"Северная Аврора" - читать интересную книгу автора (Никитин Николай Николаевич)5Бойцы буквально на плечах у неприятеля ворвались в его окопы, прошли все три линии вражеской обороны и, преследуя его, вступили в Усть-Паденьгу. Интервентов охватило смятение. Артиллеристы бросали орудия. Офицерам никто не повиновался. К этому времени вызванный Фроловым с Ваги свежий батальон зашел в тыл Усть-Паденьге, чтобы перерезать отступающим дорогу. Батальоном, так как опытные командиры погибли в первой атаке, командовал теперь Драницын, приехавший в это время на передовую, на помощь Бородину. Интервенты попробовали спуститься к Ваге, но попали под яростный пулеметный обстрел. Они решили скрыться в лесу, но взрывы тяжелых снарядов выгнали их оттуда. Осталось только одно – поднять руки. Это они и сделали. Солдаты выходили из своих убежищ с белыми платками на винтовках. – Рош!.. Боло!.. Сдаюс! – кричали они. Бой за Усть-Паденьгу длился шесть часов. Еще дымились сгоревшие деревенские избы, возле разбитых блокгаузов еще валялись трупы интервентов, но на перекрестках уже пылали костры, а в уцелевших домах и сараях крепко спали изнуренные от боя люди Бодрствовали только патрули да выставленные вокруг деревни посты и секреты. Штаб разместился в большом многооконном доме с развороченной тесовой крышей и разбитыми окнами. Напротив штаба тоже горел костер. Бойцы собрались вокруг него и негромко беседовали. – Американ только издали садит, а штыка боится. Пырх-пырх, будто рябчик, – насмешливо сказал кудрявый, раненный в ногу артиллерист. – Не, граждане, – заметил пожилой партизан в длинном, до колен, пиджаке из самотканого сукна. – Они остервеневши. Я наскочил на одного да штыком!.. А он на меня вроде медведя, не то чтоб бежать. А уж потом как мы их приперли, тогда заорали: «Боло!..» Послышался смех. – Пьяные! Их виской поят. – Ромом. – Нет, это раньше. Теперь виской. – Да пои их, как хошь, все равно не выстоят! Только гнать их надобно без задержки, – сказал паренек-пехотинец. – Верно! – поддержал его Крайнев. Он уезжал в Березник за пополнением и стоял сейчас у костра, оправляя седло на своей лошади. – Нам ждать нечего. Это он в блиндажах да в блокгаузах отсиживается. А нам не расчет. Да вот, к примеру! Жили здесь, в Усть-Паденьге, люди, а он их вовсе выселил да еще дома поджег, которые не нужны ему были. Разорение народу… – У нас в Панькове та же история, – вмешался в разговор другой партизан, горбоносый, в рваном зипуне. – Нагрянули архаровцы в декабре и определили с деревни сотню пар валенок, да две дюжины саней, да столько же сбруи. Наутро пришла рота в шубах. Переводчик пошел по деревне и говорит мужикам: «Вы, ребята, не сопротивляйтесь. Нам такая власть дадена, что можем на месте расстрелять». Для острастки, чтобы мужиков напугать, взяли Сеню, председателя нашей кожевенной артели, да плетюгов надавали. А потом привязали к своим саням да как пустят лошадь. Версты две она его волочила, так он и помер… – Вот звери! – выругавшись, сказал артиллерист. – Ну, народ испугался, конечно… Отдали сани, валенки. И тут им, вишь, мало показалось. Всю артель ограбили. Еще на семь тысяч взято было одних бурок! Вот как чисто сработали!.. Да чтоб след замести, склад сожгли. Все добро погорело. Что дальше, то больше. Чего ж нам ждать? В штабе командиры подводили итоги длившемуся весь день бою за Лукьяновскую и Усть-Паденьгу. Фролов при свете горевшей на столе свечки читал бумаги, поданные ему Драницыным. Фролов так устал за день, что лицо его казалось черным. Вестовой Соколов стоял у холодной печи. – Спину греешь? – усмехнулся Валерий, вместе с Любой входя в избу. Они только что закончили проверку постов. – На