"Секретная зона: Исповедь генерального конструктора" - читать интересную книгу автора (Кисунько Василий Трифонович)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

А потом заморский атом

под прицелом нас держал,

городам и нашим хатам

супербомбой угрожал.

В кабинете Павла Николаевича, куда я был вызван, уже находились Расплетин, Томашевич со своим замом Зыриным и Заксон. На большом столе в стороне от письменного стола Павла Николаевича были разложены ватманы с набросками общего вида антенн станции Б-200. У грузного, шароподобного, но, несмотря на это, необыкновенно подвижного Заксона был вид молодого разъярившегося бычка, только что отбодавшегося от нападавших на него волков и приготовившегося к отражению очередной их атаки. В передышке он нервными движениями пальцев протирал платком толстые стекла массивных очков, то и дело придыхая на них, чтобы запотели. Его сильно близорукие глаза учащенно мигали, словно бы сигнализируя хозяину о пропаже очков.

- Вот Михаил Борисович отказывается подписать общие виды антенн, - сказал Зырин, кивая на Заксона. - И это несмотря на то, что ватманы уже подписаны Александром Андреевичем Расплетиным. Нам надо успеть к сроку выпустить рабочие чертежи, а общие виды представителями вашего отдела еще не согласованы.

- Такие общие виды ни Михаил Борисович, ни я не подпишем. Мы можем гарантировать требуемую диаграмму излучения только при плоской форме излучающих раскрывов, а вы предлагаете их дугообразными.

- Зато, - настаивал Зырин, - в нашем варианте роторы антенн будут совершенно круглыми, вроде огромных точильных кругов, и вращаться они будут практически без сопротивления воздуха. А в вашем варианте вместо кругов - треугольники. Два треугольных лопуха, размером каждый с двухэтажный дом, насаженные на общий вал, при вращении со скоростью шестьсот оборотов в минуту создадут такой ветродуй… - Зырин, выпалив эти слова скорым говорком, замолк, считая, что вопрос с ветродуем яснее ясного.

- Если они так боятся ветра, - сказал Заксон, - то я уже предлагал дополнить треугольник до окружности неметаллическими накладками в виде сегментов.

- Но мы не знаем таких неметаллических материалов, существуют ли они вообще, - не сдавался Зырин.

- На это я заметил, что обязанность конструкторов - знать все конструкционные материалы, в том числе неметаллические.

- Павел Николаевич, эти споры у нас идут давно, - вмешался Томашевич, - и мы ничего нового друг другу не скажем. Тут нужно чье-то окончательное решение. Может быть, ваше лично.

- Антенну с треугольными роторами мы проектировать отказываемся, - не унимался Зырин. - Пусть такую конструкцию передают другому отделу, а мы, слава Богу, не безработные. К тому же у нас из-за ваших антенн может сорваться наша серьезная основная работа, мы напишем об этом докладную на имя Серго Лаврентьевича.

Зырин явно намекал на разрабатываемый отделом № 32 вариант зенитной ракеты, особо опекаемой обоими главными конструкторами.

Неизвестно, подействовала ли на Павла Николаевича угроза срыва работ по зенитной ракете, или ему просто надоела вся эта перепалка между конструкторами и антенщиками, но он сказал:

- Хорошо, примем решение. Пусть компромиссные обводы раскрывов на роторах антенн назначит Александр Андреевич, мой заместитель, и все здесь присутствующие подпишут общие виды антенн в предложенном им варианте.

- Я предлагаю контуры раскрывов провести посередине меж окружностью, предлагаемой конструкторами, и вписанным треугольником, который предлагают антенщики. Тогда треугольник получится с выпукло-округленными сторонами, - почти как круг.

«Компромиссный» контур был тут же прорисован, с ним согласились конструкторы, но мы с Заксоном решительно возражали. Правда, мы не могли сказать, как повлияет искривление раскрыва антенны на ее характеристики. Такие варианты нигде никем не применялись, не было методик их расчета, и для их оценки необходим весьма трудоемкий эксперимент на макетном образце антенной секции.

- Вот и проэкспериментируем на первом образце антенны, - заметил на это Павел Николаевич.

- Но на чертежах, - добавил Расплетин, - никаких оговорок по этому вопросу не должно быть, ибо мы должны запускать серийное производство, не дожидаясь экспериментов.

Мои и Заксона возражения выглядели как упрямство, хотя мы предупреждали, что изделия, запущенные в производство без экспериментальной проверки, все равно придется переделывать, а может быть, и выбрасывать. Но, в конце концов, «упрямцев» уломали, общие виды были подписаны.

«Компромиссное» решение отомстило за себя сразу же после монтажа и проверки по самолетам первого экспериментального комплекта антенн. Проверку проводили инженеры из расплетинского отдела, но результаты хранились в тайне от меня и Заксона. Нас пригласили только на официальное обсуждение у Павла Николаевича. Оказалось, что антенна со скругленным раскрывом формирует веерный луч с большими искажениями, возрастающими от центрального направления веера к его краям. Вздутые части веерного луча на его краях докладчик с ухмылкой назвал «заксоновскими ушами», и вообще, во всем докладе сквозил душок едкого злорадства в адрес антенщиков. Было ясно, что при такой форме антенного луча будет падать дальность действия и точность определения координат, особенно на краях рабочего сектора станции. После окончания доклада взоры всех присутствующих обратились ко мне и Заксону.

- Что и требовалось доказать, - спокойно, с улыбочкой, проронил Заксон. - Теперь уже всем должно быть ясно, что вместо закругленных раскрывов надо делать плоские.

- И вы это так спокойно говорите? - возмутился Расплетин.

- А я уже достаточно покипятился, когда старался доказывать это раньше, в том числе и вам.

- Что будем делать? - спокойно, будто не замечая перепалки, спросил Павел Николаевич, обращаясь взглядом то ко мне, то к Заксону.

Я ответил, что лучше всего было бы вернуться к плоским раскрывам, как предлагает Михаил Борисович.

- Но тогда придется выбросить и конструкторский и производственный задел. Чтобы сохранить задел, - конечно, с доработками, - лучше всего на каждом дуговом раскрыве как бы срезать по хорде среднюю часть дуги, а по краям сделать накладки - «законцовки». Тогда каждый ротор будет иметь форму обычного правильного треугольника, но со срезанными углами в пределах существующих радиальных габаритов ротора.

