Глава 24. Кто стрелял в Гитлера?

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, неплохо было бы разобраться в том, стреляли ли в Гитлера вообще. В главе 22 приведены доказательства обратного.

Да, разумеется, обнаружен фрагмент теменной кости с пулевым отверстием. Но кем доказано, что этот фрагмент относится к черепу Гитлера?

— То есть как?! — возмутится искушенный Читатель. — Там этой кости не хватало, а тут она нашлась. Ясно, что это и есть недостающая часть черепа!

Нет, не ясно. Во всяком случае, это не разумеется само собой. Вот если бы этот осколок приложить к сохранившейся части черепа… Но этого не произошло. Контрразведка 3й армии стояла насмерть: не предоставим комиссии захороненные у нас в Финове останки, и баста! Л. А. Безыменский видит в этом продолжение склоки между МВД и МГБ. МВД стремилось опровергнуть выводы по «делу об исчезновении Гитлера», сделанные МГБ (бывшим СМЕРШем). Естественно, что контрразведчики не собирались оказывать содействие профессору Семеновскому в разоблачении своей некомпетентности, а возможно, и сознательной подтасовки фактов. При всем правдоподобии версии Л. А. Безыменского следует вспомнить аналогичную историю, которая произошла за год до того, в начале мая 1945 года. Тогда подполковник медицинской службы Ф.И. Шкаравский, председатель комиссии, образованной приказом штаба 1 го Белорусского фронта, не мог добиться, чтобы в распоряжение судебно-медицинской экспертизы были переданы обнаруженные СМЕРШем останки «предполагаемого Гитлера». Жалобы в штаб фронта действия не возымели — отдел СМЕРШа 3й армии ревниво охранял свой трофей и не собирался подпускать к нему кого бы то ни было, даже медиков из Санупра родного 1го Белорусского фронта.

Лишь предупреждение Ф.И. Шкаравского — в условиях жаркой погоды останки могут прийти в такое состояние, что идентификация станет невозможной — возымело действие.

В те времена в СССР действовал строгий принцип — не допускать! Кого бы то ни было, куда бы то ни было и зачем бы то ни было. Просто на всякий случай, в порядке профилактики. Так что противостояние двух могучих ведомств могло лишь способствовать возведению непреодолимой стены между московской комиссией МВД и объектом, который она стремилась исследовать, но воздвигалась она по другой причине.

Москва, куда судмедэксперты обратились за помощью, загадочно молчала, и комиссия уехала из Берлина, так ничего и не добившись. Но бесплодной ее поездку назвать нельзя ни в коем случае. Еще в Москве задолго до поездки в Берлин профессор Б. Семеновский перечислил основные ошибки, допущенные экспертизой в мае 1945 года, в том числе:

• «констатация смерти („предполагаемого Гитлера“. — Л. А.) от отравления только на основании наличия в полости рта осколков стеклянной ампулы и по аналогии с прочими трупами (Геббельса, его жены и детей, а также овчарки и ее щенка, в отношении которых проводилось химическое исследование внутренних органов на наличие следов яда, которое подтвердило факт отравления. — Л. А.);

• не проведено судебнохимическое исследование внутренних органов «предполагаемого Гитлера».

Профессор Семеновский не знал, что в начале июня 1945 года Берия, получив из Берлина отчет по делу о самоубийстве Гитлера, изъял из него заключение фронтовой санитарноэпидемиологической лаборатории № 291, где черным по белому было написано: следов цианистых соединений не обнаружено. Б. Семеновскому, очевидно, попала в руки копия специально перепечатанного для Сталина отчета, а не присланный из Берлина оригинал.

Когда в 1965 году Л. А. Безыменский при встрече с подполковником Ф. И. Шкаравским задал ему вопрос об этом странном документе, тот ответил, что, повидимому, в данном случае цианид успел разложиться, поскольку цианистые соединения химически неустойчивы. При этом он сослался на то, что во внутренних органах Евы Браун присутствия следов синильной кислоты тоже не обнаружено. Любопытный факт: в остальных восьми случаях (Геббельс, его жена, шестеро детей) цианистые соединения разложиться не успели, хотя отравление ими произошло лишь на сутки позже; не успели они разложиться и в трупах двух собак, отравленных полутора сутками раньше, чем Гитлер. Не исключено, что причина заключается в «исходной свежести» яда. При испытании его на собаках на овчарку яд подействовал через 30 секунд после приема, а агония щенка затянулась, и его пришлось пристрелить. В принципе, синильная кислота должна убивать мгновенно.

