"Приключения 1989" - читать интересную книгу автора (Викторов Василий, Бакланов Николай,...)

19 НОЯБРЯ

Утро выдалось не очень жаркое, в палатке было даже прохладно. Казалось, что белесое солнце вышло из-за горизонта не для того, чтобы согреть грешную землю, а скорее ради освещения. Разберитесь, мол, люди, при свете, что вы понаделали хорошего и что плохого.

Не знаю, как другие, а мы понаделали за эти дни порядочно. В считанные минуты бригада могла полностью укрыться в земле и открыть огонь. Собственно, большая часть её техники, склады боеприпасов и горючего оставались зарытыми и замаскированными всё время. Выходили лишь отдельные подразделения для выполнения конкретных задач.

Титов сразу, как побрился, помчался в штаб и засел там с командиром и Сами, сказав, что вполне объяснится на пальцах.

Я готовился к выезду. Батальон Фаиза обустраивал неподалеку позицию для дивизиона зенитных ракет. Титов всегда предпочитал конкретное дело абстрактным задачам, отрабатываемым на разного рода учениях, и поэтому обрадовался, что батальон работает рядом и можно практически на ходу совершенствовать подготовку.

Я сидел у штабного блиндажа, курил, попивая чай, и смотрел, как вдалеке у склада горючего Ахмед таскает канистры с бензином. Мне оставалось совсем немного, чтобы достичь того блаженного состояния, когда хочется потянуться, зажмуриться и задремать под ласковым солнышком.

Собственно, самолетов я и не увидел. Просто раздались четыре не очень сильных взрыва, слившиеся в два погромче. И всё. За линией невысоких светло-желтых холмов на западе начали расти такого же цвета грибы, вовлекая в себя все больше мелкого песка и пыли.

Краем глаза я заметил, что левее, на юго-запад от нас, в воздух взвилась из-за горизонта зеленая ракета. Какой-то подлец подавал сигналы. Только теперь я услышал, как глухо рокотали моторы, неся начиненные смертью огромные стрелы низко-низко над землей, но самих самолетов по-прежнему видно не было. Они шли на предельно низкой высоте, и оставалось неясным, сделают ли «фантомы» ещё один заход, или, посчитав задачу выполненной, уйдут на базу.

«Надеть каски! Оружие к бою!» — чей-то знакомый голос ещё раз повторил команду. Оказывается, рядом со мной все время стоял Фикри. Умница, Фикри.

Я огляделся. Вдоль ломаной линии окопов торчали зеленые каски и дула автоматов и пулеметов.

— Фикри, ты видел ракету?

— Да, я возьму отделение и на грузовике поеду туда. Сообщи в штаб.

Смысл этой ракеты до меня не доходил. Сигнал десанту? Но транспортников или вертолетов не видно. Может быть, их агент хотел показать, что «фантомы» поразили цель? Они это и сами узнают, когда проявят пленку. Загадка.

Черт с ней, с ракетой. Важно, что ребята не оплошали, быстренько сделали всё, что положено в таких случаях, и Фикри оказался рядом. Я усмехнулся. Фикри только что из университета, и я, в общем, тоже. Своеобразное взаимное притяжение.

В блиндаже зазвонил телефон. Титов и компания. Соскучились.

— Разбомбили скорее всего штаб 8-й танковой, — предположил Титов.

— Вам наука, не сидите в штабах.

— Как у вас?

Я рассказал, в том числе про ракету.

— Ладно, давай сюда, поедем в дивизион. Они запросто могут быть на очереди.

— Пришлите кого-нибудь из офицеров, Фикри уехал ловить агента.

Ахмед, оказывается, успел вовремя унести ноги от склада с горючим и загнал машину под пихты посадки, чтобы не бросалась в глаза с воздуха. Про себя я засчитал ему лишнее очко.

— Первый раз вижу, — выходил из себя Титов, — чтобы ракетный дивизион ставили на голом месте. Кого он прикрывает, если себя защитить не может?