- Черт знает что такое! - выпалил Расплетин. - На заводах уже столько наклепали таких антенн - и все это опять переделывать? Это хуже, чем выбросить.

- Что хуже, а что лучше, - ответил я, - это надо решать с конструкторами и технологами. Но на этот раз нам уже никак нельзя промахнуться. Я прошу, Павел Николаевич, дать нам одну из долек любого ротора на полное «раскурочивание» для экспериментальной отработки «законцовок» с проверкой на заводском антенном полигоне. И все это делать прямо на заводе, с участием конструкторов наших и заводских, с переселением туда одной из наших лабораторий и, конечно же, Михаила Борисовича.

- Это само собой… Мы привычные, - разведя руками и добродушно улыбаясь, ответил Заксон.

Я понимал, что под маской добродушной улыбки у него все кипело внутри. Как, впрочем, и у меня. Оба мы чувствовали себя и свою антенную профессию отомщенными за волевые «компромиссные» решения дилетантов. Но эти чувства были далеки от злорадства, ибо слишком дорогой оказалась цена отмщения. Во всяком случае, у меня закипала злость на самого себя за допущенное соглашательство с теми, кто силой навязали мне и Заксону «компромиссный вариант», а теперь не прочь поострить насчет «заксоновских ушей». Невольно вспомнились слова Вольмана: «Здесь на тебя будут орать неучи, стараться ездить на тебе всякие ловкачи, да еще и погонять…»

Лабораторно-макетные работы по законцовкам мы организовали сразу на двух антенных полигонах круглосуточно. Основные силы сосредоточены на полигоне серийного завода под руководством Заксона, часть экспериментов велась на антенном полигоне КБ-1 под моим постоянным присмотром. Ребята из отдела - инженеры, техники, механики - посменно работают и тут же отдыхают, не выходя с охраняемой полигонной территории. Мы с Заксоном приспособились регулярно бывать на площадках друг у друга, знакомиться с результатами, договариваться об уточнениях и взаимоувязке планов работ, и каждый на своей площадке - следить за передачей и уточнениями заданий от смены к смене и за возникающими в работе «утыками». А «утыков» - хоть отбавляй, и разгадать их бывает крайне трудно. Нередки бывали ошибки измерений от усталости самих ребят, работавших круглосуточно, а отдыхавших урывками. Пробовали каждое измерение повторять двумя, тремя лицами, и тогда возникала проблема: как отличить ошибки человека от инструментальных ошибок при измерениях? Однажды несколько дней потратили на разгадку странных результатов антенных измерений, пока кто-то не обратил внимание на то, что непонятные всплески в диаграмме антенны получаются с направлений, где находится заводской забор. Но откуда такое непостоянство в положениях этих всплесков? Оказалось, что это зависит от того, где находится во время измерений часовой с винтовкой, совершающий обход вдоль забора. Значит, на результаты измерений влияют отражения радиоизлучений от металлических частей винтовки.

Большая трудность для меня лично и для Заксона заключалась в том, что высокому начальству, обеспокоенному состоянием работ, невозможно было объяснить технологию их проведения. Поэтому начальство оказывалось в неведении относительно того, движется ли дело в нужную сторону или стоит на месте. Это усугубляло нервозность обстановки, которая обрушивалась на нас с Заксоном.

В одну из ночей меня прямо с антенного полигона вызвал главный инженер ТГУ Валерий Дмитриевич Калмыков для доклада, со всеми имеющимися материалами. А материалы - это графики и таблицы на листах миллиметровки, сшитых в засекреченные блокноты, прошнурованные, пронумерованные и просургученные секретной частью. Но я на ночь отпускал с площадки работников секретной части, и поэтому у меня не было возможности опечатать в пакете нужные мне блокноты в связи с вызовом в ТГУ. Не было и вооруженного сопровождающего, без которого не разрешалось ехать даже с опечатанными секретными документами. Пришлось ехать без всех этих мер, просто завернув блокноты в газету.

В кабинете Калмыкова меня ждали, кроме самого Калмыкова, начальник ТГУ Василий Михайлович Рябиков и начальник ПГУ Борис Львович Ванников. О Ванникове я много слышал, но видел его впервые. Его фамилию вышколенные на секретности люди вообще старались не произносить, а называли его «условным обозначением» по инициалам: БЛ (так же, впрочем, как мы называли Рябикова его инициалами: ВМ).

Поздоровавшись со мной, Ванников начал задавать мне вопросы, как будто именно он, а не Рябиков и Калмыков, был хозяином в этом кабинете ТГУ.

Признаться, я изрядно оробел, оказавшись перед легендарным начальником Первого Главного управления при Совмине СССР, ведавшего всеми атомными делами в СССР. Но это быстро прошло, и я доложил об организации экспериментальных работ на двух площадках, а затем, разложив свои блокноты, перешел к графикам и таблицам.

- А вот из этого графика видно, что…

- Из этих графиков мне и подавно ничего не видно, - перебил меня Ванников, - если даже вам, доктору наук, приходится ломать над ними голову. Вы лучше скажите, когда будут готовы откорректированные чертежи антенн с этими, как их… законцовками?

- Это пока что трудно сказать, потому что…

- Ну, сколько пудов вот такой бумаги вам надо еще подкинуть, чтобы не трудно было сказать? - снова перебил меня Борис Львович, при этом как бы взвешивая на руке один из моих блокнотов.

- Дело не в бумаге, а в необходимости изготовления разных вариантов и подвариантов макетов, на которых потом наши антенщики должны провести электрические измерения и выбрать наилучший вариант. Да и для измерений не хватает стендов.

- Василий Михайлович, - обратился Ванников к Рябикову, - у тебя все ученые такие застенчивые? У него мало стендов, людей, ему медленно изготавливают макеты, а он стесняется нажать на своих начальников. На твоем месте я бы хорошенько взбодрил и Еляна, и директора завода, чтобы лично помогали своим антенщикам. А что касается сроков, то, поскольку вам его трудно назвать, придется это сделать мне: через неделю чертежи доработанных антенн должны быть готовы. Мне Лаврентий Павлович поручил только заглянуть в ваши дела и доложить ему свое мнение. Так вот, я доложу, что этот срок назвал ты, Василий Михайлович, со своим доктором наук. Ровно через неделю я прибуду к тебе, чтобы присутствовать при подписании чертежей общего вида.

