"Снежная Принцесса" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 15. Операция «Джефферсон и K°»

По пятницам первым уроком был Божий Закон. Проснувшись в последнюю пятницу октября, Илана сразу поняла — что-то не так. Что-то больно уж светло… Ну конечно, проспала! Допотопный будильник, подаренный ещё бабушкиной матери одним из её четырёх мужей (они почему-то все безвременно умирали), злорадно молчал. Его погасший циферблат напоминал затянутый бельмом глаз.

— Если пойдёшь сегодня на Центральный рынок, загляни по дороге в Археологический музей, — сказала Илана бабушке. Та металась по кухне, собирая на стол. — Отдай им этот будильник. Думаю, уже ни у кого такого нет. Я ведь давно говорю — пора купить новый… Я не успею поесть, бабуля, только шоколада выпью. Сделай мне с собой бутерброды.

— Да как же я-то проспала! — сокрушалась бабушка. — Сроду такого не бывало…

— Всё когда-то бывает первый раз, — мрачно заметила Илана. Это было одно из любимых изречений Джека Эмерсона. — И обычно совсем некстати.

Пастора Коула она, конечно, больше не боялась, но нарываться лишний раз не неприятности не хотелось, а Коул Джефферсон мог устроить ей крупные неприятности по самому ничтожному поводу.

В школу Илана прибежала со звонком. Возможно, она бы даже успела примчаться в класс до появления пастора. Даже наверняка успела бы, если б, уходя из гардероба, не услышала тихое всхлипывание. Кто-то безутешно рыдал в той части раздевалки, где стояли шкафчики второклассников. Плакавший явно не хотел, чтобы его видели, но найти его оказалось нетрудно. Мальчик сидел в углу широкого подоконника, спрятавшись за тяжёлой складчатой шторой. Кудрявый и круглолицый, он походил на ангелочков с картин старых мастеров.

— Какие-то проблемы? — спросила Илана.

— Не твоё дело…

Мальчишка хотел спрыгнуть с подоконника и уйти, но Илана, положив руку ему на колено, заставила его остаться на месте. «Ангелочек» перестал всхлипывать и уставился на неё с удивлением — в руке, которая буквально пригвоздила его к подоконнику, чувствовалась совсем даже не девчоночья сила.

— А вдруг я могу помочь?

— Некоторые уже пытались, — шмыгнул носом малыш. — Только хуже сделали. И себе, и мне… У этого Ральфа такие дружки…

— Та-а-к, — холодея от ярости, протянула Илана. — Значит, опять Ральф Джефферсон… Что он тебе сделал? Нет, для начала, как тебя зовут?

— Тим. Тимоти Бертон. Но все зовут меня просто Тим. А ты Илана Стивенс. Тебя тут все знают, потому что ты ни на кого не похожа… Это правда, что ты наполовину демон? Не обижайся, пожалуйста, но все так говорят… То есть не все, но…

— Я не обижаюсь. А вот если меня разозлить, я могу стать демоном не наполовину, а на все сто. Что тебе сделал этот пасторский выродок?

— Он… Да он не только мне… — Тим отчаянно покраснел. — Он постоянно лезет к мальчикам. Из моего класса, и из первого тоже, и из третьего… Подкараулит где-нибудь, где никого нет, и… В общем, заставляет кое-что делать. Ему это нравится, а мне противно… Говорит: если кому-нибудь расскажешь — пожалеешь. Все боятся. Он такое может устроить… Да и вообще…

Малыш замялся.

— Стыдно рассказывать, да?

— Ага…

— Но мне же ты рассказал.

— А ты не такая, как все, — подумав, сказал Тим. — Когда ты близко, это особенно видно. Ты как будто и не человек вовсе… Ой, это я не потому, что ты хуже других. Может, даже намного лучше. И красивее. Они это знают, потому и терпеть тебя не могут…

— Давай лучше о твоих делах поговорим, — смутилась Илана. — Ты всё-таки не сирота, Тим. Родители любят тебя больше всех на свете. Ты не пробовал всё рассказать отцу и матери?

— Нет, — нахмурился Тим. — У нас это не принято.

— У кого — у вас?

— Только девчонки жалуются родителям. А парни должны сами решать свои проблемы.

— Понятно, — усмехнулась Илана. — Кодекс чести юных колонистов…

Все знали, что германарские мальчишки никого так не презирают, как ябед. А повелось это со времён освоения Геи. Первопоселенцам приходилось нелегко, и их дети договорились не докучать им ещё и своими проблемами. В конце концов они преемники освоителей нового мира и должны уметь постоять за себя сами. Двести пятьдесят лет назад дети колонистов, основавших Германар, разбились на отряды. Старшие опекали младших, младшие иногда искали помощи и защиты у старших, но никто и никогда не искал защиты у взрослых. Жизнь детей первых колонистов была полна романтики, но сохранились и сведения об её далеко не лучших сторонах. Детские отряды нередко враждовали, и стычки между ними порой заканчивались плачевно. Говорили, что банды главеров — молодчиков, которые носились на мотореллах и разбойничали в окрестностях Гаммеля, — своего рода пережиток жестокой романтики прошлого. И ещё Илана слышала, что отряды первого поколения юных колонистов включали и мальчиков, и девочек. Позже они стали процентов на девяносто мальчишечьими, а девчонок, которые там приживались, считали самыми настоящими оторвами.

— Выходит, либо сам решай свои проблемы, либо терпи? — спросила Илана. — Ну, знаешь ли… Даже когда у взрослых мужчин проблемы, им приходится обращаться в полицию, в суд…

Тим пожал плечами. Похоже, взрослый мир с его порядками и законами был ему не понятен и вообще мало его интересовал. Он думал о том, как ему выжить в маленьком жестоком мирке 7-й гимназии, где царили законы, о которых взрослые даже не догадывались. Или не особенно хотели знать.

