"Приятные ночи" - читать интересную книгу автора (Страпарола Джованфранческо)

Сказка IV Марсильо Верцолезе любит Тию, жену Чекато Раббозо, и та впускает его к себе; и пока при соучастии мужа она творит заклинание, Марсильо потихоньку ускользает из дома

Чекато и благополучно скрывается

Вот это да, мадонна хозяюшка и остальное честное общество. Как это по-вашему называется? Не показал ли себя мессер Антоньо молодцом, каких мало? Не сообщил ли он нам расчудесную повесть? Но, пёсья кровь {102}, если я не приложу всех моих сил добиться такой же чести и для себя. Мы, деревенские, сызмальства привыкли слышать, что важные господа поступают каждый как ему вздумается, всяк на свой лад. Что до меня, то поскольку я - это я и вовсе не знаю грамоте, то скажу, как сказали уже до нас наши предки: "Кто дурно пляшет, тот хорошо развлекает других" {103} Потерпите, если такое произойдёт и со мною. Но не вздумайте, пожалуйста, заподозрить, будто я вымолвил эти слова, желая избавиться от хлопотного поручения сообщить вам повестушку; ведь я нисколечки не боюсь, что не сумею её как следует рассказать: больше того, повестушка, которую мессер Антоньо рассказал нам с таким блеском, что сравниться с ним невозможно, до того подстрекнула и воодушевила меня, что у меня в глазах потемнело, и каждый миг промедления тянется для меня тысячей лет. И может статься, что моя повестушка окажется не менее занятной и смешной, чем сообщённая мессером Антоньо, и в особенности, поскольку я буду рассказывать о занятной уловке одной деревенской женщины, которая здорово околпачила дурня мужа; и если вы станете меня слушать и уделите мне внимание, вы услышите то, что я постараюсь как можно лучше вам изложить.

В окрестностях Пьове ди Сакко {104} на земле Падуи - полагаю, что с таким добавлением всем вам станет до конца ясно, где именно, - существует деревня, называющаяся Сальмацца, и в ней в стародавние времена проживал батрак по имени Чекато Раббозо. Был он человеком ума недальнего и нескладным собой и, кроме того, крайне бедным, но безупречно честным. Этот Чекато Раббозо взял жену из семьи, прозывавшейся Гальярди {105}и обитавшей в деревне Кампелонго. Была эта молодая женщиной хитрой, ловкой, злонамеренной, и имя ей было Тия, и, отличаясь находчивостью и проницательностью, она выделялась к тому же статностью и красотой лица, так что на целую милю в окружности не было ни одной крестьянки, которая могла бы с ней сравниться. И так как она была статной и отменно плясала, всякий, кто видел её за этим занятием, неизменно в неё влюблялся. То же случилось и с одним прелестным и статным юношей, образованным гражданином Падуи, по имени Марсильо Верцолезе, влюбившимся в эту самую Тию.

И он до того влюбился в неё, что, куда бы ни отправлялась она в праздничный день поплясать, юноша всегда отправлялся вслед за нею и в большинстве случаев - и когда бы я сказал во всех случаях, то и тогда не впал бы в ошибку - она плясала лишь с ним одним. И хоть этот юноша был влюблен в неё по уши, он таил от всех, как только мог тщательнее, свою любовь, дабы не подать повода ко всякого рода толкам, и никогда никому ни полсловом о ней не обмолвился. Зчая, что муж Тии Чекато беден и живёт трудом своих рук, работая с раннего утра до наступления темноты то у того, то у другого хозяина, Марсильо начал бродить вокруг дома любимой и сумел настолько сблизиться с нею, что они стали вступать друг с другом в беседу. И хотя Марсильо порешил в душе признаться в любви, которую к ней испытывал, тем не менее он никак не мог на это отважиться, страшась, как бы Тия на него не разгневалась и не пожелала прогнать его прочь, ибо ему казалось, что она привечает его не так, как он заслуживает того из-за любви, какой её любит. Он опасался, кроме того, как бы тайна его не оказалась раскрытой каким-нибудь злым человеком, и тот не рассказал о ней мужу Тии Чекато, и как бы Чекато, будучи рослым и сильным и к тому же ревнивым, не учинил ему какой неприятности.