Меня отпустили, но передо мной встала новая загвоздка. При выходе из ТГУ солдат в синей фуражке с винтовкой, повертев мой пропуск и взглянув на блокноты, сказал: «На это нужен отдельный пропуск из секретной части». Пришлось вернуться к Калмыкову и рассказать, как были привезены блокноты. Калмыков вызвал начальника секретной части, приказал опечатать блокноты и выдать пропуск на вынос пакета. Но секретчик ответил:

- Не имею права. Материал у нас не вскрывался. Надо составить акт о нарушении инструкции…

- Материал в таком виде мы привезли сюда в моей машине, а теперь майор должен забрать его обратно. Вам этого достаточно?

- Видя, что секретчик мнется, Калмыков почти гаркнул:

- Живо выполняйте!

Через неделю мы с Заксоном и Зыриным на заводском антенном полигоне подписали тут же исполненный на пергамине эскиз директивных размеров законцовок для изделий А-11 и А-12 и в опечатанном виде повезли его к Рябикову. Туда же прибыли Д. Ф. Устинов и Б. Л. Ванников. Ванников встретил меня как старого знакомого - с шуточками-прибауточками. Его, видно, уже проинформировали о положении дел.

- Ну-ка, разворачивайте ваш папирус. Посмотрим, за что боролись… Э, да это же не общие виды, а какой-то эскиз. Нас с тобой надули, Василий Михайлович!

- Общие виды у нас в КБ-1 на основании этого эскиза уже откорректированы, - сказал Зырин. - У конструкторов к антенщикам нет вопросов.

- Но антенщики, я уверен, захотят завтра же что-то улучшить, менять, и от этого эскиза останутся рожки да ножки, сказал Ванников. - Поэтому давай, Михаил Васильевич, и мы с тобой поставим свои автографы на этой бумаге, да еще попросим присоединиться к нам министра - Дмитрия Федоровича Устинова. Ведь это его заводам придется расхлебывать всю эту антенную кашу.

Когда все три высокие подписи были поставлены, Ванников спохватился:

- Василий Михайлович, как же это мы с тобой подписали такую бумагу без твоего главного ученого - Щукина?

- Он такими делами не занимается. Он возглавляет у нас научно-технический совет, который рассматривает наиболее важные научно-технические вопросы, - ответил Рябиков.

- Странно. Оказывается, все мы колготились в эти суматошные дни вокруг ерундового вопроса. А вот мои академики тоже занимаются важными вопросами, но не оставляют меня, дурака, в беде и на ерундовых вопросах. Теперь я понял, что ТГУ означает - Тяжелое Главное управление.

- А ПГУ? - спросил Рябиков.

- Полегче Главное управление.

Тем временем явился вызванный Рябиковым А. Н. Щукин и, помявшись, тоже поставил свою подпись на эскизе, после чего Ванников сказал:

- Значит, такой уговор: вместе подписывались, - значит, никому никаких изменений без согласования с остальными не вносить.

Станции Б-200 проектировались как капитальные стационарные объекты с размещением их аппаратуры в бетонированных казематах, обвалованных землей и замаскированных травяным покрытием под живописные лесные холмики. Но по внутренним планам КБ-1 предусматривалось упреждающее запуск в серийное производство создание экспериментального макета с сокращенным составом аппаратуры, размещаемой в автофургонах по типу фургонов (кабин), применяемых в станциях орудийной наводки. В составе этого макета наш радиотехнический отдел оборудовал кабину «Р» радиотракта, состыкованную на входе по волноводам с антеннами, смонтированными на зенитно-артиллерииских тележках КЗУ-16. На выходе аппаратура радиотракта должна была стыковаться по кабелям с аппаратурой «А» видеотракта, начинку которой по правилам секретности мне знать не полагалось. Исходя из общих соображений, я понимал, что это должна быть аппаратура автоматического сопровождения самолетов и зенитных ракет, определения их координат и выработки команд управления для передачи их на зенитные ракеты. Однако как разработчики собираются решать эти задачи одновременно по двадцати целям и по 1-2 ракетам на каждую цель, - об этом я не имел никакого представления. Да у меня и не было времени вникать в эти вопросы, так как хватало своих забот по радиотракту.

Однажды от знакомого инженера из ленинградского НИИ я случайно узнал, что в состав видеотракта кроме кабины «А» должна входить еще кабина «Б» со счетно-решающими устройствами, которую поручено разрабатывать этому НИИ по заданию КБ-1. При этом мой знакомый очень скептически отозвался о техническом задании КБ-1, уверяя, что, по мнению специалистов, аппаратура, разработанная по этому заданию, не будет работать, и это же относится к аппаратуре кабины «А».

- Мы пытались обратить на это внимание представителей КБ-1, но убедились, что с вашим п/я лучше не спорить. Сделаем все точно по вашему заданию - и забирайте свой хлам, делайте с ним что хотите.

После этого разговора я начал догадываться о причинах задержки аппаратуры координатных систем для кабины «А», с которой должна была стыковаться фактически уже готовая аппаратура радиотракта. Похоже, что у разработчиков что-то не вяжется в самом принципе построения аппаратуры, и это подтвердилось последовавшими вскоре событиями, в которых решающую роль суждено было сыграть немецким специалистам.

Для меня эти события начались с того, что мне было приказано откомандировать в какую-то сверхсекретную комиссию начальника сектора радиоприемных устройств А. А. Колосова. Потом полковник Кутепов Г. Я. приказал мне организовать ознакомление группы немцев из отдела Панфилова Н. В. с высокочастотной частью Б-200, причем сделать это надо обстоятельно, чтобы у немцев не оставалось никаких неясных вопросов. Я спросил: «А как быть, если немцы начнут интересоваться рабочими частотами?» - на что получил ответ:

- Рассказывать надо обо всем, что они спросят.

- Но… это же секрет особой важности.

- Григорий Васильевич, вы большой специалист в своей области, и в отношениях с немцами вам надо действовать в пределах своей специальности. А по тем другим вопросам, которые вас смущают, у нас есть другие специалисты, которые свое дело знают не хуже, чем вы свое.