— Я ещё вот чего боюсь, — Тим угрюмо смотрел на носки своих замшевых ботинок. — Если родителям такое рассказать… Они же… Вдруг они шум поднимут… И все узнают.

— Ладно, родителям говорить не хочется, но ведь есть ещё старшие братья.

— Есть, — вздохнул Тим. — Брат Стива Нолана весной подговорил приятеля. Они накостыляли Ральфу и ещё кое-кому… А потом на Майка напали, и он до сих пор в больнице…

— Так вот почему его избили!

Эта история в мае взбудоражила всю школу. Однажды вечером тринадцатилетнего Майка Нолана нашли недалеко от его дома зверски избитым. Он перенёс сложнейшую операцию на мозге, и врачи до сих пор не были уверены, что его память восстановится полностью. Теперь Майку предстояла ещё и пластическая операция. Бандиты, которые так и остались непойманными, здорово его изувечили. Почти в то же самое время случилась беда и с одним из друзей Майка. Ученика 11-й гимназии Тома Райдера подстрелили, когда он вечером возвращался с летнего катка. К счастью, ранение оказалось неопасным. Похоже, стреляли из какого-то окна. Больше ничего выяснить не удалось.

— У Ральфа Джефферсона такие дружки… — Тим опять вздохнул.

— И какие у него дружки?

— Да он с главерами водится, а это же настоящие головорезы. Большинство из них живёт в Шиман-Тауне. Носятся на мотореллах, грабят всякие мелкие магазины, лавки… Они всегда в перчатках. Не оставляют следов, а главное — у них у всех в перчатках эти… Кастеты! Если они кого-то бьют, то чаще насмерть.

— С ума сойти, — пробормотала Илана. — Что Ральф Джефферсон скотина, я знала всегда, но водиться с главерами… Странная компания для пасторского сынка. Такое уважаемое семейство… Вот уж действительно — иногда не поймёшь, чего людям не хватает.

— Да чего тут не понять? — рассудительно заметил Тим. — С Ральфом Джефферсоном как раз всё понятно. Денег ему не хватает. Семейство, конечно, уважаемое, и они не бедные, но до некоторых им ой как далеко. До таких богачей, как Грундеры, Аффенштайны, Бельски… Или те же Линдоны… Знаешь, как Ральф им завидует! Я иногда тоже. Был бы я богаче, так он бы меня не трогал. От него же многие откупаются. У нас в классе есть ребята, которые отдают ему почти все карманные деньги, и он к ним не лезет. А мне дома совсем мало дают — только на обед. Папа в мэрии работает, но зарплата у него так себе. Вот если бы его повысили…

Похоже, Тим Бертон был из семьи, где обучение ребёнка в престижной школе с большим трудом вписывалось в бюджет.

— Да неужели Ральф вместе с этими главерами в набегах участвует? Ни за что не поверю! Я слышала, что в этих бандах есть тринадцатилетние, но Ральф такой трус…

— Говорят, он у них наводчик. У них же полно наводчиков во всех районах. Знаешь, у нас все уверены, что это Ральф помог в апреле ограбить церковь Святого Симеона. Помнишь эту историю?

— Конечно, помню. Вынесли все ценные иконы и разграбили сокровищницу… Что значит — у вас все уверены? Кто — все?

— Да все парни об этом знают, — в голосе Тима прорезались снисходительные нотки. — Даже у нас, во втором.

Видимо, Тим считал, что делает для Иланы огромное исключение, приоткрывая перед ней дверь в тот запретный для неё мальчишечий мир, где имеются свои тайны и царят свои законы — более жёсткие, чем в девчоночьем… Ну уж нет, это только на первый взгляд. Такие, как Снежана Грундер, тоже отстаивают право сильного…

— Ральф ведь служит в церкви Святого Симеона, — продолжал Тим. — При алтаре. Помощником дьякона или ещё кем-то — точно не знаю. Это папаша его туда определил. Он же хочет отдать Ральфа в семинарию… Так вот у Ральфа были ключи — от самого храма и от служебных комнат. Ему там доверяли. Ещё бы — сын такого человека! Он иногда уходил последний и всё там закрывал. А воры… Они же ничего не взломали. Им как будто ключи дали. И они прекрасно знали, где что лежит — где пожертвования, где выручка с продажи свеч, икон, дисков… Да там много денег было. Всякие там венчания, отпевания — они же дорого стоят. Тогда сразу говорили, что грабителей навёл кто-то свой.

— Но Ральфа, естественно, не заподозрили?

— Не знаю… Я только слышал, что следователь приходил в школу поговорить с ним. Ральфа вызвали в кабинет директора. Так он там такой рёв поднял. Кричал, что ничего не знает. А потом его матушка приходила и возмущалась… Ты её когда-нибудь видела? Вечно в тёмном и на мумию похожа. Она так раскудахталась, будто её сыночка в тюрьму хотели посадить. А его ведь просто спросить хотели кое о чём. Раз уж он там работал. Следователь ведь со всеми должен поговорить, а не только с теми, кого подозревает. На Ральфа никто и не думал, а он сразу в штаны наделал. Он потому и струсил, что виноват.

— Выходит, главеры делятся с ним награбленным?

— Конечно. И травку дают. В Шиман-Тауне всё можно достать. Ральф уже давно гашаном балуется. И Сид Картер, его лучший дружок… Да и вообще многие. Даже у нас в классе такие есть. Жуют гашан. Потом съешь мятную конфету — и ничего не чувствуется. Не пахнет.

— Судя по всему, ты тоже пробовал?

— Ага, — шмыгнув носом, признался Тим. — Но мне не понравилось. Уж лучше мороженое купить.

— Это точно. Ну и дела творятся. И прямо под носом. Живёшь — и ничего не знаешь.

