"Приключения 1989" - читать интересную книгу автора (Викторов Василий, Бакланов Николай,...)

14 НОЯБРЯ

Взрыв прозвучал глухо, будто вырвавшись из-под земли.

Звякнули металлические задвижки жалюзи, негромко ударились друг о друга неплотно закрытые балконные двери, и всё стихло. Правда, за стеной соседнего колледжа лениво лаяли сторожившие его овчарки, да чирикали где-то воробьи. Но это были звуки привычные, они не несли в себе признаков тревоги, и огромный город продолжал утренний, самый крепкий сон.

Часы показывали 6.10. Больше взрывов не последовало, значит, то, что произошло, не было бомбежкой. Всё равно приходилось вставать. Рядом с аэропортом находился ещё и крупный военный аэродром, и вполне возможно, взрыв произошел именно там. Значит, диверсия. Ну что ж, главное ясно, остальное детали. Правда, чтобы раскопать эти детали, потребуется в несколько раз больше времени, чем диверсантам для подготовки взрыва. Катастрофа занимает мгновения, а последствия ощущают несколько поколений. Войну можно проиграть всего за несколько дней, но ещё многие годы будут рождаться дети-калеки, и молодые души будет пригибать к земле тяжесть поражения, сознание собственного бессилия и невозможности восстановить попранную справедливость.

Когда я вспоминаю этот день, мне кажется, что я думал тогда именно об этом, хотя на самом деле нечто подобное приходило мне в голову много раз за последние месяцы. И ещё подумал, что взрыв на рассвете не прозвучал грубым диссонансом ровному дыханию спящего города, а напротив, подвел какой-то итог, поставил точку в конце главы. Неделя начиналась тяжело, собственно, она началась тяжело вчера и позавчера, но тогда утром я не мог предположить, что впереди ещё много тяжелых дней, которым предстоит сложиться в недели, и мы, когда всё будет позади, иногда будем путать эти дни и недели. Останется одно — мы сохраним о них самые светлые воспоминания. Жизнь, как ни странно, полна таких простых парадоксов.

Умыться и натянуть форму — размышлений не требовало. В холле уже сидел Вовка. Волосы тщательно расчесаны на пробор, пшеничные усики аккуратно подстрижены. Короткие сапоги начищены как на парад. Картинка! Мы молча кивнули друг другу. Обмениваться мнениями не стоило, они совпадали. Гадать, когда вернемся, тоже, так как не было прямого провода к господу богу.

Прислушиваясь, не раздадутся ли с улицы два коротких гудка, я сунул в спортивную сумку свитер, шерстяные носки, первую попавшуюся книгу, завернул пару бутербродов и пошел прощаться.

При моей работе, когда не знаешь, что может произойти через час, мы взяли за правило спать в разных комнатах. Наташа и Оленька лежали в обнимку на одной подушке. Светлые волосы, белая кожа, к которой не пристает ни один загар, пятна веснушек на носу и щеках, одинаково пухлые губы — сестры, да и только. Казалось, что их хотят разлучить друг с другом, а они сопротивляются. Я потоптался немного, посмотрел на них и, услышав гудки, вышел. Каждый раз, когда я вот так неожиданно уезжал из дома, мне хотелось оставить записку. А что писать?

— Может, подвезти? — предложил я Вовке.

— Семенов заедет.

— Привет ему горячий.

Первое, что мне бросилось в глаза на улице, — улыбающееся лицо Ахмеда, небрежно сидевшего на крыле «уазика». Вот уж поистине местный вариант нашего Иванушки — встал, провел ладонью по лицу — и бодр и весел. Прошу любить и жаловать. Формочка отутюжена, орел на берете блестит в тон умытому лаку машины, словом, все хорошо в этом лучшем из миров.

Что ж, Ахмед всегда поднимал моё настроение. Через девять минут встретим Титова. Посмотрим, что тот скажет.