На встречу с немцами мы пошли вдвоем с Заксоном. Я отвечал на их вопросы, но меня самого неотступно преследовала мысль о том, на что же рассчитывают те самые «другие специалисты», которых не смущает, что немцам станут известны секреты особой важности.

Прошло немного времени, и я был приглашен на большое совещание с участием Еляна, Куксенко и Сергея Берия. Там были Кутепов и все подопечные ему офицеры госбезопасности, все руководители научных отделов, ведущие специалисты из подразделений по видеотракту.

Совещание открыл СЛ. Сначала он провел почти по-детски открытым взглядом по огромному кабинету, не фиксируясь ни на ком из присутствующих. Затем по-девичьи мягко опустил глаза, полуприкрыв их длинными ресницами и как бы разглядывая перед собой что-то на столе. Наконец вскинул взгляд куда-то поверх голов присутствующих и тихим голосом начал свою речь:

- Группа немецких специалистов, работавших по нашему с Павлом Николаевичем заданию, нашла очень удачный метод наведения зенитных ракет на цели, а для реализации этого метода предложила построение координатных и счетно-решающих устройств полностью на электронных схемах. Поэтому сейчас всем специалистам, занимавшимся видеотрактом Б-200 по техническим заданиям Александра Андреевича Расплетина, надо без промедлений приступить к изучению научно-технических материалов немецких специалистов и к их быстрейшей реализации в станции Б-200. Теоретикам - ознакомиться с предложенным немецкими специалистами «методом С» и переориентировать на этот метод всю дальнейшую разработку контура управления зенитными ракетами. Предварительные контакты специалистов по этим вопросам уже состоялись, и сегодня хотелось бы услышать мнения о том, как наиболее эффективно организовать эту работу, какие выявились трудности.

Первым взял слово технический руководитель отдела № 38, в котором работали немцы - авторы системы «АЖ», упомянутые во вступительной речи Серго:

- По указанию руководства мы уже успели ознакомить с материалами системы «АЖ» специалистов от товарища Расплетина, а немецких специалистов - с высокочастотной частью станции Б-200, разрабатываемой в отделе товарища Кисунько. Немцы считают, что предлагаемая ими система «АЖ» состыкуется с высокочастотной аппаратурой без каких-либо доработок последней.

- А как идет освоение системы «АЖ» нашими специалистами?

- У нас создана рабочая группа. Но ее работа не закончена, - ответил Расплетин.

- Прошу высказаться руководителя рабочей группы. Хотя бы предварительное мнение, - сказал Серго.

- Большинство наших специалистов в рабочей группе склоняется к мнению, что система «АЖ» не будет работать. В ней предлагается применить схемы на кварцах, которые для эксплуатации не пригодны.

- И что же предлагает это большинство?

- Вместо системы «АЖ» предлагается система «БЖ», в которой вместо капризных кварцев будут надежные фантастроны.

Серго потеребил усики, потвердевшим взглядом резанул по всему кабинету, на какой-то миг задержался на Расплетине, жестко отрезал:

- Будем считать это рацпредложением к системе «АЖ», и пусть его рассмотрят немецкие специалисты. Как они скажут - так и будем делать. Нам хорошо известны настроения некоторых наших специалистов, мы точно знаем, кто, что, когда, где и с кем говорит о системе «АЖ». Советуем прекратить всю эту игру самолюбий и заняться делом.

Серго, задавая вопросы, лучше, чем кто другой, знал, что происходит в рабочей группе, и знал, какие могут быть ответы на эти вопросы. Знал он и подоплеку всего происходящего. «Нашенские» ребята, оказавшись перед фактом, что немцы «утерли им нос», начали придираться ко всяким несущественным деталям в проекте немцев. Их тактика состояла в том, чтобы изчезло само название системы под шифром «АЖ». Система должна была быть забракована из-за ловко подысканной мелочи, а потом ее же, но под другим названием можно будет предложить от других авторов. А для этого надо эту мелочь раздуть как некий принципиальный вопрос, и в спорах утонет суть новизны системы «АЖ», как сугубо электронной, в отличие от системы «А», которую пытались смастерить наши ребята по заданию Расплетина на электромеханических элементах. Но и у немцев заговорило авторское самолюбие, и они упорно стояли на своем даже в несущественных, второстепенных деталях. Поэтому рабочая группа яростно схлестывалась с немцами.

Видимо, главные конструкторы разгадали и роль Расплетина в этом деле: сам оставаясь в тени, он играл на самолюбии наиболее горячих и шумливых из своих ребят. Поэтому вскоре отдел Расплетина был объединен с отделом русских координатчиков и с «немецко-русским» отделом Панфилова. В объединенном отделе под командой Панфилова враждующие стороны оказались как бы в одной лодке, в которой плыть или тонуть - только вместе. Но номер объединенному отделу был сохранен от номера отдела, ранее возглавлявшегося Расплетиным, который теперь оказался заместителем главных конструкторов по станции Б-200 вне какого-либо отдела.

Жестокие сроки не давали времени для бесплодных дискуссий, и система «АЖ» получила путевку в жизнь.

Теперь уже над нею трудилось множество людей в лабораториях, в конструкторском отделе, в технологических службах, на заводе. И сами немцы не остались в стороне от стремительно разворачивающихся работ по созданию координатных блоков системы «АЖ» и в святая святых теоретического отдела, подчиненного напрямую главным конструкторам без каких-либо замов, где отрабатывались технические параметры системы управления ракетами по предложенному немцами «методу С».

Вихри живого дела забрасывали немцев и в заводские цеха, и даже - к ужасу работников режимных органов и к моему удивлению - на испытательный полигон в Капъяре, куда и русских допускали с очень придирчивым отбором. В совместной работе русские и немецкие специалисты быстро нашли общий язык, тем более что некоторые немцы хорошо овладели русским языком и стали, что называется, своими парнями, на «ты» с нашими ребятами-координатчиками.

Однако первые координатные блоки «АЖ», изготовленные в опытном производстве КБ-1, удалось настроить с большим трудом, и только благодаря виртуозности немецких умельцев. На серийном заводе таких умельцев не было, и большая партия блоков, выставленная в настроечных цехах головного завода, оказалась грудой железа, не послушной человеческой воле.