На это Тим ничего не сказал. В его молчании Илана снова уловила некоторую снисходительность. Дескать девчонкам и не обязательно всё знать. Пусть занимаются своими мелкими склоками. У парней всегда всё круче. Но, похоже, Тим тут же вспомнил, что сам он на крутого не тянет. Налёт «мужской снисходительности» как ветром сдуло, и Илана снова увидела перед собой испуганного восьмилетнего ребёнка.

— Ты только никому всего этого не говори, ладно? А то мне не жить. И не заступайся за меня. А то весной… Мало того, что Майка избили… Нам со Стивом тоже досталось. Ральф поймал меня около спортзала и минут десять руки выкручивал. Чуть не сломал. Я потом неделю писал, как курица лапой. А Сид Картер Стиву лоб сигаретой прижёг. У него там до сих пор пятно. Если эти двое узнают, что я кому-то про них рассказал, они меня со света сживут. Ральф грозил, что покажет меня своим дружкам главерам. А они, говорят, помогают работорговцам красть детей. Подкараулят меня где-нибудь и схватят…

— Никто тебя не схватит, — перебила Илана. — После всего, что я тут наслушалась, я буду последней сволочью, если не постараюсь тебе помочь. И тебе, и другим… Да не пугайся ты, не собираюсь я жаловаться старшим. Я вообще ничего никому не скажу. Но этих гадов я прижму — будь уверен. Считай, что поделился своими проблемами со старшим братом.

— А что ты собираешься делать? — робко спросил Тим.

— Я ещё не решила. А ты должен мне кое-что обещать.

Тим с готовностью кивнул.

— Ты тоже не должен никому рассказывать о нашем разговоре. Даже своему другу Стиву. Это во-первых. А во-вторых… Не пугайся и не удивляйся, если в школе будут происходить всякие странные вещи…

— Да они и так происходят, — улыбнулся Тим. — Значит, это действительно всё ты подстраиваешь? Вот здорово! Не зря тебя некоторые боятся. Это правда, что ты дочь дьявола? Меня это ничуточки не пугает. Толку-то, что Ральф сын священника! Такой гад. Ты только не обижайся, пожалуйста. Мой папа любит повторять: родителей не выбирают, и кем бы они ни были, ты не виноват…

— Я не знаю, чья я дочь, Тим, — остановила этот словесный поток Илана. — И не будем об этом. Я выведу Ральфа и его дружков на чистую воду. И сделаю это так, что тебя ни в чём не заподозрят. Операция «Джефферсон и K°» начинается! Над кем ещё эти скоты в последнее время издевались?

— На прошлой неделе Ральф заставил Джека Рэнсома мыло в туалете есть. Джека потом на уроке затошнило, и его домой отправили. А родители ему врача вызывали… А ещё я точно знаю, что ту надпись про учительницу литературы сделали Ральф и Сид. И рисунки… Видела?

— Ещё бы, — усмехнулась Илана.

Похабные стишки и рисунки возле кабинета литературы были сделаны несмываемой краской, так что стену пришлось заново покрывать линопластом.

Илана проговорила с Тимом Бертоном до конца урока. Потом оба разошлись по своим классам и, встречаясь в коридорах, вели себя так, будто они не знакомы.

— Помнишь, в апреле церковь ограбили? — спросила Илана у бабушки вечером. — Кого-нибудь нашли?

— Насколько я знаю, нет, — ответила та. — Это дело вообще быстро замяли. Говорят, там явно свои замешаны. Ну а кому ж охота выносить сор из избы?

Следующий день принёс неприятный сюрприз, заставивший Илану ненадолго отвлечься от проблем Тима Бертона. Впрочем, позже она считала эту историю хорошей прелюдией к операции «Джефферсон и K°».

Спустившись после уроков в раздевалку, Илана обнаружила, что её шкафчик опять сломан, а куртка испачкана. Ущерб был поправимым — Илана сразу поняла, что отчистить эту грязь нетрудно, но она решила не оставлять без ответа ни один выпад в свой адрес. Она почему-то сразу заподозрила Джона Макдермата. Может быть, потому, что он наблюдал за ней с ехидным интересом. Джон учился в шестом классе — вместе с кузенами Снежаны Грундер и был её верным прихвостнем. В отличие от братьев Шульц он ещё не понял, что связываться с Иланой Стивенс небезопасно. После Лабиринта ужасов единственное, что позволяли себе Адольф и Роберт, — это гнусные выкрики в адрес Иланы. Снежана вела себя ещё более осторожно — слишком свежа была в памяти история с зеркалом.

— Твоя работа? — спросила Илана, подойдя с испачканной курткой к Джону Макдермату.

— Ой-ой, тётенька, это не я! — пятясь с притворным испугом, пропищал Джек. — Честное слово, я тут ни при чём. Клянусь!

— Ну и чем же ты клянёшься?

— Жизнью! — торжественно провозгласил Джон и отвесил Илане дурацкий поклон. — Ваше Бледнейшее Величество, у меня и в мыслях не было портить вашу мантию. Чтоб мне сдохнуть, если это сделал я. Завтра же.

— Ну-ну, — усмехнулась Илана, отряхивая куртку.

Джон Макдермат и не подозревал, что подбросил ей неплохую идею. По дороге домой Илана свернула на улицу Лангобардов. Там находилось известное в городе бюро ритуальных услуг «Силенциум». Нижний этаж здания занимал магазин — роскошный и мрачный. Среди тяжёлых собранных в складки драпировок красовались венки, букеты из живых и искусственных цветов, готовые надгробия из мрамора и алебастра. Памятники на заказ стоили очень дорого. Люди среднего достатка обычно довольствовались тем, что украшали могилы близких фигурами ангелов, птиц или красивыми вазонами, в которых можно было посадить цветы. Имелись в магазине и гробы — всех размеров и самой разнообразной отделки. Илана выбрала попроще — из тех, что стояли в дальнем углу огромного салона. Она знала, что пропажу заметят, только если надумают проводить учёт. Больших убытков магазин не понесёт. «Силенциум» чуть ли не каждый месяц безвозмездно отдавал часть залежалого товара богадельням и МПС[5], которой приходилось хоронить бродяг.

