"Второе пришествие" - читать интересную книгу автора (Слепынин Семиен)

Иисус в преисподней (продолжение)

Через день, рано утром, когда Иисус собирался уходить, в дверь номера осторожно постучали.

— Открыто! Входите! — разрешил Иисус и увидел невысокого человека, нерешительно протиснувшегося в дверь. Цепким и быстрым взглядом окинув номер, он робко посмотрел на Иисуса и состроил умильную улыбку.

“Скользкий тип”, — отметил Иисус. Однако вежливо предложил:

— Присаживайтесь. Чем могу служить?

Гость присел на краешек сидения и с минуту не мог вымолвить ни слова.

— Вы… Вы Иисус Христос? — наконец выжал он из себя вопрос.

— Предположим, — ответил Бог, догадываясь, что ночное происшествие не могло остаться незамеченным.

— Я Френсис Робсон, — осмелев, заговорил гость. — Мне поручено начать с вами переговоры.

— Вы кто? — напрямик спросил Иисус. — Полицейский?

— Ну зачем же так, — гость изобразил на своем маленьком подвижном лице обиду. — Я государственный чиновник. Правда, о моей миссии президент США ничего не знает. О результатах ему будет доложено позже.

— Чем могу служить? — сухо повторил Иисус, сомневаясь в правдивости слов посетителя.

— А вы… Если предложения покажутся не совсем приемлемыми, вы ничего со мной не сделаете? Ну, например, превращение в пепел и все такое.

— Нет, этим не занимаюсь.

— Лично я не уверен, что вам подойдет первое предложение. Дело в том, что мы имеем подземную секретную лабораторию. С помощью самых совершенных приборов сможем исследовать ваши чудеса с тем…

— С тем, чтобы их взять на вооружение? — Иисус с отвращением взглянул на гостя. Нахмурив брови и немного помолчав, он продолжал с кривой усмешкой: — К тому же мои чудеса, как показали недавние пиратские исследования ученых, не поддаются материалистическому толкованию. Или вы тоже считаете, что я мутант или что-нибудь в этом роде?

— Нет! Нет! Для меня вы всемогущий и всеблагой Бог. Я верую! Верую!

По святошески подобострастному лицу гостя Иисус понял, что тот, может быть, не врет. Однако не велика честь, подумал он, приобрести такого сторонника.

— Ваше второе предложение, — торопил Иисус. — Только поживее.

— Вы можете сделать так, чтобы пушки не стреляли и ракеты с ядерными боеголовками не взлетали?

— Могу. И я сделаю это, если понадобится.

— Вот и прекрасно! В случае вооруженного конфликта мы можем рассчитывать, что пушки и ракеты противника будут заблокированы.

— Вот оно что! Избиение безоружных? Вы хотите, чтобы молчали только пушки противника? Не выйдет!

В груди Иисуса нарастало доселе ему незнакомое, тяжелое и неприятное чувство — гнев. Он попытался подавить его — ничего не получилось. Наконец Иисус тихо, но властно произнес:

— Вон отсюда!

— Что вы сказали? — Гость непонимающе заморгал глазами.

— Вон! — громче повторил Иисус и поднял руку, чтобы указать на дверь.

Неизвестно, что подумал гость, когда увидел поднятую руку — знакомый жест Бога, за которым обычно следовали чудеса. В неописуемом ужасе он вскочил и проворно юркнул в дверь. Такая поспешность Иисуса сначала озадачила, но потом он все понял и рассмеялся.

Иисус не сомневался в том, что и дальше последуют не менее глупые попытки склонить его на свою сторону.

Однако той нелепости, какую проделали ночью, он никак не мог предположить. Ночью ему снилось, что его, принесшего огонь духовности, приковывают к скале, как Прометея. Проснулся от боли в запястьях и увидел, что руки и в самом деле закованы. От стальных наручников цепи тянулись к двум стоявшим по бокам роботам. Это были не хрупкие биопластиковые роботы, как, например, встреченный им в парке старик, а дорогостоящие сухопутные дредноуты, несокрушимые бронированные чудовища, способные остановить и перевернуть танк.

Комната ярко освещена. Иисус взглянул на стены и ничего не заметил, хотя уверен был, что где-то вмонтирована подслушивающая и подсматривающая микроаппаратура.

— Чем могу служить? — с изысканной вежливостью спросил он.

Туповатые роботы не были способны уловить иронию, прозвучавшую в голосе плененного ими Бога. Один из них сверкнул красным предупреждающим огнем и четко скомандовал:

— Не поднимайте шума и следуйте за нами.

— Куда? — насмешливо спросил Бог. — В секретную лабораторию?