С горба дороги дивизион был как на ладони, стоял один-одинешенек. Люди Фаиза, правда, успели заглубить и обложить мешками с песком кабины управления и радары. Затянули их маскировочной сеткой. То же самое с пусковыми установками и машинами с запасными ракетами. И всё. Как это «фантомы» удержались и не сделали второй заход?

Но что больше всего огорчало Титова, это грейдированная дорога, как указатель, нацеленная от шоссе точно в центр дивизиона. По опыту я знал, что песок здесь плотный и вполне проходимый для любой техники. Ракетчики вольны ставить свои дивизионы как пуп посреди пустыни, но демаскирующая дорога — это вина инженеров.

— Кто постарался? — заорал Титов.

— Фаиз, кто же ещё?

— Достаточно было обозначить вехами. Во всяком случае, — подытожил Титов, — за такие штучки и к стенке могут поставить. При определенных обстоятельствах, конечно.

Несмотря на только что пережитое, острое до холодного пота чувство опасности, в дивизионе было спокойно. Никто не суетился, и лишних людей по позиции не болталось. Все сидели по местам и делали своё дело.

Титов быстренько провел короткое совещание с командиром дивизиона, стараясь при этом не смотреть на стоявшего рядом Фаиза. С дорогой теперь всё равно ничего не поделаешь, пока ветер сам не занесет слоем песка. Выяснив всё, что его интересовало, Титов повернулся к Фаизу:

— Ваша задача: устройство полевой позиции в двух километрах отсюда на северо-запад. Эту позицию переоборудовать под ложную. Вопросы?

— Вопросов нет. — Фаиз посмотрел Титову в глаза и понял, что проиграл. Титов разгадал его. Оставалось сделать хорошую мину, и Фаиз откланялся: — Нужно собрать офицеров.

— Пожалуйста, — совсем по-штатски ответил Титов.

Можно было возвращаться в бригаду, но Титов не спешил — это походило бы на бегство. Опасность ещё не ушла, её отзвук продолжал висеть в воздухе столбиком черного дыма, медленно поднимавшимся в ярко-голубое небо.

И, честное слово, было приятно посидеть и попить традиционного чая с ракетчиками. Из их глаз ещё не исчезло выражение напряженной решимости, не обреченности оставшихся без поддержки, нет, а именно твердой решимости защищаться до последнего. Умереть на войне проще пареной репы, они хотели заставить умирать врага.

Я был уверен, что Титов чувствует то же самое, потому что по дороге обратно он совершенно неожиданно разговорился.

— Если им перекроют воздух, можешь считать, что вся их доктрина летит к черту. Идти вперед для них слишком рискованно, и они это знают. В том, что касается сухопутных войск, — Титов даже руками размахивал, — мы их уже превосходим. Остается бомбить что подороже и поважнее. И тут они зарвались. Вот увидишь, через месяц, помяни мое слово, сами пойдут на перемирие. А там видно будет. Хотелось бы мне посмотреть, как будут драпать эти сверхчеловеки. — Титов разволновался, а я подумал о врожденном свойстве русского человека, привыкшего вставать на сторону слабого и несправедливо обиженного.

— А если не перекроют?

— Уж будь уверен. Как говорится, медленно запрягаем. Хотели постепенно, но теперь, еж твою кость, гони во весь дух! Ничего подобного ещё не было. Скоро сам увидишь. С завтрашнего дня начнем ездить по позициям, — Титов наконец перестал говорить загадками, — их уже строят полным ходом. Потом их займут ракетчики, и всё, баста. Можно ехать домой.

— Ну а пока куда?

— Заедем в бригаду, договоримся насчет завтрашнего дня, и я поеду в управление. Тебе там стены отирать нечего, лучше переведи пока материалы к командно-штабным учениям.

Я хотел возразить, но передумал, так как доверял нюху Титова. Когда можно будет заскочить к моим не на минуту, а подольше, сам скажет.

По лицам командира и Сами я сразу понял, что случилось что-то ужасное. И, грешным делом, подумал, а не застрелили ли Фикри, но он был тут же, стоял, как в воду опущенный.