Продолжая постоянно бродить вокруг того дома, где жила Тия и не сводя с её лица глаз, Марсильо добился того, что она догадалась о его чувстве к ней. Но так как из-за глубочайшего почтения, какое он ей внушал, она не могла открыто выказать ему свою благосклонность и дать явно понять, что и она в него влюблена и всей душой к нему тянется, Тия также терзалась и мучилась про себя, но упорно молчала. И вот однажды, когда Тия сидела на брошенной возле её дома у входной двери колоде и держала в руке прялку с намотанной на неё куделью, которую сучила для хозяйки, явился немного набравшийся духу Марсильо и обратился к ней с такими словами: "Да хранит вас господь, Тия, моё сокровище". Тия ответила: "Добро пожаловать, юноша". - "Знаете ли вы, - продолжал Марсильо, - что я чахну и умираю от любви к вам, а вы между тем не обращаете на это внимания и нисколько не тревожитесь о моей участи". - "Откуда мне знать, что вы неравнодушны ко мне?" Тогда Марсильо проговорил: "Раз вы не знаете этого, я со скорбью и мукой в сердце сообщаю вам это".

На это Тия промолвила: "Вот теперь я об этом и впрямь узнала". Тут Марсильо её спросил: "А вы, скажите по чистой совести, вы, Тия, хоть немножко неравнодушны ко мне?" Тия воскликнула: "Ещё бы!" Марсильо настаивал: "А насколько, да поможет вам бог?" - "Предостаточно", - произнесла Тия. Здесь Марсильо сказал: "Горе мне с вами, Тия. Будь вы и в самом деле неравнодушны ко мне в той мере, как вы утверждаете, вы бы дали мне каким-нибудь способом это понять, но вы совершенно и вполне равнодушны". - "А как бы я дала вам это понять?" - возразила Тия. "Ах, Тия, - отозвался Марсильо, - вы это и сами хорошо знаете и нисколько не нуждаетесь в моих пояснениях". - "Бог мой, но я и вправду не знаю этого и никогда не узнаю, если вы этому меня не научите". Тут Марсильо промолвил: "Ну что ж, я вас этому научу, если вы станете меня слушать и на меня не рассердитесь". Тия ему ответила: "Говорите, мессер, обещаю вам и клянусь своей душой, что если то, что вы скажете, будет добропорядочным и благопристойным, я нисколько не рассержусь".

Тогда Марсильо обратился к ней с такими словами: "Когда вы позволите мне насладиться столь желанной близостью с вами?" - "Теперь я хорошо вижу, - воскликнула Тия, - что вы обманываете меня и потешаетесь надо мною! Мы совершенно не подходим друг к другу: вы - гражданин Падуи, я - крестьянка; вы - богаты, я - бедна; вы - образованны, я - батрачка; вам под стать образованные, а я из числа отверженных; вы облачены в роскошный расшитый кафтан и великолепные суконные на шёлковой подкладке штаны, а что такое мои наряды, как не заштопанная и перештопанная старая рвань? И нет у меня ничего другого, кроме той юбки и ещё той накидки, в которые я обряжаюсь, когда по праздникам отправляюсь плясать. Вы едите пшеничный хлеб, а мой хлеб - из проса, сорго или каштанов, да и его нет у меня досыта. А на эту зиму осталась я без шубы - такая уж я горемычная - и никак не возьму в толк, как бы мне всё-таки её справить, ведь у меня нет ни денег, ни добра на продажу, чтобы купить нужные вещи. А хлеба нам хватит только до Пасхи.