Не помогали ни обещания бешеных денег настройщикам, ни командирование на завод по приказу самого Л. П. Берия в качестве настройщиков лучших разработчиков радиоэлектронной аппаратуры из других промышленных НИИ. Главные инженеры этих НИИ лично возглавляли бригады своих специалистов, производивших круглосуточно настройку отведенных им «линеек» шкафов координатных блоков. Но настройка все равно не ладилась. Консультации представителей КБ-1 тоже были бесполезны: специалистам КБ-1 надо было еще у себя в лабораториях с помощью немцев познать детские болезни «АЖ», провести доработку аппаратуры сначала местными подпайками, а затем откорректировать конструкторскую документацию, проверить корректировку производством.

На головной завод сплошным потоком шли приказы на изменения конструкторской документации, нередко отменяющие друг друга, и это еще более обостряло кризисную ситуацию на заводе. Кое-кто злорадствовал: мол, говорили же мы, что «АЖ» не будет работать.

В этих условиях завод, имея жесткие сроки выпуска аппаратуры, контролируемого и министерством, и ТГУ, и специальным аппаратом при Берия, не выпустил ни одного координатного шкафа. В связи с этим в КБ-1 по личному заданию Берия приехали Ванников и Рябиков. По их указанию в кабинет Еляна были вызваны начальники отделов КБ-1 и ведущие специалисты, представители заводов и министерства.

- Что же вы, голубчики, опять пустили коту под хвост всю программу завода по координатным блокам? - спросил Ванников. - И опять Василия Михайловича и даже меня впутали в это дело. Или вы думаете, что у меня своих дел нет?

Ванникова Берия уже не первый раз подключал по «пожарным» делам к «Беркуту», словно бы не полагаясь на Рябикова или желая ему помочь опытом Ванникова, приставленного правительством к Курчатову и поднявшего на ноги атомные дела. Сам Рябиков вряд ли был в восторге от такого шефства, навязываемого ему сверху, но внешне этого не проявлял, тем более что Борис Львович осуществлял свою миссию ненавязчиво, с большим тактом. Он был человеком большого ума, большого опыта, динамичным и внешне и внутренне, остроумным, вносившим непередаваемую неугомонность и живость во всякое дело, к которому прикасался.

- Вам что? - продолжал он. - Написал приказ на изменение чертежей, послал на завод, бумага все стерпит. А на заводе - железо, оно не терпит таких фокусов, железо стонет от ваших бумаг. Вы завод поставили на карачки. Вы хоть понимаете это? Все, что сделано, - на свалку, и начинай сначала. Когда-нибудь кончатся эти изменения?

- Мы все это понимаем. Но если ничего не менять, то аппаратура не заработает, - ответил Павел Николаевич Куксенко.

- Ну, знаешь, если нам, старикам, каждый день менять, да еще молодых, то и у нас заработает. Но это уже не та работа.

Все присутствующие грохнули хохотом, кроме Павла Николаевича, который заерзал на стуле, пожевал губами и с гордой осанкой откинулся назад, как бы высказывая возмущение столь глупой по его понятиям шуткой. А Ванников, кругленький, подвижный, укоризненно покачал выбритой лысой головой, прищурил и без того узкие щелки глаз, прогнал с лица редкозубую улыбку, с деланной строгостью набросился на смеющихся:

- Регочете, потому что молодые и глупые. А нам от таких шуток плакать хочется. Но я ведь без смеха, Павел Николаевич. Неужели все изменения так необходимы? Может быть, можно доработать аппаратуру, не выбрасывая задел?

- Тут уж ничего не поделаешь. Мы в самом начале предупреждали, что запуск серийного производства до проведения испытаний головного образца чревато бросовыми работами. Нам сказали, что на это придется пойти, потому что время - деньги.

- Оно-то чревато, но такое чрево нагулять - это тоже надо уметь. Давайте так договоримся: вы на завод никаких бумаг не посылали, а завод их не получал. Пусть заводские и ваши конструкторы соберутся вместе и прожуют эти бумаги так, чтобы задел не выбрасывать. Оставить только минимум изменений, действительно необходимый для того, чтобы все, как вы говорите, заработало. А конструкторам за сохранение задела подкинем премию. Правильно я говорю, Василий Михайлович?

- Оно-то правильно, но мы уже все варианты перепробовали и убедились, что сделанную партию аппаратуры придется выбросить. Лучше начинать новую партию по новой документации, - ответил за Рябикова Куксенко.

- Тогда слушайте меня внимательно. Я уразумел из нашего разговора и собираюсь доложить ЛП, что все вы здесь забыли, что такое ответственность. Поэтому надо заставить КБ-1 отвечать за выпуск первой партии изделий на заводе. Пока эти изделия примет военная приемка, за их выпуск спрос будет с вас, а не с завода. Завод клепать железки научился, как ему скажут, так он и сделает. Вы, разработчики, должны настроить первую партию изделий, показать заводчанам, как это делается, причем не по липовым инструкциям, а делом. И перезжайте на это время на завод хоть всем своим КБ и со всеми вашими немцами. А представители министерства и завода учтите, что выпуск первой партии блоков взамен выброшенных будет запланирован вместе со второй партией, так что для завода и министерства вместо индульгенции будет двойная программа.

- Но нам и заводу нужна кое-какая помощь, - отозвался Елян.

- Вы избаловались и думаете, что вам все дозволено. Вам давали все, что вы просили, без всякого разбору. Думаю, что вам отдали бы даже коней с Большого театра, если бы попросили. А теперь хватит, теперь выдавайте. И мне тоже надо по своим делам. А вы уже без меня маракуйте насчет двойной программы.

История с координатными блоками была не первым и не последним из крупных «пожаров» на «Беркуте». К счастью, никто в нем не сгорел, обошлось и без ожоговых травм, без поисков виновников и козлов отпущения. Что будет дальше? Не повторится ли что-нибудь похожее на драму с приемоответчиком?