Для того, чтобы заключить предмет в лёд, к нему надо было прикоснуться. Убедившись, что в её сторону никто не смотрит, девочка коснулась шершавой матерчатой обивки. Мгновение — и гроб уже в ледяном шарике. Никто из работников магазина не обратил на Илану ни малейшего внимания. Дети из ближайших школ заходили сюда довольно часто. Мрачное великолепие дворца смерти притягивало их. Хотелось хоть немного постоять на пороге того, что называют иным миром, вдохнуть запах ещё свежих, но готовых к увяданию цветов, а потом с удвоенной жаждой жизни выскочить на шумную и светлую улицу.

Украсть гроб оказалось легче, чем дотащить его до дома. Илана уже заметила — чем крупней и тяжелей предмет, тем труднее удержать его в ледышке. Ледяной шарик весил не больше, чем тогда, когда был пуст, но, подходя к дому, Илана чувствовала такую усталость, словно тащила этот гроб на себе. Шарик оставался почти невесомым, а вот тело Иланы всё больше и больше наливалось тяжестью. И она знала: единственный способ избавиться от этой тяжести — извлечь предмет из магического льда.

Оказавшись наконец в своей комнате и вернув гробу «товарный вид», она какое-то время сидела, оцепенев от слабости. Потом спохватилась и поскорей задвинула гроб под кровать. Ещё не хватало, чтобы его увидела бабушка — вдруг неожиданно войдёт. Впрочем, бабушка Полли в последнее время без предупреждения не входила. Иногда создавалось впечатление, что она боится увидеть в комнате Иланы что-то страшное. Но она ведь знала, на что шла, когда брала из приюта странное уродливое дитя с голубой кровью… Или не знала? Девочка голубых кровей постепенно превращалась в прекрасную принцессу. Гадкий утёнок превращался в лебедя, которому уже становилось тесно в убогом старом курятнике. Полли Стивенс любила своего странного приёмыша и не хотела его терять. И она не хотела верить, что все эти годы лелеяла монстра, скрывающегося под нежной личиной ребёнка. Похоже, старая Полли решила, что над некоторыми вещами лучше не задумываться. А ещё лучше — вообще их не замечать.

Поздно вечером, когда бабушка уже спала, Илана сделала на крышке гроба красивую чёткую надпись — ДЖОН МАКДЕРМАТ.

Утром ей предстояла завершающая и самая ответственная часть операции. Илана решила встать попозже — бабушке она сказала, что ей завтра ко второму уроку. В школе она должна быть в конце первого. Шестой класс будет на уроке математики, в кабинете, который расположен на редкость удачно — в боковом коридоре, сплошь уставленном кадками с экзотическими растениями. Есть где спрятаться, если что. Гроб она поставит у дверей класса, перед самым звонком. Математик никогда не задерживает учеников, но и раньше ни за что не отпустит.

Надо было хорошенько выспаться, но, несмотря на усталость, заснула она далеко не сразу. Гроб под кроватью не располагал к приятным сновидениям. Илана даже побоялась гасить ночник. Едва она задремала, как её разбудил какой-то шорох. Открыв глаза, Илана обомлела. Гроб стоял посреди комнаты, а над ним застыла удивлённая и испуганная бабушка.

— Что это такое?! — простонала она, схватившись за сердце. — Ты что — смерти моей хочешь?

— Бабуля, ну что ты говоришь! — подскочила на кровати Илана. — Это просто… Это… Я тебе сейчас всё объясню. Тебе же самой не нравилось, что меня обижают. Этого Джона Макдермата давно уже пора проучить…

— При чём тут Джон Макдермат? — холодно спросила бабушка.

Илана взглянула на гроб, и ей стало не по себе. На крышке было написано совсем другое имя — ГАЙ. А ночник в виде ангела с лампадой освещал уже не комнату, а старинный богато убранный склеп. Пятна тусклого света плясали на мозаичном полу и покрытых рельефами колоннах. Гроб с надписью ГАЙ стоял на резном постаменте. В нём кто-то был. Кто-то рвался наружу, пытаясь поднять крышку. Наконец она поддалась. Илана в ужасе попятилась, но когда крышка с глухим стуком упала рядом с гробом, над ним заклубился белый мерцающий туман. Он постепенно заволакивал помещение, и Илана обрадовалась, увидев в углу склепа арку, из которой струился золотистый свет. Арка привела её в маленькую часовню. Здесь горело множество свечей, а перед статуей ангела с мечом молился молодой священник. Илана узнала его ещё до того, как он обернулся и посмотрел на неё своими чисто-голубыми глазами, такими яркими на бледном лице. Она даже толком не поняла, что её больше испугало — мертвенная бледность отца Джорджа или предчувствие неотвратимого… В золотистом сумраке часовни незримо витала угроза. Она затаилась среди теней, заставляя нервно трепетать оранжевое пламя свечей и лампад. Неожиданно Илана поняла, что угроза эта исходит от каменного ангела. И едва она об этом подумала, как статуя ожила, взмахнув ослепительно засверкавшим мечом.

— Берегитесь, святой отец! — крикнула девочка, но священник даже не шелохнулся.

Илана кинулась к нему, прекрасно осознавая, что уже не успеет его спасти… И проснулась.

— Ты сегодня кричала во сне, — сказала за завтраком бабушка. — Я даже хотела к тебе зайти. Начала вставать — и спину прихватило. А потом ты затихла, ну и я тоже уснула.

— И правильно. Чего ко мне ходить? Я ж не младенец. Люди часто кричат во сне, а утром уже ничего не помнят.

Илана предпочла бы не помнить, что ей сегодня приснилось, но ночные видения так и стояли перед глазами — тревожные, навязчиво яркие. Отдохнувшей она себя не чувствовала и уже готова была отказаться от этой затеи с гробом. Илана просто боялась, что не дотащит его до школы.