Ничего не ответив, роботы грубо дернули цепь. От неожиданности и боли Иисус слегка вскрикнул. Его инстинкт самосохранения сработал молниеносно. Наручники разомкнулись и, звякнув, упали на пол.

“Пусть подсматривают”, — посмеивался Иисус, еще раз окидывая взглядом стены. Он поднял руки вверх, и комната наполнилась грохотом — роботы рассыпались на отдельные детали. Совершенно новенькие, будто только что сошедшие с конвейера.

Одеваясь, Иисус посматривал на валявшиеся в беспорядке бронеплиты, полупроводники, цилиндрики и думал о том, что неплохо бы превратить чудовищ в никуда не годную рухлядь. Но хватит ли сил забросить их хотя бы на двадцать лет вперед?

Сил на три недели, когда он разрушил стену часовни, хватило с избытком. Сейчас Иисус решил еще раз испытать свою власть над таинственной областью — над будущим, предвидеть которое не дано даже Богу.

Он встал и поднял руки, вызывая роботов в настоящий момент. В комнате образовалось два потрескивающих искрами вихря — это детали, вертясь, вставали на свои прежние места. Секунду спустя перед Иисусом возникли роботы. Растопырив когтистые лапы, они неустрашимо двинулись к Богу.

Иисус еще раз взмахнул руками и вскоре начал чихать и кашлять. Когда пыль, наполнившая комнату, исчезла, осела, он оглянулся. Не было ни роботов, ни деталей.

Не было даже коричневой ржавчины, в которую должны были превратиться детали через сотню лет. На полу лежал слой какого-то серого праха, неприятно похрустывающего под ногами.

“Тут уж пахнет не сотней лет, — подумал Иисус, несколько ошеломленный своими возможностями, — Так истлеть роботы могли лишь через тысячелетие”.

Бог бросил взгляд на подсматривающие стены и вышел. Он знал: дельцы из Пентагона, сняв на пленку последнее чудо, сохранят его в тайне от общественности. Они попытаются разгадать его и приспособить к военным нуждам. Тщетные попытки!

На улице, у самого подъезда, стояла машина. Двое молодых людей, ни на кого не обращая внимания, возились у раскрытого багажника. Иисус взял подоспевшее такси и в смотровое зеркало заметил: молодые люди, захлопнув багажник, сели в свою машину и поехали в ту же сторону. Бог усмехнулся: сыщики!

Завтракал он в одном из полюбившихся ему парков. На скамейках сидели несколько человек и внимательно читали утренние газеты. Кто-то из них наблюдал за ним. Меняя такси, Бог долго колесил по улицам и все время осматривался: нет ли слежки. Как будто все в порядке. Однако твердой уверенности не было, так как Иисус не мог знать всех профессиональных уловок агентов ЦРУ.

Вечером Иисус перебрался в Чикаго. Зашел в первый попавшийся ночной ресторан. Устроившись в углу, он посматривал на автоматизированную кассу, вделанную в нишу стены и похожую на пульт управления космического корабля: так много здесь разноцветных кнопок, каких-то приборов и видеофонов. За пультом красовалась сияющая физиономия хозяина ресторана. Она казалась знакомой. Однако Иисус никак не мог припомнить, где он видел этого крупного жизнерадостного человека.

Когда посетителей, а большинство из них, видимо, были завсегдатаи, набралось почти полный зал, хозяин нажал одну из кнопок. Из стены по краям ниши выступили две большие, в полтора человеческих роста цветные фотографии. На левой можно было видеть хозяина ресторана с унылым выражением лица и без обеих ног. Внизу подпись: “До исцеления”. На правой хозяин стоял на обеих ногах во весь свой недюжинный рост и, ухмыляясь, показывал пальцем вниз, где кокетливо искрились буквы: “После чудесного исцеления”.

Иисус вспомнил Гамбургский госпиталь и широколицего здоровяка, которому он вернул ноги, потерянные в автомобильной катастрофе. Предприимчивый немец решил воспользоваться популярностью человека, отмеченного божественной благодатью, разбогатеть за океаном. В этом он, очевидно, преуспел. Ресторан его отличался великолепием и роскошью. Особенно поражал огромный куполообразный потолок. Искусное освещение создавало иллюзию бесконечного голубого неба, в котором летали белоснежные ангелы и взмахами своих крыльев озонировали и вентилировали воздух.

“Браво, земляк”, — с легкой иронией одобрил Иисус, неравнодушный к остроумной выдумке. Немного повеселев, он стал присматриваться к публике. Здесь были в основном люди довольно обеспеченные: мелкие предприниматели, высокооплачиваемые служащие, богемная молодежь. Посетители много пили, а наркотики употребляли почти в открытую. До Иисуса доносились обрывки разговоров, и в душу его вновь начала заползать тоска. Стандартные и безликие фразы, которыми лениво обменивались мужчины и женщины, выявляли глубокий внутренний вакуум и равнодушие друг к другу. И привело их сюда чувство пустоты и стадности — этот противовес некоммуникабельности.