Капсулы с ядом поступили от Гиммлера еще в марте, и тогда же Гитлер раздал их своим сподвижникам. После 27 апреля, когда обнаружилась «измена» Гиммлера, Гитлер заподозрил, что яд в ампулах недостаточно действенный и что Гиммлер сделал это нарочно, дабы предать его живым в руки русских [97]. Поэтому и были проведены испытания на собаках. Если Гитлеру и его супруге достались ампулы с уже начавшим разлагаться цианидом калия (как и несчастному щенку), то тогда можно понять, почему месяц спустя лабораторный анализ следов яда не обнаружил. Возможно также, что разложение цианида в тканях внутренних органов было ускорено высокой температурой при сжигании трупов. На долю Гитлера и Евы Браун досталось гораздо больше бензина, чем Геббельсу и его жене, поэтому в последнем случае следы отравления удалось обнаружить.

Существует еще одна версия, которая на первый взгляд представляется наиболее логичной. Исходит она от генерала Раттенхубера. По возрасту он старше остальных свидетелей, не подвергался «промыванию мозгов» в «гитлерюгенд», он — единственный из свидетелей, кто заявил, находясь в плену, об отречении от нацизма. Это исполнительный немецкий чиновник, служака, наряженный в эсэсовский генеральский мундир. Когда по приказу Гитлера ему пришлось командовать расстрелом генерала Фегеляйна, он вернулся в бункер в полуобморочном состоянии, с залитым слезами лицом. Он заслуживает доверия как свидетель, хотя, разумеется, не полного.

Обергруппенфюрер Раттенхубер свидетельствует: около 15.30 он пришел в приемную фюрера. Неожиданно из кабинета вышел его слуга Линге, бледный и весь в слезах. Он сказал: «Фюрер мертв!» — и с этими словами положил на стол пистолет Гитлера системы «Вальтер» со специальной отделкой, который Раттенхубер сразу опознал, так как видел его раньше.

Как вспоминает Раттенхубер, Линге сказал ему, что получил приказ от Гитлера, который не был уверен в мгновенном действии яда и боялся, что агония затянется: «После того как я войду в кабинет, вы подождете 10 минут, затем войдете и подождете еще десять минут, после чего выстрелите»…

Любопытно, что о жене фюрер не побеспокоился. Пистолетом Гитлера тут же завладел Аксман — он заявил, что прибережет его «до лучших времен». Какой оптимизм!

Кстати, вспомним, что на Нюрнбергском процессе свидетель Аксман говорил о револьвере, лежащем у ног мертвого фюрера (об этом пишет, ссылаясь на Гюнше, также Э. Кемпка [98]). Как это фронтовой офицер капитан Аксман спутал пистолет с револьвером, тем более что этот пистолет хранился у него и он обязан был предъявить его суду как вещественное доказательство?

Эта версия объяснила бы все, но… Во-первых, Линге категорически отрицает, что он стрелял в Гитлера. Допустим, что он, будучи лично предан фюреру, поддерживает версию о его «офицерской смерти», соответствующей традициям немецкой армии.

Есть еще и «во-вторых» — это «искусственная кровь», запятнавшая диван в кабинете.

В-третьих, Линге было бы крайне трудно выстрелить в правый висок тому, кто сидел на диване. Мы уже доказали, что выстрел пришелся именно в правый висок, если это действительно был выстрел.

Гитлер сидел с правой стороны дивана, слева от него располагалась Ева Браун. Диван маленький; они сидели очень близко друг к другу, возможно вплотную. Для того чтобы направить ствол «вверх справа налево кзади» (как сказано в акте от 31.05.46, подписанном профессором Семеновским), надо нагнуться либо присесть на корточки и стрелять, вывернув кисть руки. Линге должен был спешить. Было бы правдоподобно, если б он стрелял в лоб или темя.

