моя дорогая, это необходимо. Каждому художнику нужен агент. Они тоже филистимляне, разумеется, но они ваши собственные филистимляне. Никто не уважает то, что мы делаем, сами понимаете. – Он взял меня за руку и провел мимо скульптуры мужчины и женщины, которые слились в объятиях, – такие уместны на порноканале.

– А что мы делаем? – спросила я.

– Мы рассказываем истории, – ответил он, подходя к моей машине и открывая дверцу. – Это самая благородная из профессий, только на нее есть смысл тратить свою жизнь. Мы выдумщики.

Саймон сидел в гостиной пентхауса и смотрел хоккей с выключенным звуком, к его уху был прижат сотовый телефон. Я подошла к нему сзади и запечатлела на макушке поцелуй. Он поднял свободную руку, поймал меня за шею и потянул вниз, поближе к губам.

Я думала, Саймон поцелует меня в ответ, но он уронил телефон на грудь и сказал:

– Я хочу с тобой поговорить. – Затем снова приложил к уху телефон: – Больше людей. Сними Мэннинга и Жарка с дела Дарвиса, если понадобится.

Я была в спальне и переодевалась, когда Саймон вошел и положил что-то на кровать. Мой мобильник. Как он к нему попал? Должно быть, объявлялась Джо.

– Куда-то собираешься? – поинтересовался он.

– Нет, просто хочу надеть что-нибудь поудобнее. – Я с трудом стянула с себя кожаную куртку Джо. Весь день я провела в одежде, которую надела для собеседования с Джен Ким, и теперь мое тело молило о фланели или флисе. – Здесь была Джо? – спросила я.

Факс Саймона щелкнул и зашумел. Он посмотрел на него, затем перевел взгляд на меня.

– Да. А еще звонил Макс Фройнд. Дважды. Свидание назначено на сегодняшний вечер. На восемь часов. Он сказал, что это сообщение отменяет все предыдущие договоренности.

– Он… звонил сюда?

– На твой телефон. Я ответил, подумав, что смогу узнать, как связаться с тобой.

Это объясняло поведение Саймона. У него был пунктик – он не любил, когда меня нельзя было разыскать, когда я забывала телефон, не отвечала, не перезванивала. Я довела его до сумасшествия. Не сумасшествия из-за власти, а просто сумасшествия. Зазвонил его мобильник, он ответил «Да» и продолжал слушать, повернувшись ко мне спиной. Ведь по его лицу можно было понять все без данного на то разрешения.

Я перестала расстегивать блузку, в которой проходила весь день, и снова застегнула молнию на юбке. Когда у тебя с кем-то серьезный разговор, а твой собеседник облачен в костюм, в то время как на тебе нет ничего, кроме нижнего белья, у него появляется большое преимущество.

Однако у меня хорошее белье. Оно мне идет и, главное, впору, разве часто такое случается? Пока я обдумывала вопрос об одежде, Саймон, закончив разговор, повернулся ко мне.

– Когда приезжала Джо? – спросила я.

– Час назад.

– Ты разговаривал с ней?

– Нет, она оставила телефон у привратника, а тот отдал его мне.

– А записки она не оставила?

– В нее был завернут телефон. Там говорилось: «Спасибо. Обнимаю, целую». Есть еще какие-нибудь вопросы или теперь моя очередь?

Между нами была кровать, огромная, двуспальная, с пуховым одеялом в черном пододеяльнике, и она казалась мне игровым полем, а мы были в каком-то смысле противниками и смотрели друг на друга. Саймон скрестил руки и совсем не походил на парня, который спал со мной, а я гадала, какие ответы я должна дать на его вопросы, чтобы он снова стал им, тем человеком, который называл меня «беби» и «ангел». Мне неожиданно расхотелось слишком уж стараться. Я не любила защищаться.

– Спрашивай, – сказала я.

– Ты встречаешься с парнем по имени Макс Фройнд?

– Нет, у меня свидания с Шеффо, Рупертом и… Треем. Так обстоят дела. А Макс все это организует.

– Макс… сутенер?

– Если бы он им был, то я была бы проституткой.

– Не хочешь рассказать, в чем тут дело?

– Не хочешь ослабить галстук и не смотреть на меня так, словно я прохожу проверку на детекторе лжи?

Саймон не шелохнулся. У него был дар невозмутимости. Наверное, это необходимо для того, чтобы допрашивать наркобаронов и тому подобных личностей.

– Ладно, – сдалась я. – После вчерашней вечеринки мне предложили две работы. Одна – это расписывать стену. Другая… ну, я думаю, ее можно примерно отнести к области… общественных наук.

– Насколько примерно?

– Очень примерно. О'кей, она имеет отношение к связям с общественностью. К маркетингу. К рекламе. Короче говоря, к шоу-бизнесу.

– Что же это такое?

– Я буду работать корреспондентом и ходить на свидания для шоу под названием «Мыло и грязь». Пойду на свидание с какой-нибудь звездой, затем раскручу на разговор, и он выболтает мне факты, которые никому не известны.

Невозмутимость Саймона исчезла. Он, казалось, был в ужасе.

– И зачем тебе это нужно?

– Деньги.

Он огляделся по сторонам, показывая рукой на окружающую нас обстановку.

– Ты умираешь с голоду? У тебя нет крыши над головой?

– Я почти банкрот. Твои деньги и нынешние обстоятельства не в счет. Мне неудобно быть содержанкой.

– А ходить на свидания удобно? Какое-то низкопробное телевизионное шоу, где ты…

– Я не буду спать с ними, Саймон. Это не настоящие свидания.

– В глазах публики самые что ни на есть настоящие. Секс, Уолли. Что еще они, по твоему мнению, могут продавать?

– Какое тебе дело до того, что какая-нибудь домохозяйка из Спокейна подумает о моей личной жизни?

Саймон ничего не ответил.

– Я участвовала в отвратительном реалити-шоу, когда мы познакомились, – напомнила я. – Это ничем не хуже.

– Если ты сделала такое однажды, это пустяк. Дважды – уже…

– …испорченная репутация? – Я немного разгорячилась. Наверное, потому, что разделяла его мнение. – Почему ты против? По личным или профессиональным мотивам?

Телефон Саймона зазвонил. Он ответил, выслушал собеседника, посмотрел на меня и вышел из комнаты.

Мне хотелось дать ногой по кровати! Но я была босиком и боялась сделать себе больно. Быстро сунув ногу в туфлю, я изо всех сил лягнула кровать. Войдя в гардеробную, я посмотрела на чемодан. Переодевание в домашнюю одежду отменялось, ибо в этом случае преимущество окажется на стороне Саймона: домашние шмотки против хорошо сшитого костюма. Как нужно одеваться для спора? Черт с ним, со свиданием; я подумаю об этом позже. До свидания еще нужно дожить.

Я остановилась на джинсах и майке. Черной.

Когда я вошла в гостиную, то обнаружила, что Саймон ушел. На кухонном столе лежала записка: «Непредвиденные обстоятельства на работе. Буду поздно». Ни тебе «Обнимаю, целую». Ни даже подписи.

Я скомкала бумагу в шарик и бросила через всю комнату. Он ударился в телевизор – там все еще шел хоккей.