«Ладно, — решила она наконец. — Станет невмоготу — брошу где-нибудь в кустах».

Но гроб она всё же донесла. До самой двери кабинета математики. До конца урока оставалось минуты три. Илана спряталась за фенейской пальмой, росшей в огромном керамическом вазоне, и стала ждать. «Сюрприз» едва не испортили две первоклашки, которые наверняка отпросились в туалет, а сами решили побегать по школе. Увидев в коридоре гроб, девочки с визгом умчались прочь. Илане показалось, что визжали они скорее от восторга, чем от страха. Подумать только — в коридоре школы гроб! Не иначе как прелюдия к чему-то интересному.

Интересное началось, когда дверь класса открылась. Тут уж поднялся такой визг, что Илана испугалась за свои уши. Когда народу в коридоре собралось достаточно, она покинула своё убежище и незаметно присоединилась к возбуждённой толпе. Прежде всего её интересовала реакция Джона Макдермата. И она поймала себя на том, что вид его перекошенной физиономии доставил ей гораздо меньше удовольствия, чем она ожидала.

Впрочем, результат этой акции её удовлетворил. Джон не только перестал задирать Илану Стивенс, но и счёл необходимым предупредить насчёт неё своих дружков. Илану забавляло, когда хулиганы из шестого и седьмого классов, которые раньше не упускали случая выкрикнуть а её адрес какую-нибудь гадость, делали теперь вид, будто её не замечают. И даже как бы невзначай расступались, если она попадалась им навстречу.

У Джона Макдермата «хватило ума» рассказать о разговоре с Иланой ещё и родителям. А у тех в свою очередь «хватило ума» начать расследование. Главный архитектор города Хью Макдермат даже потребовал, чтобы ему позволили побеседовать с «этой Стивенс» в присутствии директора школы. Илану этот разговор весьма позабавил.

— Да, Джон действительно сказал: «Чтоб мне завтра же сдохнуть», — пожала она плечами. — Но я же не тянула его за язык. Откуда я знаю, почему на следующий день в школе появился гроб с такой надписью?

— Ты действительно этого не знаешь? — спросил Макдермат-старший. — Ты даже можешь поклясться в этом на Библии?

— Вы не вправе требовать от меня никаких клятв. Если вы меня в чём-то обвиняете, то должны доказать, что я действительно виновата. А я ничего доказывать не должна. Учитель обществоведения уже объяснил нам, что такое презумпция невиновности.

Макдермат-старший кипел от негодования, но доказать вину Иланы Стивенс он не мог. Как не мог представить себе — даже приблизительно, каким образом девочка-пятиклассница ухитрилась незаметно вынести из магазина гроб и притащить его в школу. Откуда этот гроб, поняли сразу — по товарному знаку фирмы «Силенциум». Управляющий магазином на Лангобардской проверил все счета и выяснил, что этот товар продан не был.

— Ничего не понимаю, — развёл он руками. — Да у нас тут и цветок незаметно не вынесешь. А когда мы закрыты, работает сигнализация. Уверяю вас — никаких попыток ограбления не было. А если мы кому-то отдаём продукцию нашей фирмы безвозмездно, то составляются соответствующие документы — для налоговой инспекции. Понятия не имею, как наш гроб оказался в вашей школе. Да ещё с такой надписью… Просто мистика какая-то. Кстати, я слышал, что в 7-й гимназии это уже не первый случай. В газетах уже не раз писали, что у вас там творятся странные вещи. Думаю, объяснение случившемуся следует искать не в нашем магазине, а в вашей школе.

Возразить на это было нечего. Тем более, что спустя несколько дней о 7-й гимназии заговорили снова — во всех средствах массовой информации. Журналисты буквально осаждали школу, и кое-кому из них удалось увидеть то, что руководство гимназии предпочло бы скрыть. Не говоря уже о родителях некоторых учеников.

Сначала во всех зеркалах школы появлялась одна и та же картина: Ральф Джефферсон и его приятель Сид Картер пишут на стене непристойные стишки про госпожу Эймер. Эта молоденькая учительница литературы была милым и совершенно безобидным человеком. И наверное, самым интеллигентным из всех педагогов 7-й гимназии, за что некоторые коллеги её недолюбливали. И хотя все прекрасно знали, что она не заслуживает подобной грязи, многие поддержали пастора Коула, заявившего на педсовете, что дыма без огня не бывает. Дескать учитель, тем более женщина, должен быть для учеников образцом скромности, а чересчур экстравагантные наряды говорят о легкомыслии. Кто же будет относиться к такому учителю с должным уважением? Мелинда Эймер действительно любила модно одеваться, но она никогда не выглядела вульгарно. Вкус у неё был отменный, что иногда признавала даже мнящая себя знатоком моды Снежана Грундер. После этого педсовета у литераторши был нервный срыв, и она целых две недели не появлялась в школе. Подробности этой истории Илана узнала от уборщицы. Госпожа Тоффель явно страдала от недостатка общения и была рада посплетничать с кем угодно — лишь бы слушали и соглашались. По школе ходили разговоры, что Ральф и Сид хотели свести с учительницей счёты за «двойки» по сочинению. О том, что похабная мазня возле кабинета литературы — дело рук пасторского сынка, догадывались многие, но с поличным-то его никто не поймал. И вдруг — словно кто-то снял Ральфа Джефферсона и Сида Картера волшебной видеокамерой, и теперь прокручивал плёнку, выставляя их поступок на всеобщее обозрение.

— Сразу видно, что сын готов продолжить дело отца, — заметил молодой преподаватель физики Джеймс Рэндом. — Ральф так же активно борется с легкомыслием, как и пастор Коул. И столь же отвратительными методами.