В-четвертых, в тот момент, когда Линге якобы выполнял последний приказ своего шефа, Гюнше стоял на часах у дверей приемной в коридоре в десяти—пятнадцати шагах от кабинета и выстрела не слышал. Его вообще никто не слышал. Похоже, что Линге воспользовался глушителем, который тогда еще не изобрели. Эпизод, о котором рассказал Раттенхубер, тем не менее весьма правдоподобен, и он опровергает — признаем честно — «безумную версию с вероятностью 0, 1 %».

Однако для полного опровержения этой версии показаний одного лишь начальника охраны недостаточно.

Существует еще одна теория, объясняющая, каким образом осколки ампулы оказались во рту Гитлера, а выходное отверстие от пули — в левой теменной кости. Честь авторства этой теории принадлежит «югендфюреру» Артуру Аксману [99].

В начале мая 1945 года он попал в плен и на допросе дал показания об обстоятельствах кончины фюрера. Присутствовавший на допросе военный корреспондент М. Мержанов (о котором уже упоминалось) задал Аксману вопрос: как умер Гитлер? Отравился или застрелился? На что Аксман глубокомысленно ответил, что «по-видимому, имело место и то, и другое».

Вариант «комбинированного самоубийства» — с одновременным выстрелом в голову и раздавливанием зубами ампулы с ядом — требует весьма точной координации движений, которая, по мнению доктора X. Томаса [100], доступна не всякому здоровому человеку, а для такой развалины и руины, как «апрельский Гитлер», — категорически исключена. Цианид убивает мгновенно; точнее, человек, отравленный им, мгновенно теряет сознание и начинает агонизировать, причем агония сопровождается сильными судорогами, так что никакого координированного движения он сделать не в состоянии. Картина не меняется в том случае, если яд не проглатывают и он остается в ротовой полости — это лишь затягивает агонию до нескольких минут, пока яд всосется через слизистую оболочку рта [101]. Скорость пистолетной пули у дульного среза ствола в те времена составляла около 300 м/с. Поэтому в распоряжении самоубийцы было лишь полторыдве стотысячных секунды на то, чтобы успеть раздавить зубами ампулу с ядом, прежде чем пуля поразит мозг и сознание отключится. Высказывалось еще одно предположение: выстрелом в рот Гитлер разбил капсулу с ядом. Но тогда выходное отверстие пули находилось бы в затылочной части черепа или даже в его основании, а не на темени.

Усомнившись в действенности яда, Гитлер, возможно, подстраховался с помощью пистолета. Тот, кто обрек на мучительную смерть в газовых камерах, в кузовах «душегубок», под развалинами рухнувших зданий, от голода и болезней, от ран и в огне пожаров миллионы людей, желал умереть с комфортом.

Рассмотрим теперь важный в каждом следствии вопрос об оружии, с помощью которого «предполагаемый самоубийца» совершил «предполагаемое самоубийство». Аксман, который завладел этим оружием, говорит о револьвере. Кемпка в книге «Я сжег Гитлера» [102], ссылаясь на Линге, упоминает о двух револьверах, которые лежали у ног Гитлера и Евы Браун. Линге утверждает, что у ног фюрера лежали два револьвера (как уже упоминалось, диван маленький, и точно сказать, у чьих ног лежал второй пистолет, было трудно). Очевидно, Ева Браун, как и Гитлер, не была уверена в эффективности яда и приготовила оружие, чтобы покончить с собой с его помощью. К этому вопросу мы еще вернемся.

По словам Линге, он поднял револьвер, которым застрелился шеф, из лужи крови, разрядил его и отдал адъютанту Аксмана лейтенанту Хаману в качестве «реликвии для „гитлерюгенда“. Любопытно: Линге поднимает пистолет из лужи крови, расположенной, как помнит Читатель, справа от дивана. Значит, Гитлер застрелился левой рукой, хотя не был левшой и левой рукой почти не владел! Мы уже упоминали об этом феномене.