Высокой согреемся, – мрачно пробормотал матрос. – Да, там будет жарко, – сказал Драницын. – Кстати, Павел Игнатьевич, между Высокой и Шолашами имеется большой артиллерийский склад. – Точно выяснил? – с оживлением спросил его комиссар. – Да говорят так… Сейчас я распорядился привести в штаб несколько пленных, допросить их… Вот если бы этот склад подорвать… – А коли мне пойти на Высокую гору? – сказала молчавшая до сих пор Люба. – Я подорву. – Ах, ты здесь, – взглянув на нее, сказал Фролов. – Знаешь что, милая… не торопись. – Да коли надобно! – Не торопись, говорю, – резко сказал комиссар. «Чего это он?» – обиженно подумала Люба. Она хотела возразить комиссару, однако он снова заговорил с Драницыным. Не прислушиваясь больше к их разговору, Люба громко, во весь рот зевнула и вышла из комнаты. Благовещенские коммунисты пришли в Усть-Паденьгу ночью. Леля Егорова попала в избу, в которой расположились бойцы лыжной разведки. – Здесь хоть тепло, – виновато разведя руками, сказал ей провожатый. – Устраивайся пока тут. Утром приходи в штаб. Печь была жарко натоплена. Стягивая с себя промокшую одежду и пристраивая ее сушиться, партизаны-лыжники вполголоса переговаривались. Из их разговора Леля поняла, что утром они опять уходят куда-то в неприятельский тыл. Все лавки давно уже были заняты. Даже на полу Леля не видела свободного места. Она растерянно стояла у окна, не зная, что делать. Может быть, пойти в сарай, где разместились остальные благовещенцы? Дверь избы отворилась, и вошел еще один боец. Леля не сразу узнала в нем женщину. Это была Люба Нестерова. Люба сняла с плеча винтовку, лыжи поставила в угол и огляделась. Взгляд ее задержался на Леле. – Ты что, девушка? – спросила Люба. – Ночевать здесь собралась? Леля объяснила ей свое положение. – Плохо дело. – Люба покачала головой. – Теперь их пушками не разбудишь. Она прошлась по избе, бесцеремонно расталкивая спящих, но никто даже не пошевелился. – Сенька! – сказал она, подходя к молодому бойцу, спавшему на печке. Боец не отозвался. Она ткнула его кулаком в правый бок. Он перевалился на левый. – Ах ты!.. – Люба выругалась. Взяв бойца за плечи, она встряхнула его. – Слезай живо, а то стяну за уши. Боец проснулся, с сожалением посмотрел на печку, спрыгнул на пол. – Еще дерется, бесовка, – пробормотал он, потирая бок. – Сам ты бес! Ишь развалился. Тебе бы еще с лапушкой в обнимку, лежебока! А ты, девушка, чего же? – обратилась она к Леле. – Разувайся да скидывай ватник. Будь как дома, привыкай… Она сняла даже гимнастерку и бросила ее на солому, Простая холщовая рубаха, заправленная в ватные шаровары, плотно облегала ее стройное тело. Парень покосился на Любу. – Отвернись, леший! Сто раз вам говорить!.. – крикнула Люба. Перекинув за спину расплетенные косы, Люба легла. Леля пристроилась рядом. – Спи, девушка, – ласково сказала ей Люба и, будто жалея, поцеловала в щеку. – Спи, утро вечера мудренее. Она сразу же заснула, а Леле не спалось. Сердце билось часто, по спине то и дело пробегал озноб. «Кто она такая? – думала Леля про свою соседку. – Ну, завтра поговорим. А сейчас надо спать». Леля вспомнила о Драницыне и невольно улыбнулась. Ей стало теплее – то ли от мыслей о Драницыне, то ли оттого, что печка уютно пригревала бок. Потом усталость взяла свое: глаза начали слипаться. Егорова крепко уснула. Она проснулась только в восьмом часу утра. В окно едва светило солнце. В избе уже никого не было. Только вчерашняя знакомая стояла у окна и расчесывала свои длинные белокурые волосы. Леля тихо сползла с печки и прислушалась. Над избой с протяжным свистом проносились снаряды и с уханьем рвались где-то вдалеке. – Что это? – с тревогой спросила