На перекрестке, в самом центре, чтобы не мешать движению, стоял военный джип с радиостанцией. Сидевшие в нем солдаты носили береты с зеленым кантом. Гвардия — ражие ребятки, в их руках автомат кажется детской игрушкой типа «Огонек». Видимо, Абу Султан не шутил. Но на улице было спокойно. На нас гвардейцы не обратили никакого внимания. Стало быть, проверяют не все военные автомашины, знают, кого ждут.

У большого дома, где жил Титов, вместо десятка-полутора «уазиков» тех, кому по должности было положено подняться в таких обстоятельствах, полный комплект машин и тьма народа. Титова я увидел издалека. В голубой рубашке с закатанными рукавами, загорелый после поездки к морю, он выглядел значительно моложе своих пятидесяти.

Титов не дал мне даже открыть дверцу:

— Поедешь в бригаду. Узнай, получен ли приказ о подготовке позиций для круговой обороны. Возможны десанты. Возьми палатку и всё, что сочтешь нужным для нормальной жизни и работы. Палатку поставь на стыке апельсиновой рощи и межевой посадки, ближе к проселку. Заглуби её на уровень своего роста, от выхода отведи щель и перекрой мешками с песком. Штаб бригады должен быть расположен по соседству, в той же роще. Когда закончишь с палаткой, переведи план круговой обороны. Вот он. Ахмеда пришлешь за мной в управление к 20.00. Учти, что командира в бригаде не будет. Работай с Сами и не давай отвлекать его по пустякам.

Да, научился Титов за долгие годы службы отдавать приказы. Ахмед по интонации понял, что можно ехать, и нажал на газ.

И всё-таки, несмотря на металл в голосе Титова, я уловил, что дело не совсем в круговой обороне и возможных десантах. Ещё какая-то собака здесь зарыта. Что ж, по дороге будет время подумать, а потом попытаем старого друга Сами.

Город просыпался. Скоро с минаретов раздадутся усиленные динамиками голоса муэдзинов, правоверные помолятся, позавтракают, чем бог послал, и те, кто имеет работу, пойдут на работу, а те, кто её не имеет, пойдут её искать. Скоро на улицах будет ни пройти, ни проехать. А пока несколько темно-синих таксомоторов высматривают редких пассажиров, покрикивают мальчишки-велосипедисты, развозящие хлеб, торговцы горячей снедью разогревают котлы на колесах, да зеленщики налегают грудью на ручные тележки с картошкой, помидорами, манго и бог знает ещё с чем. Картина, виденная сотни раз и всегда интересная своей пестротой.

В городе всё как обычно. Вот только Титов был напряженный, как новоиспеченный лейтенант, получивший первый в жизни боевой приказ. И взрыв. Ахмед подтвердил, взрыв был на аэродроме.

«Уазик» вырвался из города, и началась моя самая любимая дорога. По ней я езжу уже без малого год, с тех пор, как стал работать с Титовым, зимой и летом, в жару, во время песчаных бурь и под дождем.

Старая дорога к целебным источникам и приютившемуся рядом курортному городишке сильно изменилась за последние годы. Её асфальт день и ночь утюжат сотни автомобилей. Мощные, с прицепом «баррейрос», глухо ревущие МАЗы, тяжелые «мерседес-бенцы» везут чугунные чушки на металлургический комбинат, стальной лист и детали на автосборочный завод, а в город идут машины, груженные цементом, арматурой, проволокой, бегут своим ходом новенькие, только что с конвейера, малолитражки, ярко-оранжевые колесные тракторы и дизельные пятитонки. Они обгоняют увешанных колокольчиками ослов и мулов, тянущих повозки с мандаринами, арбузами, сахарным тростником, луком…

Более мирной картины не придумаешь. Если прибавить к ней розовые, кроваво-красные, фиолетовые всполохи цветущих вдоль дороги акаций, проносящиеся мимо деревушки с мечетями и соборами, с непременными глиняными голубятнями, похожими на маленькие пагоды и зеленеющие вдали поля кукурузы, — прямо идиллия.