Далее Линге рассказывает, что после того как все было кончено, они вместе со вторым слугой Крюгером принялись искать гильзу (всетаки реликвия!), «которая должна была автоматически выскочить из револьвера при выстреле» (книга «О Гитлере» [103]). Гильзу они не нашли, и не удивительно, если речь идет о револьвере: при выстреле из револьвера гильза остается в барабане. В пистолете же имеется специальное устройство — отражатель, которое выбрасывает гильзу. Мы сейчас докажем, что речь идет именно о пистолете, и отсутствие гильзы (равно как и отсутствие звука выстрела, и «искусственная кровь») говорит о том, что в кабинете никто не стрелял: «предполагаемого Гитлера» прикончили раньше. Пулю, прошедшую навылет, кстати сказать, тоже не нашли — и не удивительно. Поскольку Линге был единственным (кроме генерала Раттенхубера и лейтенанта Хамана), кто видел это оружие, то от него легенда о револьверах стала известна Кемпке (который приписал ее авторство Гюнше), а также Аксману (и Аксман говорил об этом в Нюрнберге). Странно, что кадровый офицер Гюнше, который писал книгу «О Гитлере» в соавторстве с Линге, не заметил этой несообразности. Еще более удивляет то обстоятельство, что на допросе 31 мая 1946 года тот же Гейнц Линге вполне квалифицированно заявил, что на полу в кабинете лежали два пистолета «Вальтер» калибра 7, 68 и 6, 35. Но это он сказал в конце допроса, а начал он с того, что «Гитлер покончил с собой, выстрелив себе в голову из револьвера». Штурмбаннфюрер СС явно путал эти понятия — пистолет и револьвер, хотя когдато служил в лейбштандарте «Адольф Гитлер». Кстати, известно, что у Гитлера было два личных пистолета — маленький «Вальтер № 1», который он носил в заднем кармане брюк, и стандартный полицейский «Вальтер № 3» калибра 7, 68, который он носил в кармане шинели. На фюрера четырежды покушались, и эти меры безопасности нельзя рассматривать как излишние. Очевидно, оба этих пистолета лежали на полу в кабинете; один из них Раттенхубер опознал.

Вся эта огнестрельная история еще раз доказывает, что в кабинет входил один Линге, в противном случае Кемпка и Аксман говорили бы о пистолетах, а не о револьверах.

Осталось разобраться с обстоятельствами самоубийства Евы Браун. Как вы, Читатель, помните, в ротовой полости у нее обнаружены осколки стеклянной ампулы. Все свидетели, кроме Линге, подтверждают, что в кабинете (и даже в приемной) долго сохранялся запах горького миндаля, который источают цианиды, но при судебнохимическом исследовании ее внутренних органов следов отравления не обнаружено. У ног ее лежал пистолет, но единственная рана в грудь нанесена после ее смерти осколком разорвавшегося в саду рейхсканцелярии снаряда (согласно версии подполковника Ф. И. Шкаравского).

В прошлом Ева Браун дважды пыталась отравиться — изза любви к Гитлеру, который был к ней недостаточно внимателен, надолго оставлял ее одну и использовал ее лишь «для определенной цели», как писала она в своем дневнике [104]. В последний раз, в 1935 году, ее чудом спасли. Возможно, у нее сохранились тяжелые воспоминания о мучениях, пережитых при этих попытках, и она предпочла пистолет. Есть показания одного из адъютантов Гитлера, с которым она консультировалась относительно того, каким образом лучше застрелиться. Как любая женщина, она предпочла не уродовать себя и стреляла не в голову, а в грудь. Этой версии противоречат осколки ампулы во рту и запах горького миндаля в кабинете. Поэтому возникла гипотеза «комплексного самоубийства», которая распространяется также на Гитлера. Возможно, что яд, которым отравилась Ева Браун, оказался более активным, он убил ее мгновенно, и она не успела нажать на спуск. Гитлер же отравился менее эффективным ядом и успел выстрелить себе в висок… Эта версия не хуже всех прочих. Кстати, единственная свидетельница, которая слышала выстрелы — два выстрела, а не один! — утверждает это с полной уверенностью. Свидетельница эта — секретарь Гитлера Гертруда Юнге (ее показания прозвучали в 1956 г. в Берхтехсгадене на заседании административного суда). Она определенно слышала два выстрела между 15.15 и 15.30, находясь на «верхней лестничной площадке» [105]. Речь идет о лестнице, ведущей из фюрербункера в рейхсканцелярию (убежище). Фрау Юнге отделяли от кабинета около 12—15 м по прямой плюс 4—5 м по вертикали и 4 стены. Гюнше находился на расстоянии трехчетырех метров от кабинета и был отделен от него одной стеной — он ничего не слышал.