…У каждого народа и у каждой армии есть свои герои. Про них ещё при жизни из уст в уста ходят легенды, из тех, что намного ценнее мудрых наставлений, напечатанных на тысячах страниц. Они олицетворяют дух нации, а не сухие постулаты, изложенные опытными педантами. Таким героем был здесь Абдель Азиз Махмуд, нынешний командир 8-й танковой дивизии. Это он сумел два года назад со своей танковой бригадой почти без всякой поддержки с воздуха углубиться более чем на восемьдесят километров на вражескую территорию и за сутки уничтожить около двадцати танков противника. Его солдаты покрыли себя славой, продолжая вести огонь из облитых напалмом горящих машин, и отступили только по приказу, непобежденными. В жизни это был очень веселый человек, с открытым, всегда готовым к улыбке лицом. Казалось, он так и ждет, когда можно будет рассмеяться в ответ на острую шутку и солёное слово. На него рассчитывали…

— Я знал Абдель Азиза, — вот и всё, что я сказал вслух.

— Погиб кто-то из ваших, Алеша, — сказал Сами.

— Восемь человек ранено, — добавил командир, — у них как раз было совещание. — И спросил: — Ты поедешь туда, Алеша?

— Я уже ничем не смогу помочь. Там был Рафик Каюмов.

Мне хотелось сесть здесь же на пол и завыть. Не от горя, нет. От бессилия. Здоровые мужики, мы стояли и молчали, вместо того, чтобы, сокрушив все на своем пути, добраться до горла убийц. Что толку, что желваки ходили у всех по скулам. Мы были бессильны.

— Терпение, Алеша, — Сами положил руку мне на плечо.

— Мы поедем вместе в восьмую, — негромко сказал командир.

На войне убивают — это известно даже трехлетним пацанам, бегающим по улице с игрушечными автоматами. Это известно и взрослым дядям и тетям из книжек, газетных листов и ежевечернего телевизора. На войне убивают друзей — это, к счастью, известно в наше время немногим.

И Абдель Азиз и Рафик не были мне друзьями по понятиям того, мирного мира. Мы не ходили вместе в кино или кафе, не делились самым сокровенным, всего-то сказали друг другу несколько десятков слов. Мы не ухаживали вместе за девушками и не делили деньги до получки. Но мысль о том, что их уже больше нет и никогда не будет, что эти такие разные по возрасту, происхождению, воспитанию и национальности люди оба превратились в кучки обгоревшего песка, смешанного с золой и пылью, была невыносима.

Теперь до самого своего смертного часа я буду помнить Абделя и Рафика потому, что погибли они, а не я.

Здание штаба со стороны дороги казалось целым, было похоже, что его просто покинули и перешли в другое помещение, никто не подъезжал ко входу на машинах, и в дверях не толклись вестовые и шофера. Лишь оказавшись ближе, можно было увидеть развороченный угол, как раз там, где находилась комната для совещаний. Крыша и почерневшие балки перекрытия осели вниз, поддерживаемые торчавшими наружу прутьями арматуры.

— Как он погиб? Кто-нибудь видел?

— Пытался вынести раненого командира дивизии. Их накрыло рухнувшим перекрытием.

— Я хочу побыть один, — сказал я, не оборачиваясь, и услышал, как заскрипел песок под ногами у Сами.

Вот что такое, оказывается, мужество. Молча умереть от первого в жизни налета, которого ты даже не смог увидеть. В лучшем случае услышал в последнее мгновение запоздалый беспомощный треск зенитных пулеметов, и всё — грохот, пустота, смерть.

Не будет здесь ни могилы, ни скромной пирамидки с красной звездой. Только в памяти горстки людей сохранится это место.

Почетна слава героев известных, недаром их имена горят золотом прижизненных и посмертных звезд. Бессмертна слава героев безвестных, кровью сердца, верой и памятью близких живет её вечный огонь. Тебе не в чем будет упрекнуть меня, Рафик, я буду приносить тебе цветы к Вечному огню на лучшей площади Союза. Весной, когда напоенная нежными ливнями земля завяжет тысячи новый жизней, я буду приходить туда и искать в огне твою искорку. И так будет всегда, пока я жив, пока будут жить мои дети и дети моих детей!