Невозможно даже представить себе, что всего в двух часах езды отсюда стоят две армии, разделенные узкой, в несколько сот метров, полоской холмистой пустыни. Стоят, ещё не остывшие от двухлетней давности схватки и всегда готовые по первому сигналу ринуться в бой.

Те, на другой стороне полоски, считают, что выиграли два года назад, захватив больше чужой земли, чем в силах удержать. Сегодня они выжидают, рассчитывая, что у готовящегося к новой битве противника сдадут нервы и он кинется в драку очертя голову — раньше, чем будет действительно в силах одержать победу. Выжидают не сложа руки, а постоянно нанося удары диверсиями, внезапными налетами авиации, артиллерийскими обстрелами.

Таким представлялось мне положение на сегодняшний день. Последние события вписывались в этот итог как недостающий в мозаике камешек. Страшнее и обиднее всего, что за этим стоят человеческие жизни. Железная логика войны всегда опирается на прочный фундамент, который кропят отнюдь не святой водой и возводят постепенно, шаг за шагом, стараясь уменьшить потери и все же неизбежно теряя…

Дорога приводит к яхт-клубу, построенному здесь любителями благородного гоночного спорта из Оксфорда и Кембриджа. За последние годы он утратил свою клиентуру. Это видно по маркам автомашин. Совсем нет чопорных «роллсройсов» и самодовольных «кадиллаков». Кучка изрядно помятых «бьюиков» и совсем уж затрапезных «ситроенов» дремлет у ограды. На всё ещё аккуратно подстриженных газонах не видно ни души.

Основатели и завсегдатаи клуба там, на той стороне узкой полоски песка. Они нанимают летчиков и оплачивают горючее для истребителей, поставляют новейшее оружие и обучают диверсантов. И пока их нет, яхт-клуб стоит хотя и пустым, но нетронутым. Он не перешел в другие руки, и его дорожки аккуратно посыпают песком. Он ждет — чья возьмет? Вернутся хозяева, и он будет служить им верой и правдой. А если победят те, кого он видел только в роли уборщиков и официантов, он сдастся. Кто кого? Вот в чём вопрос. Просто — как на уроке и сложно — как в жизни.

Ахмед вернул меня к действительности:

— Подъезжаем.

Бедняга, должно быть, умаялся, ожидая, пока я заговорю. Привык, что почти каждое утро мы обсуждаем всякую всячину, втягивая даже молчаливого Титова в наш разговор, полный восклицаний и междометий. Кстати, Ахмед как раз из тех, кому Абу Султан собирался пообещать лишнюю лепешку, опоздав, правда, с этим на добрых два десятка лет. Лепешкой теперь не отделаешься, хотя она и не лишняя.

Мы подъезжали к расположению бригады. Ахмед свернул с асфальта на грунтовку, и через десять минут мы были на месте. Часовой отдал честь, вестовой пошел доложить Сами, что я приехал, в канцелярии дробно стучали машинки, на плацу маршировал взвод из роты охраны. Я был рад, что наш бригадный механизм функционирует исправно. Его размеренный ход придавал уверенности и создавал рабочее настроение.

— Ахмед, проверь мотор, смени масло. Натяни на кузов маскировочную сетку. Поставь дополнительные канистры.

Ахмед не без шика газанул от штаба, зная, что вечером потрафит Титову: больше всего на свете тот любил до предела залитые баки.

Сами не утерпел и показался в дверях.

— Доброе утро, старик, — сказал он по-русски.

Чтобы полностью соблюсти положенный ритуал, вестовой мигом принес кофе. В углу кабинета на большом столе для совещаний уже лежала развернутая карта района. Отлично, значит, никаких предисловий не потребуется.

Сами перехватил мой взгляд и сразу отреагировал:

— Я думаю, двадцати человек хватит, чтобы поставить палатку для вас с Титовым и отрыть два блиндажа для штаба бригады.

Я кивнул.

— Все остальное привезут попозже. Как только дадут связь, возвращайся сюда, в штаб. Перекусим, я вызову комбатов и поедем посмотреть всё на местности.