Джеймс Рэндом появился в гимназии совсем недавно. Начальство его недолюбливало, а большинство детей обожали. После того, как язвительное замечание Рэндома разлетелось по всей школе, популярность молодого физика среди учеников только возросла.

На следующий день все снова увидели в школьных зеркалах Ральфа Джефферсона. На этот раз он открывал ключом церковные двери, а рядом едва ли не пританцовывали от нетерпения лохматые парни в кожаных перчатках. Вот двери открыты — и банда главеров вламывается в церковь. Одни устремляются к алтарю, другие — к сокровищнице. Илана специально ходила в церковь Святого Симеона, чтобы посмотреть, как она выглядит изнутри, так что созданная ею картина казалась правдоподобной. Как происходило ограбление, Илана не знала. Скорее всего, Ральф просто дал своим дружкам ключи, а грабили они без него, но это было не так уж и важно. Главное — доказать вину Ральфа. Илана понимала, что её дар позволил бы ей обвинить и невиновного, но она старалась об этом не думать. В конце концов, в виновности Ральфа Джефферсона она не сомневалась.

Ральф в тот день убежал домой, не дождавшись конца уроков, а пастор Коул отправился к директору.

— Всё это козни дьявола, — твёрдо заявил он. — Лукавый старается опорочить самых верных слуг Господа. И их детей.

— Я вам верю, святой отец, — устало сказал директор. — Но как это объяснить другим? Я уж не знаю, что и делать…

Сцены ограбления церкви возникали в школьных зеркалах каждый день. Появлялись и другие картины. Объединяло их то, что их главными героями были Ральф Джефферсон и его лучшие друзья. Вот Ральф выкручивает руки Тиму Бертону, а вот отбирает деньги у первоклассника Клиффа Нейджела. Потом чуть ли не вся школа смотрела, как он пичкает мылом Джека Ренсома, которого держит за руки Том Брикс. Тупица Том старался водить дружбу со своими ровесниками — парнями из седьмого и восьмого классов, а поскольку они упорно отказывались держать этого второгодника за равного, всячески перед ними выслуживался.

Директор распорядился снять все зеркала, и несколько дней школа жила спокойно. А потом видения стали появляться в окнах и в полированных стенах. Покрыть слоем магического льда оконные стёкла и стены было непросто — Илане пришлось действовать очень осторожно, но она считала, что дело того стоит. Шероховатые стены она не трогала — на них слой льда был бы слишком заметен.

Директор велел завесить окна плотными шторами, а гладкие стены наспех купленными коврами и гобеленами, но закрыть абсолютно все отражающие поверхности было невозможно, так что странные живые картины нет-нет да появлялись — то на одном этаже, то на другом. Их появления ждали: кто с нетерпением, кто с ужасом, а кто со смесью любопытства и страха. Занятия в гимназии N 7 продолжались, но ученикам и учителям давно уже было не до уроков. Все пытались понять, что за таинственный чародей решил вытащить на свет тёмные делишки школьных хулиганов. Впрочем, то, что вытворяли Ральф и ему подобные, было более чем хулиганство. Кабинет директора то и дело осаждали возмущённые родители. Сперва они приходили поодиночке, потом стали являться целыми делегациями. Этому немало поспособствовала статья в газете «Мезальянс». Она называлась «Разгул нечистой силы в гимназии N 7». Автор, уже много лет публиковавшийся под псевдонимом Овод, писал:

«Нечисть заводится там, где много грязи. И не только той, от которой можно избавиться при помощи воды и порошка. Наш главный чистильщик, толкующий Слово Божие ученикам 7-й гимназии, прекрасно это понимает, но по иронии судьбы едва ли не главным источником грязи в этой школе является его сын. Стоит ли брызгать святой водой на зеркала, которые показывают правду? Которые заставляют видеть то, что люди предпочли бы не видеть. Разумеется, «святого отца» понять можно — ведь противные зеркала мешают его сыну и дальше оставаться безнаказанным. А вот отцы и матери тех, кого пасторский сынок терроризирует, должны наконец открыть глаза пошире и принять самые решительные меры».

Газету «Мезальянс» выпускала Партия космополитов, уже много лет боровшаяся против засилья чистильщиков в парламенте.

— Ловко же они использовали эту историю в своих политических играх, — смеялся Джек Эмерсон. — Прекрасный повод поклевать пастора Коула… Впрочем, идея хорошая. Я, конечно, не думаю, что на следующих выборах чистильщиков прокатят. В нашем царстве-государстве порядок трудно навести, но, может, его хоть в школе наведут.

— Когда я училась, такого всё же не было, — покачала головой Лидия. — Небольшая элитная школа… И такое безобразие творится.

— Потому и творится, что элитная, — поморщилась Таня Коэн, которую трясло от одного слова «элита». — Что может быть гаже этих деток из привилегированных семей? А уж семейка Джефферсонов… Всем ясно, что самые омерзительные пороки процветают именно на почве лицемерия, и в ханжеских семьях обычно вырастают такие вот тихушники.

— Да это не просто тихушник, — усмехнулась Лидия. — Это уже малолетний преступник. Подумать только — пасторский сынок водит дружбу с главерами! Помогает им грабить церкви! И знаете… Думаю, это ещё не самое плохое из того, что он вытворяет. Эти загадочные картины показывают, как Ральф и его дружки издеваются над малышами, но ходят слухи, что картины показывают не всё. Говорят, у пасторского первенца такие дурные наклонности…

— Выходит, наш таинственный колдун весьма деликатен, — заметил Джек. Все эти дни он пытался найти происходящему хоть какое-то рациональное объяснение. — Судя по всему, кто-то хочет разоблачить Ральфа и его дружков, но при этом щадит самолюбие их жертв. Я всё же настаиваю на своей первоначальной версии: кто-то очень ловко снимал проделки этих мерзавцев, а теперь показывает…

— Так ловко показывает, что даже специальные приборы не могут ничего уловить! — Лидия просто светилась от ехидства. — Директор гимназии установил в коридорах школы аппаратуру, которую ему по особому разрешению выдала спецслужба. Эти приборы мигом вычисляют, кто и что поблизости снимает или показывает. Они ловят любую частоту. Никто ничего не может понять. И ты, дорогой, тоже. Так что придётся тебе, Джек, поверить в магию.