“А я — то хотел вернуть им интеллектуальные тревоги и чистые, идеальцые радости, — с сарказмом размышлял Иисус. — Этих нравственных мертвецов не воскресит никакое чудо. Они способны только опошлять Христа и создавать вокруг его чудес ореол рекламной сенсации”.

С потолка, с этих ангельских голубых высот полились тихие, нежные аккорды. Иисус вздохнул и откинулся на спинку кресла, ожидая услышать небесную музыку — что-нибудь из Баха или Шопена. Но через секунду он вздрогнул и съежился, как от удара. Сверху обрушилась джазовая истерика: раздирающий уши грохот, поросячий визг, скрежет металла и беспрерывные обезьяньи вопли. Симфония ужаса и душевного распада.

Люди выбегали на середину зала и начинали извиваться и топтаться в потном блудливом плясе.

Подавляя тошноту, Иисус припоминал, что где-то уже видел нечто похожее. Ах, да! Шабаш ведьм в фильме “Бог в преисподней”. Но, кажется, не только в фильме. Когда Иисус учился в университете, ему приходилось наблюдать в микроскоп хаотическое движение и судороги амеб, инфузорий и прочих простейших микроорганизмов. То же самое — здесь…

“Протоплазма, лишенная разума, — Иисус зябко передернул плечами. — Буйство сытой и бездуховной протоплазмы. Так что же такое человек? — вопрошал он себя, глядя на извивающихся людей. — Дергающаяся амеба? Или дух, равновеликий космосу?”

Иисус закрыл глаза и, стараясь забыть окружающее, отдался размышлениям — занятию, всегда для него сладостному. В своем воображении он увидел пещеру с низким закопченным сводом и первобытного человека, сидящего у костра. С волнением уставился этот волосатый Прометей на огонь, на только что похищенный им у неизвестности обжигающий клочок таинственной стихии. В его голове с крепким, как грецкий орех, черепом и еще не развитым мозгом молниями метались вопрошающие мысли о неразгаданном мире. Боже мой! — вздыхал Иисус. — Как все это было прекрасно!.. Вспоминались слова Гегеля: самый последовательный физик — это животное. “Верно, — согласился Иисус, — человек в противоположность животному — существо по природе своей трансцендентное и метафизическое. Едва он встал с четверенек и взглянул вверх, как пробуждающийся дух его начал рваться за пределы осязаемого физического мира. Он начал думать! Думать о причинах громов и молний, о движении небесных сфер, о тайне всего сущего, о Боге… За маленьким лбом с развитыми надбровными дугами копилась тогда великая духовная энергия, породившая Платона и Ньютона, Шекспира и Достоевского. И это было только началом, только началом… Неужели сейчас дух человеческий, не успев расцвести, отцветет и угаснет в сумерках сытости?”

Иисус открыл глаза и увидел иную, насыщенную электронной техникой пещеру с высоким голубым сводом и летающими ангелами. Разница между двумя пещерами — исходной и конечной — огромная. Но люди! Нравственно они вновь встали на четвереньки.

Это конец! Иисуса охватило отчаяние, граничащее с ужасом. Да, это конец! Спираль разума круто и необратимо повернула вниз — туда, в глубины миллионолетий, где червеобразная протоплазма копошилась в сумеречных водах палеозойского океана, в тепловатом иле. Круг замыкается, дух человеческий гаснет. Люди без мысли погружаются в уюты технической цивилизации, в этот своего рода первобытный электронный ил…

Страшные, апокалипсические мысли — видения Иисуса были прерваны самым неожиданным и пошлым образом: к нему на колени села полуголая, вспотевшая от пляски девица.

— Красавчик! — защебетала она. — Почему один? О чем задумался? Думать вредно.

Брезгливо отворачивая нос от пьяной девицы, Иисус старался вежливо избавиться от нее.

— Уйди, — проговорил он. — Блудница…

— О! — захохотала девица. — Какое слово! Прямо Евангелие.

Она внимательно вгляделась в него и весело воскликнула:

— Смотрите! Как он похож на Иисуса Христа!

Опасаясь, что его узнают в этом вертепе, Иисус в сердцах обозвал девицу ведьмой, решительно оттолкнул ее и бросился к выходу. Сзади услышал удивленный возглас девицы:

— Иисусик, постой! Куда же ты?

Выскочив на улицу, Иисус оглянулся. И только сейчас заметил над рестораном крупные неоновые буквы, горящие багрово дьявольским огнем. Бог даже зашатался от неслыханного надругательства и кощунства: этот вертеп, этот нравственный ад, где бездуховность праздновала свое торжество, назывался — “Христос воскрес”.