— Хорошо, Сами. Титов просил передать тебе план круговой обороны.

— Спасибо, Алеша.

— Подожди, я ещё не перевел.

— Переведешь устно, когда все соберутся.

В этом был весь Сами. Немногословен и деловит по существу.

…Мы познакомились за несколько месяцев до приезда Титова на дивизионных учениях по форсированию водной преграды. На холмике, откуда понтонный мост и ползущие по нему танки казались игрушечными, о чем-то горячо спорили. Я отошел в сторонку, где, подложив под себя пятнистую маскировочную куртку, спокойно лежал какой-то плотный подполковник. Оказалось, что это и есть командир понтонеров. Угостив меня сигаретой, Сами объяснил, что, по его мнению, спорить и дергать солдат, когда они работают, нет смысла. Для того и проводят учения, чтобы потом исправить ошибки…

— Ты знаешь последние новости?

— Конечно, Сами.

— Так больше продолжаться не может, — медленно произнес начальник штаба, — одно дело, когда бомбят войска, и совсем другое, когда поливают напалмом фабрики и школы. Думаю, президент говорил в Москве именно об этом. Есть война, и есть варварство. Если война имеет свои, пусть и жестокие законы, то варварство должно быть и будет поставлено вне закона.

— Сами, если улучишь минутку, заскочи, проведай меня. Есть вопрос интимного свойства.

— Не стесняйся, — предложил Сами.

— На свежем воздухе будет удобнее.

— Ты втюрился.

— Угадал. В кинозвезду, рекламирующую стиральный порошок.

— Это серьезно. Придется приехать.

Я даже не стал заглядывать в кузов грузовика, зная, что, когда приказы отдает Сами, осечек не бывает, и сразу полез в кабину, где уже сидел Фикри, молоденький, крохотного роста лейтенант, только что прибывший в бригаду. В подготовке полевого штаба Сами полагался на меня, а офицеры с опытом ему сейчас самому нужны.

Место для рассредоточения бригады Сами с Титовым выбрали давно и очень удачно. Небольшую долину всего в двух километрах от штаба с трех сторон окружали холмы, в складках которых без особых усилий отрыли укрытия для техники и складов. При минимуме маскировки пребывание здесь целой инженерной бригады становилось почти незаметным с воздуха.

Теперь требовалось рыть окопы и блиндажи, оборудовать пулеметные гнезда и позиции для противотанковых гранатометов. И, наконец, перетащить туда штаб. Предстояло досыта помахать лопатами, но давно известно, что на войне лопата такое же необходимое оружие, как и автомат.

Зная характер начальника штаба, Титов решил подать пример и первым переместиться в район рассредоточения. Сами не любил отставать. Вот так и получилось, что часам к шести вечера у нас с Фикри всё было готово, даже полы зацементированы.

Мы с Фикри благодушествовали, попивая чай на бруствере только что отрытой щели, когда появился Сами. Исполнительный Фикри вскочил, поправил очки и побежал приводить в порядок свою команду, а Сами с удовольствием сел на умятое в песке место, вытянул ноги и попросил принести чаю.

— Ну, что твоя кинозвезда? Как её зовут?

— Капитан Фаиз.

— Это интересно, — улыбка исчезла с широкого лица Сами.

— Вчера я встретил его с человеком по имени Абу Султан. Мы говорили о государственном перевороте.

— Это любимая тема Абу Султана.

— Мне показалось, что это не столько тема, сколько цель жизни.

— Что касается Абу Султана, ты прав на сто процентов, — заговорил Сами, отпив полстакана чая и закурив сигарету, — а Фаиз — его сосед по имению. В прошлом, конечно. Сейчас у Абу Султана, кроме «Эль-Дорадо», ничего нет.

— Меня всё-таки больше интересует Фаиз Что с ним?

— Он уже в бригаде. Ничего серьезного за ним не обнаружили. Однако я думаю, — прищурился Сами, — ещё пара недель, и наш Фаиз влез бы в это дело по уши.