Леля. – Наши бьют, – ответила Люба. – Дорожку нам прокладывают. – Какие у тебя замечательные волосы! – сказала Леля, оглядывая Любу с головы до ног. – Была краса, кабы не дождь да осенняя роса, – усмехнулась Люба. – А что, девушка, у тебя женишок или муженек есть? – Нет… – краснея, ответила Леля. – Дружок, значит? – Люба засмеялась. Они сели за стол и выпили по кружке теплой воды, заедая ржаным хлебом с постным маслом и солью. Через четверть часа Люба уже все знала о своей новой знакомой. – Отец, значит, там, – делая ударение на последнем слове, задумчиво сказала она. – Так, так… Мысли ее сами собой обратились к Андрею, губы задрожали, на виске задергалась синяя жилочка. – Господи… – прошептала Люба. – Ах, елочка!.. Ах, березонька ты моя!.. Она бросилась обнимать девушку. На глазах у Лели выступили слезы. – Я решила отомстить за папу, – сказала она, всхлипывая. – Мне ничего не страшно. – А ты не торопись! На геройство, добрый молодец, не навязывайся, да и от геройства не отказывайся… Вот как у нас комиссар говорит. Поняла? Ишь, бабы как сойдутся, так и в слезы. Затирай, затирай воду-то! А то мужики засмеют. В избу вошел Соколов. – За мной, что ли? – спросила его Люба. – Комиссар зовет. – Так и знала! – И мне надо в штаб, – сказала Леля. Они вышли на улицу. Пушки еще продолжали стрелять, но огонь стал реже. Подойдя к штабу, Леля увидела благовещенцев, кучками толпившихся на дороге. Сейчас им предстояло разойтись по ротам и отрядам. Они уже получили оружие. Некоторые из них впервые держали в руках винтовку. Черепанов сидел на крыльце со списком в руках. Все получили назначения. В списке не было только Елены Егоровой. – В чем дело? – растерянно спросила Леля. – Почему меня забыли? – Не знаю, роднуша, – ответил Черепанов. – Сейчас выясним. – Но ты же на всех получил документы? – Кроме тебя! Да не беспокойся, – улыбнулся он. – На военной службе людей не забывают… «Может быть, Драницын что-нибудь предпринял… Боится за меня… – с сердцем подумала Леля. – Как это нехорошо! И какое право он имеет?» Черепанов стал выстраивать людей в две шеренги. Леля уже знала, что он и Касьян Терентьев назначены в штурмовую группу первого батальона. Савков уходил в артиллерию, к Саклину. – Пушки старой гвардии откроют тебе дорогу, Касьян, – посмеивался старик над Терентьевым. Юноша ждал боя, точно великого праздника. Настроение у всех было приподнятое, возбужденное. Оправив винтовку, висевшую у него за плечом, Черепанов громко скомандовал: – Смирно! Равнение направо! На крыльцо вышел Фролов. Черепанов подбежал к комиссару с докладом. Лицо у Фролова было хмурое, сосредоточенное. Подойдя к строю, он окинул людей острым, оценивающим взглядом. – Товарищи, – тихо сказал он. – Говорить долго нечего. Гора Высокая – ключ к Шенкурску. Укреплена она здорово! Почище Паденьги… Но мы должны ее взять сегодня ночью. В быстроте продвижения – залог нашего успеха. Коммунисты идут в первых рядах. «Коммунисты, вперед!» – с этим лозунгом мы пойдем в бой… Ясно? – Ясно! – громче всех ответил Касьян Терентьев. Фролов на мгновение умолк, словно увидев перед собой людей, ползущих по снежному обрывистому склону Ваги. Подняв руку, он крепко сжал ее в кулак и тряхнул им. – Бой будет очень трудный… Но партия учит, что коммунисты должны побеждать в любых условиях. Вы будете на самых опасных местах. На то вы и коммунисты. Крепко пожав руку Черепанову и пожелав всем успеха, он поднялся на крыльцо. – Товарищ комиссар, – раздался за его спиной голос дежурного. – Егорова явилась. Фролов обернулся и увидел стоявшую в сторонке Лелю. Глаза его приветливо улыбнулись. – Здравствуй, Леля, – негромко сказал он. – Пойдем-ка со мной. |
||
|