И право, ума не приложу, что станем мы делать при таком недороде и таких непосильных податях, которые что ни день приходится платить в Падуе. О, сколь несчастны, сколь обездолены мы, деревенские жители! Ведь это мы и никто иной пашем землю и сеем пшеницу, а поедаете её вы, тогда как мы, бедняки, питаемся просом. Мы ходим за виноградниками и давим вино, тогда как пьёте его опять-таки вы, а мы - воду, настоянную на выжимках". Тут Марсильо проговорил: "Не сомневайтесь, что если вы пожелаете удовлетворить мою страсть, у вас будет вдоволь всего, чего только вы от меня ни потребуете". - "Так же говорят и все другие мужчины, - отвечала на это Тия, - так говорят они, пока не получат, чего домогаются. А как получат, тотчас же исчезают и поминай их как звали, и несчастные женщияы остаются покинутыми, обманутыми и обесчещенными, как никто на всём свете, а вы тем временем похваляетесь своими победами и умываете руки и вовсе не думаете о нас, как если б мы были самой последней дрянью, найденною в навозной куче. Как мне известно доподлинно, так поступали многие из горожан Падуи".

Тут Марсильо прервал её излияния: "Довольно, хватит! Положим конец словам и перейдём к делу! Хотите ли вы выполнить то, о чём я просил?" Тия так ему на это ответила: "Уходите поскорей прочь, молю вас господом-богом, уходите прежде, чем явится муж: теперь уже поздний вечер, и он вот-вот вернётся домой. Приходите завтра, и мы будем беседовать с вами, сколько вы захотите. А я вас очень и очень люблю, и это сущая правда". И так как Марсильо не терпелось продолжить этот разговор с нею, он не торопился её покинуть, и она снова принялась его гнать: "Уходите же поскорее, сделайте милость, не мешкайте". Увидев, что Тия начинает сердиться, Марсильо проговорил: "Господь с вами, Тия, сладостная душа моя. Отдаю вам своё сердце, распоряжайтесь им по своему усмотрению". - "Ступайте с богом, бесценная надежда моя, - ответила Тия, - и я отдаю вам своё сердце, а вы поступайте с ним, как пожелаете". - "Итак, до свидания, до завтра, с соизволенья божьего", - сказал Марсильо. "Конечно, конечно", - ответила Тия. Следующий день тянулся для Марсильо, как добрая тысяча лет, и, когда наступил подобающий, по его мнению, час отправиться к Тии, он отправился к ней и увидел её в саду, где она мотыжила землю и окапывала молодые кусты в винограднике.

Едва Марсильо и Тия друг друга заметили и Марсильо поздоровался с нею, они сразу затеяли разговор и после долгой беседы о том и о сём Тия сказала Марсильо: "Завтра утром, надежда моя, Чекато нужно будет поехать на мельницу, и он не вернётся домой до послезавтрашнего утра, так что приходите ко мне, если того пожелаете, поздним вечером после наступления темноты; я буду вас поджидать, но смотрите - обязательно и не вздумайте меня обмануть". Выслушав столь приятную новость, Марсильо исполнился такой радости, какой никогда ещё не испытывал ни один человек; он подпрыгнул и бесконечно довольный расстался с Тией. Не успел Чекато возвратиться домой, как хитрая женщина, выйдя ему навстречу, сказала: "Чекато, милый мой братец, необходимо съездить на мельницу, потому что нам нечего есть". Чекато ответил: "Так, так". - "Так вот, говорю тебе, туда нужно отправиться завтра с утра", - продолжала Тия. Чекато ответил: "Конечно, завтра с утра до рассвета я пойду призанять телегу с быком у тех, у кого работаю; затем ворочусь сюда, чтобы её нагрузить, после чего и тронусь в дорогу. А пока, Тия, пойдём подготовить зерно и насыплем его в мешки, чтобы завтра утром у нас больше не было никакой заботы, как погрузить их на телегу и с песней пуститься в путь". - "Отлично, - заметила Тия, - вот так и поступай".

На следующий день Чекато, взвалив на телегу зерно, насыпанное в мешки накануне вечером, уехал на мельницу. И так как дни стояли короткие, а ночи долгие-долгие и дороги из-за дождей, грязи и наледи совершенно раскисли и ко всему ударили сильные холода, бедняге Чекато пришлось просидеть всю ночь на мельнице, что было очень и очень на руку Марсильо и Тии. С наступлением темноты Марсильо в соответствии с уговором, который состоялся у него с Тией, прихватив парочку хорошо откормленных и отменно зажаренных кур, белого хлеба и доброго вина без примеси хоть капли воды, то есть всё то, что он позаботился заранее подготовить, покинул свой дом и, пробравшись, таясь ото всех, по полям подошёл к дому Тии. Войдя внутрь, он нашел её у очага, в котором горел огонь, за прядением и наматыванием нити в клубок, и они сейчас же сели за ужин, а закусив на славу, отправились вместе в постель, и пока злополучный простофиля Чекато занимался на мельнице помолом зерна, Марсильо в его постели месил без устали тесто.