— Ни за что!

— Если честно, мне этого Ральфа даже немного жаль, — сказал Ганс Фишер, который сегодня радовал взоры окружающих своей серебристо-голубой шевелюрой. Недавно он перевёл старый фантастический роман, где рассказывалось о потомках водяных богов, отличавшихся от простых смертных голубоватым цветом волос. Ганс тоже старался отличаться от простых смертных. — Лидия, не делай таких глаз! Конечно, малышей мне жалко гораздо больше, но ты подумай… Ральф явно нуждается в помощи психолога. Я имею в виду то, что вы все называете дурными наклонностями. Будь у него доверительные отношения с родителями, они бы помогли ему, но попробуй-ка ты признайся в некоторых вещах такому отцу…

— И такой матери, — добавила Таня не без злорадства. — Она бы лишь затрындела: молиться, молиться и ещё раз молиться! А ведь есть проблемы, которые одними молитвами не решишь. Кстати, я не думаю, что Марианна и её муженёк пастор ни о чём не догадывались. Просто не хотели видеть. Марианна всегда старалась уйти от жизни. Сначала в новомодные идеи, теперь вот в религию… Илана, а как он сейчас в школе, этот Ральф?

— Никак. Он не ходит. Якобы заболел. И Сид Картер, и Ник Зоммер. Всю эту свору как подкосило.

— Я тут недавно проходил мимо твоей школы, — сказал Джек. — Там охрана у дверей — как на секретном заводе.

— Да уж, директор постарался. Он нанял этих ребят в агентстве «Шварц». Охраняют его от журналистов.

— Они и так уже достаточно узнали, — засмеялась Таня. — А главное — успели заснять. А правда, что недавно картина появилась прямо на школьном дворе?

— Ага…

Эту картину Илана сделала три дня назад, утром, превратив в магическое зеркало лёд, затянувший огромную лужу. Вся гимназия сбежалась посмотреть на сцену избиения Майка Нолана парнями в кожаных перчатках. Был на этой живой картине и Ральф Джефферсон. Он смотрел, как бьют Майка, и ухмылялся. Вообще-то Илана сомневалась, что Ральф присутствовал при избиении своего одноклассника, но как ещё доказать его причастность к случившемуся?

Над школьным двором минут пятнадцать кружили автолёты, с которых тележурналисты остервенело снимали очередную магическую картину. Директор послал подсобных рабочих разбить лёд, но железные лопаты не оставляли на нём ни царапины. Магическое зеркало засыпали песком. Через полчаса оно растаяло, и пришлось чистить двор от грязи. Илана могла бы заколдовать лёд надолго, но это требовало большой затраты сил. Да и никакой необходимости в этом не было. Всё уже увидели. И даже засняли.

Илана вспомнила суматоху, царившую в школьном дворе тря дня назад, и ей стало весело. Но улыбка её тут же погасла под пристальным взглядом Мартина. В этом взгляде явственно читался вопрос, а поскольку отвечать на него Илане не хотелось, она засобиралась домой.

Охранники из агентства «Шварц» худо-бедно спасали школьное руководство от журналистов, но защитить его от возмущённых матерей и отцов они не могли. Дело было, конечно, не только в статье Овода. Некоторые родители уже давно чувствовали, что что-то не так. Теперь наконец стало ясно, почему ребёнок так быстро тратит карманные деньги, а на что — непонятно, а из школы приходит такой голодный, как будто ему нечем заплатить за обед. И к тому же ещё повадился таскать деньги у родителей. Откупаться от Ральфа Джефферсона и его компании становилось всё трудней и трудней.

— Теперь я понимаю, почему у моего сына был такой ожог, — сказала Маргарет Нолан, явившаяся к директору гимназии во главе делегации матерей. — Все видели, как этот мерзавец Картер жёг его сигаретой. Стив боялся мне рассказать, а теперь признался. Теперь, когда появились эти видения, наши дети больше не боятся прослыть ябедами. Зеркала всё рассказали за них, и подонки, которые, пользуясь вашим покровительством, издевались над малышами, теперь притихли. Я уверена: надумай они сводить счёты, их тут же разоблачат.

— Что значит «разоблачат», госпожа Нолан? — пытался возразить директор. — И что значит «все видели»? Эти картины — дьявольское наваждение. Кто ж такому верит?

— Дьявольское или не дьявольское, а всё сходится. Мы поговорили с детьми. Картины в зеркалах показывают то, что было на самом деле. То, о чём наши дети так долго молчали. Потому что боялись этих подонков, которые почему-то учатся здесь, хотя место им — в исправительной колонии. Если их ещё можно исправить! Вот почему моего старшего сына едва не убили! Он пытался защитить брата. Теперь я знаю, кто науськал этих головорезов главеров на моего Майка. Я это так не оставлю.

— Я тоже! — подхватила мать Джека Рэнсома. — Ральф едва не отравил моего мальчика. У Джекки такой слабый желудок. После того, как это негодяй накормил его мылом, он болел целую неделю. Так ведь мы ещё и понять ничего не могли. Джекки уверял, что съел кусок мыла на спор. А на самом деле… Вы даже не представляете, какая за всем этим кроется мерзость! Вы даже не представляете, к чему его принуждал этот юный подонок! Скажите спасибо, что сюда не пришёл мой муж. Еле отговорила… Боялась, что он просто придушит этого пасторского сынка, если случайно на него наткнётся.