Тысяча девятьсот пятьдесят второй год выдался особенно сложным и хлопотным для КБ-1, как головного разработчика системы «Беркут» в целом и ее сердцевинной части - зенитно-ракетных комплексов. К тому же он ознаменовался рассказанным в самом начале страшным событием - доносом на меня Сталину с резолюцией на нем Берия: «…Разобраться и доложить». Кто не прошел через это, вряд ли может представить, как можно было жить и работать под таким тяжким прессом. А работать надо было - да еще как!… Разворачивалось строительство сооружений одновременно для всех 56 зенитно-ракетных комплексов и соединяющих их двух кольцевых бетонных дорог вокруг Москвы. Приходилось выдавать проектантам этих сооружений извлекаемые из воображения исходные данные по не существующей еще аппаратурной начинке: ее пошкафный состав, габариты, размещение шкафов, их энергопотребление, кабельные коммуникации, требования к охлаждению, фундаменты для антенн (тоже несуществующих), отверстия для волноводов в бетонных стенках аппаратных бункеров (рассчитанных, между прочим, на выживание при прямом попадании ФАБ-1000, то есть тысячекилограммовых фугасных авиабомб). Любые неизбежные в такой обстановке просчеты и их исправления вызывали нервозность и напряженность во всей цепочке связанных с КБ-1 организаций, начиная с проектно-технологическои группы А. Л. Минца, Московского филиала Ленгипростроя, возглавлявшегося В. И. Речкиным, и кончая строителями, которым пришлось бы при переделках проектной документации даже долбить уже застывший сделанный на совесть бетон.

Но особые сложности возникали из-за того, что аппаратура запускалась в серийное производство по технической документации, не проверенной изготовлением опытных образцов. Изготавливаемые заводами изделия невозможно было настроить без их серьезных доработок и корректировок технической документации. А для этого необходимо было время, и на это время застопоривался производственный цикл, срывались планы производства и поставок аппаратуры, с заводов в их министерства и в ТГУ шли жалобы на КБ-1 как головного разработчика. Жалобы были и по вопросам, касающимся возглавлявшегося мною радиотехнического (высокочастотного) отдела.

Официальным письменным жалобам обычно предшествовали телефонные звонки, так как начальство обычно отфутболивало письменные жалобы стандартным аргументом: «Решайте свои вопросы напрямую с КБ-1». В ответ заводчане предъявляли копии телефонограмм в КБ-1.

Нелегкими и далеко не медовыми были самые первые недели и месяцы нашей совместной работы с головным антенным заводом. Это был один из прославленнейших, особенно в военные годы, патронных заводов. И вдруг по приказу Устинова заводу поручили делать какие-то шестиметровые сборки, а из них собирать еще более крупные изделия А-11 и А-12 - огромные махины, и все это по высшим классам точности. Все первые сборки пошли в брак, заменили директора завода, но дела не поправлялись, и теперь грозные тучи начали сгущаться и над самим министром Д. Ф. Устиновым.

На совещании, собранном Устиновым прямо в одном из цехов, новый директор завода заявил, что по указанию министерства при помощи технологической бригады от авиазавода проведено освоение и внедрение новой для завода плазовой технологии. Но сама конструкция изделий нетехнологична и несерийноспособна. Устинов, будто разыскивая взглядом кого-то из присутствующих, спросил:

- А кто разрабатывал конструкцию изделий? Отметив про себя наигранную забывчивость министра, я встал и назвал нашу организацию:

- КБ-1.

- Как же это столь уважаемая организация ухитрилась выдать нетехнологичную и несерийноспособную конструкцию?

- Это субъективная оценка, вызванная тем, что за воду нужно еще овладеть некоторыми тонкостями новой технологии.

- Что нужно заводу - это мы уж как-нибудь сами, - перебил меня директор завода. - Здесь присутствует руководитель технологической бригады, и у него к нам - никаких претензий. Виновата конструкция.

- В таком случае, - сказал Устинов, - послушаем мнение объективного специалиста. В конструкции загвоздка или в технологии. Сергей Павлович, вы успели ознакомиться с чертежами?

- Да, Дмитрий Федорович, - с неторопливой уверенностью, почти нараспев, ответил коренастый, плотно сбитый, с приветливым лицом, незнакомый мне Сергей Павлович. - В освоении плазовой технологии завод продвинулся основательно… Хотя, конечно, здесь есть еще над чем поработать. Что же касается конструкции… Чтобы обеспечить указанные в чертежах допуски - без доработок конструкции не обойтись.

Последние слова Сергей Павлович произнес, повернувшись всем корпусом в мою сторону.

- Голословное заявление! - не выдержал сидящий рядом со мной руководитель нашего конструкторского отдела Н. Г. Зырин. - Мы можем это доказать прямо на чертежах, элементарными расчетами.

- Зачем же горячиться? - заметил Устинов. - Мы для того и собрались, чтобы разобраться и в чертежах, и в расчетах, и в технологии… и вообще в производстве изделий, товарищ директор завода! А поскольку здесь переплелись и конструкция и технология, то вам сам Бог велел создать у себя комплексную конструкторско-технологическую бригаду. Технологическая бригада от авиазавода у вас работает, а где, я спрашиваю, ваша собственная конструкторская группа? Разве нет у вас своих толковых конструкторов? Немедленно создайте заводскую группу конструкторов по изделиям А-11 и А-12, и таких, чтоб не сваливали все на КБ-1, а сами думали и решали. Имейте в виду, что за изделия я буду спрашивать с ваших конструкторов. А за КБ-1, я думаю, дело не станет, и от них в конструкторской группе завода будут нужные представители. Правильно я говорю? - сказал Устинов, обращаясь ко мне.

- В принципе, конечно, правильно, но в практическом плане этот вопрос надо решать с нашим руководством.

- Так, значит, тебя сюда прислали только в принципе?

Только теперь я понял, что своим опрометчивым ответом невольно усугубил неловкость положения министра, который нашел время лично прибыть на свой завод по делам КБ-1, в то время как начальник КБ-1, не подчиненного Устинову, но числящийся его замом, направил на совещание всего лишь начальника отдела. И еще понял, чего стоит Устинову, с его крутым нравом, сдерживать себя по отношению к представителю всемогущего КБ-1, имеющего прямой двойной выход на самого ЛП: по служебной линии и через Берия-младшего - главного конструктора КБ-1. Поэтому я тут же поправился:

- Извините, Дмитрий Федорович, я имел в виду, что в составе группы от КБ-1 останутся товарищи Заксон, Зырин и Скигин до окончательного решения нашим руководством вопроса о составе нашей группы.

- Вот это другое дело, - подобрел министр. - А за директора я ручаюсь, что он егодня же своим приказом определит состав конструкторской группы по вашим изделиям.