Бежать! Немедленно уходить отсюда! Но куда? В Западной Европе немногим лучше.

С чувством крушения всех надежд Иисус долго бродил по городу. Неожиданно очутился на безлюдном мосту. Свесившись через перила, увидел глубоко внизу тускло поблескивающую маслянистую воду. Именно отсюда бросались вниз головой отчаявшиеся люди — наркоманы, банкроты. А он кто? Бог-неудачник, обанкротившийся рыцарь духовности. Но у него нет даже вот этого последнего человеческого прибежища — возможности покончить с собой. Он бессмертен. Его словно кто-то оберегает для высокой миссии. А миссия не удалась… И еще ему не давали покоя мысли, взволновавшие в ресторане, их связь с фильмом “Бог в преисподней”. К фильму он отнесся, видимо, слишком легко и пренебрежительно.

Походив еще немного по улицам, Иисус окончательно привел свои расстроенные чувства в порядок и зашел в кинотеатр. Не без удовольствия следил он за бурно развивающимся сюжетом. Однако сейчас Иисус видел в фильме гораздо большее, чем раньше. Хотя действующими лицами выступали Бог, черти и сам правитель преисподней — Сатана, фильм был насквозь материалистическим. Иисус видел в нем блестящее гротескное воплощение действительности. Он начал проникать в скрытый смысл фильма, понимать его основной конфликт — конфликт всемогущего добра с непобедимой земной пошлостью и злом. Когда на объемном экране увидел превосходно сделанную сцену вальпургиевой ночи нечистой силы и вспомнил почти такую же сатанинскую пляску в ресторане, он даже мысленно воскликнул: “Браво!”

Особенно эффектны и полны смысла финальные сцены, когда всеблагой, духовно озаренный Бог, потерпев поражение, со страдальческой улыбкой покидает преисподнюю. Изгнание с Земли духовного начала и добра — так надо понимать эти сцены, имеющие центральное значение в философской структуре фильма. После ухода Бога над преисподней еще с минуту сияло, как последняя надежда, лазурное небо. Но вот и оно начало словно опускаться, тяжело и свинцово давить. На небо наползали зловещие багровые и черные тона, что воспринималось как неумолимо надвигающийся на человечество мрак бездуховности и нравственной смерти.

“Страшноватая концовка”, — поеживался Иисус, покидая зал.

Остаток ночи и весь следующий день Иисус находился в странном настроении — одновременно приподнятом и печальном. Днем он устроился в почти безлюдном парке. То перелистывал свежие газеты, то, отложив их в сторону, с радостным волнением вспоминал отдельные эпизоды фильма, чувствуя, что приобщился к чему-то высокому и прекрасному. Иисус начал считать фильм одним из вершинных достижений философски насыщенного, смыслового искусства, сравнимым разве лишь с “Фаустом” Гете.

Несколько увлекающийся Иисус, конечно, преувеличивал, хотя не очень сильно. Прогрессивные журналисты, как заметил он, также уловили глубинную сущность фильма и высоко оценили ее.

С пессимистической концовкой фильма Иисус не был согласен. Даже эта страна не совсем безнадежна, если в ней есть такие люди, как создатели фильма, испытывающие духовные тревоги и нравственные страдания.

Приключения в заокеанской стране и фильм на многое открыли Иисусу глаза. Он вспомнил основные вехи своего взросления: Саврасов (об ученых Иисус думал сейчас почти без антипатии), Луиджи Мелини, фильм — и понял, что его миссия в сущности глубоко бессмысленна и смешна. Человечество и без него справится со своими тревогами и заботами. Он лишь сбил с толку людей, особенно верующих, да и сам запутался. Нелепую историю со вторым пришествием надо как-то достойно закончить.

Но как? Согласиться с учеными, что он… феномен? Но это же нелепо! Иисус уверен в двойственности, почти противоречивости своей сущности. Он — человек, созданный из материи, ему отмерен лишь один миг из вечности. И в то же время он — сама вечность. Он — Бог.

Иисус чувствовал, что в его раздумья о Боге вкрадывалось что-то новое. В художественно образном мышлении Иисуса под Богом все чаще рисовалась не прежняя мистическая, потусторонняя сущность, а сама природа, как единственная причина самой себя, как нечто похожее на безграничную и вечную субстанцию Спинозы. Но пантеистические и даже материалистические прозрения были весьма смутными и кратковременными. Многого Иисус не понимал.

Но он ясно понимал и остро предчувствовал то, что наполняло душу печалью: его земное вещественное подходит к концу. Как, каким образом осуществится переход в иной мир, он не знал.