Уже начало подниматься на небо солнце и стал заниматься день, когда любовники встали с постели, опасаясь, как бы Чекато не накрыл их в объятиях друг у друга, и пустились весело болтать о том и о сём, как вдруг к дому подъехал Чекато и принялся возле него свистеть во всю мочь и громко кричать: "Тия, Тия, разожги поскорее огонь, я до смерти прозяб". Тия, ловкая и находчивая в беде, услышав, что её муж возвратился, и боясь, как бы чего худого не случилось с Марсильо, и ей самой не попало, и она не набралась сраму, поторопилась распахнуть дверь и заставила Марсильо притаиться за нею, после чего с весёлым лицом выбежала к мужу и стала его ласкать и голубить. Въехав во двор, Чекато обратился к Тии с такими словами: "Разожги, Тия, огонь, потому что я прозяб до костей. Клянусь кровью святого Кинтона {106}, этой ночью, сидя на мельнице, я чуть не замёрз до смерти, и такой там был холодище, что мне не удалось ни на мгновение подремать и хоть чуточку отдохнуть". Тия не мешкая отправилась в дровяной сарай и, взяв там увесистую вязанку хвороста, разожгла огонь и с умыслом осталась стоять у самого очага, заняв собою то место, откуда, по её расчетам, Чекато мог бы заметить Марсильо.

И разговаривая со своим мужем Чекато о всякой всячине, Тия сказала ему: "Ах, Чекато, милый мой братец, не рассказать ли вам славную новость?" На это Чекато ответил: "Какая же у тебя новость, дорогая сестричка?" Тогда Тия проговорила: "После вашего отъезда на мельницу, у меня тут побывал один старичок нищий, который бога ради попросил подаяния, и, так как я вынесла ему хлеба и чашку вина, он научил меня верному способу - ничего замечательнее не слыхивала я во всю мою жизнь - наложить заклятье на ястреба. И это заклинание я запомнила наизусть". - "Ну и ну, так ли это? - воскликнул Чекато, - а ты меня не обманываешь?" Тогда Тия сказала: "Что вы! Это сущая правда, клянусь своим крёстным. И я очень этому рада". "Так прочти же мне заклинание", - сказал Чекато. Тия ему ответила: "Разумеется, братец, вы тоже должны его выучить". - "Но как же мне это сделать?" - спросил Чекато. "Я вам его сообщу, - проговорила Тия, - если вы меня выслушаете". - "Каково же оно, скажи мне! - воскликнул Чекато, - и не томи меня больше".

На это Тия сказала: "Нужно, чтобы вы вытянулись во всю длину на полу, как если б вы были покойником - от чего избави нас, боже! - и легли головой и плечами в сторону входной двери, а коленями и ступнями к бочке с водой, и ещё нужно, чтобы я положила вам на лицо белый бельевой холст и надела на голову нашу четверть {107} для масла". - "Но она не придётся мне впору", - возразил Чекато. "Придётся, придётся впору, - ответила Тия, - и вы сейчас убедитесь в этом". С этими словами она взяла стоявшую неподалёку четверть и, водрузив её мужу на голову, произнесла: "Ничто на всём божьем свете не могло бы вам лучше прийтись, чем она! И потом, - продолжала Тия, - помните, что вам нужно лежать, как мёртвому, и совершенно не двигаться и не ворочаться, иначе у нас ничего не выйдет. А я возьму в руки наш грохот, и начну его над вами трясти, и, тряся его таким образом, стану одновременно произносить заклинание; вот так-то и наложим на ястреба наше заклятье. Но смотрите, не вздумайте шевельнуться, пока я трижды не прочту заклинания, ибо его нужно три раза прочесть над вами и после этого вы увидите, посмеет ли ястреб нападать на наших цыплят".