— Значит, дело всё-таки было?

— Было. Ты что думаешь, — Сами встал во весь рост, — за линией фронта не знают, что делают, когда бомбят заводы и школы? Они спят и видят этот самый государственный переворот и своих лакеев в президентском дворце. Вот и хотели вызвать взрыв возмущения. И если переворот не удался, это ещё не значит, что борьба окончена.

— Я всё понимаю, Сами, — я тоже встал, чтобы проводить его до машины, — просто я привык к тому, что люди едины в своих стремлениях.

— Ты живешь в другом мире.

— Но сейчас-то я здесь.

— Вот и хорошо. Значит, всё будет зависеть от всех нас. Еще вопросы будут? — Сами снова улыбался.

— Пришли мне, пожалуйста, Ахмеда. А потом устроим маленький пикник, когда приедет Титов.

— Ладно, а ты пока сосни на свежем воздухе. С планом я закончил.

Дожидаясь Ахмеда, я обошел наш маленький лагерь. Фикри успел навести образцовый порядок. У телефона сидели дежурный сержант с вестовым, на холме торчал наблюдатель, часовые прохаживались там, где положено.

— Езжай прямо в управление, — сказал я Ахмеду, — без всяких визитов знакомым девушкам. В городе посты, заберут, как миленького.

— Посты уже сняли, — он ещё не понял, что я не шучу.

— Что?

Ахмед козырнул, залез в машину и посигналил на прощанье.

Титов приехал около девяти, критически осмотрел наведенный мною уют, гвоздем которого являлись мягко светившая лампа «летучая мышь» и нежно мурлыкавший по-французски транзистор, скосил глаз на оставленную Сами схему круговой обороны и подозрительно сказал:

— Соедини меня с Сами.

Я уверенно покрутил ручку полевого телефона.

— Отставить, — сказал Титов. Он начинал освобождаться от напряжения. Я не стал его пытать, вышел из палатки и позвал Ахмеда.

— Куда ты его послал? — спросил всё ещё намагниченный Титов.

— За гостями.

— Чего? — Титов даже бровями задвигал.

— Вижу, что вы пожаловали из города в наше захолустье не с пустыми руками. А новоселье без гостей не бывает. Ахмед привезет Семенова и Вовку. Сами с командиром доберутся на своей машине.

— Правильно, — размагнитился наконец Титов и стал распаковывать объемистую сумку. — Тут и тебе кое-что есть.

Я знал, что, как бы ни спешил Титов, прежде всего он заскочит к моим и пробудет там дольше, чем у себя дома. Наталью он успокоит, а своей жене прикажет собрать снедь и пожитки, ничего не объясняя. Суровость Титова была его маскировкой, может быть, составной частью службы, как он её понимал, но не сутью. Это я почувствовал довольно быстро, но старался не злоупотреблять своими открытиями.

— На словах просили передать, — продолжал Титов, — чтобы ты не волновался. Всё будет в порядке.

— А вы что на словах передали? — автоматически съехидничал я.

— Даже тебе ничего пока не могу сказать, — отреагировал Титов. — Кроме того, что житье наше тут надолго. Ты правильно всё устроил в смысле основательности. Но и по стране помотаться придется.

Негустая информация. Ладно, будем принимать гостей и веселиться.

— А вот и гости, — Ахмеда я слышал издалека.

— Сейчас объясним, что такое наркомовские сто грамм, — усмехнулся Титов и булькнул маленькой пластмассовой канистрой.

— Военный совет в Филях? — и опять я не удержался.

— Посоветоваться не мешает, — Титов не принял шутки, — дел и задач много, а людей мало. Нас с командиром с завтрашнего дня можно не считать. Если ещё Сами заберут в управление, боевой подготовке в бригаде конец. Не тебе объяснять.

— Вы мне другое объясните. Что происходит? Я же не попка.

— Знаешь, — честно сказал Титов, — я сам пока попка. Но, думаю, воздух для них скоро закроют.