По окончании совещания я подошел к Сергею Павловичу и спросил, не найдется ли у него в машине свободного места до Москвы. Свою «Победу» я решил оставить на заводе для Заксона, Зырина и Скигина. Сергей Павлович ответил мне, что в машине он один и место есть, но выезжает немедленно, ждать не может.

Когда мы уселись на покрытое ковром заднее сиденье «Победы», Сергей Павлович, приветливо, хотя и не без иронии, улыбнувшись, сказал:

- Вот мы успели поцапаться на совещании, едем в одной машине, а даже не познакомились. Моя фамилия Королев. Вашу фамилию я узнал от министра, а вот имя-отчество…

- Григорий Васильевич… И все же мы с вами не цапались, хотя вы поспешили с оценкой нашей конструкции.

- Это вашему эмоциональному товарищу показалось, что я давал ей оценку. То, что я сказал как «объективный эксперт», по существу, тривиально. Разве не правда, что любые чертежи дорабатываются в ходе производства? Конструкция как конструкция: помаетесь и с нею и с технологией, как положено, и дело пойдет.

Затем с выплеснувшейся веселой хитринкой Сергей Павлович сказал:

- А если я немного и переборщил, то это тоже объяснимо: у меня свой министр, а у вас свои начальники, которые даже по его просьбе не захотели принять участие в совещании, где присутствовали и представители от самого ЛП. Я просто выручил свое министерство в смягчении тех акцентов, которые кто-то односторонне заострил на заводских вопросах. Мне надо было немножечко сместить эти акценты в сторону КБ-1, чтобы отвести грозу от завода и министерства. А вы для ЛП свои: вас могут не более чем пожурить. Зато наш министр получил время на технологическую перекантовку завода под новые для него изделия. Вы заметили, что он и после совещания остался на заводе? Сейчас он наверняка подтягивает подкрепления со всего министерства. Дмитрий Федорович будет дневать и ночевать в цехах, пока дело не пойдет на лад.

Тогда Сергею Павловичу легко было сказать: «А вы для ЛП свои…» Нет, в моей ситуации вокруг «вредительского дела» своим оказался Устинов, а те, что рядом… вот тебе и свои.

Сравнительно неплохо складывались дела на другом заводе, которому было поручено изготовление примерно половины от общего количества антенн А-11 и А-12 и, кроме того, важных волноводных узлов для всех антенн, выпускаемых обоими заводами. Завод вышел с предложением ускоренно выпустить весь заказ на эти узлы, но для этого надо было утвердить образцы гальванопокрытий на их рабочих поверхностях. С этой целью Елян решил командировать на завод меня.

В моем присутствии Амо Сергеевич позвонил директору завода:

- Володя, к тебе приедет от нас Григорий Васильевич. Прими его, как принимал бы самого меня. Если чем обидишь - считай, что меня обидел. Понял?… Да нет, я не про то. Главное - разберитесь и подпишите все технические документы по гальванопокрытиям. А то, на что ты сразу подумал, - само собой, чтобы все было по-кавказски. И еще не забудь: чтобы наш молодой доктор наук не задавался и знал, на какой завод он попал, покажи ему наши штучки для Курчатова. Все покажи. Пусть посмотрит, как мы там решали проблему с гальванопокрытиями и что можно оттуда позаимствовать для наших разработок.

Закончив разговор с заводом по ВЧ, Елян достал из письменного стола документы и билет для меня на поезд, встал из-за стола, лукаво подмигнул:

- У нас, Григорий Васильевич, высший сервис. Как в лучших фирмах. Правда, к поезду надо поторапливаться. Счастливого пути.

По дороге на вокзал я завернул к Большому театру. Удивленная и недовольная моим поздним появлением, женщина-администратор проверила билет и шепотом объяснила, как пройти в ложу. В полумраке ложи разыскал кресло, в котором сидела жена, встал за спинкой кресла. Жена, как-то угадав мое присутствие, повернулась ко мне, показала рукой на кресло рядом и снова прильнула к биноклю. Я стоял, смотрел на сцену и слушал:

- Хозяин просит дорогих гостей прослушать пастораль под титлом «Искренность пастушки».

Наклонясь к жене, неотрывно следившей за сценой, виновато прошептал: «У меня поезд через двадцать минут. До свиданья». Пробираясь на цыпочках к выходу из ложи, успел услышать со сцены: «Мой миленький дружок, отважный пастушок…» Эти слова и мелодия даже в купе поезда словно бы продолжали звенеть в моих ушах, будто исходили они от невидимого патефона, зациклившегося на старой пластинке. А мысленный взор еще долго сохранял торжественное убранство Большого театра, и льющийся со сцены мягкий притушенный свет, и полумрак ложи, и единственное незанятое место в переполненном театре, и просиявшее при моем метеорном появлении в ложе лицо жены. Когда я выходил из ложи, жена плотнее прижала бинокль к глазам, как будто этим можно было остановить набежавшие слезы. Увы, кто-то должен вкалывать ради мирного труда и отдыха «нормальных» людей.

Вращающиеся волноводные узлы для антенн не случайно попали на завод, где до перехода в КБ-1 директором был Елян. Самые трудные для производства и технологически сложные изделия, когда возникали трудности с размещением их заказа на других заводах, по предложению Еляна передавались на бывший его завод. Директорам отказывающихся заводов он говорил:

- Правильно делаете, что отказываетесь. Это дело не для вашей промартели. Придется опять просить Максименко. Как, Володя? Сделаем?

Солидный грузный «Володя», хотя у него пробегали мурашки от такого «арбуза», бодро выпаливал:

- Вы же нас знаете, Амо Сергеевич. Не подведем. Вот только… - «Володя» мялся, словно боялся сказать что-нибудь неприличное.

- Станками поможем, обязательно поможем, - приходил ему на выручку Елян. И тут же с «Володей» начинал прикидывать, где какой станок поставить, что снести, а что достроить.

Заводчане никогда не подводили «своего Амо» и гордились, когда он «устраивал» им заказ, от которого шарахались другие заводы. Они продолжали считать его своим, и он словно бы продолжал незримо присутствовать на заводе, который создавал как директор и который создал его как директора. Здесь он был живой легендой, все его хорошо знали, помнили, рассказывали о нем доподлинные истории, перебивая друг друга и коллективно уточняя детали этих историй. Рабочие рассказывали о нем не только как о директоре, но и, пожалуй, больше всего как о знатоке самых сложных тонкостей их рабочих профессий.