— Это случайность, — Сами взял меня за руку, — но случайность закономерная. Инициатива принадлежит им, и они используют это на сто процентов.

Ужасно точно рассчитанное время и место удара. Разумом мы понимали, что это совпадение — налет во время совещания в штабе, именно в штабе, а не в блиндаже, но психологическое воздействие, если не сказать потрясение, было сильным. Казалось, противник обладает всевидящим оком, точно зная каждый наш шаг, и действует строго по выбору, намечая добычу покрупнее. Причем после налетов на гражданские объекты он выбрал аэродром и штаб дивизии, и это уже не могло быть случайностью.

— А что ты скажешь насчет ракеты?

Теперь, когда я своими глазами увидел этот, с точностью до метра развороченный угол, в голову полезли невеселые мысли, и от скользкого ощущения, что каждый наш шаг становится известным, мурашки ползали по телу.

— Ничего не скажу, — ответил Сами. — Подлецов и продажных шкур много, и они исчезнут или попрячутся, как только переменятся роли.

— Поехали к себе, — сказал, выходя из штабного блиндажа, командир. Темные очки закрывали почти половину его лица, и только крепко сжатый маленький рот с побелевшими губами выдавал глубину его горя.

…Вечером мы сидели у нас в палатке перед стаканами остывшего чая. Есть не хотелось, хотя Титов снова привез из города свои домашние деликатесы.

Сами первый стряхнул с себя оцепенение.

— Расскажи нам про Рафика, Алеша.

Что я мог рассказать про Рафика? Что он из Азербайджана и закончил Бакинский университет. Что он в совершенстве знал язык. Что он отлично пел и играл на гитаре. Что в Баку его ждут невеста и мать. И что у него могли быть дети, много детей, таких же хороших, как и он сам.

— Прости меня, Алеша, — сказал Сами, — я спросил так, потому что мы не забудем его. Ты мне веришь, Алеша?

— Да, Сами, — ответил я, выходя из палатки. Мне хотелось побыть сейчас одному, посидеть в темноте, привалившись спиной к ещё теплому от дневного солнца стволу пихты.

Как бы я ни презирал мещанскую пословицу «Своя рубашка ближе к телу», я думал об Ольге и Наташе. Скорбел о Рафике, а думал о них. Пожалуй, впервые за эти дни тревога за близких, обычная, в общем-то, в подобных ситуациях, превратилась в какую-то тупую, ноющую боль в области сердца. Жертвы до сегодняшнего несчастья насчитывались сотнями, но для меня это были абстрактные мужчины, женщины и дети, ничем со мной не связанные, но теперь, когда погибли Абдель и Рафик, я почувствовал, как велика опасность, и встревожился. В душе я осуждал себя за эту подлость человеческой натуры, погибшие ведь были такими же людьми, как и мы, но ничего с собой поделать не мог, — слишком острым стало чувство опасности.

— Кто тут? — спросил я вполголоса, заслышав чьи-то осторожные шаги.

— Это я, Фикри.

— Что ты, Фикри?

— Тогда, днем, я никого не увидел. Он или они уже уехали, — тактичный Фикри говорил быстро, стараясь обойтись без пространных объяснений, видимо, понимая, что я хочу побыть один. — Они приехали на большой легковой машине. Следы очень четкие.

— А потом? Ты проехал дальше? — Я поднялся с земли.

— Да. Потом они выехали на грунтовку.

— Ах ты, господи, карты нету…

— Грунтовка ведет прямо к заднему двору «Эль-Дорадо». Там же вилла хозяина.

— Ты кому-нибудь рассказал об этом?

— Пока нет.

— Что же ты думаешь делать? — Почему-то я был уверен, что Фикри на этом не остановится.

— Не знаю. Я только хочу, чтобы, кроме нас, никто об этом не знал.

— Ну смотри. Тебе виднее.