На это Чекато сказал: "Дай боже, чтобы всё, что ты говоришь, оказалось чистою правдой, и мы смогли вздохнуть немного свободнее. Не считаешь ли ты, что нам ни к чему разводить цыплят, раз этот ястреб пожирает их всех? И можем ли мы разводить их столько, чтобы вносить нашему хозяину причитающуюся с нас плату или продавать их на рынке, чтобы уплатить подати и купить масла, соли и чего другого для дома?" - "Но ты же видишь, - возразила на это Тия, - что теперь мы сможем помочь нашей беде", - после чего обратилась к Чекато с такими словами: "Ну-ка, ложись", - и Чекато лёг. "Вытянись, да получше!" - продолжала распоряжаться Тия, и Чекато вытянулся как только мог, во всю длину своего тела. "Ну вот, теперь то, что требуется", - произнесла Тия. Затем она взяла кусок белого льняного и чистого бельевого холста и накрыла им лицо мужа, потом взяла четверть для масла и водрузила её на его голову, наконец взяла грохот и принялась трясти им над мужем и читать заклинание, которое запомнила наизусть и которое начала таким образом:

Пока Тия произносила своё заклинание и трясла грохотом, она не сводила глаз с двери и делала знаки Марсильо, стоявшему позади неё, чтобы он немедленно улепетывал. Но юноша, не привыкший к подобным делам и не располагавший в них опытом, не понимал её знаков и не догадывался, чего ради Тия беспрерывно их подаёт, и не трогался с места. И так как Чекато вознамерился было встать на ноги, поскольку лежать без движения на полу ему основательно надоело, он обратился к Тии с такими словами: "Ну, так как, у тебя уже всё?" Но Тия, которая видела Марсильо всё там же, позади двери, накинулась на Чекато, вскричав: "Погодите, чёрт вас возьми! Разве не говорила я вам, что заклинание мне надобно произнести целых три раза? Или вам хочется испортить всё дело и поэтому вы решили подвигаться?" На это Чекато сказал: "Нисколько, нисколько". И он снова улёгся на пол, и Тия во второй раз произнесла заклинание, сделав это совсем так же, как в первый.

Поняв, наконец, чего от него хотят и как нужно ему поступить, Марсильо выскользнул из-за двери и пустился во всю прыть наутёк. Увидев, что Марсильо выбрался уже из их дворика, Тия окончила налагать заклятие на ястреба и позволила мужу приподнять с пола свой нос, и Чекато вместе с нею разгрузил с телеги муку, которую привёз с мельницы. Выйдя из своего дворика и следя за Марсильо, который резво бежал вдалеке, Тия принялась кричать с такой силой, какой только достало у её глотки: "Прочь, прочь, проклятущая птица! Прочь, прочь! Если ты отважишься сюда сунуться, если отважишься сунуться, вот тебе моё слово, вот моё слово, я заставлю тебя убраться отсюда не иначе, как поджав хвост. Прочь, тебе говорю. Ну, не жаднюга ли эта подлая птица? Неужто эта гнусная тварь опять сюда направляется? Уж ты у меня хлебнешь горюшка!" И всякий раз, как прилетал ястреб и падал камнем на двор, чтоб унести цыплёнка, он сначала сшибался с наседкой, и наседка учиняла ему такое заклятье, что он улетал, поджав хвост, и больше не возвращался, и у него пропадала охота нападать на цыплят Чекато и Тии.

Так занятна и смешна была рассказанная Тревизцем сказка, что дамы и кавалеры разразились безудержным смехом, и им казалось - ещё немного, и он их разорвёт. И во всём обществе не было никого, кто бы не признал всей душой, что речь Тревизца была самой что ни на есть деревенской речью. Когда смех наконец прекратился, Синьора обратила к Тревизцу своё ясное и приветливое лицо и молвила так: "В этот вечер, синьор Бенедетто, вы доставили нам поистине бесконечное наслаждение и, совершенно не отклоняясь от истины и не преувеличивая ваших заслуг, мы можем заявить в один голос, что ваша сказка ничуть не уступает сказке Молино. Однако чтобы удовлетворить нас, равно как и это почтенное общество, вы предложите нам, если это не будет вам в тягость, также загадку, которая окажется, разумеется, столь же приятной, сколь и прекрасной". Тревизец, выслушав выраженное Синьорою пожелание, не захотел противиться её воле и, встав и нисколько не мешкая, звонким голосом начал читать вот такую загадку:

После того как Тревизец на деревенский лад и отлично подражая деревенскому говору, прочёл положенную ему загадку, мало кем, а вернее, никем не понятую, он разъяснил её, чтобы она стала понятной всякому, сказав всё на том же своём наречии нижеследующее: "Дабы вас не задерживать, почтеннейшие и досточтимые, и не томить промедлением, спрошу вас прямо, уразумели ли вы, что означает моя загадка? Если нет, я её вам растолкую. "Ходит туда и сюда мессер Иго" - эти слова подразумевают ярмо, которым на пастбище укрощают строптивых быков, и оно движется вверх и вниз по полям и по тропам и видно всем и каждому. "Стоящие с одного и другого боку" - два сопряжённых вместе быка, а тот, кто четверых потчует по спине, - это волопас, идущий с палкой за быком, у которого четыре ноги и которого он ею потчует. А всё вместе, сообщу вам по дружбе, - ярмо и ничто другое". Разъяснение деревенской загадки всем чрезвычайно понравилось, и всякий, все ещё не переставая смеяться, превознёс его похвалами.

Тут Тревизец, который хорошо помнил, что повествовать в этот вечер оставалось лишь очаровательной Катеруцце, устремив просительный взгляд на Синьору, сказал: "Не из стремления нарушить закрепленный порядок и навязать вашему высочеству свою прихоть - нет и нет, ведь вы - моя владычица и, больше того, государыня {108}, но только затем, чтобы уважить достойное и законное желание этого любезного общества, обращаюсь к вашей светлости со всепокорнейшим и смиренным ходатайством и, если вы соблаговолите к нему снизойти, буду бесконечно удовлетворён и обрадован разделить с вами наши обязанности, рассказав со свойственным вам изяществом какую-нибудь сказку, которая усладила бы нас и доставила нам развлечение. И если я, может статься, в этом моём обращении к вам позволил себе - сохрани боже! - недопустимую для моего ничтожества дерзость, умоляю даровать мне ваше милостивое прощение, ибо привязанность и любовь, которые я питаю к великолепному собранию нашему, явились главнейшей причиной моей просьбы". Выслушав учтивую просьбу Тревизца, Синьора вначале опустила глаза долу, но не из робости и стыдливой скромности, а потому, что по многим причинам считала, что ей подобает скорее слушать, чем повествовать самой. Затем, мило улыбаясь и придя в веселое настроение, она устремила на Тревизца лучистый взор и промолвила: "Синьор Бенедетто, хоть ваша просьба для меня лестна и мне приятна, всё же вам не следовало выступать здесь в качестве столь настоятельного просителя, ибо задача повествовать в большей мере обязанность этих девиц, нежели наша.

И посему, извините великодушно, если мы не склонимся к вашим лестным для нас пожеланиям, и Катеруцца, которой в эту ночь предуказана жребием пятая очередь, выступит со своей сказкой вместо меня". Оживлённое и возбуждённое общество, жаждавшее послушать Синьору, поднялось на ноги и принялось горячо поддерживать просьбу Тревизца, умоляя её явить им своё благорасположение и оказать любезность, отложив в сторону заботу о поддержании собственного достоинства, ибо время и место дозволяют каждому, каким бы достоинством ни был он облечён, свободно и беспрепятственно рассказывать всё, что ему заблагорассудится. Выслушав столь почтительные и смиренные просьбы, Синьора, дабы не казалось, что она нисколько не считается с ними и ни во что их не ставит, а также потому, что ей и самой захотелось того же, в конце концов с улыбкой сказала: "Раз вам так угодно, я, чтобы удовлетворить вашу общую просьбу и закончить эту ночь моей сказочкой, охотно соглашаюсь". И больше не отказываясь и не отговариваясь, она весело начала свою сказку так.