Еще до войны, будучи по личному заданию Орджоникидзе на стажировке в США, Амо работал кузнецом на автозаводе Форда и там не уступал в силе и сноровке фордовским кузнецам, обычно отбиравшимся из самых дюжих негров. Как-то, будто играючи, отковал за смену коленчатые валы сверх нормы и отругал «буржуйский мастер» за встречный план. А в одной фирме познакомился с американцем армянского происхождения, обучил его искусству приготовления шашлыков, в котором сам, как истинный кавказец, был большим мастером. Американец был в восторге от своего кровного земляка и безвозмездно снабдил Амо очень нужными для нашей страны чертежами.

Во время войны слава о заводе и его директоре гремела на всех фронтах грохотом выпускавшихся заводом орудий марки «ЗИС». Завод разработал и впервые в мировой практике применил технологию поточного производства пушек и выпустил их 100 000 штук.

После войны завод Еляна был ведущим предприятием по разработке и производству оборудования для завода по разделению изотопов урана и по созданию первых атомных реакторов. В связи с этим завод столкнулся с проблемой защиты металлических деталей покрытиями, устойчивыми к агрессивным средам. В эту пору Елян, обычно покупавший себе на рынке свежую баранину для шашлыка, начал приглядываться к работе цыгана-лудильщика, несколько раз отдавал цыгану для лужения какие-то посудины, привозил их на завод и отправлял в лабораторию. Потом привез на завод и самого цыгана с его инструментами, отвел ему закуток в цехе, приставил к нему технологов и предложил за хорошее вознаграждение поделиться секретами цыганской лудильной кухни. Режимщики были возмущены тем, что Елян без допуска от органов привез на секретный завод какого-то цыгана. А цыган темнил, боясь, что этот ловкий армянин составит ему конкуренцию через «левую» лудильню, которую, видимо, решил создать со своими дружками прямо на заводе. Пришлось Амо Сергеевичу показаться перед цыганом в форме, и тот был польщен вниманием генерала с геройской звездой на груди, по-кавказски обаятельного и простого. А главное - цыгана убедила простая логика генерала:

- На базаре мы тебе подножку устраивать не будем. Так что, пожалуйста, друг любезный, поделись своими секретами с государством. Заодно хорошо заработаешь.

После ухода Еляна никому на заводе не могла прийти мысль, что освободившуюся его бывшую квартиру мог занять кто-нибудь другой. Она оставалась «квартирой Амо», и новый директор завода лишь в особых случаях предлагал остановиться в ней приезжавшим на завод высоким начальникам. Такое же внимание было оказано и мне, как личному посланцу Еляна и во исполнение просьбы Амо Сергеевича: «Прими его, как принимал бы самого меня».

…Завершив свои дела по командировке на «еляновский» завод, я уже собирался выехать в Москву вечерним поездом. Но директор завода и службы ГВФ получили команду отправить меня в Москву ближайшим самолетом. Со сказочной быстротой я оказался в кабинете главного конструктора Павла Ивановича Куксенко на подмосковном полигоне КБ-1, где проходили испытания экспериментальных образцов станции наведения зенитных ракет. Здесь кроме Куксенко были начальник КБ-1 Елян, зам. главного конструктора Расплетин, несколько немцев из разработчиков координатных блоков и русские специалисты.

После моего появления Павел Николаевич сказал:

- Давайте начнем. Сначала послушаем господина Айценбергера… Где переводчик? Разыщите переводчика.

Кто-то сказал:

- Обойдемся. Герр Фаулыптих отлично знает русский язык.

Все рассмеялись. Герр Фаульштих настолько овладел русским языком, что работавшие с ним наши специалисты совсем отвыкли считать его немцем.

Герр Айценбергер, руководитель группы немецких специалистов, - видимо, не в первый раз, а теперь уже специально обращаясь к герр доктор оберст-лейтенант Кисунько, - объяснил, что при испытаниях первого образца станции Б-200 обнаружились искажения формы пачек сигналов, поступающих на координатные блоки. Это приводит к ошибкам в определении координат целей, и особенно ракет. Искажения вносятся вращающимися антенно-волноводными узлами - так называемыми «запитками».

- Теперь вы поняли, что ваши запитки г…иные? - обратился ко мне Расплетин.

- А вы поняли, что они точно сделаны по вашему г…иному техническому заданию? Что заказали - то и получили.

- Не будем препираться, товарищи, - примирительно вмешался Павел Николаевич, чтобы прекратить начавшийся обмен явно ненаучными выражениями между своим замом и «герр доктор оберст-лейтенант». - Скажите, Григорий Васильевич, как этот дефект можно устранить.

- Вот принципиальная схема новой конструкции узла запитки, которая не будет иметь этого дефекта, - сказал я, рисуя схему мелом на доске. - Если бы нам сразу задали правильно требования…

- А сколько времени потребуется, чтобы сделать новые запитки? - спросил Елян.

- Трудно сказать. Потребуется изготовление и проверка лабораторных макетов, инженерам лабораторий и конструкторам придется дневать и ночевать в цеху и экспериментировать с вариантами изделий. Придется вводить специальную систему газонаполнения волноводного тракта, чтобы исключить пробои на высоком уровне мощности. Без этого новые требования выполнить не удастся.

- Тогда по машинам - и поедем в КБ дневать и ночевать, - сказал Елян. - И предлагаю новые узлы называть распределителями.

В этот момент я ощутил в себе жуткий холодок от мысли о том, что на заводе, откуда я только что прибыл, к моему приезду фактически были уже готовы «запитки» на всю серию системы «Беркут» и моя роль свелась к утверждению эталонов гальванопокрытий для военной приемки. Я представил себе состояние заводских умельцев, когда они узнают, что все эти изделия теперь надо выбросить в утиль, а перед тем снять с них гальванопокрытия из драгоценных металлов. С какими глазами я снова покажусь на заводе, чтобы закручивать дела по новой конструкции «запиток» - или распределителей - вместо выброшенных на свалку? Какое им дело до того, что мне было выдано неправильное техническое задание? А может быть, кто-нибудь увидит в этом и очередной факт вредительства антенщиков.