— Мы радовались, что устроили своих детей в одну из лучших школ, — сказала госпожа Тимберлейн, мать первоклассника, который тоже натерпелся от компании Ральфа. — Мы платим за их обучение большие деньги, а оказывается, мы каждый день посылаем детей в ад. Что происходит в этой школе? Чему вы потворствуете? Да здесь же настоящий рассадник зла! Эти зеркала — не дьявольские. Я думаю, все эти чудеса творят святые угодники, чтобы защитить наших детей. Чтобы вывести на чистую воду малолетних преступников, если уж вы не хотите навести в своей школе порядок! Что здесь дьявольское, так это негодяи вроде Ральфа Джефферсона! Мы с мужем решили, что больше не будем ходить к пастору Коулу — ни на службы, ни на исповедь. Мы больше не желаем называть его святым отцом. Святой отец не вырастил бы сына, который ведёт себя, как дьявольское отродье!

— Но сударыни! — взмолился директор. — Вы уверены, что эти колдовские картины не лгут?

— Уверены! — твёрдо ответила Маргарет Нолан. — Мы сопоставили все факты. Эти картины всё расставили по своим местам. Прояснили всё то, что мы долгое время не могли понять. Я догадывалась, что что-то не так, но я и не представляла, до какой степени. И я не успокоюсь, пока здесь не наведут порядок. Богом клянусь, я это так не оставлю!

Подобных заявлений директор гимназии выслушал не один десяток. Большинство родителей, грозя публичным скандалом (а он уже назревал благодаря усилиям журналистов), требовали отправить Ральфа и кое-кого из его приятелей в колонию для малолетних преступников. Впрочем, щадя своих детей, которым пришлось бы давать в суде показания, возмущённые отцы и матери согласились с тем, что предложил директор. Было решено отправить Ральфа Джефферсона и нескольких его приятелей на обследование в клинику детской и подростковой психотерапии. Пастор Коул не возражал. Он понимал, что для его репутации это меньшее из зол. Пастор сделал всё, чтобы представить своего сына как жертву. Да, говорил он, в последнее время у мальчика действительно психика не в порядке, но разве у него одного? И чему тут удивляться? Гимназия давно уже во власти злых чар. Дети дьявола учатся вместе с детьми Адама и калечат их души.

На кого намекал пастор, поняли все. Больше ни один ученик 7-й гимназии не рисковал задираться к Илане Стивенс, а учителя… Илана больше не слышала от них ни одного замечания. Иногда ей казалось, что, вздумай она во время урока погулять по партам, ей и слова никто не скажет. Разумеется, гулять по партам она не собиралась. И вообще не собиралась самоутверждаться, демонстрируя неуважение к школьным порядкам. На уроках она по-прежнему позволяла себе одну единственную вольность — читать книгу или что-нибудь рисовать в то время, как другие трудятся над выполнением задания. Впрочем, к этому уже давно все привыкли — и учителя, и одноклассники. Илана Стивенс всегда справлялась с заданием намного раньше других и коротала оставшееся время, тихонько занимаясь своими делами.

Илану никто ни в чём не обвинял — любое обвинение выглядело бы голословным, но она знала, что об её причастности к недавним событиям догадываются многие. Её боялись, и ей это льстило.

Поговаривали, что из-за всей этой истории у Ральфа Джефферсона и впрямь началось нервное расстройство, так что из больницы он выйдет не скоро. Его мать тоже угодила в больницу — с сердечным приступом. Когда Илана об этом думала, у неё портилось настроение, но она упорно гнала неприятные мысли прочь. В конце концов, пользы от её магии было более чем достаточно. Ближайших «сподвижников» Ральфа Джефферсона родители поспешили перевести в другие школы. Остальные члены его бывшей шайки присмирели, так что многие ученики 7-й гимназии — особенно из младших классов — наконец-то вздохнули спокойно.

Божий Закон теперь преподавал пастор Лукас, молодой священник, совсем недавно получивший сан. Он же вёл вместо пастора Коула службы в приходе Святой Бригитты. У отца Лукаса были пухлые покрытые тёмным пушком щёки и полные ярко-красные губы, которыми он вечно причмокивал, как будто вспоминая или предвкушая сытный обед. И даже когда он говорил о суде над Иисусом и Голгофе, казалось, что он представляет себе ростбиф или банановый торт. Его маслянисто блестящие карие глазки скользили по классу, ни на ком не задерживаясь и словно бы ничего не замечая, но очень скоро Илана поняла, что пастор Лукас замечает абсолютно всё. И ещё она поняла, что относится он к ней ничуть не лучше, чем пастор Коул, только гораздо лучше умеет это скрывать.

Коул Джефферсон попросил у епископа отпуск — «для улаживания семейных проблем», как ехидно писала газета «Мезальянс». Ходили слухи, что глава германарской епархии собирается отправить пастора Коула миссионером на планету Риана — одну из отдалённых колоний Геи. Процентов шестьдесят её населения составляли алиены.

— Знать-то, решили и там провести чистку, — язвительно сказала Таня Коэн. — Стыдно за человечество. На Земле люди боролись с расизмом, а выйдя в космос, стали главными расистами во вселенной.

— Люди кем были, тем и остались, — философски заметил Ганс. — На Земле одни боролись с расизмом, а другие активно претворяли его в жизнь. Сейчас происходит тоже самое, только во вселенском масштабе. По-моему, люди никогда не изменятся. Знать они, конечно, будут всё больше и больше, но ведь, как сказал один мудрец, многознание уму не научает.

— Верно, — обронил Мартин, делая набросок со спящего Люцифера. — Так же, как и то, что порядок и справедливость не установишь взмахом волшебной палочки.

Илана отвернулась к окну, чтобы никто не видел её ставшее совершенно голубым лицо. Ей казалось, что Мартин всё равно видит, хоть и не смотрит в её сторону. Он всегда всё видел. Илана уже давно поняла: художник — тот же маг. Стоит ли удивляться, что художникам так часто приписывают всякую дьявольщину?