Толщина бетонного перекрытия над фюрербункером — 5 м (по некоторым данным — 8 м), звукоизоляция была достаточно эффективной, чтобы прямые попадания снарядов крупного калибра в перекрытие доносились до обитателей подземелья как глухие удары. На этом звуковом фоне выстрелы из пистолета внутри самого фюрербункера должны были быть хорошо слышны и различимы. Но над бомбоубежищем рейхсканцелярии перекрытие было значительно (в несколько раз) тоньше, и грохот канонады слышался там почти так же хорошо, как на поверхности. Фрау секретарь стояла на верхней площадке лестницы, почти на пороге перехода в убежище рейхсканцелярии. Если она смогла расслышать пистолетные выстрелы и определить направление звука в грохоте непрерывного обстрела из всех калибров, который буквально сметал рейхсканцелярию с лица земли, — то это произошло лишь потому, что она ожидала услышать эти выстрелы. Минут пять назад она навсегда попрощалась со своим шефом. Он сказал ей: «Пришел конец, и это все…» В состоянии душевного потрясения она легко могла принять выстрелы или разрывы на поверхности за выстрелы в подземелье.

После войны Трудель Юнге издала книгу воспоминаний «Последние свидетели из фюрербункера», пространные отрывки из которой содержатся в [106]. Приведенное там описание ситуации, в которой она находилась, когда услышала вырел (один, а не два!), существенно отличается от ее официальных показаний и рисует фрау Юнге в весьма благородном свете: оказывается, после того как чета Гитлер, попрощавшись с ней, удалилась в свои апартаменты, чтобы покончить счеты с жизнью, она направилась по коридору в свою комнату (которая помещалась в соседнем бункере). По пути она наткнулась на детей Геббельса, которые бродили по подземелью, всеми брошенные, — взрослым было не до них. Их даже забыли покормить. Фрау секретарь отвела их в малый конференцзал, где на столе еще стояли остатки банкета по случаю бракосочетания Гитлера. Она приготовила для детей бутерброды. Далее цитируем ее воспоминания: «Дети спорили о прочности бункера… Казалось, взрывы доставляют им удовольствие. Неожиданно раздался сильный звук, так близко, что мы все онемели. Звук пронесся по бункеру. „Точно в цель!“ — крикнул Хельмут (сын Геббельса. — Л. А.)…»

Если принять за истину последнюю версию, то звук от выстрела из полицейского пистолета за массивной газонепроницаемой металлической дверью едва ли мог быть раскатистым и «пронестись по бункеру». Вероятнее всего, что речь идет о прямом попадании в перекрытие бункера снаряда солидного калибра. При штурме правительственного квартала Красная Армия применяла, в числе прочих, сверхмощные осадные орудия на рельсовом ходу, расположив их у ближайшего вокзала. Пистолетный выстрел напоминает щелканье бича или звук лопнувшей электролампы, а разрыв снаряда похож на раскат грома.

Единственный вывод, который можно сделать, основываясь на повествовании Трудель Юнге, состоит в том, что она лжет. Либо она лжет, утверждая, что услышала два выстрела, стоя на площадке лестницы, либо лжет, утверждая, что слышала один выстрел, находясь в малом конференцзале. Третий вариант — она лжет в обоих случаях и никаких выстрелов не слышала, где бы ни находилась… Единожды солгав — кто тебе поверит?